14
Одним дождливым утром Чон не выдержал. Муж усадил меня в кресло, сам встал рядом со мной. Сначала он только смотрел, но потом вдруг поднял меня и стал целовать. Он набросился, как безумец, пытаясь заставить меня ответить…
— Дженни! Дженн! Прошу тебя! Умоляю, вернись… Я не могу так больше. Ты мне нужна. Я не справляюсь. Вернись, прошу.
Он держал мои руки, поочередно целуя каждую ладошку, притягивал меня к себе, крепко обнимая, и снова отпускал, усаживая обратно в кресло. А я могла только тяжело дышать, пытаясь вымолвить хоть слово. Бесполезно. Чонгук отнес меня обратно в кровать, поцеловал округлившийся живот, прося прощения у нашего ребенка, если напугал его и мамочку, и ушел к себе в кабинет, что-то бормоча под нос.
Я лежала, разглядывая птиц за окном, чувствуя, как мой ребенок отчаянно толкается, и пыталась заставить себя заговорить. У меня получалось произнесли какие-то звуки, но как только я слышала свой голос, начиналась паника. Оставив мучительные попытки, я снова погрузилась в апатию, но вскоре в комнату вбежала рыдающая Миён. Она забралась ко мне под одеяло и, крепко прижавшись, начала жаловаться, что ее собираются отправить в детский лагерь для дошколят. Малышка переживала, как будет там одна без нас. А вдруг не подружится с другими детками? Вдруг ее будут обижать? А как же тут останутся Булочка и Пончик? А как же я, ведь кто тогда будет со мной сидеть, когда папа работает?
Я сама не заметила, как по щекам покатились слезы, я крепко обнимала свою девочку и тихо напевала колыбельную. Когда ближе к обеду Чонгук зашел меня проведать, я рассказывала Миён, что ей совершенно нечего бояться, и пообещала сама забрать ее после смены.