Слезы Исиды

С каждым днём обстановка в поселении становилась всё мрачнее. Ветер приносил дурные вести — в селениях к югу вспыхивали пожары, всё чаще слышались слухи о гиксосских налётчиках. Они двигались всё ближе. Люди начинали бояться выходить за стены даже днём. Ночью поселение погружалось в напряжённую тишину — слишком плотную, чтобы быть естественной.

Амен и его воины всё чаще покидали Гераклеополь. В последний раз они ушли внезапно, не дождавшись рассвета. Обещали вернуться через несколько дней... но прошло уже три недели.

Я почти не спала. Душа была в постоянном ожидании, словно подвешена над бездной. Еда не лезла в горло, в груди скапливался камень. В один из таких дней, когда я снова стояла у стены и смотрела в сторону горизонта, надеясь хоть на пыль вдалеке, ко мне подошла Мира.

— Мира... — прошептала я, не поворачивая головы. — Я волнуюсь. Он... он единственный, кто у меня есть.

Голос дрогнул, и я прижала ладонь к груди, словно пытаясь унять боль.

Мира обняла меня со стороны, мягко, по-сестрински.

— Я тоже волнуюсь за брата, Амонет... — прошептала она. — Но они вернутся. Он — Амен. Он сильный. И он слишком тебя любит, чтобы не вернуться.

Я закрыла глаза, прижалась щекой к её плечу, позволив себе пару мгновений слабости. Но сердце всё равно сжималось от страха.

И в глубине этого страха росла решимость — если понадобится, я пойду искать его сама.

К вечеру я стояла у стола, перебирая свежие травы. Руки были заняты — мяла листья, перетирала коренья, старалась отвлечься от мыслей, что день подходит к концу, а его всё ещё нет. Запах мяты и сушёного лотоса смешался с горечью тревоги.

И вдруг раздался крик.

— Амонет! — голос Миры, полный волнения и надежды. — Амонет! Они вернулись!

Травы выскользнули из рук. Сердце сорвалось с места. Я тут же выбежала из покоев, босиком, ничего не взяв с собой, и понеслась через двор, будто сама стала ветром. И вот, на въезде в поселение, среди пыльной дороги и воинов, усталых, окровавленных, с запорошенными лицами — он.

Амен. Живой.

Я не остановилась. Не задумывалась. Просто бросилась к нему, и, когда подбежала, с разбегу запрыгнула в его объятия. Он тут же подхватил меня одной рукой, крепко прижал к себе. Его губы накрыли мои в коротком, сильном поцелуе. Я почувствовала вкус крови и пыли, но он был — мой.

И я прошептала Амену прямо в губы:

— Я так волновалась да тебя.

Он задержал взгляд на моих губах, потом тихо прошептал в ответ:

— Душа моя , я рядом.

Когда я, наконец, спустилась на землю, первой мыслью было — осмотреть его. Мои пальцы тут же коснулись его лица, плеч, груди, проверяя, не ранен ли. Он усмехнулся и легко щёлкнул меня по носу.

— Лекарь, я цел, — сказал он. — Но у нас много раненых. Очень много. Твоя помощь будет нужна.

Я кивнула, всё ещё не веря, что он передо мной, целый, живой.

Но я уже была готова. Готова снова стать лекарем. Ради него.

Ради всех.

Толпа воинов входила в поселение молча, уставшая и обессиленная. Лица покрыты пылью, на коже — ссадины, на одежде — кровь. Кто-то шел, опираясь на товарища, кто-то еле держался на ногах. Пахло железом, потом и дымом.

Их сразу стали проводить в лазарет, люди открывали ворота, освобождали проход, носилки уже стояли у входа, и я знала — этой ночью мне не суждено будет спать.

Я только собиралась идти вслед за первым потоком раненых, как услышала вскрик Миры:

— Брат! Дарин! — её голос сорвался на всхлип. Она подбежала к воину с перевязанной шеей и пятном крови на плече.

Дарин тяжело поднял голову. Лицо его было бледным, но когда он увидел Миру — улыбнулся.

— Ты жив... ты жив... — прошептала она, обняв его, прижимаясь к его груди. — Что с тобой? Где ты ранен?

Я подошла ближе. Дарин стоял, покачиваясь, и не сразу заметил меня. Я осторожно оглядела его — кровь просочилась сквозь бинт на плече, и по шее тоже тянулась длинная, неглубокая, но грязная рана.

— Дарин, — сказала я спокойно, взяв его под руку. — Ты идешь со мной. Лазарет. Немедленно.

Он кивнул, не сопротивляясь, и, пошатываясь, двинулся рядом со мной.

— Ты всё ещё умеешь отдавать приказы, Амонет, — хрипло усмехнулся он, скосив на меня взгляд. — С каждым разом звучишь всё больше как Амен...

Я вздохнула, сдерживая тревогу и слёзы — в нём ещё было тепло и жизнь. А значит, я должна сохранить это любой ценой.

— Не сравнивай меня с ним. Я строже, — тихо ответила я. — И если ты не ляжешь спокойно на циновку — прижгу рану без настоя.

Дарин тихо рассмеялся, но тут же закашлялся, и я только крепче сжала его руку, ускоряя шаг. Впереди был лазарет, ночь... и моя работа.

Я усадила Дарина на циновку, облокотив его спиной о стену. Он устало откинул голову назад, глаза были прикрыты, дыхание неровное. Кожу на его плече я уже расчистила от запекшейся крови, и теперь промывала настоем горькой травы. Он почти не дергался — видимо, боль уже стала чем-то привычным.

Молча работала — осторожно, быстро. В это мгновение я была только лекарем.

И вдруг — его пальцы обхватили мою руку.

Нежно, почти незаметно.
Но достаточно, чтобы я остановилась и посмотрела на него.

Он открыл глаза и слабо улыбнулся.

— Из-за таких моментов, Амонет, — прошептал он, — я готов возвращаться раненым... снова и снова.

Я не успела ответить.

— О, Исфет , Дарин! — Мира тут же пнула его в бок. — Ты хоть раз можешь говорить не как влюблённый поэт? У тебя кровь течёт, между прочим!

Дарин зашипел от боли и театрально вздохнул:

— Но я бы истёк ею до последней капли, лишь бы вновь попасть в руки своей спасительницы...

Я покачала головой, едва заметно улыбнувшись, и тихо пробормотала:

— Мира, держи его за плечо. А ты, Дарин... молчи. Или я прижгу всё сразу.

— О, великая и грозная Амонет, — прошептал он с лукавым блеском в глазах. — Ты снова украла моё сердце.

— Я украду твой язык, если ты не замолчишь , — отрезала я.

И всё же...

Невольно сердце дрогнуло.

Сейчас — в этом лазарете, среди боли, крови и усталости — эти слова были как глоток тепла.

Я закончила перевязывать Дарина, ещё раз проверила, не сочится ли кровь из раны, и встала.

— Отдыхай. Не вздумай двигаться резко — плечо может снова открыться, — тихо сказала я, убирая испачканную ткань в корзину.

Он кивнул, чуть утомлённо, но с той же своей наглой полуулыбкой. Мира ещё немного посидела рядом, поглаживая его по волосам, а затем поднялась.

— Пойду помогу на кухне, там уже готовят еду для раненых. Позови, если станет хуже, — сказала она и, бросив на меня короткий взгляд, удалилась.

Я направилась к другим воинам — там были глубокие порезы, ушибы, вывихнутые плечи. Работала сосредоточенно, не отвлекаясь, пока последний из раненых не получил свою повязку.

Сквозь щели в крыше лазарета уже просачивался оранжевый свет заката. Я вытерла руки о чистую ткань, встала и собрала корзину с остатками мазей и бинтов.

— Амонет, подожди.

Я обернулась. Дарин смотрел на меня — уже не с усмешкой, а серьёзно. В его взгляде было что-то новое, странно тихое.

— Можно тебя на мгновение? — его голос был тише обычного. — Пожалуйста.

Я осталась стоять на месте, глядя на него... и, медленно выдохнув, вернулась.

Я подошла ближе, остановившись у самого его ложа. Свет заката падал на его лицо, и в этой тени усталости, боли и чего-то ещё — глубокого, тревожного — он смотрел прямо на меня.

Дарин слегка приподнялся, опершись на здоровую руку. Его губы тронула слабая улыбка, но в глазах не было и намёка на лёгкость. Только серьёзность... и что-то едва уловимое.

— Ты всегда так смотришь, когда лечишь. — Он говорил негромко, почти шепотом. — Как будто держишь нас за нити... И если отпустишь — мы рассыплемся.

Я ничего не ответила, просто смотрела на него.

— Когда я был там... среди гиксосов, среди крови... Я не думал о победе. Не думал о славе. — Он криво усмехнулся. — Я думал о том, увижу ли снова твои руки. Услышу ли, как ты шепчешь что-то своим травам, будто разговариваешь с ними.

Он сделал паузу, вдохнул, будто решался.

— Амонет... я знаю, ты любишь его. И я не прошу ничего. Только... пусть хоть раз ты услышишь: я жив... потому что хотел вернуться к тебе.

Сердце сжалось. Я не сразу смогла что-то сказать.

Всё будто застыло — между дыханием, словом, взглядом.

Я молча смотрела на него несколько долгих секунд. Его слова отозвались внутри, тревожно и тихо, будто прикоснулись к чему-то, что я старалась не замечать.

Медленно нагнулась, провела рукой по его лбу, отодвинув прядь тёмных волос. Потом легко, едва касаясь, поцеловала его в щеку — туда, где кожа ещё хранила жар от боя и лихорадки.

— Отдыхай, Дарин. — прошептала я. — Ты заслужил это.

Он не сразу ответил, лишь прикрыл глаза, будто запоминая прикосновение. Но потом тихо сказал:

— Если каждый твой поцелуй — награда... я готов умирать и возвращаться снова.

Я выпрямилась, почувствовав, как дрогнули пальцы. Сердце гулко ударило в груди, но я отвернулась, не дав себе подумать больше.

И, не говоря ни слова, вышла в тёплый вечер, унося с собой тишину и его слова.

Я тихо вошла в наши покои, усталая после долгих часов в лазарете, с запахом трав и крови всё ещё на коже. Но не успела я сделать и шага внутрь, как Амен тут же оказался рядом. Его глаза вспыхнули теплом — и в следующее мгновение он подхватил меня на руки, закружив в воздухе, будто я ничего не весила.

— Амонет, — выдохнул он, уткнувшись носом в мою шею, — в лазарете всё хорошо?

Он осторожно опустил меня на пол, но руки не отпустил. Его ладони сжали мою талию, как будто он боялся, что я исчезну.

— Я так скучал, душа моя. — Он коснулся губами моего лба, потом щеки, и, наконец, медленно и нежно поцеловал меня в губы. — Мысль о тебе... лишь она спасала меня на поле боя.

Я закрыла глаза, прижалась к его груди, слушая, как в ней глухо стучит сердце. И в этот миг весь страх, всё волнение — за сестру, за него, за будущее — отступило.

Мы были рядом. Мы были живы.

На следующий день я не присела ни на мгновение. С первыми лучами солнца я уже была в лазарете — обрабатывала раны, меняла повязки, варила отвары и поила ими раненых. Воины были измотаны, в крови, с глазами, полными боли, но ни один не жаловался. Я делала всё, что могла. Вперёд толкало лишь одно — желание спасти как можно больше.

Мира и другие женщины тем временем хлопотали у очагов: готовили еду, пекли лепёшки, таскали воду, делали всё, чтобы поселение дышало, несмотря на недавние тревоги.

К вечеру усталость висела над каждым, как плотное покрывало. Но с последними отблесками солнца, когда жара начала спадать, а ветер приносил с реки прохладу, мы собрались у большого костра.

Те, кто был не ранен, пришли — чтобы просто быть вместе. Кто-то принёс глиняные кувшины с вином, кто-то свежий хлеб и фрукты. Над головами потрескивали факелы, рядом вспыхивал огонь, освещая уставшие, но живые лица.

Кто-то рассмеялся — впервые за долгое время. Кто-то поднял кубок за тех, кто вернулся. Все хотели забыться, хоть на мгновение. Расслабиться. Просто быть живыми.

Я взяла кувшин с вином, тепло нагретый ладонями, и наполнила два глиняных кубка. Один подала Мира, другой оставила себе. Она взяла свой с благодарной усталостью, не сказав ни слова, и залпом выпила до дна.

— Это был слишком трудный день, Амонет... — выдохнула она, откидывая волосы с лица. — Дайте мне просто напиться.

Я слабо улыбнулась, наблюдая, как она откинулась назад, глядя в ночное небо, где уже мерцали первые звёзды. В её голосе звучала не весёлость, а горечь — та, что накапливается в груди, когда день слишком длинный, когда страх и усталость тянутся до предела.

Я молча плеснула ей ещё немного вина и села рядом. Сегодня мы заслужили тишину. Даже если она наполнена болью.

Я заметила Дарина, когда он медленно приближался к нашему костру. Его шаги были утомлёнными, но уверенными, несмотря на видимые следы усталости и боли. В его глазах была решимость, но на лице — лёгкая тень того, что он пережил в этот день. Мира, заметив его, тут же вскочила с места, её лицо исказилось от беспокойства.

— Брат, что ты тут забыл? — её голос стал резким. — Живо в лазарет! Ты еле идёшь!

Дарин мягко усмехнулся, в его глазах блеснула нежность, когда он взглянул на неё.

— Сестра, дорогая... я ненадолго. Налей мне вина, я выпью и уйду спать.

С этими словами он подсел к нам, прислонившись к лавке. Мира хоть и продолжала смотреть на него с упрёком, но, услышав его просьбу, сдержала недовольство и налив вино, сказала с лёгким раздражением:

— Ты просто не можешь нормально посидеть, да? Всё тебе мало. Но, если ты хочешь, пей. Только не говори, что я тебя не предупреждала, когда ты завтра будешь мучаться от похмелья и болей.

Дарин взял бокал с благодарностью, его взгляд мягко скользнул по её лицу. И, несмотря на усталость, он улыбнулся, кивнув.

— Спасибо, сестра. Мне нужно немного расслабиться, прежде чем снова вернуться в эту клетку .

Он поднял бокал, выпил до дна и, помедлив, поставил его обратно на столик.

— Теперь я точно уйду и  буду хорошо спать .

Дарин повернулся ко мне, его лицо стало мягче, и в его голосе прозвучала усталость, но и что-то тёплое, что я не могла не заметить

— Амонет... — сказал он едва слышно, как будто его слова должны были быть только для меня. — Спасибо тебе за всё, что ты делаешь. За нас, за наших воинов. Я знаю, тебе тяжело, но ты продолжаешь бороться.

Я успела лишь кивнуть.

В этот момент я заметила, как Амен, подойдя к нашему костру, встал прямо над нами, его фигура внезапно заслонила собой свет.

Он смотрел на нас с едва скрытым раздражением, а в его голосе звучала нотка ревности.

— Дарин, тебе уже лучше? — спросил он с едва заметной напряженностью.

Дарин не растерялся и ответил с лёгким сарказмом:

— Да, Амен, мне лучше. Ты не переживай, все под контролем.

Амен пристально посмотрел на меня, и я почувствовала, как его взгляд стал более напряжённым. Я знала, что ревность в его глазах явно не исчезала.

Дарин, почувствовав напряжение, поднял взгляд на Амена и, несмотря на заметную усталость, усмехнулся, как будто бы пытаясь разрядить ситуацию.

— Ты действительно думаешь, что после всего, что произошло, тебе нужно сидеть тут и пить , а не лежать в  лазарете?

Я почувствовала, как напряжение между ними нарастает, и резко встряхнула головой, пытаясь изменить атмосферу.

Дарин ответил спокойно, но с лёгкой насмешкой в голосе:

— Я не собираюсь отдыхать, Амен, ты что-то путаешь. Просто сегодня мне не помешает немного вина.

Он сделал глоток, смотря на Амена с улыбкой, но в его глазах я прочитала, что он был готов к любому ответу со стороны Амена.

Мне стало немного неловко, я видела, как Амен пытается контролировать свою злость, но знал, что ревность — это не то чувство, с которым легко справиться.

Я встала, решив, что мне нужно немного побыть с Аменом, и, не говоря ни слова, взяла его за руку. Его пальцы слегка сжались вокруг моих, но он ничего не сказал. Мы молча направились к реке.

Дарин, заметив наш уход, проводил нас взглядом, и я увидела, как его глаза немного сузились. Мира сидела рядом, она взглянула на брата и тихо сжала его руку, как бы давая ему понять, что сейчас не время для слов. Это было как молчаливое предупреждение: «Дарин, отпусти её».

Мы прошли несколько шагов, и я почувствовала, как напряжение в воздухе немного исчезло, когда Амен рядом. В его присутствии я всегда чувствовала себя в безопасности, даже если мысли тревожили меня.

Мы подошли к реке, и его шаги стали чуть медленнее, когда он остановился, поглаживая мои пальцы. Тишина ночи окружала нас, и лишь шум воды нарушал её. Он взглянул на меня, и его голос, полный напряжения, прозвучал тихо, но уверенно:

— Амонет, Дарин к тебе не равнодушен, не так ли?

Я остановилась, собираясь ответить, но он не дал мне времени на реакцию. Он продолжил, как будто знал, что именно меня беспокоит:

— Скажи мне. Я раньше думал, что мне кажется, но теперь... — его слова затихли, и он тяжело выдохнул, как если бы что-то сжигало его изнутри.

Я кивнула, не в силах скрыть свой ответ. Мои чувства к Дарину были ясны, но мне не хотелось, чтобы Амен видел в этом угрозу для нас.

Амен резко сжал мою руку, и я почувствовала, как его пальцы начали напрягаться, но я, несмотря на его гнев, сжала его руку в ответ и произнесла с убеждением:

— Амен, мне нужен только ты.

Его взгляд стал мягче, но всё ещё напряжённым, и я поняла, что его ревность не прошла, несмотря на мои слова. Но в этот момент, когда я была с ним, все тревоги казались далекими, и я была готова с ним пройти через всё.

Амен остановился, его глаза были полны решимости и напряжения, когда он произнес:

— Амонет, я не хочу вранья. Если ты...

Я не дала ему договорить. Вся напряжённость, что скопилась между нами, обрушилась на меня в этот момент, и я сразу же прислонила палец к его губам, прерывая его слова.

— Без «если», — прошептала я, и мой голос был уверен, несмотря на бурю эмоций, что бушевала внутри.

И, не сказав больше ни слова, я потянулась к нему, поднимаясь на носочки и на мгновение забывая обо всём, кроме его губ. Поцелуй был мягким и решительным, как подтверждение всех слов, что мы не произнесли.

Амен не колебался ни секунды. Его руки нашли меня, и в следующем мгновении он поднял меня за бедра, будто я была легким облаком. Его поцелуй стал глубже, более настойчивым, и в нем не было ни малейшей осторожности. Он целовал меня, как если бы каждый момент мог быть последним, и в этом поцелуе было всё — страсть, желание и невыразимая нужда в друг друге. Я ответила на его поцелуй, обвив руками его шею, тянувшись к нему с такой силой, как будто не могла позволить себе отпустить его ни на мгновение. Весь мир исчез, остались только мы двое, единое целое.

Я чуть отстранилась от него, взгляд мой стал более решительным. Я тихо сказала:

—Ты не хочешь вместе искупаться в реке?.

В его глазах мелькнуло удивление, и он рассмеялся, как будто не мог поверить.

—Сейчас?— произнес он с лёгким удивлением в голосе.

Я кивнула и, не раздумывая, выбралась из его объятий.

—Жди здесь,— тихо сказала я, и, не оглядываясь, направилась к своим покоям.

Вернувшись почти сразу, я взяла масло лотоса, ощущая его тонкий, успокаивающий аромат. Скинув одежду, я почувствовала, как лёгкий ветерок касается моей кожи. Быстро и уверенно я пошла к реке, вытянув вперед руку и взяв Амена за ладонь.

Он с готовностью последовал за мной, и, когда его рука оказалась в моей, я почувствовала, как между нами снова пробежала искра. Мы шли молча, наслаждаясь каждым шагом и тишиной, которая окружала нас, прерываемой лишь звуками воды и шорохом листвы.

Мы зашли в реку, вода холодная и свежая, касалась наших тел почти по пояс. Я передала ему масло лотоса, почувствовав, как его рука бережно приняла флакон. Амен начал аккуратно натирать мою спину, его пальцы мягко скользили по моей коже, оставляя после себя теплоту и чувство нежности. Он был сосредоточен, но его прикосновения были полны уверенности и заботы.

Когда он закончил с моей спиной, его руки перешли к шее, и он наклонился ко мне, поцеловав сначала в шею, а потом губами коснувшись моей мочки уха. Я почувствовала, как от этих прикосновений по спине пробежала дрожь, а дыхание немного прервалось. Я прикусила губу, стараясь не выдать себя, но все равно не могла скрыть, как сильно мне нравится его близость, как он мне всё больше и больше в этом моменте.

Я медленно повернулась к нему, чувствуя на себе его внимательный взгляд. Он задержался на моей груди — не грубо, не жадно, а с той сосредоточенной жаждой, что пронизывает до мурашек.

Он вновь налил немного масла с ароматом лотоса на ладони и начал медленно растирать его по моей груди. Его движения были размеренными, почти медитативными, пальцы скользили по коже, порой нежно задевая соски.

Я не сводила с него взгляда, но он продолжал смотреть на мою грудь, будто завороженный, словно забыв, что я перед ним живая. Я прикусила губу и подалась ближе. Лишь на мгновение его глаза встретились с моими - короткая, острая вспышка, — и он ухмыльнулся, провёл пальцем вокруг напряжённого соска.

—Лекарь... вы возбуждены, - произнёс он низко, почти шёпотом.

Я улыбнулась в ответ, не скрывая желания. Его пальцы стали ласкать соски ,едва, нежно, дразняще, как будто он играл на грани терпения, не спеша переходить черту.

Я запрокинула голову, когда он медленно скользнул губами ниже ,от ключиц к животу, оставляя за собой горячую дорожку прикосновений. Его ладонь всё ещё ласкала мой сосок, а вторая опустилась между моих бедер. Он провёл пальцами вверх-вниз, легко, почти лениво, собирая влагу, словно пробуя терпение. Я затаила дыхание, когда он наклонился к самому моему уху и прошептал:

—Ты готова сгореть для меня, лекарь?

В этих словах было обещание ,жара, которой ещё только предстояло вспыхнуть.

Я кивнула.

Он впился в мои губы жадным, властным поцелуем — таким, от которого перехватывало дыхание. Его ладонь скользнула вниз, нашла мой центр и сначала осторожно, лениво провела по кругу, словно дразня. Я стонала прямо ему в губы, когда его движения стали быстрее, настойчивее.

Он раздвигал влажные складки, изучал меня пальцами с пугающей точностью, выписывал круги,от входа до самого клитора, растирая влажность между своими пальцами, будто наслаждался каждым её проявлением.

Я притянула его ближе, обвив шею дрожащими руками, и срывающимся шепотом выдохнула:

— Амен... не останавливайся. Я... уже...

Он понял без слов. Его пальцы ускорились, всё точнее и настойчивее лаская самую чувствительную точку. Я застонала, выгибаясь, не в силах сдерживать нарастающее удовольствие. Он дразнил меня, слегка постукивая, растягивая момент до безумия.

И когда волна оргазма обрушилась на меня с головой, я вскрикнула, тяжело дыша, сердце колотилось в груди. Но Амен не дал мне опомниться — подхватил за бедра, легко поднял на руки и вынес из воды, уложив на тёплый песок, не отрывая от меня взгляда.

Он наклонился ко мне, покрывая поцелуями шею, ключицы, скользя губами ниже. Я лежала без сил, вся ещё дрожала от оргазма, но желание не угасло — оно вспыхивало с новой силой.

Стоило мне лишь взглянуть на него, и Амен понял без слов. Он обхватил свой член, провёл по нему ленивыми движениями, а затем медленно вошёл в меня. Моё тело приняло его легко, будто жаждало этого момента. Я застонала, ощущая, как он заполняет меня полностью, и снова потянулась к нему, не желая ни малейшего расстояния между нами.

Сначала он двигался медленно, смакуя каждое движение. Его губы находили мою грудь, язык играл с чувствительной кожей, а лёгкие укусы на сосках вызывали у меня дрожь.

Но вскоре нежность уступила место жадному желанию — он ускорил темп, его толчки стали глубокими, резкими, будто в нём бушевал огонь. Он вбивался до самого конца, сжимая мои бёдра и талию так, словно боялся отпустить хоть на миг. Я терялась в ощущениях, полностью растворяясь в нём.

Я обвила его бёдра руками, прижимая к себе сильнее, и он тихо рассмеялся, шепнув у самого уха:

— Лекарь, милая... хочешь взять верх?

— Хочу. Грубее, - выдохнула я, закусив губу.

Его движения стали яростнее. Он вбивался в меня с неистовой жаждой, и каждый толчок отзывался глухими шлепками, эхом разносясь по улице . Его ладони сжали мои бедра так крепко, что я вскрикнула , не от боли, а от того, как сильно это меня заводило.

Он двигался быстро, яростно, будто терял контроль. Я кричала, больше не сдерживаясь, и когда наконец волна оргазма накрыла меня, мои стенки дрожали и сжимались вокруг него. Он последовал за мной, прижавшись тесно, позволив нам раствориться в этой буре удовольствия.

— Ревнивый господин... надеюсь, я вас до конца убедила?

Амен тихо рассмеялся, низко, с хрипотцой, его грудь вздрогнула от смеха.

— Да, лекарь, — сказал он, — убедила. До самого сердца.

Он осторожно взял меня за руку, помог встать с горячего песка. Мы оделись и молча улыбаясь друг другу, направились в сторону покоев. По небу плыли звёзды, а вечерний воздух был наполнен ароматом лотоса и шорохом ветра. Всё казалось правильным. Всё казалось... нашим.