1.Надя приезжает в Казань
Двадцатое декабря.
Казань встретила её не просто холодом, а каким-то промозглым, цепким стужным дыханием, которое пробиралось под самую толстую одежду и заставляла ежиться даже в уютном салоне такси. Надя, уставшая от долгой дороги из Москвы, прижалась лбом к холодному стеклу, наблюдая, как за окном проплывают знакомые и незнакомые улицы. Мыслями она была ещё в шумной, неуёмной столице, но сердце уже здесь, в этом городе, куда её направили на несколько месяцев для повышения квалификации. Работа воспитателя в детском саду обязывала быть в курсе новых методик, и Надя, несмотря на лёгкую тревогу, была полна решимости.
«Ради работы, - повторила она про себя мысленно, - всё ради работы». Но в глубине души теплилась и другая, робкая надежда - на что-то новое. На перемены.
Таксист грузно остановился у высотки, разорвав её размышления. «Шестой подъезд, вышло», - буркнул он. Надя, поблагодарив, выбралась на улицу, и холод ударил в лицо с новой силой. Воздух был колючим и густым. Она обвела взглядом заснеженный двор, утопающий в сугробах, будто специально выстроенных ветром вдоль тропинок. Фонари бросали на снег жёлтые, неестественно яркие пятна света, в которых кружились одинокие снежинки. Её подъезд был третьим. Пришлось с усилием вытащить свой немаленький чемодан из багажника и, поёрзав им по обледеневшему асфальту, двинуться в путь.
Было тихо, по-зимнему, гулко тихо. Лишь хруст снега под ботинками и лёгкий скрип колёс чемодана нарушали эту морозную немоту. Дойдя до своего третьего подъезда, она с облегчением поставила чемодан у тяжелой железной двери, собираясь найти в кармане ключ-таблетку. И в этот момент взгляд её упал на лавочку, стоявшую чуть в стороне, под козырьком, но всё равно открытую всем ветрам.
На лавочке сидели двое. Парень, лет девятнадцати, в тонкой ветровке, натянув капюшон на голову, и... маленькая девочка. Очень маленькая, на вид лет четырёх. То, как она была одета, заставило Надино сердце сжаться от внезапной тревоги. Легкая курточка, скорее осенняя, разноцветные варежки на верёвочке, и тонкие сапожки. Девочка сидела, поджав ножки, и её маленькая спина была напряжена от холода.
Без единой секунды раздумий, повинуясь внутреннему порыву, который был для Нади второй натурой, она оставила чемодан и направилась к лавочке. Подойдя ближе, она увидела, что ручки девочки, сжимавшие край сиденья, были красно-багрового цвета от стужи.
- Привет! А тебе не холодно, миленькая? - мягко спросила Надя, присаживаясь на корточки перед ребёнком, чтобы быть с ним на одном уровне. Её голос прозвучал удивительно нежно в этой ледяной тишине.
Девочка подняла на неё большие, синие, как васильки, глаза. На её лице расцвела робкая, но безоглядно доверчивая улыбка.
-Привет-привет! - звонко откликнулась она. - Холодно чучуть.
Слово «чучуть» прозвучало так трогательно, что Надя почувствовала комок в горле. Она не раздумывая стянула со своих рук тёплые, шерстяные перчатки цвета хаки и бережно натянула их на маленькие, замёрзшие пальчики. Перчатки были ей явно велики, но они должны были согреть.
- Спасибо большое! - ещё громче и радостнее сказала девочка, улыбаясь во всю ширину своего маленького рта.
- Не за что! - Надя улыбнулась в ответ, и её собственные щёки заныли от мороза. - А хочешь шоколадку?
Она порылась в кармане пальто и достала плитку шоколада, которую приберегала для вечернего чаепития в одиночестве. Теперь эта шоколадка казалась ей самым важным подарком на свете. Девочка закивала с такой энергией, что её капюшон съехал набок. Она взяла шоколадку и тут же принялась старательно разворачивать её, с трудом справляясь большими перчатками.
И только тут Надя в полной мере ощутила на себе тяжёлый, испытующий взгляд. Парень смотрел на неё из-под капюшона. Его лицо было хмурым, недовольным, а во взгляде читалось откровенное раздражение.
- Я верну деньги тебе потом, - прорычал он, и в его голосе сквозила не благодарность, а какая-то злая, вымученная обязанность.
- Спасико, не надо, - по-прежнему мягко, но уже с лёгкой опаской ответила Надя, поднимаясь с корточек. Она отряхнула полы своего длинного пальто, снова чувствуя на себе его колючий взгляд. - А вы чего тут сидите? Холодно ведь. Девочка мёрзнет!
Парень фыркнул, и его дыхание превратилось в облачко пара.
-Да брат её шляется где-то! - почти выкрикнул он, и в его речи послышалась грубая нотка. - Оставил меня с ней тут, даже не ебу, где он.
Надя инстинктивно ахнула и, не думая, прикрыла ладонями ушки девочки, которая как раз отламывала первый квадратик шоколада.
- Ну, не материтесь вы! Ребёнок ведь рядом, - тихо, но твёрдо сказала она.
Парень лишь раздражённо закатил глаза, словно она сказала нечто совершенно бессмысленное. Он резко встал, подхватил девочку на руки. Та испуганно вскрикнула, но тут же обняла его за шею, продолжая сжимать в руке шоколад.
- Пока-пока, милая! - сказала Надя, снова forcing улыбку и помахав девочке.
- Пока-пока! - ответила та, с полным ртом шоколада.
Парень, не глядя больше на Надю, грузно зашагал прочь, унося маленький свёрток на руках. Надя проводила их взглядом, и на сердце у неё стало тревожно и горько. Холод окончательно пробрался к костям. Она поспешила к подъезду, с трудом отыскала ключ, вставила его в замочную скважину и, втащив за собой чемодан, оказалась в долгожданном тепле подъезда.
Подняться на пятый этаж с тяжёлым чемоданом оказалось испытанием. Лифт, как на зло, не работал. Добираясь «с горем пополам», как она мысленно отметила, Надя чувствовала, как усталость наваливается на неё всей тяжестью дорожного дня. Наконец, она нашла свою квартиру, открыла дверь и переступила порог.
И замерла от удивления.
Она ожидала стандартную однокомнатную «хрущёвку», которую обычно снимает университет для своих стажёров. Но то, что она увидела, было совсем иным. Квартира была огромной и невероятно просторной. Светлая прихожая вела в большой зал с высокими потолками. Сделав несколько шагов, она обнаружила две спальни, просторную кухню-столовую и даже два санузла. Воздух был слегка пыльным, но тёплым и пахло свежим ремонтом.
«Универ не пожалел денег», - пронеслось в голове, но мысль показалась наивной. Скорее, просто повезло. Сбросив пальто, ботинки и натянув мягкие домашние тапочки, Надя прошлась по своим новым владениям. Она заглядывала в каждую комнату, включала свет, открывала шторы. Огни ночного города, укутанного в снежное одеяло, загорались за окнами, отражаясь в гладком паркете. Было одновременно и радостно, и немного пугающе. Зачем ей, одной, такое огромное пространство? Тишина здесь была иной, чем на улице, - гулкой, домашней, и она обещала уединение, но и навевала лёгкую грусть.
Разложив вещи по шкафам в меньшей из спален, которую она выбрала себе, Надя отправилась в ванную. Тёплый душ смыл с дорожную усталость и напряжение от странной встречи во дворе. Выйдя и укутавшись в мягкий махровый халат, она остановилась перед зеркалом. Пар затянул стекло, но она провела по нему ладонью и увидела своё отражение. Влажные золотистые волосы спадали на плечи, а на щеках играл румянец от горячей воды. И самое главное - в её голубых глазах, обычно таких пугливых и неуверенных, светилось что-то новое: ожидание. Ожидание от города чего-то важного, чего-то нового. Она улыбнулась своему отражению, и та улыбнулось ей в ответ.
---
А теперь - немного о Наде. Она была самой нежностью, причём это проявлялось и в её внешности, и в характере. Её голубые глаза, казалось, были созданы не для того, чтобы смотреть, а чтобы светиться - отражать чужую радость и растворяться в чужой печали. Длинные, вьющиеся волосы цвета спелой пшеницы спадали ей до самой поясницы, и она часто собирала их в тяжёлую, шелковистую косу. Кожа была белой, почти фарфоровой, отчего любой, самый лёгкий румянец, был на ней особенно заметен.
Но главное было внутри. Характер у Нади был мягким, ранимым, словно сотканным из опаловых осенних паутинок. Она всего боялась: резких звуков, пьяных голосов за стеной, неадекватных прохожих, собственной тени в пустой квартире. Эта тревожность была её вечной спутницей. Но парадоксальным образом именно эта уязвимость рождала в ней невероятную, жгучую потребность быть доброй. Она была той самой добренькой, какой её иногда, с лёгкой насмешкой, называли коллеги. Она была готова отдать последнее, подбодрить, помочь, забыв о себе. Видеть чужую боль для неё было невыносимее, чем терпеть свою. Эта встреча с девочкой во дворе была не случайностью, а закономерностью - её сердце просто не могло поступить иначе.
Приняв душ и ощутив прилив бодрости, Надя отправилась на кухню. Большая, светлая комната с новеньким гарнитуром манила к себе. Она наполнила чайник, и его ровное гудение стало первым по-настоящему домашним звуком в этой квартире. Пока вода закипала, она нашла в своих запасах муку, яйца, молоко и решила испечь блинов. Это было её маленьким ритуалом успокоения. Размеренные движения - взбить тесто, разогреть сковороду, почувствовать аромат - действовали на неё медитативно.
Она налила себе чашку крепкого, ароматного чая, поставила на блюдце тающую горку блинов с вареньем и устроилась у большого окна. За ним лежал ночной город, усыпанный огнями, как новогодняя ёлка. Она мечтала. О работе в детском саду, о новых методиках, о казанских коллегах, о том, что, возможно, здесь, в этой большой квартире, она наконец-то перестанет так сильно бояться. Мечты были сладкими и немного туманными, как пар над чашкой.
Помыв посуду и проверив замки на входной двери, Надя пошла в спальню. Она застелила постель свежим бельём, которое привезла с собой, и с наслаждением устроилась под одеялом. Тело приятно ныло от усталости, а в ушах ещё стоял гул дороги. Перед сном она ещё раз вспомнила маленькую девочку и её сияющие глаза. «Завтра, - подумала она, засыпая, - всё начнётся по-настоящему». И на её губах застыла лёгкая, счастливая улыбка. Она ждала следующего дня, полная надежд и того тихого, внутреннего света, который был её главным сокровищем.