Причины для отказа

Внимание!
Глава может содержать триггерные для вас моменты (если желаете заранее знать какие прочитайте текст задом наперёд: ".яивтсделсоп ёе и ареткарах огоньлаускес яилисан актыпоп, еинеджервопомаС") имейте это ввиду при прочтении. Пожалуйста, остановите чтение, если вам станет плохо.

Цубаки смотрела на своё бессознательное тело и пыталась понять — как она до этого докатилась? 

 Тихо пищала аппаратура, показывая, что сердце всё ещё бьётся. Грудная клетка мерно вздымалась, пока аппарат ИВЛ[1] поддерживал дыхание — Цубаки поморщилась, вспомнив неприятные ощущения от интубационной трубки[2] в горле. Это явно не то, что она хотела бы снова пережить, вот только вернуться в собственное тело Сэки никак не могла, при каждой попытке будто натыкаясь на невидимую стену, пытаясь прикоснуться к собственной коже.

В голове была каша из обрывков воспоминаний и ни в одном из них не находилось даже маленькой подсказки, каким образом она оказалась в подобном положении. Кажется, последним было то, как она выходила из магазина Шиничиро, а дальше Сэки очнулась уже посреди больничной палаты, бесплотным духом витая над собственным телом. 

 Каким образом подобное вообще возможно? Сущность ведь говорила, что на Том Свете Цубаки не ждут ещё несколько десятилетий! И Сэки уж точно не могла назвать подобное состояние благом для себя, так почему тату её ни о чём не предупреждало?! 

 Отвратительней всего был факт, что Цубаки не так давно обсудила с Такемичи план о том, как сдержать деятельную натуру Кисаки. А теперь она оказалась в подобном положении, оставив парня снова разбираться со всем в одиночку! 

 Мозги вскипали при попытке понять, что за хрень вокруг творится. Сердце, казалось, билось где-то в глотке, но кардиомонитор[3], будто насмехаясь, показывал лишь ровный пульс, что не ускорился ни на миг. Нервно крутя между пальцев подвеску, Сэки попятилась назад, желая оказаться как можно дальше от своего тела.

 Всё это слишком сильно напоминало тот период, когда она только оказалась в этом мире, не имея возможности контактировать с чем-либо, пока Сущность привязывала её душу к новому телу. Цубаки никогда не думала, что может так сильно пожелать сломать что-либо, но проклятый писк кардиомонитора открыл в ней эту черту. А появившиеся после её пробуждения незнакомые люди, называющие себя её родственниками, только укрепили результат. 

 Видеть всё так со стороны казалось полнейшим издевательством. Словно ей напоминали, что это тело ей изначально не принадлежит. Она его заняла, присвоив себе чужие имя и жизнь. Но... ничего другого у неё больше не было, а снова умирать она не желала! 

 Цубаки не заметила, как оказалась в по-больничному светлом коридоре, от которого едва не рябило в глазах. Она глубоко дышала, до противного скрежета стискивая зубы, стараясь унять бешено стучащее сердце. 

  Нужно что-то придумать! 

  Она не может остаться в подобном состоянии! 

 Судорожно блуждающий по окружающему пространству в попытках найти хоть какую-то подсказку взгляд наткнулся на знакомую фигуру. 

  Шиничиро! 

 В груди словно лопнул воздушный шар, что сдерживал подступающие к горлу всхлипы. По щекам побежали слёзы от целого коктейля противоречивых чувств. Облегчения и радости от того, что родное лицо рядом, и жгучей обиды. Почему какая-то хрень должна была произойти именно с ней?! 

 Ноги сами сорвались на бег, и Сэки развела руки в стороны, желая налететь на Сано, крепко его обнять и жаловаться на подобную вопиющую несправедливость, только... 

  Цубаки прошла сквозь него. 

 С широко распахнутыми глазами Сэки снова и снова пыталась хоть как-то прикоснуться к Сано — к спине, рукам, плечам, волосам, хоть чему-нибудь — но всё оказалось напрасным. Из раза в раз её руки проходили насквозь, не ощущая под собой н-и-к-а-к-о-й опоры. 

 — Шиничиро? — на пробу позвала его Цубаки, не замечая, как её голос дрожит всё сильнее. 

  Ответа не было. 

 — Хэй, Шиничиро! — прикрикнула Цубаки, судорожно всхлипывая. — Ты же чёртов Сано! У вас есть эта ваша сверхъестественная чуйка на людей! — Сэки обогнула Шиничиро, попыталась заглянуть ему в лицо. По ощущениям, сердце рухнуло камнем куда-то в желудок. Никогда она не видела у Сано настолько пустого взгляда. — Шиничиро, пожалуйста... 

  Он прошёл насквозь, будто Цубаки не стояла прямо перед ним. 

 Слёзы застилали глаза, пока беспомощность нещадно душила, не позволяя нормально вздохнуть. Как выкручиваться из этой ситуации, Цубаки не знала. Она не знала никого, кто бы мог видеть призраков, а тату молчало, не давая никаких подсказок. 

 — Пожалуйста... — продолжала Сэки повторять словно мантру, стискивая подвеску до побелевших костяшек. — ...посмотри на меня.

***

Шиничиро отошёл от палаты Цубаки, направляясь к автомату с напитками, и задумался над... Да над всем он думал. Над ситуацией с Изаной, над словами Цубаки и над тем, что сказали врачи. Все анализы были сделаны, но они пока так и не выявили причину её состояния. Единственное, что медики смогли сказать, — обморок перешёл в глубокий сон. Вот только разбудить её никак не удавалось.

По телу из раза в раз пробегали ледяные мурашки, но Шиничиро не обращал на них никакого внимания. Послышался быстрый цокот каблуков о пол. 

 — Ублюдок! — в щёку Сано врезался кулак разъярённой, словно тысяча демонов, Яно. — Я не знаю, что произошло, но уверена на сто процентов — это всё твоя вина! — она притянула его к себе за грудки, прошипев это в лицо. 

 — Сэцуко! Мы в больнице. Не забывай об этом, — Имауши оттащил готовую вот-вот наброситься на Шиничиро девушку. 

 — И пусть благодарит за это Богов! — рыкнула Яно. — Если с ней что-то случится, я сдохну, но превращу твою жизнь в такое месиво, что ты, самолично, попросишься в ад, Сано, — взгляд Сэцуко стал пугающе пустым, в то время как голос напомнил демонический шёпот бездны. 

 — Шиничиро, что вообще произошло? Что говорят врачи? — Вакаса продолжал удерживать Яно, успокаивающе поглаживая по спине. 

 — Сейчас она спит, но разбудить её никак не могут. Анализы чисты. Вроде говорили про летаргический сон[4] или что-то подобное, — Сано уселся на скамейку, зарываясь пальцами в волосы. Он даже рад был саднящей скуле — физическая боль хоть как-то отвлекала от того бедствия, что творилось в его мыслях и душе. — Я не знаю, почему это случилось. Мы пытались придумать что-то с проблемой Изаны, а потом речь зашла про её семью, и она сказала, что те стали наседать на неё сильнее. Цубаки почти в дверях остановилась, а потом упала без сознания, — звучал он как-то глухо, даже надломлено.

— В целом понятно, — протянул Имауши. — Но кто такой Изана? 

 — Брат Сано. Не по крови — через Эму. Там сложная семейная драма, — кратко пояснила Яно. 

 — Так стоп, — прервал Вакаса. — У тебя есть ещё один брат?! Какого хуя?! 

 — О, я тебе сейчас расскажу! — издевательски протянула Яно. — И поверь, — обратилась она к Сано. — Жалеть такой кусок говна, как ты, я не стану! 

 И Сэцуко действительно рассказала. Всё. Столько желчи и яда в свою сторону Шиничиро не слышал ни разу за всю жизнь. Яно не скупилась на нецензурную брань и вообще использовала слово «блять» вместо запятых. К концу её рассказа глаза у Ваки сделались по пять йен. Шиничиро же чуть потряхивало, а после в коридоре раздался тихий истерический смех. 

 — Блять, и я, и Цубаки действительно сглаживали углы, — он откинул голову назад, больно ударившись затылком о стену. — Из твоих уст это звучит ещё более по-ублюдски. Что я, сука, наделал... 

 — Лютую хуйню, очевидно, — Вакасе впервые за очень долгое время захотелось снова покурить. Без никотина этот вагон говна явно не вывезти. — Как вы в это, блять, ввязались? Это же пиздец. 

 — Тч, потому что кто-то, сука, возомнил себя всемогущим Богом. Перед тем, как брать за кого-то ответственность, нужно использовать блядский мозг хотя бы на одну ёбанную минуту! 

 — ОТКУДА Я МОГ ЗНАТЬ?! — не выдержал Шиничиро. — Мне было пятнадцать! Каким образом я мог принимать взрослые взвешенные решения?! — он запустил пальцы в волосы, с силой оттянув их. 

 Ситуация с Изаной никогда не была простой. Даже такой безнадёжный придурок, как его пятнадцатилетняя версия, понимал, что четверых детей дед просто не потянет. Отец был мёртв, мама в больнице, а мачеха, бросив на них Эму, будто та была ненужным ей котёнком, свалила на все четыре стороны. Дед пропадал на работе, оставив на Шиничиро заботу о младших, а сам он с головой ушёл в дела Чёрного Дракона, что разрастался всё сильнее. Нет, Сано не забывал о Манджиро и Эме, но сейчас — с высоты опыта и возраста — мог смело сказать, что пытался вытащить на своём горбу слишком много. Мелкие, Изана, банда, школа — ему действительно стоило тогда расставить приоритеты, а не пытаться успеть везде. 

 Может, если бы Шиничиро уделял Курокаве чуть больше внимания, у того бы не появилось мыслей о том, что он не важен для Сано. Может, проводи он с Изаной больше времени, заметил бы ту жестокость, поселившуюся в сердце ребёнка, и сумел бы хоть как-то это исправить и не дать Курокаве совершить ошибку. Потому что потом... стало слишком поздно. 

 Если сперва Шиничиро не терпелось познакомить Манджиро с Изаной, то вот когда тот начал писать, что лишь от одного упоминания мелкого у него головные боли... пыл поубавился. Даже такой идеалист, каким Сано был в пятнадцать, понимал: это ненормально. Однако он наивно верил, что со временем это пройдёт, что если Манджиро и Изану будет что-то связывать, то настрой последнего сгладится. Именно этого он и пытался добиться, дав Курокаве добро на становление лидером восьмого поколения Чёрных Драконов. 

 Даже после того, как Изана едва не забил до смерти несколько человек, а одного довёл до суицида... 

 Но, взглянув в тот день Курокаве в глаза, Шиничиро понял простую, как пять йен истину: пока он не разберётся с непереносимостью Манджиро Изаной, братьев знакомить нельзя. 

 Это было попросту опасно. 

 Для них обоих. 

 Вот только, как помочь Изане, Шиничиро не имел ни малейшего понятия. Что бы он ни пытался делать, это не работало. Как бы хорошо Курокава ни прятал свои эмоции, Сано всё равно видел, как крепнет в нём неприязнь к Манджиро. И, что делать с этим, он просто не знал. 

 Так что, несмотря на скептическое отношение[5], Шиничиро признавал логичность предложения Цубаки — Изане, возможно, действительно требовалась помощь специалиста. Что, собственно, они с Сэки и обсуждали до того, как она потеряла сознание. 

— Почему ты ничего нам не рассказывал? — раздался в звенящей тишине усталый вздох Вакасы. 

 — Не хотел вас этим грузить, — всё так же безучастно глядя в потолок, пробормотал Шиничиро, сжимая и разжимая кулаки. — Думал, что способен справиться с этим сам, но... я облажался, — в ответ на закономерный вопрос «А какого хрена Цубаки тогда обо всём в курсе?», у Сано вырвался истерический смешок. — Я ничего ей не рассказывал, она сама всё узнала и решила мне помочь. 

 — Тч, потому что Цуки единственная из нас, кто на постоянной основе разговаривает словами через рот. И не игнорирует ебаные проблемы, а пытается их решить... — Сэцуко прижалась ближе к Вакасе. — И кто не считает зазорным попросить помощи, когда не вывозит сама. 

 — А сейчас она в подобном состоянии, — Шиничиро почти до крови прикусил губу. — И я в душе не ебу, чем могу ей помочь. 

 Яно издала какой-то жуткий звук — что-то среднее между боевым кличем и диким рёвом, — и почти вскочила со скамейки, собираясь поколотить Сано, но Имауши успел перехватить её поперёк талии. 

 — Вака, пусти меня, я врежу ему ещё раз! — Сэцуко продолжала брыкаться в руках Имауши. — У этого уебана мозги, очевидно, не для того, чтобы думать! Ты, пиздопроёбческий выблядов хуемразный мудак, вообще своей башкой пользоваться по назначению умеешь?! Хоть её семейка и ведёт себя как кучка уебанов, но они не отреклись от неё и они врачи! Лучшее, что сейчас можно сделать — это связаться с ними! — сдув лезущую в глаза полосатую чёлку, Яно уселась обратно, нервно застучав каблуком по полу. — Насколько я знаю, у Цуки такое состояние не впервой, они явно должны суметь что-то с этим сделать! 

 Шиничиро опустил взгляд на собственные ладони, будто наяву ощущая на них вес чужого тела. И стоило ему хоть на миг сомкнуть веки, он снова и снова видел, как безвольно закатываются глаза Цубаки, а сама она начинает заваливаться на бок. Сано едва успел поймать её до того, как она рухнула головой на ящик с инструментами. Шиничиро сперва подумал, что это обморок из-за жаркой, душной погоды, но, что бы он ни делал, Сэки не приходила в себя. 

 Ни через две минуты. 

 Ни через пять. 

 Шиничиро не на шутку разволновался, стараясь привести Сэки в себя, в то время как подползающий к сердцу страх любовно нашёптывал ему голосом Цубаки, что, если обморок не проходит примерно через пять минут, скорее всего, это кома[6]. В памяти совершенно не отпечаталось то, как он набирал номер скорой и как они вообще добрались до больницы. Но то, как постепенно холодела кожа вечно тёплой Цубаки, кажется, будет сниться Сано в кошмарах.

— Я позвоню им, — с силой потерев лицо ладонями, Шиничиро было потянулся к мобильнику, собираясь узнать у Сумирэ номер их родителей, но злой смешок Яно заставил перевести на неё взгляд. 

  Щёку обдало лёгким холодом. 

 — Тч, лучше я этим займусь, а ты... — Юки-онна скрестила руки на груди, недовольно поджимая губы. — Мой тебе совет, Сано, придумай, что будешь говорить вашему с Цуки бешеному псу. Потому что, если он на эмоциях наворотит лютой хуйни и попадёт в тюрьму, Цуки расстроится. 

 Потирая запястье, на котором висел браслет, сделанный Цубаки, Шиничиро чувствовал, как то волнение, что преследовало его из-за одной только мысли о разговоре с Изаной, рассыпалось стеклянным крошевом. Рассыпалось, не оставляя после себя ничего, кроме звенящей пустоты, которую медленно, но верно, заполнял промораживающий до костей холод напряжённого ожидания. 

 Быстрее бы Цубаки очнулась. 

  По руке пробежались мурашки, вызванные не пойми откуда взявшейся прохладой.

***

Если бы Цубаки знала, что разговор Шиничиро и Изаны будет идти настолько отвратительно, она бы с самого начала взяла всю работу на себя и не настаивала бы на необходимости именно Сано объяснять мальчишке всю ситуацию от начала и до конца.

(Если) Когда Сэки вернётся в своё тело, она первым делом начистит Шиничиро уши, потому что насколько нужно быть валенком, чтобы наступить на одни и те же грабли дважды?! 

 — Зачем ты вообще сюда пришёл?! — всё сильнее закипал Изана. — Заливаешь мне, что считал всегда братом, но единственный, кто тебя волнует — это блядский Манджиро! — Курокаве было плевать, услышит ли его кто-то посторонний. Единственное, чего он желал, так это сделать Сано настолько же больно, насколько было ему самому. — А может, тебе и на Эму насрать?! 

 — Изана, не говори так, вы важны для меня. Все вы, — пытался сгладить ситуацию Шиничиро, не приближаясь к Курокаве. Тот с самого начала дал понять, что не подпустит Сано к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки. 

 — ЛЖЕЦ! — рявкнул Изана, распугав криком птиц с веток деревьев. В скулу Шиничиро, с которой ещё не сошёл старый синяк, влетел кулак Курокавы. — Всегда Манджиро! Всегда и везде он на первом месте! На остальных тебе поебать! 

 Изана одёрнул руку, ощущая, как замогильный холод пробирает его до самых костей. А Цубаки глядела на собственную грудину, которую пару секунд назад прошёл насквозь кулак Курокавы. Попытка остановить ссору этих двоих не увенчалась успехом, да и Изана, похоже, Сэки тоже не видел и не слышал. 

 — Это не так, — Шиничиро сплюнул на траву кровавую, из-за прокушенной щеки, слюну. Противно занывшую скулу обдало лёгкой прохладой. — Ты мой брат. Был. Есть. И будешь, — Сано многое бы отдал, чтобы Цубаки была сейчас здесь. Хотя бы в качестве моральной поддержки. Обещала ведь, что поможет, что будет рядом, а оно вот как обернулось. 

 — Тогда какого хера ты мне лгал?! — надрывался Курокава, сжимая в бессильной злости кулаки. — Разве так братья поступают?! Пиздят друг другу в лицо?! 

 — Я тебе не врал, — Изана едва не подавился своими возмущениями. — Да, я не рассказывал о ситуации с твоей матерью... 

 — Она мне не мать! — взбрыкнул Курокава, кривя лицо то ли от ненависти и презрения, то ли от обиды и боли. 

 Цубаки хотела приобнять названного брата, но снова лишь прошла насквозь, отчего Изана крупно вздрогнул и поежился от холода. Сэки смотрела на собственные полупрозрачные руки, сжимая ладони так, что ногти впивались в кожу. Боли никакой не было. Нервно прикусив губу, Цубаки часто заморгала, стараясь не дать слезам пролиться. 

  Зачем она вообще пошла вслед за Шиничиро, если ничем ему помочь не может?! 

 Ни ему, ни Изане. 

 — ... с той женщиной, — исправил обращение Сано. 

 Губы Сэки искривились в подобии улыбки. Стремление Шиничиро до последнего не отступать и всё же помириться с Изаной заставляло Цубаки безмерно им гордиться. Ещё бы вовремя это сделал, совсем замечательно бы было. Она приблизилась к Сано, снова постаравшись коснуться лица, но на этот раз просто надеясь, что он почувствует её присутствие и ему станет чуть легче. 

 Цубаки обещала, что будет с ним рядом в этот момент. Пусть даже в таком виде, она сдержит слово. 

 — Но это потому, что я волновался за тебя, — Шиничиро надеялся, что ему никогда больше не придётся пытаться достучаться до чужого сердца, но у Богов на это, видимо, имелись свои планы. — Мне было всё равно на кровь. Однажды я назвал тебя братом и от своих слов не отказывался, — Сано сделал маленький шаг в сторону Изаны. — Я боялся... 

  ...что ты не захочешь иметь со мной дела. 

  ...что ты останешься один. 

  ...что это тебя сломает. 

  ...что ты кому-то навредишь. Снова. 

 — За кого? — едва ли не прорычал Курокава. 

 Если Шиничиро думал, что Изана остался таким же наивным пиздюком, и, стоит ему только прийти, сказать пару ласковых слов, Курокава кинется к нему с распростёртыми объятиями, то пусть закатает губу обратно! Был бы Изана для него важен, Сано бы не обманывал его! Рассказал бы всё с самого начала! 

(Может Курокава бы и принял это будучи сопливым ребёнком...) 

 Но, даже когда Шиничиро лгал ему об их родстве, он всё равно выделял Манджиро! 

 Разговор о том, какому удару научился Изана? «А вот Манджиро тоже занимается»! 

 Шиничиро купил ему любимое мороженое? «А Манджиро тоже такое нравится»! 

 Изана стал во главе его детища? «Хочу, чтобы ты унаследовал «Чёрных Драконов»... А потом, чтобы это всё досталось Манджиро». 

 — За тебя, — на выдохе произнёс Сано. Он никогда не любил бередить старые раны, предпочитая просто оставлять всё как есть и пытаться двигаться дальше, а не копаться в этом всём. — За Манджиро. За Эму. За дедушку. За ребят, — Шиничиро чуть нервно потёр ладонью шею. — Ты остался в приюте не только потому, что дед финансово не потянул бы ещё одного ребёнка, но и для своей безопасности... — Цубаки недобро прищурилась, и без тату понимая, что следующие слова Сано ей не понравятся от слова совсем. — Когда я был главой, кто-то увидел опасность в «Чёрных Драконах», и стали поступать угрозы. И ладно мне — на себя мне было плевать, — но опасность грозила Манджиро с Эмой, деду и парням тоже, — Шиничиро посмотрел Изане прямо в глаза, выражавшие настолько большую палитру эмоций, что сложно было бы вычленить одну. — Я хотел, чтобы ты был в безопасности. Чтобы, если я облажаюсь, последствия никак не коснулись тебя... 

 Глядя сейчас на Сано, Цубаки массировала точку между бровей, надеясь, что по возвращению у неё окажется достаточно терпения, чтобы не дать парню хороший такой подзатыльник. Ну, честное слово, что у него за отвратительная привычка утаивать неебически важную информацию и пытаться вывезти всё в одиночку?! И не зная, ей злиться или плакать, Сэки прекрасно понимала Изану. Судя по его виду, тот тоже разрывался между тем, чтобы послать Шиничиро в пешее эротическое — нахуй, — или смириться с тем фактом, что старший Сано неисправимый придурок. 

 — Если не хотел меня в это ввязывать, нахера позволил унаследовать «Чёрных Драконов»?! — продолжал цепляться за свои обиды Курокава. 

 — Давай, Шин, ты же можешь, — Цубаки стиснула кулаки, нервно поджав губы, и мысленно молила Сущность — хоть бы Сано сказал всё как надо и не сделал ещё хуже. 

 — Тех людей уже посадили, а я просто хотел, чтобы «Чёрные Драконы» были связаны братскими узами, — чуть печально улыбнулся Шиничиро, делая ещё один шаг к Курокаве. — Я действительно хотел, чтобы ты стал частью семьи, — ещё один шаг. — Хотел, чтобы «Чёрный Дракон» передавался от старшего брата младшему. Как я передал главенство тебе, так и ты передал бы Манджиро. И не потому, что ты был промежуточным звеном, а потому, что ты мой брат, — Сано сделал последний шаг, положив ладони на плечи Курокавы, пока тот продолжал сверлить взглядом асфальт под ногами. — Однажды я назвал тебя братом и всё ещё им считаю. И ничто это не изменит... 

 — Долбаёб! — Изана ударил его рёбрами кулаков в грудь. — Почему ты не мог вытащить язык из жопы раньше?! — он продолжал наносить удары, впрочем, не вкладывая в них особой силы. — Что со мной было не так, раз ты ничего мне не сказал? — едва расслышал Сано. Шиничиро осторожно приобнял Изану, боясь, что тот попытается его оттолкнуть. Однако спустя пару секунд, Сано почудился треск собственных рёбер — настолько сильно Курокава сжал его руками. — Не думай, что я тебя простил, — громко прошептал мальчишка куда-то ему в рубашку дрожащим от напряжения голосом. 

 По правде говоря, Изана первое время не то, что слушать, видеть Шиничиро не желал! Сано знал, что они не кровные родственники и молчал об этом. И это предательство было куда больнее слов той женщины, которую он так долго считал матерью. Будто Шиничиро не считал Изану достаточно значимым, чтобы посвятить в настолько пиздрически важную информацию! И Курокава честно пытался себя убедить, что теперь на Сано ему насрать с Токийской телебашни[7], но...

Он хорошо помнил то чувство, когда узнал от анэ, что Шиничиро чуть не погиб. Что-то чёрное, липкое, кислое поднималось из самой груди, откуда, казалось, выкачали весь воздух, заставляя едва не захлёбываться пониманием... 

  «Мы друг другу никто!» 

 Это стало бы последним, что он сказал Шиничиро. 

 Даже злость и обида на Сано не могли полностью поглотить те страх и облегчение, что Изана испытал. Он не должен был так переживать за того, кто предал его, но... 

 Курокава никому, никогда и ни за что не расскажет, как вздохнул с облегчением, увидев издалека живого и невредимого Шиничиро. Он злился на себя за то, что не мог полностью ненавидеть Сано. Бесился, что сейчас обнимает Шиничиро, а не пиздит его ногами, и на самом дне своей души радовался этому как малолетний сопляк. 

 Сано сделал глубокие вдох и выдох, пытаясь хоть как-то подготовиться к непредсказуемой реакции Изаны. Поглаживая мальчишку по волосам, собранным в хвост, Шиничиро старался подобрать правильные слова. 

 — Изана, — тихо позвал Сано его. Курокава издал какой-то вопросительный звук, боднув Шиничиро головой в грудь. — Мне нужно тебе ещё кое-что рассказать... — все слова и речи, что он придумывал, враз вылетели из головы, оставив там только судорожно бегающего мини-Шиничиро, в панике вырывающего на себе волосы. 

 — Снова язык в жопу засунешь?! — почти прорычал Курокава. Если Сано опять попытается ему напиздеть, он отпиздит его лицо до кровавого фарша и скажет Цубаки-анэ, что так и было! 

 — Нет, — покачал головой Шиничиро. Пальцы чуть нервно сжали кофту Курокавы. — Изана, — тот поднял на Сано полный недовольства взгляд, хмуря брови, и уже собирался что-то сказать, как Шиничиро на выдохе произнёс. — Цубаки в больнице.

***

По правде говоря, Сумирэ надеялась, что известие о состоянии Цубаки-анэ, будет единственной плохой новостью, которую она услышит. Но правильно Сэцуко-сан наставляла: не стоит думать, что хуже быть не может.

Может. 

 Именно поэтому в дурацкий час ночи она не ворочается в своей кровати, а как вор выглядывает из-за угла в каком-то тёмном и жутком переулке Роппонги. Если бы Цубаки-анэ или Сэцуко-сан — а, с недавних пор, ещё и Курокава-кун — узнали, где она ходит так поздно, то точно бы на мозг капали о том, насколько это опасно! Яно бы ещё и за уши наверняка оттаскала, пока сестра бы смотрела с молчаливым укором, недовольно поджимая губы. 

  Быстрей бы она очнулась. 

 Она обязана очнуться! Цубаки-анэ обещала, что ни за что её не оставит! Она всегда держит слово! 

  Не думать о плохом. Не думать, не думать, не думать! 

 Резкий лязг мусорных баков в конце переулка едва не заставил Сумирэ подпрыгнуть на месте с диким визгом, однако она сумела сдержаться, хотя и больно прикусила язык. Пальцы прекратили стискивать мёртвой хваткой угол здания, стоило Сэки понять, что это была всего лишь крыса, а не какой-нибудь опасный бандит. 

 Вот так, передвигаясь перебежками от одного поворота к другому, Сумирэ нервно поправляла лямку школьной сумки, забитую сейчас не учебниками да тетрадками, а аптечкой и всем, что вообще могло понадобиться для помощи Хайтани. Тихо скрипящие друг о друга зубы и ходящие на скулах желваки были единственным, что могло выдать её недовольство. Да, Сэки заключила сделку с братьями, поэтому на тот факт, что её вырвали из кровати посреди ночи и сказали ехать в Роппонги, она даже не возмущалась — сама знала, на что шла, — но, Боги милосердные, можно ведь было конкретней сообщить, с чем необходима помощь! А то прозвучавший из динамика телефона адрес и краткое «Живо» больше походили на предсмертные хрипы — никак не на нормальные инструкции! 

 На этот раз она всё выскажет Хайтани-куну! Да! И абсолютно и совершенно точно не будет залипать на его ленивый взгляд фантастических глаз, мягкие на вид волосы, длинные пальцы, обтянутые белыми перчатками... Да, не будет! 

 Когда за следующим поворотом в особо мрачный переулок, освещаемый лишь жёлтым светом старого фонаря, который устанавливали, видимо, ещё во времена молодости деда, оказалась куча валяющихся то тут, то там тел, Сумирэ мигом отпрянула назад. Прижавшись спиной к обшарпанной стене, она прикрыла рот ладонью, боясь издать хотя бы один лишний звук. Нащупав в кармашке сумки зеркальце, Сэки осторожно поднесла его к углу здания, пытаясь понять по отражению, что вообще там творится. 

  Нужно будет потом поблагодарить Сэцуко-сан за науку. 

 Ни один из лежащих не двигался. В метрах пяти от неё обнаружился младший Хайтани, которого Сэки смогла разглядеть благодаря светлым волосам — чёрная форма их банды становилась неплохим камуфляжем в середине ночи. Риндо присел на корточки, и Сумирэ заметила, что, прислонившись к стене спиной, на земле находился Ран! 

 Её голова выглянула из-за поворота раньше, чем мозг успел забраковать эту глупую и самоубийственную идею! Риндо резко обернулся в её сторону, мгновенно поднявшись на ноги. 

 — Кто такой? — не очень громко крикнул он, недобро щурясь. А может, не мог нормально разглядеть из-за покрытых пылью и каплями грязи очков. Сэки полностью вышла из своего укрытия, примирительно продемонстрировав пустые раскрытые ладони. 

 — Хайтани-кун, это я, — поспешила успокоить его Сумирэ, стягивая с головы капюшон тёмно-синей спортивной кофты. — Простите, что задержалась, но я не знала, что именно брать, а вы не отвечали на звонки, вот и пришлось набрать всего понемногу, — затараторила она, обходя валяющихся на земле людей, стараясь ни на кого не наступить. 

 — Сэки-чан, а тебя так и не узнать, — слабо усмехнулся Ран, тут же поморщившись из-за болящей губы — пусть они с Риндо победили, но и эти уёбки, валяющиеся сейчас будто мешки с дерьмом, дрались грязно, так что по лицу он отхватить успел. Не то чтобы сам старший Хайтани дрался честно, но он-то совершенно другое дело, ему можно. 

 — Я в школьной форме должна была прийти? — недовольно поджала губы Сумирэ, опуская сумку рядом с Раном. — Хайтани-кун, ты сам в порядке? Не ранен? — сосредоточилась на деле Сэки. 

 — Вы кому? — встал рядом Риндо, оперевшись спиной о стену, краем глаза отслеживая, чтобы никто из побеждённых не встал. 

 — Тебе, — посмотрела на него снизу вверх Сумирэ. Получив в ответ краткое «Я в норме. Может, пара царапин», Сэки быстро пробежалась взглядом по Риндо с головы до пят и, не заметив каких-то ярких признаков травмы, протянула ему фонарик. — Можешь тогда посветить? 

 Младший Хайтани быстро забрал протянутую технику, словно боялся обжечься, и включил, скрестив руки на груди. Ран прыснул в кулак, вновь хмурясь из-за разбитой губы. При свете фонаря его раны Сумирэ не понравились ещё больше. Каким вообще образом Хайтани-кун умудрился их получить? Она ведь видела его способности, когда оба брата в компании с Курокавой-куном, как они выразились, «воспитывали» парней из их с Раном параллели! Язык чесался расспросить парней обо всём, но Сэки хорошо помнила один из основных пунктов их контракта: «Никаких лишних вопросов. Только по твоей работе». 

 — Теперь ясно, почему многие так сильно хотят заполучить лояльного себе медика, — Сумирэ по одному взгляду могла понять, что тот весьма доволен. — Удобно... — не успел Хайтани начать, как мгновенно зашипел от того, что Сэки обильно полила его порезанную ладонь антисептиком. 

 — А я бы предпочла никогда не видеть ваших ран, — сильнее поджала губы Сумирэ. — Я не профессиональный медик и только учусь, так что могу чего-то не заметить. 

 — Ну, ты же не оставишь нас на произвол судьбы и будешь совершенствоваться? — лениво склонил голову на бок Ран, испытующе глядя на Сумирэ из-под полуприкрытых век. Краем глаза Сэки заметила такое же выражение и на лице Риндо. — У нас с тобой сделка, — пальцами здоровой руки старший Хайтани приподнял ее подбородок, заставив Сэки смотреть ему в глаза. — Не забывай об этом. 

 Она должна бояться. Должна злиться. Должна высказать всё Хайтани... Так почему дурацкие предательницы-бабочки в её животе так неистово порхают? Почему щёки по ощущениям похожи на два уголька?! 

 Сумирэ уже думала проглотить столь явную подначку и не провоцировать конфликтную ситуацию с Хайтани, но наглая, самодовольная, несмотря на сочащуюся кровь, ухмылка Рана и какая-то непонятная жалость — или это сочувствие? — в глазах Риндо словно зажжённая спичка упали в бочку с порохом. Да, ей нравится Хайтани-кун, но относиться к себе, как к какому-то рабу, она не позволит! Она — Сэки, демоны всё это подери! И кому-то точно нужно не забывать об этом! Они на равных правах, и ей ничего не будет... верно? 

 — Вот именно, — припечатала Сумирэ, шлёпнув Рана по ладони. — У нас сделка, — ледяной тон и тяжёлый взгляд из-под бровей стали для обоих Хайтани неожиданностью. — Я выполняю свою часть договора, но почему-то не вижу, чтобы вы делали хоть что-то со своей, — хотя Сэки недовольно поджимала губы, она продолжала обматывать бинтом, поверх салфетки, раненую ладонь старшего Хайтани. 

 Слегка приподнятые брови и чуть распахнутые веки — единственное, что выдавало удивление Рана. Кто бы мог подумать, что Сэки Сумирэ окажется именно той «тихой водой», которую стоит опасаться? Правда, он это заподозрил ещё когда выяснилось, что она неплохо знакома с Курокавой. Да и в принципе, кто бы в их школе знал, что прилежная отличница способна так легко игнорировать крики боли людей? 

 Хайтани ей звонили до этого всего раз пять, но Сэки-чан действительно исправно приезжала, во сколько бы это ни было. И точно так же ответственно делала вид, что ничего не замечает. Ни записок с угрозами, ни блестящего металла оружия разной степени остроты и длины, ни пистолетов, спрятанных в нательных кобурах за отворотами пиджаков. Чисто чилим, чисто школьники, чисто похуй. 

 А эти недо-гопники, валяющиеся на земле, действительно думали, что смогут переманить их в другую банду? Они присоединились к «Поднебесью» лишь из уважения к Изане, но вот к другим это не относится. Зачем братьям Хайтани какая-то банда, если они уже правят Роппонги? Это уже совершенно другие игры, а не барахтанье в песочнице босодзоку. И если Риндо это ещё мало понимал, то Ран ясно чувствовал эту разницу. Если там тебе пару раз дали в морду, и вы разошлись по домам делать уроки, то в их «работе» такое не прокатит. Либо ты обезвредишь противника любыми методами, либо он уже избавится от тебя. Без вариантов. 

 — То, что вы не видите, не значит, что мы ничего не делаем, сэмпай[8], — лениво растягивая гласные, совсем как старший брат, протянул Риндо, глядя на Сумирэ сверху вниз. Сэки крепче стиснула рулон бинта, стараясь не выдать своё раздражение — вот вроде бы обращается вежливо, а всё равно больше похоже на жестокую насмешку. — Этот Акияма если и переходил кому-то дорогу, то хорошо замёл следы...

— Риндо-Риндо, — притворно разочарованно покачал головой Ран. — Смотришь, но не наблюдаешь, — слишком трагично, чтобы это было правдой, протянул Хайтани. Сумирэ и Риндо, не сговариваясь, как-то слишком синхронно закатили глаза. Достаточно пообщаться с Раном в неформальной обстановке всего ничего, как станет ясно, что ему только дай повод, и он устроит театр одного актёра из чего угодно и когда угодно. — Неужели тебе не показалось подозрительным, что он проходил свидетелем по изнасилованию? — Сумирэ застыла на месте, не веря тому, что уловили её уши. Что если... Нет-нет-нет-нет, если бы что-то такое произошло с Цубаки-анэ, семья бы точно это так не оставила! 

 — Вот именно — свидетель. Не подозреваемый, — нахмурился младший Хайтани, абсолютно не желая выслушивать очередной театральный пиздёж брата. 

 — Тебе ещё так многому предстоит научиться, — осторожно приложил перебинтованную ладонь ко лбу Ран, только чтобы через секунды стать серьёзным. — Он действительно проходил как свидетель, но вспомни реакцию некоторых женщин на расспросы о нём. 

 — Какая реакция? Они все тряслись, как листья на ветру, при одном взгляде на нас, — фыркнул младший Хайтани. Сумирэ молча принялась за босую левую ногу Рана, что припухла в районе голени. — Это ушиб[9], сэмпай, — с видом знатока бросил Риндо. Сумирэ абсолютно, совершенно точно не хотела бросить ему в голову сумку, чтобы он сам всё обрабатывал, раз такой умный. Точно не хотела. Хотя...

— Кто-то — да, — милостиво кивнул старший Хайтани, глядя на младшего брата со смесью умиления и превосходства, мол «Что с неразумного ребёнка взять?». — Но были и те, кто боялся далеко не нас. 

 — Хайтани-кун, — нахмурилась Сумирэ. — Думаешь, он приставал к тем девушкам? — она осторожно фиксировала голень Рана в одном положении, используя основу под шину, не слишком туго завязывая бинт — отёк мог стать больше, и тогда ткань превратилась бы в натуральную удавку. Слегка размяв, чтобы пошла реакция, Сэки осторожно приложила и зафиксировала гипотермический пакет[10].

— Это лишь мои догадки, — беспечно пожал плечами Хайтани, будто не он тут до этого строил из себя Шерлока Холмса. — Но слишком уж много совпадений для одного подозрительного человека, — и Ран не станет упоминать о том, что слышал, как кричала по телефону на одного из его подчинённых девушка, стоило только речи зайти про Акияму Юу. Пускай в его образе присутствует эта нотка мистической интуиции, она придаёт ему больше шарма. 

 Хотя его образ слегка пошёл по пизде из-за этих валяющихся без сознания долбоёбов, Ран ни на секунду не пожалел, что прикрыл своей рукой Риндо от ножа. У него есть вторая ладонь, а вот младший брат всего один. Кого он будет посылать в магазин, когда самому лень идти, если с ним что-то случится? 

 Сэки задумалась, на автомате обрабатывая оставшиеся небольшие раны Хайтани. Говоря по правде, не смотря на всю физическую силу, что ей досталась в наследство, и те опасности, с недавних пор ставшие частью её жизни из-за сделки с братьями, вероятность подобного пугала до дрожи. Не так уж и страшно было оказаться раненной ножом, отравленной, избитой или поймать шальную пулю, как то, что ею могли воспользоваться, как какой-то дешёвой ночной бабочкой. Одно дело — вытерпеть физическую боль, и даже если останутся шрамы, не так и страшно. Но совсем другое... 

 Сумирэ хотела пойти по стопам дяди Кохаку и стать судмедэкспертом. Потому что, при всём уважении, от мёртвых куда меньше проблем, чем от живых. И когда дядюшка приезжал в Токио, она навещала его, расспрашивая о работе и подводных камнях в ней. Даже узнав, что порой, да и чаще всего, приходится иметь дело с живыми, Сэки всё равно не стала отступать от своей мечты, хотя и поубавила пыл. Но она по-настоящему задумалась, а стоит ли идти в эту стезю, после того, как даже не видела, а слышала истерику девушки, ставшей жертвой каких-то отморозков. Казалось, раненое животное выло бы не так сильно, как она. И, столкнувшись потом с ней в коридоре, Сумирэ почувствовала, как сердце рухнуло куда-то в кишечник — вполне симпатичная девушка больше напоминала собой живой труп, чем нормального человека. 

  Сэки после этого три ночи не могла нормально спать, а на дне школьной сумки ещё несколько недель носила с собой маленький кухонный нож. 

  Лучше она сядет в тюрьму, чем позволит сотворить с собой подобное. 

 — Спасибо за предупреждение, Хайтани-кун, — кивнула Сэки, осторожно протирая смоченной антисептиком ваткой разбитую губу Рана, стараясь не пересекаться с ним взглядами. Сердце и так как-то слишком громко застучало в груди, и то, что старший Хайтани слабо растягивал уголки губ в насмешливой ухмылке, никак не улучшило ситуацию! Нужно отвлечься! — Я не особо много понимаю в мальчишеских драках, да и это может показаться нечестным, но... Хайтани-кун, может, тебе найти какое-то оружие? 

 — Оружие? — удивленно приподнял брови Ран, быстро переглянувшись с Риндо. 

 — Не в плане пистолета или ножа! — поспешила уточнить Сумирэ, чтобы её правильно поняли. — Это слишком опасно, если не рассчитать силу! Я не хочу, чтобы ты попал в тюрьму! — протараторила она, чувствуя, как стремительно нагреваются щёки. — Но и видеть твои... ваши раны я не хочу, — Сэки отстранилась, нервно стискивая рукава спортивной кофты. — Так что, может, что-то не сильно опасное? Тонфа[11] там, или телескопическая дубинка? У нас в больнице такие охрана носит... — Сумирэ подрастеряла свой запал под двумя недоумёнными взглядами. Кто её вообще за язык тянул?!

— Предлагаешь драться не голыми руками? — хотя Ран и всего лишь вопросительно выгнул бровь, Сэки показалось, что тот искренне начал сомневаться в её умственных способностях. — Почему же и Риндо такое не предложила? 

 — Он занимается джиу-джитсу[12]! Его оружие — это его тело! — мгновенно вспыхнула Сумирэ, боясь, что Ран поймёт её особое отношение к нему. — А у тебя нет. Так что, пускай хоть арматура — главное, чтобы ты мог себя защитить! И подобного... — Сэки указала поочерёдно на губы, руку и ногу старшего Хайтани. — ...не было!

— Разговоры пойдут, — нахмурился Риндо, однако действительно задумался над её словами. Брат и правда не занимался никакими боевыми искусствами, и та же полицейская дубинка могла бы стать неплохим подспорьем. Пусть Ран и был сильнее него, сегодняшняя драка показала, что и он не всесильный, хотя и ранен оказался по его вине. Если бы у него что-то было в руках, брат бы точно успел ёбнуть противника раньше, чем тот бы достал нож. 

 — Да какая разница?! — рявкнула Сэки, удивив этим обоих Хайтани, гневно глядя на Риндо. А он лишь понадеялся, что в темноте не видно, как щёки покрыл лёгкий румянец. Сэки-сэмпай и так была симпатичной, но, когда у неё вот так грозно сверкали глаза и обнажались клыки, она походила на разозлённого кролика. И брат за её спиной, который подмигивал ему так старательно, что казалось, будто ему прищемило лицевой нерв, хотелось засунуть в мусорный бак и ёбнуть сверху крышкой. — Если можно добавить себе преимущество, то почему бы этим не воспользоваться? — чуть спокойней продолжила Сумирэ. — Лучше быть живым змеем, чем мёртвым героем! — фыркнула она, скрестив руки на груди. 

 — Мне нравится твой подход, Сэки-чан, — с показной ленцой протянул Ран, заставив одним взглядом вспыхнуть щёки Сумирэ. — Я и сам подумывал найти себе что-то такое. 

 — Дома разберёмся, — устало выдохнул Риндо, прикрыв зевок ладонью, и, сняв очки, протёр их о внутреннюю часть формы. Ещё брата-шпалу тащить — не хватало, чтобы обычный ушиб стал чем-то посерьёзней. — Вам пора домой, сэмпай. 

 — Помогу вам дойти и пойду, — кивнула Сэки, закидывая что-то обратно в сумку, а что-то — в ближайший мусорный бак. — Хайтани-кун, понесёшь? А я возьму на себя твоего брата, — Сумирэ всучила Риндо сумку и раньше, чем оба Хайтани успели опомниться, наклонилась к Рану. 

 Под невнятные звуки и распахнутые в ахуе глаза, Сэки подняла старшего Хайтани на руки, лишь слегка покачнувшись, пытаясь удобнее перехватить его под коленями. Она думала, что Ран будет тяжелее, но он даже и в сравнение не шёл с той сумкой, что бабушка Ника передала Цубаки-анэ! 

 — Сэки-чан, какого х... — старший Хайтани неверяще пялился то на асфальт, то на Сумирэ, то на такого же ошарашенного брата. 

 — Я довольно сильная, — смущённо улыбнулась Сэки, радуясь, что хоть так, но она обнимает Хайтани-куна! — Это семейное. 

 Ран всё ещё не мог поверить, что девчонка, больше похожая на фарфоровую куклу, смогла его не только поднять, но и нести! А Риндо не знал: ему ржать с абсурдности ситуации или тихо завидовать старшему брату?

***

— Молодая госпожа, приехали, — тихий голос Аоки вывел Сэцуко из оцепенения. 

 — Хорошо, жди здесь. Дальше я сама.

Букет, с по-новому завязанной белой лентой, покрытой алыми пятнами крови, что уже перестала сочиться из пораненных ладоней, Яно держала на сгибе локтя так бережно, словно на руках у неё был родной ребёнок. 

 Стоило двери автомобиля открыться, и над головой раскрылся чёрный зонт, укрыв Сэцуко от дождя, непрекращающегося с самого утра. Не то чтобы это было похоже на то, что природа чувствует её настроение, — вовсе нет. Увидев прогноз погоды, Яно специально отложила этот визит до субботы[13], ведь ей не только эгоистично хотелось, чтобы никого не было рядом в момент её слабости, но и в память о Карин.

Первая подруга дождь абсолютно терпеть не могла. Тот постоянно портил ей макияж, заставляя тушь грязно-чёрными каплями стекать по щекам, как бы сильно она ни старалась избежать подобного. Фоновое недовольство на лице, злобный характер, маты на разных языках, летающие над полем драки, и вид под дождём настолько пугающий, что можно было Богам душу отдать, подарили ей прозвище «Кёкоцу»[14]. Впрочем, Карин им неебически гордилась и, растягивая губы в ядовитой усмешке, ещё сильнее размазывала макияж, на манер боевой раскраски.

Капли стучали по зонтику, хлюпали под старыми белыми сапогами лужи. Размер — что обуви, что одежды — у Сэцуко с восемнадцати лет не особо поменялся, но было жаль, что от старой формы «Кидзё» остались только сапоги да её плащ главы. Маюми постаралась на славу, бегая по рынкам и корпя над швейной машинкой днями и ночами — тёмно-фиолетовая ткань за годы не потеряла своих красок — в отличие от левого глаза Сато — а из ярко-алой вышивки не вылезла ни одна нитка. 

 Плащ давил на плечи непомерным грузом, словно в него вцепились все её неудачи, все её грехи. Не только Сэцуко навещала подругу, но и глава «Кидзё» — капитана первого отряда. Капитана, что до последнего защищала своих людей, пока не прибыло подкрепление. Которое о-п-о-з-д-а-л-о. 

 Она — дочь якудза. Она видела смерть и жестокость, сколько себя помнила. Она знает, что нужно выслушать последние слова умирающего. 

 Но Сэцуко никому и ни за что не расскажет, как сильно хотела проклясть, отрезать язык, сшить губы — сделать что угодно лишь бы она заткнулась — когда Карин хрипящим голосом выплёвывала изо рта вперемешку с кровавой пеной и мерзким бульканьем свои последние слова. 

 Потому что если скажет, то сможет уйти. 

 Потому что если скажет, то смирится со своей смертью. 

  Нельзя спасти того, кто этого не желает. 

 Только даже если бы Яно удалось её заткнуть... ничего бы не изменилось. 

 Низко склонив голову над лицом Карин, Сэцуко ничего тогда не слышала. Ни криков людей, ни вой сирен, ничего. В голове набатом едко звучало: «Как знала, что дождь будет». 

 На небе не было ни облачка. 

 Яно, кажется, сломала кому-то нос, когда у неё с рук пытались забрать бездыханное тело Имаи. Честно, было абсолютно на это насрать. Будь у неё с собой тогда пистолет, она бы пристрелила каждого, кто не носил формы «Кидзё». Но благо Нана — живое воплощение спокойствия и похуизма — даже не смотря на свои раны, умудрилась влепить целой рукой ей настолько хлёсткую пощёчину, от которой ещё долго звенело в ушах, что истерика, залезшая Яно через горло в самое сердце, забилась в самые дальние уголки её души — до поры до времени. 

 Девушкам была нужна Глава. Та, что повела бы их за собой через этот ад. 

  Даже если самой хотелось забиться под одеяло и, сдирая голосовые связки в кровь, отрицать произошедшее. 

 За всю свою жизнь Сэцуко не извинялась столько раз, сколько она это делала почти пять лет назад. Перед Карин, перед Наной, перед Маюми, перед Юмэко, перед их родителями, перед другими девушками из «Кидзё». Из-за неё, из-за её некомпетентности они пострадали. 

 Она облажалась как глава. 

 И возможно, за длинный острый язык Сэцуко бы уже давно валялась с простреленной башкой, но Цуки не дремлет. Сэки влетела в её жизнь, подобно огненному смерчу, вытаскивая из того дерьма, что Яно по ошибке называла отношениями. И, пускай после смерти Карин Сэцуко продолжала жить — ведь, если бы она заявилась на Тот Свет, Имаи прицельным подсрачником вернула бы её назад — лишь с появлением Цубаки краски начали полностью возвращаться к ней. Цуки оказалась именно тем, что Яно не хватало: голосом разума, жестокой правдой в глаза и тёплым одеялом, укрывшись которым можно было всласть поплакать, ведь никто этого не увидит. 

 И словно плевок в лицо — она сошлась с Сано. 

 С тем, кто косвенно, но виноват во всём произошедшем! С тем, чьи бывшие подчинённые устроили на улицах Токио хуй пойми что! 

(С тем, кто, в отличие от неё, смог уберечь своих людей...) 

 На Акаши тоже нападали, но он выжил, блять, в отличие от Карин! Он, сука, спокойно ходит по улицам, в отличие от Юмэко! Его глаз пересекает шрам, но он им видит, демоны всё это выеби, в отличие от Маюми! 

 Почему Боги так несправедливы к её девочкам?! 

 Где она облажалась?! 

Что она сделала не так?! 

 — Хэй, Рин-Рин, — тень улыбки пробежала по губам Сэцуко, тут же пропадая. 

 Ответа не было. Да и разве мог бездушный монумент с высеченными на нём кандзи, сказать ей хоть слово? 

 Серый камень из-за покрывавшего его дождя стал ещё темнее, а в небольшой вазочке скопилась вода. Трясущиеся далеко не от боли пальцы еле сумели развязать запачканную кровью ленту, что тут же сброшенной змеиной кожей плюхнулась на землю. Яно по одному стеблю вставляла букет в вазочку, оттягивая время как только могла. 

 Чертополох[15]. Не особо удивительно, что цветы именно такого колючего, вредного растения Карин просто обожала. Поэтому узнав, что старое место сбора «Кидзё» собираются застраивать, Яно съездила туда и собрала несколько коробочек с семенами, да для надёжности ещё и выдрала с корнем один из кустов, чтобы клановый садовник посадил их во внутреннем дворе. Так что теперь у Сэцуко был неограниченный доступ к этой колючей заразе. Перед каждым визитом к Карин она обязательно собирала букет чертополоха, раня руки до крови, хотя и могла воспользоваться кусачками, но... пусть и таким глупым методом хотелось заглушить вину, что ядовитыми осколками впивалась прямо в мозг.

Шион[16]. Маленькие бледно-фиолетовые астры чаще всего сопровождали чертополох, будто молчаливое обещание, которое Сэцуко ни за что не нарушит. Потому что если сделает это — значит, забудет всё, чему её научила Карин. Забудет ту, что всегда видела в Яно лучшее и всегда поддерживала любую её даже самую безумную идею.

Георгины[17]. Крупные бутоны с множеством белых лепестков, багровеющих к центру, будто разрастающиеся по одежде пятна крови. Ни на один миг своей жизни Яно не жалела, что на детской площадке предложила вечно хмурой девочке распинать песочный замок мальчишек, нагло занявших всю песочницу, потому что она никогда не пожалеет, что Карин стала частью её жизни.

 Тень накрыла надгробие, а волосы Сэцуко — медленно, но верно — оседали под тяжестью воды. Кончики пальцев невесомо очертили выгравированные кандзи с такой осторожностью, словно они были выбиты на тончайшем стекле. Место палочки благовоний заняла тонкая сигарета — старой марки, что любила Имаи. Подожглась бумага далеко не с первой попытки. И виной всему был дождь, а не трясущиеся руки Яно. 

 — Хэй, Рин-Рин... — повторила Сэцуко, абсолютно не зная с чего начать. Губы нервно тряслись, и Яно глубоко дышала носом, пряча за отросшей чёлкой разноцветные глаза. — Я... я... что мне делать? 

 Голос предательски дрожал, выдавая непонятный скулёж вместо слов. Колени подкосились, заставляя опуститься на мокрую каменную дорожку, штаны мгновенно вымокли, но Яно было на это глубоко насрать. 

 — Помнишь, я приходила с одной девушкой? Цубаки... — Сэцуко обхватила себя руками, пытаясь хоть как-то унять подступающую дрожь. — Она в больнице, а я... — громкое шмыганье вторило шуму дождя. — Я, блять, не знаю, чем могу ей ещё помочь... 

 Как бы она ни пыталась сдержаться, как бы ни тёрла лицо, стремительно покрывающееся алыми пятнами, обжигающие слёзы потекли по щекам. 

 — Рин-Рин, я не могу потерять ещё и Цуки, — полузадушено прошептала Яно. — Я не хочу больше никого терять, — одними губами пробормотала она так, что только мёртвые могли бы её услышать. 

 Слёзы застилали глаза, душили за горло, не давая нормально говорить и дышать. Дождь пропитывал одежду, забираясь холодом под кожу в рваную дыру, где когда-то была её душа. 

 Яно ненавидела реветь: лицо опухало, покрываясь уродливыми красными пятнами, нос закладывало, но, что хуже всего, у слёз всегда была веская причина. Сэцуко уже и забыла, когда последний раз плакала из-за физической боли, а не от того, что хочется вырвать себе сердце, лишь бы ничего не чувствовать. 

  Она проклята терять близких одного за другим? 

 — Если... если ты меня слышишь, — невнятной скороговоркой пролепетала Сэцуко. — Если после всего, что я натворила... — она до боли прикусила губу, уже не пытаясь спрятать отчаянные слёзы. Только скрестила ладони на земле. — ...ты всё ещё считаешь меня подругой, — спина легко согнулась, будто тело давно запомнило, что нужно делать перед этим надгробием. — Рин-Рин... пожалуйста... Верни мне Цуки, — горячий лоб прижался к ледяным костяшкам пальцев. Волосы стелились по земле, подобно плащу впитывая в себя грязную воду. 

 Порыв не пойми откуда взявшегося ветра столкнул зонт с надгробия, да так, что тот упал на Яно укрыв её от дождя. Щёку поднявшей голову Сэцуко обожгло резкой прохладой. 

И Яно готова поставить на кон собственные глаза, что, всего на один миг, но она видела присевших перед ней Цуки и Рин-Рин.

***

Она вернется во что бы то ни стало! 

 Беспомощность, что накрыла её в самом начале, сгорала, не оставляя после себя даже пепла, во всё сильнее вспыхивающем раздражении. Кажется, будь Цубаки в своём теле, уже давно стёрла бы зубы в пыль.

Волнение Шиничиро, частично винившего себя в произошедшем, апатия Изаны, резко пришедшая после вспышки гнева, страх Сумирэ, переживающей подобное состояние сестры не в первый раз, и так перетряхивали эмоции Цубаки меняя их местами со скоростью света. От жгучей злости на саму себя, до жалости и сожалений. 

 Слёзы Сэцуко стали последней каплей. 

 Так что даже без угрозы Имаи она собиралась хоть Небо с Землёй местами поменять, но вернуться назад! И пускай Карин не была злым духом, кровавые подтёки изо рта по подбородку, размазанная по щекам, будто чёрные слёзы, тушь и алое пятно на груди делали её очень похожей на какую-то нечисть. Поэтому обещание, что если Цубаки не вернётся обратно к Яно, то Имаи найдёт её и сожрёт, не казалось пустыми словами. 

 И, честно, Сэки думала, что после встречи с призраком никаких неожиданностей не будет. 

 Будет. 

 Именно поэтому она сейчас стоит позади Шиничиро, сидящего в кабинете деда Аотамы. Минималистичный интерьер никак не умалял того, что каждая мебель в этой комнате стоила столько, что, продай Цубаки тот же стол, легко бы прожила на эти деньги месяц, а то и два! Многочисленные награды на полках, благодарственные письма и тому подобное — хотя по характеру дед и был ещё той сукой, но его врачебных навыков, опыта работы и руководства это не отменяло ни на секунду. Но было что-то, точнее кто-то, оказавшийся тем ещё сюрпризом в данном интерьере. 

 Призрак, стоящий позади деда. 

 Пусть он и был намного моложе старика Сэки, сходства всё равно проглядывались. А когда губы мужчины сложились в точно такой же едкой усмешке, как у Аотамы, выставляя фамильные клыки на показ, Цубаки поняла, что нихрена не понимает. Это что ещё за неучтённый родственник?! 

 — Здравствуйте, — с опаской поклонилась Сэки. — Простите, но кто вы такой? — она не сводила пристального взгляда с мужчины. 

 Такая же, как у неё полупрозрачная фигура, никак не мешала увидеть на лице призрака отпечаток хронической усталости. Живая — точнее мёртвая — иллюстрация к статье о трудоголизме и его последствиях. Несмотря на лёгкое напряжение, хотелось отправить его отсыпаться ближайшие лет сто — мужчина явно заебался. Белый врачебный халат, даже после смерти висящий на его плечах, указывал — либо он умер на работе, либо всего себя посвятил ей. Родинка под левым глазом, как у Сумирэ, и низкий хвост чёрных с проскальзывающей сединой волос, перекинутых через плечо, как у дяди Кохаку... Откуда он такой взялся? 

 — Кто я? — фыркнул мужчина. — Кто ты такая? — он вытащил из внутреннего кармана портсигар[18], где осталась всего одна сигарета, и коробок спичек. Пара движений и в потолок зазмеился призрачный дым.

— Сэки Цу... 

 — Девочка мертва, — жёстко отрезал мужчина. — Кто. Ты. Такая? — каждое слово походило на удар кувалдой с размаху. 

 — Мертва, — не стала спорить Цубаки, покаянно склонив голову. — У меня нет другого имени, кроме этого. И тела тоже иного нет, — она крепко стиснула кулаки, впиваясь ногтями в ладони, — Так что это имя теперь моё! — едва не прокричала она, упрямо вздёрнув подбородок и глядя прямо в глаза, покрытые сеткой полопавшихся капилляров. — Сэки Цубаки. Сомневаюсь, что приятно познакомиться. 

 — Хм, может ты не родилась Сэки, — довольно оскалился мужчина, зажав сигарету между зубов. — Но точно подходишь по духу, — он оттянул нагрудный бейджик, демонстрируя надпись на нём. Будто это должно было сказать всё за него! 

  «Сэки Айтама[19]. Заведующий отделением реанимации. Врач-реаниматолог»

Цубаки всё пыталась вспомнить, где слышала это имя, но особо не получалось. Хоть загадывай на Новый Год нормальную память, честное слово! 

 — Сэки Айтама, — всё же соизволил представиться самостоятельно мужчина. — Старший брат этого неисправимо зазнавшегося изюма с непомерным эго, — указал он на Аотаму. — И, видимо, тебе теперь двоюродный дед. 

 — Двоюродный дед? — бездумно повторила Цубаки, пытаясь уложить новость в голове. 

 — Хм, раз уж ты теперь член семьи Сэки, то да, — он стряхнул пепел с сигареты, который, не долетев до пола, растворился в воздухе. 

 — А как вы узнали, что я не... ну... не изначальная Цубаки? — всё же решила спросить она, точно зная, что сейчас выглядит так же, как и её нынешнее тело. 

 Сэки задумчиво прикусил фильтр сигареты. Даже после своей смерти он всё равно наблюдал и оберегал семью, как мог. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Айтама был свидетелем рождения всех детей Сэки. И, не смотря на то, что в этом поколении были одни только девочки, он всё равно высматривал в них черты, необходимые для принятия семейного дела — хотя бы до того момента, пока не появится и вырастет наследник. На смертном одре Айтама неосторожно пообещал брату, что переродится в следующем мальчике Сэки и заберёт у него все дела, отправив младшего на заслуженную пенсию. Так что новость о возможном проклятие Аотама воспринял очень близко к сердцу — если оно у него вообще осталось, а не засохло до состояния изюма. 

 Маленькая Цубаки была светлым ребёнком, активной, но всё же послушной, как и подобает хорошо воспитанной девушке. И это совершенно не подходило под характер той, что могла бы взять на себя семейное дело и не развалить всё до основания! Сумирэ такая же, разве что лицо умеет держать чуть лучше. А вот характер малышки Юри Айтаме очень пришёлся по душе: гордая, язвительная, способная встать тому, кто попытается её «сожрать», поперёк горла — внучка, как никто другой, подходила для руководства. 

 А потом Цубаки умерла. 

 Всего ненадолго, но очнулась девушка уже не той что была. Внешне спокойная, новая Цубаки оказалась настоящей бурей в бархатных ножнах. Что уж говорить — девушка до основания разнесла палату спустя неделю после своего пробуждения, оставив целыми только стены. Окна, аппаратура, мебель — всё пало жертвой её руки. И, пока брат судорожно хватался за сердце, мысленно подсчитывая убытки, Айтама звонко смеялся, видя в когда-то потухших светлых глазах безудержное пламя злости и проснувшегося наконец семейного темперамента Сэки. 

 У его родившейся двоюродной внучки — взгляд дохлой рыбы и спрятавшийся на дне страх. 

 У появившейся — зарево лесного пожара и затаившийся глубоко дракон. 

 — Хм, — он щелчком пальцев отправил окурок в мусорное ведро — тот, впрочем, растворился ещё в полёте. — Вы просто разные, — всё же ответил Айтама. 

 Резкий стук привлёк внимание двух призраков. На столе прямо перед Сано лежала подвеска Цубаки, которую дед Аотама кинул ему. Шиничиро взял дракона в свои руки так нежно, словно тот был сделан из рисовой бумаги и от одного неверного движения порвался бы. 

 — Она просила тебе это передать, — Сэки плавным кивком головы указал на подвеску, с непонятной жалостью глядя на Сано. 

 — Что происходит? — нахмурилась Цубаки, переводя взгляд то на деда, то на Шина. 

 — Хм, а не видишь? — издевательски протянул Айтама. — Отото пытается избавиться от твоего молодого человека, — он снова прикурил сигарету, вновь появившуюся в портсигаре. — Мой гениальный мозг родил бы другой способ, но это лучшее, что смог выдать старческий разум моего братца. 

 — Соболезную, что приходится слышать это от меня, но Цубаки не хочет с тобой разговаривать, — скрестив ладони на столе, Аотама мелко постукивал узловатыми морщинистыми пальцами по дереву. — Видимо поняла, что игры закончились и пора позаботиться о благополучии семьи. 

 — Она так никогда не поступит, — отрезал Шиничиро, подняв на старика сосредоточенный тяжёлый взгляд, от которого порой вздрагивали даже самые отбитые босодзоку. — Цубаки сама бы всё сказала мне в лицо. 

 — Девочка просто не хочет сильнее ранить сердце ни тебе, ни себе, — легко парировал Сэки, поднимаясь со стула. Парой движений оправив врачебный халат, он медленной тихой походкой приблизился к Сано. 

 — Пизди, блять, больше! — выплюнула Цубаки в лицо деда, пытаясь загородить собой Шина. Этому старику лучше оказаться на другом конце планеты, когда она очнётся, потому что Сэки будет рвать и метать! 

 — Цубаки выбрала исполнить свой дочерний долг[20] перед семьёй, — старик поджал сухие губы, недовольно глядя на Шиничиро, поведя плечами от лёгкого холода. Дождь продолжал мерно стучать по окнам, разбавляя напряжённую тишину.

— Сам, блять, выходи за того гандона замуж! — рявкнула Сэки, всё сильнее закипая, что из-за слов деда, что из-за смешков, срывающихся с едкой усмешки Айтамы. 

 — Хм, не везёт тебе девочка, — слова должны были звучать сочувственно, но больше походили на издевательство. Злой оскал сам собой кривил губы, обнажая клыки — бить стариков плохо, но Цубаки очень хотелось врезать сразу двум. 

 — И если она действительно тебе дорога, то ты с пониманием и уважением отнесёшься к её выбору, — продолжал наседать Сэки. 

 Шиничиро задумчиво обвёл большим пальцем туловище серебряного дракона. Цубаки пять дней была без сознания и тут, придя в себя, решила с ним расстаться и выйти замуж за этого подозрительного Акияму? 

 Сэки-сан его за конченного долбоёба принимает? Или думает, что он свою девушку вообще не знает? 

 Взять и вот так расстаться, даже не лично, а через деда, Цубаки просто не могла. Это не в характере той, что постоянно твердит окружающим разговаривать словами через рот, а не «играть в партизанов». Даже если бы Сэки приняла такое решение, то сама бы ему всё рассказала. Именно такую девушку он полюбил: ту, которая вечно суёт свой нос в чужие дела, ту, которая человека из-под земли достанет, если будет считать, что между ними есть какие-то недосказанности. 

 Бросив быстрый взгляд на Сэки-сана, Шиничиро убедился: это уже не просто пахло подставой. Это воняло. 

 — Цубаки просила ещё что-то передать? — Сано задумчиво разглядывал древесный узор столешницы. Нужно понять, действительно ли Сэки очнулась или ему нагло ссут в уши. 

 — Да, — кивнул Аотама, заложив морщинистые руки за спину. — Пожелала, чтобы ты нашёл себе хорошую девушку, с которой будешь счастлив, — старик даже сумел выжать скупую печальную улыбку. 

 — Вот как, — Сано сильнее стиснул подвеску пальцами, поднимаясь со стула. 

 Цубаки показалось, что внутри взорвался вулкан: руки начало мелко потряхивать, а из глотки вместе с рычанием вот-вот вырвалось бы пламя. 

  Он ведь не поверил деду? 

  Не поверил же?! 

  Как вообще можно принять за правду подобный бред?! 

 Как бы сильно Сано не выглядел наивным болваном, он никогда таким не был! У Шина есть мозги, и он умеет ими пользоваться — иногда, бывает, тупит, но все мы люди — за это его Цубаки и любит! Если бы она только могла к нему прикоснуться, хоть как-то дать знать, что рядом! Рёбра резко обожгло жгучим морозом. 

 — ШИНИЧИРО! — едва не срывая голос, закричала Сэки, отчего стёкла в оконных рамах мелко задрожали. 

 Сано резко замер, заозиравшись по сторонам. Может, ему показалось, но он мог бы поклясться, что слышал, как Цубаки тихо звала его по имени. Словно вспышка молнии, ему в голову пришла безумная идея, но и девушка у него не простая... 

 — Она ведь ещё не очнулась, верно? — Шиничиро испытующе уставился на старика. — И решение, и слова принадлежат только вам, — он уже даже не спрашивал, а утверждал. 

 — Зачем так кричать? — Айтама потряс головой, пытаясь избавиться от звона в ушах. Кто бы мог подумать, что у девочки окажется достаточно сил, чтобы дозваться до живого. 

 — А какого хера ваш брат пытается сломать мою личную жизнь?! — оскалилась Цубаки, махнув рукой в сторону деда. — Если у него маразм играет, то пусть, сука, лечится, а не ломает людям судьбы! 

 — Хм, брат твой предок, не забывай об этом, — отрезал Сэки, недовольно скривив губы. Ни капли уважения к старшим, что за молодёжь пошла? 

 — А я живой человек — не его игрушка! — продолжала закипать Цубаки. Слишком долго она это держала в себе, надоело сдерживаться! 

 Быстро поцеловав Шиничиро в щёку — на удачу, — Сэки развернулась на пятках и, пройдя сквозь дверь, разъярённой фурией направилась к своей палате. Что бы ни мешало ей вернуться в тело, она это сломает на мелкие осколки! Бараны не настолько упёртые, как Цубаки — если с первого раза не получится, Сэки возьмёт измором! 

 Проходя через людей, заставляя их ёжиться от холода, Цубаки едва не летела к собственному телу. Проблему нужно было решать радикальней, а не как она — оставила всё в подвешенном состоянии, надеясь, что дед просто отстанет! Шиничиро явно плохо на неё влиял — не то чтобы Сэки была против, но конкретно в этой ситуации это сыграло не в её пользу. 

 Тихие разговоры в коридорах сменились суетящимся шумом реанимационного отделения[21]. Постоянно спешащие куда-то врачи и мед. сёстры, что будто забыли, как это — медленно ходить. И двоюродный дед, пристроившийся рядом, выглядел во всём этом контролируемом хаосе как рыба в воде.

 — Зачем вы идёте за мной? — не выдержала Цубаки. 

 — Хм, — скрестил руки за спиной Айтама. — Хочу полюбоваться на твою неудачу, — едко усмехнулся он, обнажая клыки, но тут же посмотрев куда-то вправо, недовольно нахмурил густые брови. — Боги, откуда вообще взяли эту криворукую инфузорию? Их хоть чему-то в современных университетах учат?! Ты бы ещё через больного переступил, ошибка доисторического акушера! — Сэки устало потёр виски круговыми движениями. При нём такого «работника» давно бы вышвырнули, по закону запретив приближаться к мед. учреждениям! Чтобы он ещё хоть раз доверил все дела этому мелкому, в край зазнавшемуся изюму? Сам! Всё сам! 

 — Звёзды мне свидетели, единственный, кого будет ждать неудача — это дед! — фыркнула Цубаки, чеканя едва не армейский шаг. — Сам придумал какое-то проклятие, а теперь мозги людям ебёт, — надув щёки, под нос пробурчала она. 

 — Здесь вынужден согласиться, — неохотно кивнул мужчина. — Проклятия нет. Просто кто-то, видимо, прогуливал пары по гинекологии и не умеет просчитывать женский цикл и когда нужно вставлять член, — раздражённо проворчал Айтама, снова закуривая сигарету. Цубаки едва воздухом не подавилась от таких возмущений. — Если бы Нова-ёмэ[22] меньше волновалась на работе, то и выкидышей бы так много не было. Сами во всём виноваты, а потом зовут оммёдзи[23], что ты даже в собственный дом зайти не можешь, — ещё немного и Сэки со злости съел бы собственную сигарету.

— Что, простите? — неверяще прошептала Цубаки, застыв посреди коридора как статуя. — Какой ещё оммёдзи? — Сэки это не нравилось. Ей это абсолютно, совершенно точно не нравилось! 

 — Хм, такой же, каким является твой не случившийся жених, — не оглядываясь, бросил Айтама, продолжая идти вперёд. — Гадания, изгнание злых духов, защита от проклятий — это всё их профиль, — Сэки устало потёр переносицу. От одних воспоминаний, сколько проблем принесли ему эти святоши, голова начинала почти по-настоящему болеть, как при жизни. Кто бы мог подумать, что эти мошенники действительно что-то делают, а не просто разводят людей на деньги, обклеивая стены бесполезными разрисованными бумажками. 

 Резко открылась одна из дверей палаты, откуда послышался крик: 

 — Остановка сердца! 

 Айтама, недовольно щёлкнув языком, выплюнул сигарету и, затянув потуже хвост, велел Цубаки ждать тут, а сам быстро направился к той самой палате. Сэки только сделала вид, что послушалась, и думала подглядеть, но тут же крупно вздрогнула и отпрыгнула от двери, услышав возглас, больше похожий на медвежий рык. 

 — Умирать в этом отделении можно только когда я разрешу! — звук, будто кого-то ударили по лицу, ещё сильнее убедил Цубаки не заглядывать в палату. — Взял нормальную ЧСС[24] в зубы и пошёл жить эту жизнь! И без вас тут тесно! — а дальше шло красочное описание, во что Сэки превратит посмертие, если пациент всё же ослушается и испортит его отделению статистику.

Айтама вышел через минуту-две и, сдув выбившуюся из хвоста прядь, что упорно лезла в ярко-карие глаза, снова закурил. Сколько бы он ни ворчал, как при жизни, так и сейчас, Сэки любил свою работу — даже если порой у интернов хотелось оторвать руки и пришить туда, откуда они изначально в пренатальный период[25] начали развиваться. Про истеричных девиц с соплями до земли. Про важных шишек, что размерами кошелька пытались компенсировать короткий член и удумывались угрожать ему или семье Сэки. Про суровых якудза, не понимающих, что приставленный к затылку пистолет никак не поможет ему «откачать» их Оябуна[26]. Про неисправимо тупоголовых приматов, чей мозг располагался не в черепе, где ему положено быть, а упорно прятался среди костей таза, что смели себя называть санитарами этой больницы. Вот даже про весь этот контингент Сэки сейчас вспоминал с ностальгическим оскалом, хотя при жизни они упорно пытались довести его до приступа стенокардии[27].

— Я не могу понять, меня восхищает или пугает ваша преданность работе даже после смерти, — Цубаки устало потёрла точку между бровей, по-новому взглянув на прадядю. Честно, она бы не удивилась, если бы узнала, что он умер от переутомления. 

 — Хм, а только такие фанатики своего дела и способны долго работать с людьми, — пожал плечами Айтама. — Любые другие в такой системе просто сгорают и начинают люто ненавидеть человечество в общем и отдельно взятых индивидов в частности, — Сэки задумчиво нахмурил брови, прикусив фильтр сигареты. — Либо ещё выживают те, кто искренне любят людей, но это какие-то извращенцы с явными нарушениями работы мозга. 

 Цубаки спорить не стала — прадядю она вряд ли переубедила бы, да и он в целом был прав. В любом случае, у Сэки сейчас были куда более важные дела! Ноги сами несли её к нужной палате сквозь поток мед. персонала и больных. И, когда до цели оставалось лишь пройти сквозь дверь, появилась проблема, которую Цубаки никак не ждала. 

 Она даже в палату попасть не могла! 

 Такая же невидимая стена, что не пускала её в собственное тело, теперь не позволяла попасть и в комнату! Руки мелко затрясло, пока внутри, казалось, разрастается настоящий пожар. Почему какая-то хрень происходит именно с ней?! Почему какая-то дрянь пытается лишить её жизни, которую она так мало прожила?! 

 — Да что ты, блять, такое?! — Цубаки что есть силы била кулаками и ногами по двери, пытаясь сломать непонятную преграду, но всё было бесполезно. Отчётливый скрип зубов раздался вместе с брезгливым комментарием Айтамы. 

 — Оммёдзи.

***

— Сызнова Мы видим тебя пред собою.

 Цубаки пыталась собрать собственные мозги в кучу — ощущение, будто её пропустили через стиральную машинку, мешало ясно думать. Но обладателя этого голоса она не перепутает ни с кем. Ни женский, ни мужской, ни детский, ни старческий, ни высокий, ни низкий — он был одновременно и ими всеми, и ни одним из них. 

  Сущность. 

  Она снова мертва? 

 Проморгавшись от подступающих к глазам слёз, Цубаки огляделась вокруг. В этом месте ничего не изменилось — бесконечное пространство, чью тьму рассеивали многочисленные звёзды. Словно их окружал открытый космос. Невидимая опора под ногами не мешала разглядывать далёкие светила, но Сэки здесь уже была, и у неё есть дела поважнее! 

 — Почему? — прошептала Цубаки, зная, что Сущность её прекрасно слышит. — Почему я опять тут? — она прикусила щёку изнутри, пытаясь болью перебить подступающие слёзы. 

 Боли не было. 

 Её чувствуют живые. Не мёртвые. 

 — Изгнали тебя, — легко обронила Сущность, приблизившись к поднявшейся на ноги Сэки. 

 От этого создания сложно было отвести взгляд: высокая антропоморфная фигура с угольно-чёрной кожей, чей образ постоянно менялся, становясь то старше, то младше, то женственней, то мужественней. Волосы, больше похожие на тёмно-синее облако, усеянное звёздами, медленно извивались, находясь в вечном движении. Абсолютно белоснежные глаза, светящиеся изнутри, смотрели, казалось, в самую душу. 

 Сложно было поверить, что это существо когда-то было человеком. 

 В первый свой визит сюда Цубаки совершила большую ошибку, посчитав, что перед ней Божество. Ни одно слово во всех человеческих языках не способно было передать тот уровень обиды, который Сущность испытала от подобного сравнения. В этом месте назвать кого-то «Богом» больше походило на оскорбление — ведь и работали тут на благо миров лишь люди. 

 Те первые несчастные, что погибли после ухода Богов. 

 Те, что увидели не следующую жизнь, а пустоту и Звёзды. 

 Те, что заняли их место и взвалили на свои человеческие плечи всю систему реинкарнации душ. 

 У Цубаки после таких новостей язык просто физически не поворачивался упоминать Богов. Потому что их нет. Есть только люди, пытающиеся не позволить мирам развалиться на куски, и звёзды, что их окружают. 

 — О Звёзды, разве такое возможно?! — раздражённо проворчала Сэки, массируя точку между бровей. — Вы ведь говорили, что я не исчерпала свой срок жизни! Вы ведь привязывали мою душу к телу! — она задрала кофту, демонстрируя тату. 

 — Мы — человек, — указала на себя Сущность длинными паучьими пальцами. — Надлежало действовать быстро, твоя мнема[28] истлевала, — существо постучало кончиком острого пальца Цубаки по лбу. — Мы не усматривали возможность, что в том мире обитал Дышащий, способный на подобное, инако надёжнее бы привязали душу.

Обладай Они́ достаточной силой, то, несомненно, выбрали бы отправить в Небытие абдеристического[29] коллегу, умудрившегося даровать Дышащему способность перемещаться по хроносу[30]! Но рук и без того не хватало, а проблема от его устранения не растворилась бы, как материя в чёрной дыре. Однако на их фортуну произошёл ещё один сбой в системе. Душа, стоящая перед ней лишилась физической оболочки раньше отведённого срока. Они не имели права напрямую вмешиваться в существование миров, но те, кто живут внутри него, были на это способны! Сыскать подходящий сосуд оказалось не затруднительней, чем сверхновую[31] в их пространстве, а незначительный дар помог сбалансировать силы, дабы мир не сколлапсировал, исчезнув без следа.

 — Это можно как-то исправить? Вернуть меня обратно? — надежда тихо тлела на дне светлых глаз. Она хотела что-то ухватить на уровне грудины, но пальцы нащупали лишь пустоту. 

 Там, кажется, висело что-то важное? 

  А что там было? 

 Цубаки пристально уставилась под ноги, пытаясь вспомнить, что она забыла. Что-то внутри жалобно ныло, прося найти потерянное. Татуировка обожгла арктическим морозом, заставляя вздрогнуть всем телом — чёрный дракон дал о себе знать, словно наконец пробудился от долгого сна. Сэки ещё помнила, как выбирала рисунок, отпечатавшийся на её теле и душе и как была тронута, получив подвеску с этим же мифическим созданием. Серебро так красиво блестело на солнце... 

 Стоп! Серебро? Подвеска? 

  От кого? 

 Руки безвольными плетьми повисли вдоль тела, когда Цубаки в у-ж-а-с-е уставилась на Сущность. Взгляд судорожно бегал по постоянно меняющимся чертам лица, пока Сэки захлёбывалась осознанием. 

  Она снова всё забывает! 

 Чёрная пустота, будто ненасытное чудовище пожирала её память. Цубаки, казалось, могла физически ощутить, как одно за другим воспоминания рассыпались осколками, заботливо убираемые тьмой, так не похожей на его глаза. 

  Шиничиро их всегда так мило щурил, от смеха ли или от слишком яркого света. 

 Шиничиро! 

 Вот кого она забыла! 

 Оцепенение, сковавшее тело и разум, как появилось, так и пропало — её память ещё при ней! Сэки судорожно выдохнула — потерять то немногое, что осталось у неё из предыдущей жизни, и то малое, накопленное за эту, она совершенно не желала! Убираться из этого места нужно как можно скорее! 

  Забвение, любовно скаля зубастую пасть, отступило, давая душе немного времени потешить себя надеждой.

***

Шиничиро бездумно тёр пальцами подвеску Цубаки, ощущая в груди вместо тёплого солнца залитое водой пепелище. Небольшое полотенце, выданное Сэки-саном, так и продолжало висеть на голове, забытое Сано — вот честно, вообще не до этого, — как и то, что он промок до нитки. Сгорбленная фигура, опёршаяся о стену, словно на его плечах вес всех грехов мира, вместе с безучастным выражением лица, наверное, делали его больше похожим на мертвеца, чем все покойники в этом отделении.

Только слёзы медленно скатывались по щекам и, срываясь вниз, капали на пол. 

 Как там Цубаки говорила? «Не плаксивый, а сентиментальный»? 

 Шиничиро бы многое сейчас отдал, лишь бы её услышать. Звонкий смех, бубнящее возмущение, тихое опасение, что угодно — лишь бы она снова заговорила. Что угодно — главное чтобы пришла в себя. 

  Кома. 

 Сано сперва это показалось жестокой шуткой. Цубаки сильная, ну не могло ей вот так стать хуже! Просто не могло! Это наверняка Яно подбила Сэки так жестоко его разыграть — обещала ведь превратить его жизнь в ад... 

 Но это было той суровой реальностью — безжалостно бьющей под дых, лишающей как необходимого воздуха, так и почвы под ногами. 

  Спустя почти неделю летаргического сна Цубаки впала в кому. 

 — Пересядь на стул, — низкий басистый голос принадлежал её отцу. — Застуженными почками ты ничем моей дочери не поможешь, — Шиничиро поднял на него красные из-за полопавшихся капилляров глаза. — И прекрати разводить сырость. Ты мужчина или кто? 

 — Человек, у которого есть сердце, — слабо огрызнулся Сано, всё же поднимаясь с пола. Сэки-сан привёл его в ординаторскую своего отделения, встретив на скамейке перед больницей, когда шёл на ночное дежурство. Да и аргумент какой придумал — что переговорить им нужно. 

 — Не думай, что волнуешься лишь ты один, парень, — фыркнул Когёку, придвигая к небольшому столу ещё один стул, и поставил на столешницу две кружки, исходящие паром. — Но твои слёзы никак ей не помогут. Только себе нервы треплешь, — Шиничиро плюхнулся на стул и, тяжело вздохнув, устало потёр переносицу. 

 — Знаю, — кивнул Сано, когда Когёку подвинул к нему одну из кружек, пахнущую аптечной ромашкой. — Спасибо, Сэки-сан, — ледяные пальцы обхватили горячую керамику. — Просто ничего с собой поделать не могу, — давящий ком застрял в горле, готовый выйти только с новой порцией слёз. — Ваша дочь — чудо, которое мне повезло встретить... — Шиничиро сделал большой глоток обжигающего чая, пытаясь хоть как-то согреться. 

 Когёку спрятал печальную улыбку за кружкой с кофе. Ему тяжело далось решение об отправке Цубаки к родственникам жены в Россию, но, учитывая её состояние, это стало лучшим вариантом. Потому что если постоянно ведущий себя как клоун Кохаку становится серьёзным и говорит, что ему не нравится состояние его дочери, значит, дело по-настоящему дрянь. Ничего тогда найти не удалось и, как бы сильно ему ни хотелось рвать и метать, — без улик это было бесполезно. Но видеть, как родная кровь шарахается от каждой тени, даже он — человек, работающий с телами мёртвых и их живыми близкими, — просто не мог. Когда Цубаки очнулась после аварии и, несмотря на амнезию, была такой живой, яркой, Когёку показалось, что эти пять лет были просто дурным сном. Что теперь всё будет как раньше. 

 Не было. 

  И больше никогда не будет. 

 — Мог бы этого и не говорить, у тебя всё на лице написано, — губы разошлись в подобии улыбки, обнажая выразительные клыки. — Редко такое встретишь. 

 Парень по уши вляпался в его дочь и выбираться совершенно не желал. И их ситуация так отличалась от того, что было у Когёку и Мари, чей брак стал вынужденной мерой. Цубаки родилась в середине октября, а за девять месяцев до этого молодые студенты медицинского университета отмечали удачно сданную сессию, одну из самых сложных на их памяти. Сэки пил тогда так много, будто у него вместо желудка бездонная яма, а на утро единственным воспоминанием, что подкинула раскалывающаяся от похмелья голова, были большие светлые глаза. Которые через полтора месяца виновато сверлили взглядом татами в его доме, украдкой посматривая на Когёку, пока родители с обеих сторон на повышенных тонах решали их дальнейшую судьбу. Решающий аргумент был за матерью Мари, что приставила лезвие вакидзаси к горлу отца. 

 Когёку не любил собственную невесту, и это правда. Но он достаточно уважал её как человека, чтобы взять ответственность за свои действия. И даже если отец сомневался, что в чреве Мари развивался именно его ребёнок, Сэки знал это наверняка. Когда у маленькой светлоглазой, как её мать и бабушка, Цубаки начали резаться зубы, сомнения отпали у всех. 

 Когёку очаровала собственная жена. Гордая, сильная, волевая, совершенно не похожая на японских девушек — она долго привыкала к быту их семьи. Но в итоге не прогнулась под него, а привнесла что-то новое. Мари — первая женщина Сэки на памяти Когёку, что пререкалась с его отцом. Второй стала Цубаки. 

 — Просто не могу по-другому, — тень улыбки коснулась губ Сано. — Может, прозвучит глупо, наивно или вульгарно, но... я будто всю жизнь её и искал, — Шиничиро пятернёй взъерошил влажные волосы, роняя полотенце на плечи. — Уже думал, что вообще не создан для отношений, а она сама меня нашла, — восхищённый вздох сказал Когёку более чем достаточно. 

 — Не отступишься? — испытующе посмотрел он на Сано, сквозь стёкла очков, получив в ответ тяжёлый взгляд и отрицательное мотание головой. — И насколько у вас всё серьёзно? Ты же не думал, что мы поверили в ваш обман с помолвкой? — вопросительно выгнул бровь Сэки, пока Шиничиро настойчиво пытался отыскать истину на дне своей кружки. 

 — Эм, моя семья уже задаёт вопросы про свадьбу, — неловко потёр Сано шею. У него всего раз или два доходило до знакомства с родственниками девушки — он в этом совершенно ужасен! И случай с собранием в доме Цубаки вообще не в счёт! Там чрезвычайная ситуация была! — Ну, я ещё заочно знаком с Игараси-сан, — Шиничиро нервно постукивал пальцами по кружке. Курить хотелось дико, но он в больнице, да и пачка в кармане лежала пустой. 

 — А сам что про женитьбу думаешь? — по-хорошему, стоило бы напомнить — они и года не знакомы, но остатки совести голосом жены велели устроить этой идее экскурсию по человеческой прямой кишке. 

 Шиничиро потёр ладонями лицо, вдохнув носом и выдохнув ртом, и, сложив руки в молитвенном жесте, прислонил указательные пальцы к губам. Слегка дёрганная, абсолютно придурошная улыбка скривила рот Сано, из которого вырвался слабый, но полный искреннего счастья вздох. 

 — Как представлю... — он мечтательно прикрыл веки. — ... что Цубаки со мной. Улыбается в свадебном наряде... — Шиничиро на миг поджал губы. — ... такая красивая, что солнце и луна из зависти спрятались бы, — тихо рассмеялся он. — Она та, кому я доверил своё глупое влюблённое сердце, — слёзы снова потекли по щекам. — Вы спрашиваете, что я думаю про женитьбу? — он посмотрел прямо в глаза Сэки-сана. — Скажи Цубаки мне «да», я стал бы самым счастливым человеком в этой стране.

***

— А ты сего жаждешь? — оплыла Цубаки по кругу Сущность. — Достаточно метаморфоз ты привнесла в тот мир. Мы можем сопроводить в любой иной — куда только пожелаешь, — создание вновь остановилось перед Сэки. — Понеже[32] возвратиться в тот мир, ты сможешь единственно с этим, — над протянутой к ней угольно-чёрной ладонью парили осколки, изображения на поверхности которых сменялись с такой скоростью, что было невозможно хоть что-то нормально разобрать. — Это остатки мнемы души, обитавшей в той физической оболочке до тебя. И, ежели они окажутся сильнее, твоя мнема может истлеть.

Воспоминания изначальной Цубаки. 

 Сэки глядела на них так, словно перед ней клетка со змеями и не ясно вообще, ядовитые они или нет. Она горько усмехнулась — Сущность точно видела её насквозь. Потерять собственную память, а вместе с ней и всё, что делало Цубаки ею, было по-настоящему страшно. Потому, видимо, и выбор дала: не рисковать и переродиться в другом мире или всё же попытать удачу и вернуться в этот. 

 Избрать простой путь и ни о чём не волноваться было бы так легко... 

 Вероятность лишиться части самой себя пугала до дрожи в коленях, но... 

  Это прерогатива Шиничиро — ждать с моря погоды! А Цубаки вечно ему за это хотела дать хорошего пинка под зад! 

  Она привыкла вместе с Сэцу ставить собственную безопасность на кон! В чём сейчас разница?! 

 Сэки потеряет себя раньше, если хотя бы не попытается вернуться назад. 

  Поэтому, либо победит, либо даже не вспомнит, что проиграла. 

 — Уверена? — ответило создание на нервно поджатые губы и протянутую дико дрожащую полупрозрачную руку. 

 — Живо, пока я не передумала, — протараторила Цубаки, раскрыв ладонь шире, куда Сущность вложила остатки памяти изначальной владелицы тела. 

 Стоило только неровным граням коснуться кожи, заставляя едва не рухнуть на колени под их тяжестью, как всё окружающее пространство погрузилось в настолько непроглядную тьму, что померкли даже звёзды.

— Ну же, Сэки-чан, чего тебе стоит? — колени нервно дрожали, а коротко остриженные ногти до боли впивались в ладони. Взгляд нервно бегал по окружающему пространству в попытках найти хотя бы малейший путь к спасению. — Ты же хафу, что тебе с этого будет? Даже сможешь гордиться тем, что отдала мне свою невинность. 

Чужая рука приблизилась к её лицу. Она пыталась сделать шаг назад, стараясь избежать прикосновения, но пятки уткнулись в преграду. 

 Позади была стена. 

Отступать было некуда. 

 Лицо парня, ещё утром мило улыбающегося другим одноклассникам, весело жмурящего глаза из-за очередной шутки друга, сейчас приобрело настолько надменное выражение, словно перед ним была диковинная бабочка, что напрасно пытается улететь, когда он уже давно решил её судьбу: стать частью его коллекции. Голос, что учтиво здоровался с учителями, мягко смеялся над историями одноклассников, приобрёл настолько жалостливые нотки, что ей казалось, будто на неё вылили ведро липких помоев. 

 Длинные пальцы жёстко зафиксировали её подбородок, не позволяя отстраниться. Обжигающие слёзы побежали по щекам и казалось, что и прикосновения должны были причинить боль, сравнимую со сдиранием кожи заживо, но нет. 

Обычное, чуть сильное прикосновение. 

 Так отчего ей самой захотелось содрать с себя кожу, мясо, раздробить собственные кости, лишь бы не ощущать это противное — омерзительное — чувство запятнаности? Словно не человек к ней прикоснулся, а разлагающийся труп. 

 — Такое хорошенькое личико, — хватка с подбородка пропала, но только для того, чтобы пальцы принялись нежно оглаживать щеки, скулы, едва касаясь линии губ. 

 Она надеялась отстраниться, но лишь тщетно вжималась в кафельную стену. Тело нормально не слушалось. Сила, которую она отчётливо ощущала на уроках физкультуры, враз куда-то испарилась, оставив после себя звенящую пустоту, что медленно, но верно наполняла смесь подступающего отвращения и отчаяния. Они были здесь одни, дверь заперта, и, даже если она сможет заставить горло выдать хоть что-то похожее на крик, никто в этой школе ей не поможет — она знала наверняка. 

 Она не чистокровная японка. Всем плевать, что с ней будет.

Еле как, зажмурив глаза, она попыталась увернуться от этих грязных пальцев, за что тут же получила хлёсткую пощёчину. 

— Смотри на меня, — ласково прошептал он в сантиметрах от её губ, впиваясь пальцами ей в щёки. Образ чужого лица расплывался из-за непрекращающихся слёз. — Вот так, — он наклонился ближе, отчего круглые очки в тонкой оправе съехали на кончик носа. — Знал бы, что ты такая сексуальная, когда ревёшь, давно довёл бы до слёз, — она с ужасом ощутила, как он тянет вверх заправленную в форменную юбку рубашку. — И не вздумай винить меня, — ужас схватил её за горло, не давая дышать, когда он забрался своими паучьими пальцами под одежду, поглаживая изгиб талии. — Ты сама виновата. 

Рёбер словно не пальцы касались, а опарыши, и, даже когда он перемещал руку выше, забираясь под лифчик, будто черви продолжали ползать по её коже... Нет, те залезли под неё, копошась среди мышц, пытаясь выискать её душу и преподнести своему хозяину. 

Судорожные всхлипы вырывались из глотки, мешая нормально дышать. Она крепко зажмурилась, не желая видеть перед собой этого человека, молясь, чтобы всё это оказалось страшным сном. 

Ещё одна пощёчина обожгла другую щёку. 

— Не смей отводить взгляд, — тихо рявкнул тот, кого она ещё с утра считала довольно милым парнем. — Хочу, чтобы ты видела всё от начала и до конца, — снова перешёл он на гнилостно-ласковый тон. — Какой смысл в наказании, если ты не усвоишь урок? — притворно обеспокоенно проворковал он. — Всё, что с тобой происходит — полностью твоя вина, — ладонь, что до этого мяла её грудь, стала спускаться ниже. Пальцы замерли у кромки юбки. — Знала бы своё место с самого начала, и ничего бы из этого не произошло. 

Могла бы кричать, она бы уже давно, срывая голос, молила бы Богов о спасении, ведь в этой школе, где всем на неё плевать, только они могли бы ей помочь. 

Но чуда не случилось. 

Никто не пришёл. 

Прикусив изнутри щёку до крови, она судорожно умоляла своё тело двигаться. 

Хотя бы чуть-чуть. 

Хотя бы пальцем. 

Пожалуйста... 

Сердце стучало где-то в горле, качая теперь не кровь, а жгучую зловонную жижу. Ту же, которой была покрыта её кожа там, где касалась эта тварь. 

Только перед ней был обычный человек. 

Она ненавидела собственную слабость: трясущиеся от ужаса колени, руки, ставшие словно из дерева, и голос, не желавший покидать глотку... 

Глаза, словно два светлых нефрита, что принесли ей одни только беды, продолжали бегать взглядом по туалету, всё ещё надеясь найти хоть малейший шанс на спасение. 

На кафельной стене промелькнул солнечный зайчик. 

Стекло? 

Окно! 

Самоубийственная в своей основе идея пошла в исполнение раньше, чем она успела полностью её понять. Еле как заставив собственную ногу приподняться, она со всей силой, что осталась в её теле, вдавила пятку в ногу этой твари. Громкое шипение и ругательства стали самыми прекрасными звуками, что она когда-либо слышала! 

Трясущиеся руки, слабые как никогда, толкнули эту тварь прямо в грудь, заставив сделать пару шагов назад. Этого было достаточно, чтобы ужас, сковывающий до этого своими тисками, орал теперь в голове сиреной, заставляя перебирать ногами куда быстрее, чем она когда-либо могла. 

Всё вокруг будто замедлилось, и только яркий солнечный свет, льющийся из окна, был подобен маяку, указывающему путь к берегу. К безопасности. 

— Ах ты сука! — раздалось одновременно со звуком разбитого стекла и раскуроченной деревянной рамы.

Цубаки будто резко подняли с морского дна на поверхность. Лёгкие сдавило в тиски, у неё не получалось сделать нормальный вдох. Желудок крутил сальто, тщетно пытаясь приклеиться к позвоночнику, пока Сэки судорожно прижимала ладони ко рту. По щекам градом катились злые слёзы, стекая на ладони. 

 — Что этот ублюдок... — едва Цубаки открыла рот, сильный спазм сдавил живот и гортань. Пока её рвало желчью, мозг всё ещё не мог уложить ту информацию, что преподнесли глаза. — Я вырву ему хер и яйца с корнем и вставлю пиздрически глубоко в его глотку, — утробно прорычала Сэки, скаля клыки, словно дикое животное. Свисающие перед лицом волосы, прятали за собой совершенно бешеный взгляд. 

 Она знала, что кровь Сэки не оказывала сейчас на неё никакого влияния, но из груди самой девушки поднималось что-то жгучее, тёмное. 

По-настоящему Тёмное. 

 Что-то, что желало вцепиться в чужое горло изогнутыми клыками, пока гнилая тварь, смеющая зваться человеком, не захлебнётся в собственной крови. Что-то, желающее спалить насквозь прогнившую тушу так, чтоб даже праха не осталось. 

Тьма чужих воспоминаний вновь пригвоздила своим весом беснующуюся Цубаки к «земле».

Она судорожно сжимала по-девичьи тонкими пальцами больничную простынь, пряча взгляд от дяди Кохаку, что сидел на стуле перед койкой. Сводя плечи, она старалась занять как можно меньше места, лишь бы её перестали замечать и больше не трогали... 

ПРЕКРАТИЛИ СПРАШИВАТЬ ЧТО ПРОИЗОШЛО! 

Неужели так сложно просто оставить её в покое?! 

Пожалуйста... 

— Хэй, племяшка, хочешь что-то особенное на обед? — усмехнулся Кохаку. 

Она помотала головой, заставляя длинные волосы загородить лицо, только бы дядя не видел, как она нервно поджимает губы, дыша носом, стараясь успокоить беснующийся желудок, что при одной мысли о еде, хотел вывернуться наружу. 

— Цубаки, ты точно... 

— Ничего не произошло, — резче, чем хотела, проговорила она. 

— Сперва дослушай, — мягко упрекнул её дядя. — Твои родители сейчас рвут и мечут, — он помахал ладонью, будто отгонял назойливую муху. — Хотя, по мне, так они просто ищут лишний геморрой на голову. Но суть не в этом, — Кохаку плавно поднялся со своего стула, медленно подходя к её койке, будто боялся спугнуть котёнка. — Удивительно, что я способен на это, но скажу честно: твоё состояние мне не нравится, — она сильнее сжала пальцами простыню, да так, что едва не послышался треск ткани. — Поэтому, племяшка, задам тебе вопрос: чего ты сейчас хочешь?

Дядя Кохаку опустился на корточки рядом, снизу вверх смотря ей в глаза, терпеливо ожидая ответа. 

Она уже хотела вновь сказать, что ничего не хочет и ничего ей не нужно, но горло сдавило так, будто её душили, а очертания дяди стали какими-то размытыми. Стоило моргнуть, и по щекам потекли дорожки слёз, оставляя на губах солёный привкус. Из приоткрывшегося рта вырывались судорожные вздохи, заставляя зубы мелко стучать друг о друга. 

Даже здесь — в больнице, принадлежащей её семье, — ей постоянно казалось, что эта тварь наблюдает за ней из каждой тени, и только и ждёт удобного момента, чтобы вновь прикоснуться к коже своими паучьими пальцами. 

С тех пор, как она очнулась, ей так и не удалось нормально поспать. Кошмары приходили к ней каждый раз, стоило только закрыть глаза. Так что она решила, что уж лучше вообще не ложиться спать, отчего под глазами залегли глубокие тени. Хотя дядя и приходил к ней каждый день, пытаясь как-то скрасить её одиночество, рассказывая разные истории из своей бурной молодости. 

— Пожалуйста... — тихо, словно мышиный писк, сумела выдавить она. — Хочу быть далеко, — вырвалось скороговоркой с очередным выдохом. — Так далеко, как только возможно! — едва не фальцетом выкрикнула она, захлёбываясь непрекращающимися рыданиями. — Дядя, пожалуйста... 

— Раз ты этого хочешь, ребёнок, — кивнул Кохаку, осторожно накрыв своей тёплой ладонью её побелевшие от напряжения холодные пальцы.

На этот раз дышать было проще, но Цубаки делала прерывистые вдохи, шмыгая носом из-за подступающих слёз. На душе было тепло от благодарности дяде Кохаку, что не оставил без внимания состояние племянницы. 

 В отличие от изначальной владелицы тела, Сэки заметила, как ходили на скулах Кохаку желваки и как тщательно тот сдерживал семейный темперамент, пытаясь стать для разбитой племянницы той константой, что придавала бы уверенности в безопасности. И то ли постоянно чуть нахмуренные брови, то ли внимательный, цепкий взгляд, непрерывно анализирующий поведение племянницы, то ли речи Кохаку, поселили в Цубаки мысль, что дядя мог подозревать о случившемся с девочкой. Даже не смотря на отсутствие каких-либо физических следов насилия. 

 Когда тьма снова стала покрывать окружающее пространство, Сэки лишь надеялась, что ничего хуже она уже не увидит, потому как понятия не имела, сможет ли по возвращению удержать себя в руках.

В зеркале она видела эти проклятые светлые глаза, испещрённые алой сеткой полопавшихся капилляров. Видела собственное обнажённое отражение и тщетно пыталась убедить себя, что грязи на коже нет. И, пока она смотрела прямо, всё так и было. Но, стоило лишь отвести взгляд, по телу начинали ползти противные маслянисто-чёрные отпечатки чужих ладоней, подобные огромным паукам. 

  Секунда, и она пулей залезла в душ, выкрутив кран с горячей водой на максимум. 

  Когда самая жёсткая мочалка оказалась в руках, она так и не поняла. 

  Ей всё казалось, что вся она облита липкими помоями, которые никак не желали смываться. Будто клеймо на теле преступника. Чтобы каждый видел, что с ней произошло. Чтобы она сама никогда этого не забыла. 

  Может это действительно её вина? 

  Горячая вода уже начала щипать кожу, но, сколько бы она ни тёрла её мочалкой, омерзительное чувство липкости никуда не пропадало. Не помогал и вылитый на неё до самой последней капли флакон с гелем для душа. Казалось, грязь полностью впиталась в её тело, поселившись глубоко внутри. Слёзы то ли от попавшей в глаза мыльной воды, то ли от жгучей злости, размывали очертания окружающего пространства. Она продолжала с остервенением тереть мочалкой рёбра, будто мечтала содрать с себя кожу... впрочем, так и было. 

  Вода же должна смывать грязь! Так почему ничего не получается?! Почему до сих пор чувствуются эти гнилые прикосновения?! 

  Когда стекающая в слив вода прекратила быть прозрачной, она задержала дыхание от вспыхнувшей надежды. Неужели у неё получилось отмыться от этих нечистот?! Но каково было её удивление, стоило вместо ожидаемой серой грязной воды, увидеть розоватый цвет, что начинался у её ног. По правой ноге бежали вниз тонкие алые ручейки, беря своё начало с туловища. 

  Она стёрла кожу на рёбрах до крови... 

  Алые неровные пятна, подобно цветам камелии, расцвели на её боку. 

  Красные от ошпаривающей воды дрожащие руки стискивали мочалку, покрытую кровавой пеной. 

  Поднимающиеся клубы пара не позволяли нормально дышать. Рваным движением она закрыла горячую воду, только чтобы на этот раз выкрутить вентиль холодной. 

  Сжавшись в комочек на дне ванной, пряча отчаянные слёзы за волосами и обжигающе ледяной водой, мутным взглядом разглядывая тянущиеся алой лентой разводы крови, она судорожно нашёптывала: 

  — Пожалуйста... Отмойся...

Тьма рассеялась, но для Цубаки всё вокруг застилала кровавая пелена. Боль из-за ошпаренной и содранной кожи слабым эхом отдавалась в её теле. Сэки впилась длинноватыми ногтями в собственные бёдра, пытаясь удержать себя в руках. Утробное рычание вырывалось из её рта вместе с отчётливым скрипом зубов. 

 — Я оторву этому ублюдку башку! — прошипела змеёй Цубаки, поднимаясь с «земли». 

 — Всё же вернуться желаешь? — склонила голову на бок Сущность. 

 — Желаю! — уже без раздумий ответила Сэки, с вызовом глядя на Сущность, будто в случае отказа выгрызла бы себе дорогу обратно собственными клыками. 

 — Надеемся не лицезреть тебя ещё уйму десятилетий, — создание кивнуло и, мгновенно оказавшись рядом, провело ладонью по боку Сэки, где чернела тату. — Изгнать тебя больше Дышащий не сможет. Пусть Звёзды освещают путь, — попрощалась Сущность и ткнула длинным паучьим пальцем Цубаки в грудь. 

 — Спасибо! — еле успела поблагодарить Сэки.

____

[1] – Искусственная вентиляция лёгких

[2] – Интубация трахеи (лат. intubatio; in — в, внутри + tuba — труба) — введение эндотрахеальной трубки (ЭТТ) в трахею с целью обеспечения проходимости дыхательных путей. Рутинно используется для проведения искусственной вентиляции лёгких в том числе во время общего эндотрахеального наркоза, а также при проведении реанимационных мероприятий. Через интубационную трубку может временно вводиться бронхоскоп и катетер для аспирации мокроты.

[3] – Кардиомониторинг обычно относится к непрерывному или периодическому мониторингу сердечной деятельности, обычно с помощью электрокардиографии, с оценкой состояния пациента относительно его сердечного ритма

[4] – Летаргия — это болезнь, которая чаще встречается у представительниц женского пола. В данном состоянии человек становится неподвижен, жизненно важные функции организма замедляют свою работу, температура тела снижается на несколько градусов, пульс и дыхание еле заметны. Различают легкую и тяжелую формы.

[5] – Отношение к ментальным проблемам в странах Азии стигматизировано, как и в России: Если ты ходишь к такому специалисту, то ты псих! А люди не хотят, чтобы их считали психами, поэтому они не ходят. Все так же считается, что говорить о своем эмоциональном состоянии — это табу.

[6] – Ко́ма (от др.-греч. κῶμα «глубокий» сон») — угрожающее жизни состояние между жизнью и смертью, характеризующееся резким ослаблением или отсутствием реакции на внешние раздражения, угасанием рефлексов до полного их исчезновения, нарушением глубины и частоты дыхания, изменением сосудистого тонуса, учащением или замедлением пульса, нарушением температурной регуляции.

[7] – Телевизионная башня Токио, также Токийская башня (яп. 東京タワー То: кё: тава:) — теле- и радиокоммуникационная башня, расположенная в г. Минато, Токио. Высота башни — 332,6 метра. На момент постройки — самое высокое в мире сооружение из стали. Имеет решётчатую конструкцию и согласно нормам авиационной безопасности выкрашена в интернациональные оранжевый и белый цвета. Входит в список 29 самых высоких объектов Всемирной федерации высотных башен, занимая среди них 14-е место. Среди самых высоких телебашен мира занимает лишь 23-е место.

[8] – 先輩 [せんぱい (сэмпай)]: 1) старший; 2) тот, кто имеет старшинство перед остальными; 3) употребляется в имени при обращении к старшим;

[9] – Ушиб возникает при ударе тупыми предметами, падении, воздействии ударной волны. При ушибе наблюдается повреждение мягких тканей с разрывом кровеносных сосудов и кровоизлияние в ткани, но целостность кожных покровов не нарушается. Кровь, пропитывающая мягкие ткани, образует кровоподтек, кровь, излившаяся из сосуда в большом количестве и скопившаяся в тканях — кровяную опухоль, или гематому.

[10] – Пакет гипотермический охлаждающий, предназначен для местного охлаждения тканей организма в лечебных целях, способствуя тем самым снижению воспалительной реакции в тканях и остановки кровотечения. Применяется в качестве холодного компресса при ушибах, вывихах, растяжении связок или суставов, укусах насекомых и пр.

[11] – То́нфа (туй-фа, тонгва, тон-фа) — традиционное холодное оружие ударно-раздробляющего действия жителей острова Окинава. Его прототипом послужила рукоять для небольшой рисовой мельницы. Часто используется в парном варианте. Тонфа — прообраз современной полицейской дубинки с поперечной рукоятью.

[12] – Джиу-джицу, или Джиу-джитсу, точнее Дзюдзю́цу (яп. 柔術 [дзю: дзюцу] (инф.) от яп. 柔 [дзю] «мягкий, гибкий, податливый, уступчивый» + 術 [дзюцу] «техника, способ»; дословно — «искусство мягкости») — общее название, применяемое для японских боевых искусств, включающих в себя техники работы с оружием и без него; искусство рукопашного боя, основным принципом которого является «мягкая», «податливая» техника движений.

[13] – 20 сентября 2003

[14] – Кёкоцу — согласно японскому фольклору, исключительно злобный дух в виде призрачного скелета, что поднимается из колодца и пугает людей

[15] – Чертополох. Это колючее растение отталкивает от себя своими длинными колючками все живое вокруг, не подпуская к себе никого. Язык чертополоха — «строгость», «не трогать», «независимость», «человеконенавистничество».

[16] – Сион シオン[shion] или астра татарская — это цветок, который встречается во многих классических произведениях, и на «ханакотоба» звучит так: «я никогда не забуду тебя», «воспоминание» и «я думаю о людях на расстоянии».

[17] – Георгина ダリア [daria] — символизирует благодарность, глубокую привязанность, элегантность, достоинство и процветание. Также может означать движение, предательство и нестабильность.

[18] – Портсига́р — плоский футляр, который используется для хранения и ношения сигар, сигарет или папирос.

[19] – Сэки 関 Застава; барьер

Айтама - 藍玉 - аквамарин 藍: [あい (ай)]: индигоносное растение (тропическое растение семейства бобовых; индигофера и другие); 玉: 1) драгоценный камень; 2) драгоценность;

[20] – Понятие включает в себя многое: и уважение, и неосуждение, и поддержку, и помощь по мере сил и необходимости.

[21] – В реанимационное отделение попадают пациенты следующих категорий: после хирургических операций находившиеся на лечении в профильном отделении после ухудшения состояния перенесшие до госпитализации клиническую смерть больные в тяжёлом состоянии, находящиеся на грани между жизнью и смертью, в коме, после тяжёлых отравлений, массовых кровотечений и травм, в состоянии шока, после инсульта или инфаркта миокарда

[22] – Ёмэ — 嫁 — невеста; молодая жена; невестка, сноха;

[23] – Оммёдо (яп. 陰陽道 оммё: до:, учение об инь и ян) — традиционное японское оккультное учение, пришедшее в Японию из Китая в начале VI века как система совершения гаданий, изгнания злых духов и защиты от проклятий. Является смесью даосизма, синтоизма, буддизма, китайской философии и естественных наук. Человека, практикующего оммёдо, называют оммёдзи. К умениям оммёдзи относят всевозможные гадания, изгнание злых духов и защиту от проклятий. В помощь себе оммёдзи призывали духов, заточённых в бумажном листе — сикигами.

[24] – Частота́ серде́чных сокраще́ний (ЧСС, ткж. частота ритма) — физическая величина, получаемая в результате измерения числа сердечных систол в единицу времени. Традиционно измеряется в единицах: «число ударов в минуту» (уд/мин), — хотя в соответствии с СИ следовало бы измерять в герцах.

[25] – Пренатальный период: • В классическом понимании — это промежуток времени с момента оплодотворения яйцеклетки до рождения ребенка. • (у человека: 280 дней или 40 недель).

[26] – Оябун — глава японского мафиозного клана

[27] – Стенокардия (от др.-греч. στενός — «узкий, тесный; слабый» + др.-греч. καρδία — «сердце»), в старых русских источниках грудная жаба (лат. angina pectoris) — клинический синдром, характеризуемый ощущением дискомфорта за грудиной. Появляется внезапно при физической нагрузке или эмоциональном стрессе, после приёма пищи, обычно иррадиирует в область левого плеча, шеи, нижнюю челюсть, между лопаток, левую подлопаточную область и продолжается не более 10—15 мин.

[28] – МНЕМА (от греч. mneme – память)

[29] – АБДЕРИСТИЧЕСКИЙ. АБДЕРИСТИЧЕСКИЙ (от соб. им. см. АБДЕРИТЫ) Глупый, бессмысленный. АБДЕРИТИЗМ. АБДЕРИТИЗМ (от соб. им.) верование абдеритов в то, что человеческие знания не могут двигаться вперед.

[30] – время

[31] – Сверхновая звезда или вспышка сверхновой — явление, в ходе которого звезда резко увеличивает свою яркость на 4—8 порядков (на 10—20 звёздных величин) с последующим сравнительно медленным затуханием вспышки. Является результатом катаклизмического процесса, возникающего в конце эволюции некоторых звёзд и сопровождающегося выделением огромного количества энергии.

[32] – ПОНЕ́ЖЕ, союз (старин. канц.). Потому что, так как.

***

Краткое пояснение, если было не совсем понятно: Цубаки отправили в мир тм не только доживать положенные ей года, но и помочь Такемичи, потому что один из Сущностей дал ему способность путешествовать во времени. А так играться нельзя. И с её помощью хотели сделать так, чтоб Такемичи этой способностью не пользовался

И так, следующая глава заключительная (*･ω･ﾉﾉﾞ☆ﾟﾟ

(Но не расстраивайтесь, будет ещё и вторая часть (*￣▽￣)b)