Bastian Steinmann
Лето восемьдесят шестого года било температурные рекорды в Европе. Западные немцы, считавшие «жарой» всё, что больше двадцати пяти по Цельсию, изнывали в крупных городах, прозябая в офисах и индустриальных кварталах. Майор Штофф, возможно, посочувствовал бы им, но привык испытывать к немцам, живущим в ФРГ, только стабильно жгучую неприязнь...
В густых лесах Баварии зной ощущался иначе. Сочная листва деревьев укрывала тонкие тропинки, сохраняя комфортную температуру. Приятно пахло хвоей. А если дорога пролегала по открытым холмам, терпеть палящее солнце помогал медово-пряный аромат луговых цветов.
Маттиас сделал ещё несколько шагов по тропе, что уходила вниз, стараясь не наступать на торчавшие корни многовековых деревьев, а затем, увидев гладь озера Вальхензе, едва улыбнулся и быстрым шагом направился к берегу.
Из всех земель ФРГ Маттиас больше всего ненавидел Баварию. И её же больше всего любил.
Ненавидел за «баварский национализм», существовавший с момента присоединения к Германии ещё в девятнадцатом веке.
Любил за умопомрачительной красоты природу, что трогала даже черствое сердце майора разведки ГДР. Баварские Альпы с глубокими озёрами, холодный и своенравный Дунай цепляли его особенно сильно, заставляя с особой охотой искать уединения в тенистых лесах. Жизнь агента спецслужбы - непрерывный спектакль в жанре «боевик-трагикомедия». И в бесконечных сменах декораций и ролей порой начинает стираться то, глубокое. То - настоящее и первозданное. И чувство «себя», будучи засланным в чужие земли, Маттиасу возвращала пусть и такая же чужая, но всё же природа. Она казалась здесь единственным собеседником, что не требовал слов, а просил лишь немного присутствия. Не требовала притворства, ужимок и масок.
Не требовала прикрытия, а сама, казалось, была готова им стать.
Маттиас удобнее устроился на массивном бревне неподалеку от берега. Ранним утром озеро было бездвижным. Лес дышал жизнью, поляны - теплом, а зеркальная поверхность - мертвенным холодом, что тянулся со дна.
Холодом, что был так похож на тот, что белой изморозью всё сильнее расползался внутри Маттиаса...
Шаг. Ещё один. Стук кирзовых сапог тонул в шуме ливня, обрушившегося на Восточный Берлин осенним вечером. Где-то там, под толщей дождевых луж, была брусчатка. Точно такая же, которой вымощена площадь в Дрездене - перед Военной академией Фридриха Энгельса. Там, где Маттиас Штофф провел пять лет жизни. Там, где становился идеальным солдатом - машиной для исполнения приказов.
«Идеальный» солдат Национальной народной армии ГДР мог иметь лишь одну цель - защиту Родины. Но лейтенант Штофф имел ещё и другую.
У района Лихтенберг была мрачная, окутанная легендами репутация. Среди многоквартирных домов типовой застройки особенно выделялось длинное здание высотой в пятнадцать этажей. И каждый гражданин Германской Демократической Республики знал, кому оно принадлежит, но лишь строил теории о том, что творится внутри.
Маттиас был из тех безумцев, объятых ярким пламенем социализма, что считали это здание красивым. То ли потому, что его внешняя мощь отражала власть, которую имело Министерство Государственной Безопасности ГДР, именуемое также «Штази», то ли потому, что навевало молодому лейтенанту воспоминания из детства. Того периода жизни, который нормальный мальчишка проведет на улице, играя с друзьями в «войну». Того периода, который маленький Маттиас провел в стенах здания одной из лучших спецслужб мира, то и дело пытаясь отделаться от слишком заботливой Фрау Трэпт и умышленно потеряться в длинных бесконечных коридорах, а если повезет - ещё и подслушать разговоры про «войну» настоящую.
«У разведчика не может быть семьи, - говорил отец. - В противном случае - все её члены обречены либо на смерть, либо на то, чтобы быть завербованными и включенными в вечную «гонку с преследованием».
Маттиасу было уготовано второе. Его матери - первое. Александра пропала без вести, когда Маттиасу было шесть. От неё не осталось ни детских колыбельных, что всегда пелись на русском, ни мягкого женского тепла и заботы. Маттиас помнил только одно - ледяной холод ежедневного ожидания и отчаянных вопросов отцу каждый вечер - «а сегодня?». И его сухие ответы, что не менялись день ото дня:
«Нет».
Двенадцать лет спустя смерть нашла и отца - при исполнении воинских обязанностей и дежурстве на границе между ГДР и ФРГ в Восточном Берлине.
- Лейтенант Штофф? - безошибочно предположила секретарь в холле штаб-квартиры.
- Прибыл для встречи с генералом Фольксмеером, - кивнул он, а затем проводил взглядом каплю, что сорвалась с промокшей насквозь фуражки и разбилась о гранитный пол, неподалеку от мокрых разводов вокруг черных сапог.
- Вы, кажется, очень торопились, - улыбнулась молодая немка, поднимаясь из-за массивного дубового стола, за которым сидела при свете лампы с красным абажуром. - Проследуйте на пятый этаж, - мягко попросила она, нажимая на кнопку вызова лифта. - Там вы сможете переодеться, привести себя в порядок и отправиться к генералу. Встреча назначена на семь часов. У вас есть ещё пятнадцать минут.
Маттиас сдержанно кивнул. Будучи отличником службы, он знал, что являться в неподобающем виде к генералу - непростительно. Но приказ передали несколько часов назад, когда он был на дежурстве в Мариенборне. И выбирая между «опоздать» или «приехать вовремя, но промокшим насквозь» пришлось остановиться на последнем.
- Генерал Фольксмеер? Позвольте доложить.
- Вольно, лейтенант Штофф, - руководитель «Штази», сидя за длинным столом, качнул головой, а затем изменился в лице и тепло добавил: - Входи, Маттиас.
Лейтенант закрыл за собой дверь и прошел вглубь кабинета.
- В Мариенборне тоже дожди?
- Да, - сдержанно отвечал Маттиас. Этот разговор с генералом был обещан ему несколько лет назад, когда он, ещё будучи курсантом, встретился с герром Фольксмеером после убийства отца.
Но торопить генерала и первому задавать вопросы не стоило.
- Тебе там нравится?
Маттиас чуть наклонил голову, пользуясь тенью от козырька фуражки, чтобы скрыть недоумение. Категории «нравится» и «не нравится» генералу разведки свойственны едва ли.
- Нет.
В кабинете воцарилась напряженная тишина. Маттиас понял, что ошибся с ответом.
- Я ценю оказанное мне доверие, - приподняв подбородок, чтобы генерал хорошо видел его глаза, начал он, - нести службу на крупнейшем контрольно-пропускном пункте между ГДР и ФРГ - большая честь для любого офицера Национальной народной армии Германской Демократической Республики... Войти в число сотрудников, обеспечивающих контроль легкового, пассажирского, грузового и железнодорожного транспорта - огромная ответственность. Контролировать важный маршрут в сторону Берлина, иметь доступ к системе подземных ходов и...
- Отставить.
Маттиас сжал губы, играя в напряженные переглядывания с генералом. Рассматривая его уже полностью поседевшую голову, он невольно вспоминал его ещё полковником, хорошо помня молодое лицо и темные волосы, и так же неосознанно, против собственной воли, представлял седым отца.
- Всё ещё жаждешь перевода на границу в Берлин, - будто по-родственному ворчливо произнес генерал и несколько раз кивнул сам себе.
- Всё ещё.
- Маттиас, - с нажимом начал он. - Я ценю твоё желание защищать государственную границу в столице, но ты - отличник службы в Национальной народной армии и ценный сотрудник Министерства Государственной Безопасности. Ещё во время учёбы в академии ты смог выявить десятки случаев диссидентства как среди граждан, так и среди состава вооруженных сил...
Лейтенант Штофф нахмурил темные брови. Речи генерала казались подозрительно пространными, будто он сам или сомневался или опасался последующих своих фраз. Если бы Маттиас уже не был завербован в «Штази», то непременно подумал, что с ним пытаются сделать именно это. В груди, плотно объятой темно-зеленым кителем, зародилось интересное предположение.
- Куда? - твёрдо спросил он.
- Баварские Альпы.
Несколько секунд глухой тишины. Затем - вновь слова генерала:
- Ты - отличник стрелковых упражнений. Там, в ФРГ, от тебя потребуется это в первую очередь...
- Я думал, что в первую очередь от «Штази» требуется верность Германской Демократической Республике. Особенно учитывая опыт с агентом Гейнсвальде, - Маттиас едва сдержал эмоции при воспоминаниях о Ханне, что была ему симпатична, несмотря на редкие встречи. Рыжеволосая, импульсивная, стрелявшая не хуже него фрау Гейнсвальде отправилась в ФРГ несколько месяцев назад и перестала выходить на связь со штабом. Другие восточногерманские разведчики тщетно пытались разыскать её, но ничего не выходило, и официальной версией стало её предательство и последующая вербовка в БНД.
Или её смерть.
И Маттиас надеялся на второе, потому что в таком случае разочарование будет меньшим.
- Отправить в националистическую Баварию можно только тебя. Даже несмотря на то, что личный мотив может затуманить твой рассудок.
Маттиас снял фуражку и положил её на стол. Разговор становился серьезнее, но при этом - всё менее формальным. Личный мотив у лейтенанта был только один - месть за убийство отца. Но чем больше времени проходило с тех пор, тем отчетливее Маттиасу казалось - месть эта случится едва ли. Министерство иностранных дел ГДР подавало ноту протеста аналогичному министерству в ФРГ и требовало выдать пограничника из Западного Берлина, что убил пограничника из Восточного одним прицельным выстрелом, но Западная Германия игнорировала требования, прикрываясь заботой о своём гражданине. В ФРГ были уверены, что ГДР учинит самосуд. И эта мысль - единственное, в чём они были правы. В остальном - Западная Германия сделала всё, чтобы не выдать своего преступника: скрывала его от общественности, поменяла личные данные по программе защиты свидетелей и постаралась скорее об этом «инциденте» забыть.
У Восточной Германии забыть не получалось и спустя семь лет.
- Он... в Баварии?
Генерал многозначительно кивнул, не разрывая зрительного контакта с лейтенантом, и тут же продолжил:
- По нашим разведданным - работает водителем у министра образования, а тот очень любит отдыхать в Альпийском курортном комплексе... - генерал прервался и наклонился вбок. Повернув ключ в замке верхнего ящика стола, он вытащил небольшую папку. Маттиас поднялся из-за стола, взял её в руки, а затем вновь сел на стул.
Желтая картонная обложка, красная печать «streng geheim»«совершенно секретно» и несколько страниц текста на шифре «Штази». Маттиас пристальнее всмотрелся в символы и разобрал начало: «Bastian Steinmann, 27, Schießtrainer. München».
- Есть вопросы? - поинтересовался генерал, как только Маттиас отложил папку на стол после ознакомления с деталями задания и собственного прикрытия.
- Да, - задумчиво кивнул он, продолжая смотреть на желтую обложку. - Почему мы всё ещё ставим эту печать о секретности?.. Ведь она только увеличивает вероятность того, что копаться станут именно в таких папках...
- Лейтенант Штофф!
- Бастиан! - в небольшом баре, расположенном в одном из альпийских домиков, уютно спрятанных в горах, раздался громкий возглас Франца - молодого бармена, что умело пленял постояльцев своим искусством флейринга каждый вечер.
- Morgen! - дружелюбно отозвался Бастиан, снимая серую кепку отточенным перед зеркалом движением - резким, будто непринужденным, но вместе с тем аккуратным, чтобы русый парик не сдвинулся с его коротко стриженных черных волос ни на миллиметр.
- Ты сегодня не завтракал, - заботливо подметил Франц, навалившись на барную стойку, которую сам же до блеска натирал пока скучал в баре между редкими посетителями в утренние часы, что желали лишь похмелиться. - Не видел тебя в столовой.
- Проспал, - устало улыбнулся Бастиан, скрывая за этим утомлением тоску по родине.
Жизнь в ФРГ затянулась дольше, чем предполагалось изначально. И вот уже второй год Маттиас Штофф существует лишь за плотно закрытой дверью своего служебного номера. Но за его пределами жизнью живет Бастиан Штайнманн - инструктор по стрельбе в Баварских Альпах. «Ссылка» в Мюнхен требовала больших усилий - жить приходилось не в обычной квартире где-нибудь на окраине типичного западногерманского городка, а в замкнутом пространстве загородного комплекса, тошнотворное однообразие лиц персонала которого разбавляли приезжие высокопоставленные гости. Бастиан умело втирался им в доверие во время прогулок по территории специально оборудованного стрелкового комплекса, заботливо отбирал оружие, когда гости становились слишком пьяны, сопровождал в номера заскучавших во время стрельбы жен и любовниц, с интересом слушая жалобные рассказы о жизни с певцом, полковником, футболистом, министром... И каждый раз находил в этом что-то интересное для себя и полезное для «Штази». Руководствуясь советским принципом «не болтай» - Маттиас становился идеальным собеседником для людей, что привыкли лишь говорить и совсем забыли о том, как это приятно - когда тебя искренне, внимательно слушают.
Хотя баварский диалект - не только звучанием, но и наличием других слов - всё ещё сильно раздражал и резал слух. Но Маттиас справился и с этим, отлично копируя специфическую манеру разговора и произношения.
- Всё ещё не... Говорит? - полковник Фольксмеер понизил голос до вкрадчивого шепота и бросил быстрый взгляд на семилетнего Маттиаса, за плечами которого уже виднелся школьный рюкзак. Ожидая отца в коридоре, он что-то рисовал, сидя за столом одного из секретарей - Фрау Трэпт.
- Нет, - его отец попытался скрыть горечь, но та всё же просочилась в ответ.
Маттиас поднял глаза, прожигая мужчин недовольным взглядом, и даже угрожающе нахмурил темные брови. Он общался с миром только так - глазами, мимикой и жестами. Рожденный в семье, где общаются на двух языках, он был вынужден сразу учиться понимать и немецкий, и русский - с которым другие восточногерманские дети столкнутся лишь в школе. По этой причине первые серьезные слова и попытки собирать их в предложения появились у Маттиаса только в четыре, но в равных долях представляли собой как русский, так и немецкий.
Но трагедия с матерью серьезно ударила по неокрепшей детской психике. И уже в шесть - Маттиас вновь замолчал, каждый день вопрошая лишь: «а сегодня?».
- Идеальный... Разведчик! - засмеялся полковник, похлопав коллегу и друга - Вольфганга - по плечу. - Только слушает и ничего не разбалтывает!
Отец мрачно кивнул. Ему было не до смеха. И тогда он, конечно, едва ли мог представить, что пройдут годы и сын прекрасно овладеет русским, немецким, английским и французским.
И даже проклятым баварским диалектом...
- Я припас тебе бутерброды, - тепло улыбнулся Франц и, поправив волосы, собранные в пучок на затылке, вытащил из небольшого холодильника тарелку.
- Очень... Мило, - Бастиан заставил себя улыбнуться, в очередной раз поражаясь заботе бармена, несмотря на то, что за последние два года тот получил уже десяток однозначных ответов - «нет».
Несмотря на царившую в ФРГ свободу - как в плане любви, так и во всем остальном - Маттиас свободы ощущать не мог даже во время отпусков - отдыхал Бастиан Штайнманн, отправляясь в путешествия по всем землям Западной Германии от близкого к Баварии Баден-Вюртемберга до совсем далекого, находящегося на самом севере страны Шлезвиг-Гольштейна. А Маттиас Штофф вынужденно следовал за ним, изучая жизнь в стане принципиального противника, что когда-то давно - сорок пять лет назад - ещё таковым не являлся, сохраняя единство с нынешней территорией ГДР.
- Выглядишь... Дерьмово.
Бастиан понуро кивнул, размеренно поедая бутерброды с колбасой и сыром, запивая крепким кофе, который Франц готовил не хуже, чем самые изысканные алкогольные коктейли.
- Ты в зеркало сегодня вообще смотрелся? - продолжал негодовать Франц.
Бастиан поперхнулся. Бросив взгляд в сторону пустого зала, затем вопросительно посмотрел на бармена.
- Глаза красные.
- Плохо спал, - пожал плечами он, едва сдерживая желание почесать глаза - сказывалось длительное использование цветных линз, изменявших карий оттенок на синий. Относительно новое изобретение - выпущенное в массы всего три года назад - было безопасным при правильном и, самое главное, кратковременном использовании с условием «отдыха», так как было ещё далеко от совершенства. Но вряд ли кто-либо кроме Маттиаса мог похвастаться опытом использования цветных линз беспрерывно на протяжении двух лет. Первые полгода всё было хорошо и ночных перерывов хватало глазам для восстановления. Затем на помощь стали приходить капли. Ещё позднее - Маттиас начал уходить в номер днём, когда не было посетителей, чтобы дать глазам отдохнуть. Ещё позднее - в солнечные дни старался уезжать в город, используя солнцезащитные очки.
Сейчас - перестало помогать всё. И каждая новая пара линз вызывала всё большее раздражение, покраснение и зуд.
- Хватит, Бастиан... - Франц внезапно перешел на напряженный шепот, предельно близко к нему наклонившись. - Я беспокоюсь. Тебе нужно бросать это. Я не знаю, кто тебе эту дурь поставляет, но...
Бастиан издал тихий, нервный смешок. Но улыбка с его губ исчезла сразу же, как только поверх его запястья легла ладонь Франца.
- Я могу посоветовать один реабилитационный центр... В Бонне...
Бастиан кивнул и чуть пошевелил рукой, призывая Франца отдалиться. Разведчик понимал, что если мужская ладонь пролежит на его руке ещё хоть пару секунд - вернувшись в ГДР ему точно потребуется реабилитация.
Повторять ещё и устно не пришлось - бармен отошел на шаг, принимаясь нервно натирать бокалы тканевой салфеткой.
- Я справлюсь, Франц. Сам.
- Вы все так говорите... - обиженно закивал он, не поднимая глаз. - Не ожидал, что ты до такого скатишься...
Бастиан приоткрыл губы, чтобы вновь попытаться убедить его, что всё в порядке и попросить не выдавать начальству, но резко был сбит с мысли выпуском новостей, что шел по большому телевизору в углу бара.
- Федеральное ведомство криминальной полиции ФРГ закрыло дело о покушении на министра образования Баварии - Гюнтера Шефера, произошедшего полгода назад, - сообщила привлекательная телеведущая. - По результатам следственных мероприятий установлено, что отравляющее вещество было подмешано в еду министра, его секретаря и водителя в мюнхенском ресторане «Oranienbaum». Далее Гюнтер Шефер отправился в альпийский комплекс «Zeitgeist», где ощутил недомогание. Сам министр и его секретарь в результате отравления мышьяком не пострадали и отделались плохим самочувствием на протяжении следующих дней. Согласно результатам медицинской комиссии - они получили гораздо меньшую дозу мышьяка, чем водитель - Хельмут Винклер - скончавшийся вечером того же дня уже в «Zeitgeist». Криминальная полиция считает, что покушение на министра было организовано из-за его нового вектора в образовательной политике, включающего в себя увеличение часов работы учителей, дополнительные изменения в экзаменах, многоступенчатую систему получения допуска к педагогической деятельности и...
- Отвратительно! - прыснул себе под нос Франц.
- Смерть невинного человека? - приподнял брови Бастиан, доедая бутерброды с мыслью о том, что на обед стоит перехватить что-нибудь овощное, иначе к проблемам с глазами добавятся ещё и проблемы с желудком.
- Эта реформа! Этот министр! - всплеснул руками бармен. - Моя мама - учительница в единственной школе в крохотном Миттенвальде! Там не хватает учителей, маленькая зарплата и все уезжают в Мюнхен или И́нгольштадт... Или... - руки Франца непривычно задрожали. Он вынужденно опустил бокал на стол и закрыл глаза, пытаясь успокоиться.
- Всё хорошо, - сдержанно попытался успокоить Бастиан. Однако прикасаться к его рукам так, как делал это сам Франц по отношению к нему минутами ранее, всё же не стал. - Министр, может, и виноват, но умер водитель...
- Значит, эта смерть будет на его совести, - Франц открыл глаза, ошпарив собеседника неприятно озлобленным, не виданным ранее взглядом. - Удивлен, что ты все ещё размышляешь об этом...
- Не каждый день у нас ночью умирает человек... - пожал плечами Бастиан, возвращая в бар опустевшую тарелку. - Я сильно... Переживал.
Франц встретился с ним взглядом и саркастично ухмыльнулся.
- Ты сильно блевал.
Бастиан рассмеялся и, не удержавшись, всё же едва почесал правый глаз костяшкой указательного пальца.
- Роль понятого оказалась слишком тяжелой!.. - попытался оправдаться он, вспоминая, как после допроса всех сотрудников, отправился в номер умершего в компании полицейских. С тех пор прошло несколько месяцев, но Маттиас всё ещё помнил каждую деталь - вплоть до расположения рук и ног Хельмута Винклера. Помнил, как от неприятного запаха, скопившегося за ночные часы, щипало в носу. Не настолько, чтобы вызвать у Маттиаса настоящий рвотный позыв, но всё же слишком ощутимого. Помнил свои растерянные чувства - торжество и радость отмщения с одной стороны и горечь от осознания того, что всё случилось не так, как хотелось.
Хотелось всё-таки пулей.
Маттиас несколько секунд наблюдал за тем, как на небольшой веранде, что выходила в сторону уличного тира с оборудованными мишенями, в том числе в виде чучел животных, грузный мужчина о чем-то шумно спорил со своей молодой спутницей. Не желая рассматривать человека, которого больше всего ненавидел, Маттиас перевел взгляд на стойку с оружием и понял, что из-за проблем со зрением американский «Кольт» начинал выглядеть почти как родной пистолет Макарова. Неприятная, извращенная мысль выжигала всё изнутри, потому что Маттиас прекрасно знал, как сильно они отличаются: как тяжелее ощущается в руке вес «Кольта» с его непривычно узкой рукоятью и иной балансировкой, как ярче ощущается отдача из-за более высокой убойной силы...
И как сильно не хватало в ладони восточногерманского друга, не раз помогавшего на пограничном пункте в Мариенборне.
Маттиас поправил солнцезащитные очки - на глазах всё ещё были линзы и от солнечных лучей, что пробивались сквозь листву деревьев - сетчатку болезненно жгло. Ещё неприятней была необходимость снимать очки при контакте с посетителями. Но самым болезненным было осознание портящегося зрения, что вынуждало, при обучении гостей основам обращения с оружием, целиться в крупные мишени, чтобы не порушить собственный имидж инструктора.
И бесценное звание отличника стрелковых упражнений Национальной народной армии ГДР...
- Герр Винклер, - Бастиан не выдержал и подошел к постояльцу, стараясь держаться учтиво, но сам гость вел себя по отношению к другим отвратительно ещё до злоупотребления шнапсом, а теперь - осушив несколько рюмок алкогольного напитка, сопоставимого по уровню крепости с русской водкой, стремительно терял человеческое лицо. - Думаю, вам стоит отправиться в номер... Вас проводить?
Его спутница, неловко прикрыв избыточное декольте платья тонким платком, бросила на инструктора умоляющий взгляд.
- Герр... - растерянно протянула она, хлопая ресницами и намекая, что одна не справится.
- Штайнманн, - кивнул он, позволив себе едва заметную, успокаивающую улыбку.
- А, герр инструктор! Я твоё лицо помню! Хороший мальчишка! - воскликнул герр Винклер, слишком активно поднимаясь из-за стола, а затем, ведомый ударившим в голову алкоголем, торопливо, едва не запнувшись, слетел со ступенек на территорию леса. - Я покажу тебе мастер-класс! Где мой «Кольт»?..
- Вы пьяны, - спокойно отвечал Бастиан, следуя за посетителем нарочито медленно - оружие было незаряженным, опасаться нечего. - С удовольствием постреляю с вами завтра, как только вы... - он на мгновение прервался, услышав вороний грай где-то наверху - в густой кроне деревьев, а затем неожиданно тепло улыбнулся. - Как только вы отдохнете.
- Он - один из самых неприятных гостей за всё моё время работы здесь, - покачал головой Франц, аккуратно поставив чашку с капучино на блюдце. - Тебе не стоит так о нём беспокоиться...
Бастиан вёл Хельмута Винклера в его номер по длинному коридору, помогая тому не запутаться в собственных ногах, когда за одной из дверей послышался детский плач.
- Вот-вот! - расхохотался Хельмут, едва собирая слова в предложения, и важно приподнял палец. - Эти восточные свиньи визжали на границе точно так же, когда я замочил одного из них!
- Хельмут... - покачала головой его спутница, в тот момент явно утопая в собственных огорчениях от выбора неправильного мужчины.
И не заметила, как помутнели глаза Бастиана.
В висках застучало. По спине пробежал мороз, а затем - тут же - горячие искры.
Несколько секунд он смотрел в покрасневшее одутловатое лицо убийцы своего отца. И понимал - он мог бы убить его здесь и сейчас. Без оружия. Голыми руками.
Но вместо этого, собрав все силы, искренне улыбнулся ему и заботливо произнес:
- Заходите в номер, герр Винклер.
Пока Франц отвлекся на вошедшую в бар начальницу службы заселения, что, как и всегда, зашла за утренним капучино, внимание Бастиана вновь привлек выпуск новостей:
- Лидеры СССР и США анонсировали вторую личную встречу, которая состоится в октябре в Рейкьявике и, возможно, обозначит новую веху в советско-американских отношениях... Напомним, первая встреча руководителей двух держав в Женеве осенью прошлого года завершилась Декларацией о недопустимости ядерной войны...
- Сначала американский актер называет СССР - «Империей зла», а затем снова соглашается на встречу с его лидером? - уточнил Франц, вновь вернувшись к Бастиану.
- Лучше и не скажешь.
- Разговоры ради разговоров. Создание ракет - чтобы сначала пугать ими друг друга, а затем утилизировать?.. В этом нет логики. Прямо как в этой чертовой стене. Неужели её так сложно снести?.. Двадцать пять лет позора!..
Бастиан криво ухмыльнулся, наблюдая за эмоциональным коллегой, что ворчал себе под нос. Размышления Франца редко следовали четкой линии - чаще всего они были полны сиюминутных ощущений и лишены объективных оценок.
- Мир - хрупкая, недостижимая материя, друг мой, - шире улыбнулся Бастиан, замечая, как Франц выпрямился и явно смутился от такого обращения. Для него оно, очевидно, было искренним и многозначительным.
Но для Бастиана означало ровным счетом ничего.
- Угроза войны - полноценная отрасль, которая обеспечивает кучу людей рабочими местами... В условиях капитализма - это важно, ведь всем нам приходится выгрызать своё «место под солнцем», - Бастиан утомленно вздохнул и запрокинул голову к потолку, где медленно крутился массивный вентилятор, не давая никакого облегчения и ветерка, но добавляя к жаре неприятного шума.
- Ну и почему ты с такими размышлениями сидишь здесь, а не в Бундесвере? - очевидно обижался Франц, надувая губы, будто был юной девушкой. - Ты отлично стреляешь, да и... фамилия такая говорящая... Штайнманн!
Бастиан едва сдержал смех и, запустив пальцы за ворот синей футболки, чуть пошевелил ткань, желая хоть как-то облегчить воздействие полуденного зноя.
- Нет. Вся эта «милитаристика», эти приказы и отсутствие свободы меня раздражают. Не хотел бы всю жизнь провести в подчинении у старого маразматика и потеть в фуражке...
С губ Бастиана не сходила ухмылка. Он знал - потеть в фуражке не так уж и тяжело. Куда неприятнее - потеть в кепке с эмблемой западногерманского БМВ поверх парика...
Франц покачал головой и направился к телевизору, чтобы переключить канал: слушать политические новости больше не было сил. Так же, как не было сил смотреть на Бастиана. Раньше он всегда пытался разговорить его и выудить информацию о личной жизни, предпочтениях и интересах, но Штайнманн всегда держался отлично - на вопросы отвечал, но пространно - обо всём и ни о чем. И спустя два года Франц уже перестал пытаться, довольствуясь куда более содержательным общением на отстраненные темы.
- Mia san mia! - воскликнул Бастиан, озвучив девиз одного из лучших футбольных клубов Европы - Мюнхенской «Баварии», когда Франц остановился на спортивном канале.
- Mia san mia! - пропел он, возвращаясь за барную стойку. - Смотрел вчерашний матч?
- Конечно! - убедительно врал Бастиан, что провел вечер за просмотром соревнований по плаванию. Терпения на просмотры долгих футбольных матчей у него никогда не хватало, а динамичное плавание - за исключением заплывов на длинные дистанции - легко удерживало внимание, заставляя хоть на немного отвлечься от постоянной концентрации на том, что происходит вокруг. Своеобразная «жвачка для мозга», напоминавшая при этом о родине, где плавание - совершенно особый, главный вид спорта.
- Маркус Кальтенубер... - мрачно пробубнил Франц, повторяя за ведущим новостей, и кивнул на телевизор, вынуждая Бастиана вновь обернуться и увидеть кадры с церемонии награждения чемпионата мира по водным видам спорта. На подиуме чествовали молодого пловца из ГДР, за победу которого Бастиан ещё ночью выпил безалкогольного пива. - Поговаривают, что его мать - член правящей партии в Лейпциге...
- Наверняка добился всего с её помощью, - закивал Бастиан, подстраиваясь под нужную волную осуждения.
- Да! - эмоционально закивал Франц. - И наверняка не без допинга... «Осси»От нем. Ost - восток - термин в ФРГ, использовавшийся для обозначения жителей ГДР и носивший негативный либо юмористический оттенок не могут без допинга.
- Ну, - приподнял брови Бастиан, - стоит признать, что плавание в ГДР традиционно сильное... Может этот и без допинга может... - Штайнманн неопределенно пожал плечами. - Выглядит весьма... - он снова обернулся к телевизору, вглядываясь в фигуру пловца. - Сильным.
Франц закатил глаза и возмущенно цокнул языком.
- Ещё скажи, что он в твоём вкусе.
Бастиан едва сдержал смешок, и тот застрял в горле сдавленным кашлем.
- Ревнуешь?.. - провокационно поинтересовался он, наблюдая за секундным замешательством Франца.
Но неловкое положение спасла молодая женщина, вошедшая в пустовавший бар. Тихий стук каблуков по паркетному полу продолжался недолго - сделав пару шагов, незнакомка, ощущая на себе взгляды мужчин, но не произнося слов приветствий, прошла к барной стойке и села рядом с Бастианом. Сохраняя безмолвие, она стянула с темных волос, собранных в аккуратный пучок на затылке, платок, что соскользнул на плечи, до этого обнаженные легким фиолетовым платьем. Но снимать объемные, закрывавшие половину худого, вытянутого лица, солнцезащитные очки, не торопилась, несмотря на нахождение в помещении.
Бастиан на мгновение испытал зависть - он и сам с удовольствием сидел бы в баре в темных очках, использовав это как «передышку» для глаз. Но следующая мысль - о том, что гостья может быть такой же несчастной шпионкой, которой стоило бы потребовать с производителей линз компенсацию за проведенные на себе «клинические испытания», заставила его криво улыбнуться. Да и фигура незнакомки выдавала в ней женщину неслабую - высокий рост, тонкие, но при этом с заметной линией мышц руки, длинные ноги...
- Кофе? - несмело попытался предугадать Франц, по опыту зная, что подобные, утонченные молодые гостьи не пили ничего крепче эспрессо ни вечером, ни, тем более, в первой половине дня.
- Шнапс.
Бастиан и Франц переглянулись. Последний неопределенно пожал плечами и быстро нашел в баре нужную бутылку.
- Вы уверены?.. - тихо обратился к ней Бастиан.
- Да. Шнапс. Или киршвассер.
Понимая, что нарушает нормы приличия, гостья медленно, будто сопротивляясь собственным же действиям, стянула с лица очки. И если Бастиан тут же обратил внимание на её покрасневшие, заплаканные, но от того не менее привлекательные и выразительные глаза, то Франц не сдержался и издал восхищенный вздох.