Пахнешь как мечта
для меня важно
чтобы вы оставляли
звезды и комментарии,
этим вы помогаете продвигать
историю, и мне от этого
безумно приятно, спасибо❤️
____________________________________
Мы сидели в большой светлой гостиной, будто в эпицентре всего, что сдерживалось годами. Воздух был плотным — не от жары, а от всех невысказанных слов, обид, вопросов. Вахит уселся в кресло, нацепив на лицо маску спокойствия, но его глаза бегали. Марат сидел, подперев кулак подбородком, взгляд был в никуда — он явно переваривал всё сразу. Сутулый лениво крутил в пальцах зажигалку. Вова ел мандарин, но даже он не шутил. Сокол стоял, облокотившись о косяк, покусывая губу. Крис поджала губы, скрестив руки на груди. Она первая нарушила тишину.
— Вот скажи, Зима, — сказала она, не глядя на него, — ты когда всё это продумал? До или после того, как я чуть не сдохла от нервов, пока думала, что Саша в могиле?
— Крис, — начал Вахит, — я сделал то, что считал правильным. Я же не знал, что всё так обернётся. Да и Саша сама просила.
— Я просила не говорить, — спокойно сказала я, глядя в свои руки, — но я не просила подстраивать суд. Не просила играть в кукловода.
Вахит чуть развёл руками.
— Ты же счастлива теперь? Всё хорошо закончилось. Разве это не главное?
— Счастлива, — кивнула я. — Но знаешь, я теперь точно поняла: никакой судьбы нет. Всё — это люди. Их решения. Их слабости. Их желания.
Я посмотрела на Валеру.
Он сидел, откинувшись на спинку дивана, одна рука лежала на спинке за мной, другая — на колене. Сдержан, холоден в лице, но пальцы его дрожали. Я знала — он всё ещё злится, но не на Вахита, а на самого себя, что не догадался раньше.
— Что-то хочешь сказать? — я повернулась к нему.
Он кивнул, приподнялся, сел ровнее.
— Я знал, что судьба — это отговорка. Её не существует. Существует контроль. Я много лет учился держать всё под ним. Стать тем, у кого не отнимают. Ни близких, ни улицы, ни деньги. Я построил всё это — сам.
Он повёл рукой вокруг себя, но не гордо, а спокойно.
— Но тебя я не отпустил. Потому что думал, что с этим ничего не поделаешь. Что ты исчезла, но не навсегда. И, как ни странно, единственный человек, кто не сдался — это Зима. — Он кивнул в сторону Вахита. — Ты меня выбесил. Но я благодарен.
Все молчали. Даже Вахит.
Крис села ближе ко мне, обняла за плечи.
— Всё закончилось, Саш. Ты дома.
Я положила голову ей на плечо, улыбнулась. Валера провёл пальцами по моему затылку — нежно, будто боялся разрушить что-то внутри меня.
— Дом — это не стены. Это вот вы, — я сказала тихо, — это кофе с утра и смех, и чтобы не прятаться.
Вова засопел.
— Ну а всё-таки... — он прищурился, — Валера, вот серьёзно: как ты это всё спрятал? Ты же говорил — свой цех. Федул. Заводы. Где Монолит? Где все эти миллионы?
Валера посмотрел на него и вдруг усмехнулся.
— Ты читал когда-нибудь "Искусство войны"?
— А? — не понял Вова.
— Сунь Цзы. Там сказано — настоящая сила в тени. Когда тебя не видят. Когда все считают, что ты просто парень с завода.
— Ну ты и актёр, — пробормотал Марат, покачав головой. — Я думал, ты с нашими кабанами семечки грузишь...
Валера кивнул.
— А вы мне верили. Потому что доверяли. И я не хотел потерять вас. Но... — он посмотрел на меня, — теперь мне плевать, знают или нет. Потому что рядом со мной ты. Значит — бояться нечего.
Он подтянул меня ближе, поцеловал в висок.
Крис вздохнула.
— Знаете, какой вывод я сделала?
— Какой? — спросил Сокол.
— Что все мужики идиоты. Но иногда, — она посмотрела на Вахита, — некоторые идиоты оказываются полезными.
— Я полезный идиот, — буркнул Зима.
— Ага. Подзатыльник полезный, — Крис усмехнулась.
И все впервые за весь вечер рассмеялись — громко, искренне, немного нервно, но от сердца. Было ощущение, что мы вынырнули из долгого сна.
Я посмотрела в окно. Казань была холодной, красивой и будто другой теперь. Но внутри меня наконец было тепло.
Валера взял мою ладонь и прошептал:— Теперь начинается всё по-настоящему.
_____
Когда последний анекдот Вовы наконец стих, и Марат всё же ушёл от холодильника с банкой сгущёнки, гостиная начала постепенно пустеть.
Сутулый потянулся, зевая, и глухо пробормотал:— Я пойду, а то завтра в шесть подъем, и если я не встану, начальник меня в асфальт вкатает.
— Ты же сам себе начальник, — буркнул Вахит, натягивая куртку.
— Вот и вкатаю, — отозвался Сутулый, не оборачиваясь.
Один за другим ребята стали прощаться — кто с хлопками по плечу, кто с дурацкими шуточками, кто просто с коротким взглядом и кивком. Марат обнял меня крепко, прижав к себе, будто снова боялся отпустить.
— Ты ж теперь не исчезнешь, сестра?
— Обещаю. Если не исчезнешь ты.
Он кивнул, и его глаза предательски заблестели, но он быстро отвернулся.
Вова показал два пальца, будто клятву давал:— Если кто-то тебя обидит — я его в яму, понял, Турбо?
— Понял, понял, — хмыкнул Валера.
Последней осталась Крис. Она обняла меня так, будто мы снова были теми самыми девчонками в школьных куртках с потертыми локтями, бегущими по снегу к автобусу.
— Я на связи. И если хоть что-то... — она наклонилась к уху и шепнула, — я теперь с ножом. Всегда.
— Я тебя люблю, — прошептала я.
— Я тебя больше.
Она чмокнула меня в щеку и шмыгнула в коридор, и уже оттуда крикнула:— Турбо, береги её, или сожгу твою империю к чертям.
— Уже, — спокойно сказал он.
Дверь захлопнулась.
И вдруг всё стихло.
Квартира опустела. Пустые чашки, пледы, смятые подушки, запах мандаринов и чая, и тепло, оставшееся от друзей, медленно растворялось в воздухе.
Я обернулась.
Валера стоял в дверях гостиной. Без куртки, рубашка расстёгнута на одну пуговицу, рука в кармане, вторая держит бокал с тёмным вином.
— Ну что, принцесса? — голос был хриплый от усталости, но мягкий.
— Мы одни?
Он кивнул. Я подошла к окну, раздвинула шторы. За стеклом горела Казань — холодная, белая, переливчатая от света фонарей. Снег медленно кружился, будто время больше не спешило.
— Не верится, — выдохнула я.
Он подошёл сзади, обнял за талию, прижал к себе. Его подбородок лёг мне на плечо, дыхание коснулось шеи — горячее, спокойное.
— Мне тоже. — Пауза. — Я столько раз представлял этот вечер, Саш. Как всё будет. Как ты войдёшь. Как мы останемся вдвоём. Но даже в фантазии было не так.
— А как?
— Проще. А это — лучше. Живее. Настоящее.
Он взял меня за руку, развернул к себе.
Я посмотрела в его глаза. В них не было пафоса, не было грусти — только усталость, благодарность и любовь.
— У нас есть шанс? — спросила я.
Он провёл пальцами по моим волосам, затылку, шее, и мягко, почти шепча:
— У нас больше, чем шанс. У нас есть всё.
И он поцеловал меня.
Тихо. Долго. Как будто не нужно было ни слов, ни времени, ни объяснений.
Как будто всё — уже случилось. И мы остались.
Вдвоём.
Мы стояли в полутемной гостиной, свет шёл только от окна, и снежинки, прилипшие к стеклу, казались замершими звёздами. Я ощущала, как его рука медленно скользит вниз по моей спине — не торопливо, а с такой уверенностью, будто он знал каждую линию моего тела ещё до того, как коснулся её.
Он отстранился чуть-чуть, чтобы взглянуть на меня.
И его взгляд был не просто влюблённым — он был голодным, восхищённым, будто он видел сокровище, которое наконец принадлежит ему.
— Ты пахнешь как мечта, — выдохнул он, глядя мне прямо в губы. — Чёрт возьми, Саша... ты как ночь, в которой сбылось всё, что я не смел просить.
Я засмеялась — тихо, с хрипотцой, будто пьяная от его слов.
— Турбо, — прошептала я, — ты с ума сошёл?
— Давно. Когда впервые увидел тебя. — Он провёл пальцем по моему скуле, затем по шее. — Я был парнем, у которого отобрали всё. А потом появилась ты... такая же упрямая, как я. Такая же злая на мир. Такая же сильная. Такая же... чертовски красивая.
Он поднёс бокал к моим губам, и я сделала глоток. Вино было терпким, обволакивающим, как его голос. Он смотрел, как я пью, не отводя взгляда, а потом шепнул, почти не касаясь губ:
— Я тебя украл, Саша. Не у твоего отца, не у Дамира. У судьбы. Я взял тебя назад. Потому что не собирался сдаваться.
Он обнял меня, снова притянул ближе. Наши тела слились, как магнит, будто мы стояли слишком далеко всё это время и теперь компенсировали каждую потерянную секунду.
— И что теперь? — прошептала я.
Он провёл рукой по моей щеке, затем большим пальцем по нижней губе. Медленно. Маняще.
— Теперь ты моя. Без условий, без страха, без границ. — Он на мгновение стал серьёзным. — И если кто-то посмеет подойти ближе, я разнесу весь грёбаный мир, Саша.
Я улыбнулась, чуть прикусив губу, и ответила тихо:
— Ты всё ещё плохой мальчик.
Он рассмеялся — низко, хрипло.
— Да. Но теперь у меня есть причина быть хорошим.
Он взял меня на руки, будто я невесомая, как тень, и понёс по коридору. Его плечо касалось моей щеки, а грудь — была горячей, как пламя под кожей.
— Куда мы? — прошептала я.
— Домой, — ответил он, открывая дверь в спальню. — Там, где ты — там и дом.
🔞‼️
Он опустил меня на постель так, будто я была самой хрупкой вещью на свете, но глаза его оставались жадными — хищными, голодными, не отпускающими ни одной детали моего тела. Простыни были тёмные, чуть прохладные, и я откинулась на подушки, глядя, как он снимает пиджак, не сводя с меня взгляда. Его движения были ленивыми, но в каждом чувствовалась угроза — властная, уверенная сила мужчины, который привык брать.
— Сними это, — хрипло сказал он, кивая на мою кофту, и его голос был одновременно командой и просьбой.
Я приподнялась на локтях, но медлила. И он усмехнулся, подойдя ближе, нависая надо мной:
— Хочешь, я сам это порву? — прошептал он у самого уха. — Не испытывай меня, Красивая. Я сдерживал себя слишком долго.
Он сел рядом, провёл ладонью по моей талии — небрежно, с силой, как будто запоминал. Потом двумя пальцами скользнул по ткани моей кофты, и, не отрывая взгляда от моих глаз, начал медленно, очень медленно её стягивать вверх. Каждый сантиметр обнажаемой кожи был как прикосновение огня — медленного, обволакивающего, без возможности сбежать.
Когда он увидел меня, уже без верха, глаза его стали темнее. Он втянул воздух сквозь зубы, и прошептал:
— Ты даже не представляешь, как чертовски красива. Господи... ты же не человек, ты грёбаная катастрофа. — Он провёл рукой от шеи к груди, и пальцы его дрожали. — Я не заслужил тебя. Но теперь ты моя. И никому тебя не отдам.
Он наклонился и поцеловал ключицу — не нежно, нет. Грубо, со всей злостью, что копилась в нём три года. Целовал, кусал, оставлял следы, будто метил, будто доказывал миру, что я принадлежу ему. И шептал между этим:
— Ты знаешь, сколько ночей я не спал, представляя, как ты рядом?.. Сколько раз хотел просто сорвать с себя кожу от невозможности дотронуться до тебя... А теперь ты подо мной. Настоящая. Дорогая. Горячая. Моя.
Я стонала — от его слов, от того, как он целовал мой живот, от того, как его руки тряслись от напряжения, и как он срывался в бешеную страсть, снова пытаясь совладать с собой. Его пальцы прошлись по моим рёбрам, по бёдрам, по поясу штанов.
Он прикусил губу и прошептал сквозь дыхание:
— Раздевайся дальше. Медленно. Я хочу видеть всё. Я должен. Я три года жил с этим в голове — теперь ты сделаешь это для меня.
Я смотрела ему в глаза, когда сбрасывала с себя остальную одежду — медленно, почти театрально. Не потому что стеснялась — нет. Потому что хотела свести его с ума. Валера замер, как раненый зверь на охоте — в его зрачках пульсировала тьма, под кожей ходили жилы, пальцы сжались в кулаки.
— Чёрт возьми... — выдохнул он, — ты пахнешь как мечта, ты двигаешься как грех... Ты специально? Хочешь, чтобы я потерял контроль?
Я улыбнулась, выгнувшись на постели, и провела пальцами по животу, чуть ниже, не сводя с него взгляда:— Потеряй. Мне плевать, Валера. Я не маленькая, ты ведь это понял, да? Я тоже с ума сходила.
Он не выдержал. Поднялся с кровати и сдёрнул с себя всё до последней вещи — на нём не было ничего, кроме ярости, желания и той животной силы, которую я чувствовала даже в воздухе.
Он буквально вгрызся в меня — губами, зубами, пальцами. Тело его прижалось к моему, сильное, тяжёлое, горячее. Он целовал шею, грудь, плечи так, будто хотел стереть все годы разлуки с моей кожи.
— Это всё твоё, — прошептала я, царапая его спину, — бери. Хватит играть в нежности.
Он зарычал. Именно так — как зверь, которому развязали руки. Его рука прошлась по внутренней стороне моего бедра, сжала меня так, что я вскрикнула, и он усмехнулся, грубо, низко:
— А ты не такая святая, как выглядишь, да? — Его губы скользнули к моему уху. — Тебе нравится, когда тебя берут вот так, не спрашивая. Когда жрут глазами, когда держат крепко. Признайся.
Я зашептала в ответ, задыхаясь от его прикосновений:— Да, нравится... Бери меня, Валера. Целиком. И без остатка.
Он откинулся назад, чтобы посмотреть на меня, пульсирующую, разгорячённую, раскрывшуюся перед ним. Его губы были мокрые, дыхание тяжёлое. А потом он опустился вниз, очень медленно, целуя каждую линию, каждый сантиметр моего тела, пока я не забыла, как дышать. Пока не захрипела от этой сладкой пытки.
— Ты создана, чтоб сжечь мне всё к чёрту, — пробормотал он. — И я сам сожгу этот мир, если ты только шепнёшь мне.
...он скользил вниз, будто охотник, что точно знает: жертва сама бежала к нему, сама раскинулась на алтаре и просила быть растерзанной. Валера двигался медленно, смакуя каждый дюйм, каждый выдох, каждый дрожащий мускул под его ладонями. Я выгибалась, как натянутая струна — между наслаждением и безумием, между тем, что я была, и тем, чем становилась рядом с ним.
— Ты знаешь, что делаешь? — прошептал он в живот, чуть касаясь кожи дыханием, как огнём. — Ты разрушаешь меня, Саша.
— Так сломайся. Прямо здесь. Со мной. — голос мой сорвался, я сама не ожидала, как хрипло и дерзко он прозвучал.
Он резко сжал мои бёдра, прижал их к кровати, и его язык, горячий, тягучий, начал вырисовывать безумие по моей коже — ниже, всё ниже. Я запрокинула голову, ладони вцепились в простыню, дыхание сбивалось всё чаще. Он не спешил — он мучил. Вкусно, зверски, беспощадно.
Я не просила остановиться. Я захлёбывалась. Мне было мало.
— Скажи, — хрипло сказал он, глядя снизу вверх, между вдохами, — ты скучала по этому? По мне вот такому? Или ты думала, что я забуду, как тебе нравится быть подо мной?
— Я... — я вскинулась, сжав его голову между бедер, — я вспоминала тебя ночами, Валера. С ума сходила...И ты это знаешь.
Он рассмеялся низко, хищно. И ушёл глубже.
Мир исчез. Остался только ритм его языка, его пальцев, моих криков, вздохов и дрожащего тела, сражённого им в точке, где не осталось ни страха, ни сомнений. Только он. Только мы.
Он поднялся, грудь вздымалась, глаза были как угли — пульсирующие от желания. Его голос был грубым, едва сдержанным:
— Я не просто соскучился, Саша. Я стал зверем без тебя. И теперь... теперь тебя будет слишком много.
Он поднялся надо мной, навис тяжело, с этой своей фирменной смесью дикости и контроля, будто не мужчина — грех во плоти. Вены на его руках вздулись, когда он опёрся на ладони, прижимая меня спиной к матрасу. Его глаза ловили мои — чёрные, пульсирующие, яростно живые.
— Повернись. — тихо, но так, что внутри у меня всё оборвалось.
Я подчинилась без слов. Горячая ладонь скользнула по моей спине, обжигая, направляя, притягивая.
— Чёрт, ты пахнешь, как любовь, — выдохнул он мне в ухо, захватывая зубами мочку, от чего я вся дрогнула. — Грязная, сладкая, невыносимая любовь . Ты вообще понимаешь, как ты выглядишь сейчас? Хочешь, скажу?
— Скажи. — Я почти задыхалась.
— Ты выглядишь как женщина, которая знает, что делает с мужчиной. — Его голос был низкий, с хрипотцой, будто уже на грани. — Ты знаешь, как держать власть даже тогда, когда лежишь подо мной.
Его рука опустилась ниже, скользнула по моим бёдрам, вжалась между ними. Я издала сдавленный, рваный стон, он поймал его губами и прошептал:
— Но тебе повезло, милая. Потому что я не просто мужчина. И если уж ты играешь в раскрепощённую, то держись.
Я держалась. И, чёрт возьми, как же я хотела этого.
Он вошёл резко, одним движением, без паузы. Моё тело выгнулось навстречу ему — жадно, страстно, словно за эти годы оно выучило его изнутри и само просило: глубже. Ближе. Бесконечно.
Ритм задал он — уверенный, грубый, доминирующий. Я чувствовала, как матрас скрипит под нами, как простыни сминаются в кулаках, как тело отзывается на каждое движение, будто Валера пишет на мне своё имя каждым толчком. Он шептал мне в шею:
— Кричи, Красивая. Дай им всем знать, что ты моя. Что вернулась к тому, кто никогда не забывал.
Я стонала его имя, громко, жадно, без тени стыда.
А он продолжал. До потери дыхания. До белых вспышек за веками. До тех пор, пока стены не начали дрожать вместе с нами.
Я уже почти не чувствовала земли под собой — только его. Вес его тела, жар кожи, хватку рук, этот безумный, яростный ритм, в котором он властвовал надо мной, как над своим миром. Он не сдерживался, не прикидывался мягким — он брал, жадно, зло, как будто эти три года без меня были пыткой, как будто он сам себе поклялся: «если увижу её снова — не отпущу, пока не разорвёт нас обоих».
— Ты знаешь, сколько ночей я сходил с ума, представляя, как ты стонешь подо мной? — прошипел он мне в шею, осыпая поцелуями каждый изгиб, каждый миллиметр. — Как ты говоришь моё имя, как сейчас?
Я не могла отвечать. Только стонать. Кричать. Его имя рвалось изнутри — сорванное, хриплое, дрожащее от экстаза.
Он прижал мои руки над головой, впился в губы — грубо, жёстко, будто пытался дышать мною. Наши тела двигались в едином ритме, как волны, как пламя. Всё слилось: границы, время, смысл. Был только он. Было только мы.
— Саша... — выдохнул он, чуть дрогнув, и его лоб уткнулся в мою щёку. — Ты не представляешь, что ты со мной делаешь. Я... я как зверь срываюсь. С ума схожу. А ты ещё и стонешь вот так... черт.
Я выгнулась под ним, подставляя шею — зная, что он не устоит. И он действительно вжался губами в мою кожу, впился, жадно, яростно, оставляя метку. Я застонала и не сдержалась — царапнула его спину, глубоко, до крови. Он зарычал.
— Моя. Навсегда. Поняла?
— Всегда... — прошептала я. — Всегда, Валера.
Всё взорвалось. В нём. Во мне. Пространство сжалось в одну точку — одну секунду, один толчок, один совместный крик. Мы рухнули в эту бездну вместе — телом к телу, дыханием в унисон, сквозь вздрагивания, сквозь дрожь, сквозь полное растворение.
Он обнял меня после, не сразу убирая руку с моей талии, горячую, сильную, и зашептал в волосы:
— Ты самая... сумасшедшая, раскрепощённая, сводящая с ума женщина в моей жизни. Чёрт, как же я скучал по тебе.
Я улыбнулась, прижавшись ближе. Его сердце колотилось под моей щекой. И в этом бешеном, рваном ритме я услышала главное — он живёт мной.
И я им.
Мы лежали в полной тишине. Только дыхание. Только биение сердца. Его пальцы медленно водили по моей спине — то ласково, то почти щекотно, вызывая мурашки, перекатывающиеся по телу, как волны после шторма. Он обнимал меня крепко, будто боялся снова потерять.
Я прижалась щекой к его груди, ощущая, как она поднимается и опускается. Он тёплый. Живой. Настоящий.
— Ты знаешь, — тихо сказал он, голос хриплый, уже спокойный, но в нём всё ещё жила эта звериная жажда, только теперь мягкая, укрощённая, — я думал, что когда тебя найду... я просто спрячусь с тобой где-то в доме, вырублю всех и буду держать тебя рядом, пока ты снова не научишься смеяться.
Я улыбнулась, не поднимая головы.
— А ты разве не вырубил всех?
Он хмыкнул, и его пальцы чуть сильнее сжали мою талию.
— Только тех, кто стоял между нами. Но, ты же не представляешь, в каком аду я жил, Саша. — Он выдохнул тяжело, как будто выдыхал годы боли. — Я думал, что схожу с ума. Я сжёг всё, что напоминало мне о тебе, а потом начал строить империю, чтобы у меня было хоть что-то, кроме пустоты. Монолит — он из боли. Из того, что я потерял тебя.
Я подняла голову и посмотрела на него. В его глазах было всё — грубость, нежность, ярость и любовь. Он смотрел на меня так, будто видел впервые, и в то же время будто знал каждую мою клеточку.
— Но теперь ты здесь, — прошептал он и провёл пальцем по моей щеке. — Ты моя. И мне плевать, что будет дальше. Пусть весь мир сгорит, лишь бы ты была рядом.
Я скользнула ладонью по его груди, ласково, медленно, и шепнула:— Я сгорю с тобой. Если надо.
Он резко притянул меня ближе и уткнулся лицом в мои волосы.
— Не надо, — прошептал в них. — Ты будешь рядом. Жить. Смеяться. Бить меня, когда я зверею. Я... я тебя слишком люблю, чтобы снова потерять.
— Я не уйду, Валера.
— Обещай.
— Обещаю.
Мы замолчали. И это молчание было лучше любых клятв. Просто быть рядом. Просто лежать. Без масок. Без боли. Без страха.
Сквозь тишину он наклонился к моему уху и шепнул:— Теперь ты не сон.
Я чуть улыбнулась. И, засыпая, прошептала:— Я твоя мечта, которая не исчезнет на утро.
__________
ТГК: Пишу и читаю🖤
оставляйте звезды и комментарии ⭐️
