Пряничный зонтик

— Амелия уже в предвкушении следующего года, все уши прожужжала про Хогвартс. Никак не свыкнется с мыслью, что ей нельзя отправиться вместе с братом, — отозвался Марк, кивнув Гермионе на выход.

Гермиона благодарно улыбнулась и вышла из лифта первой, поправив графитового цвета мантию, которая выглядела помятой после рабочего дня. Они оказались в Атриуме, планируя покинуть Министерство через камины.

— Поэтому на этих выходных... — продолжил Марк, сотрудник из Отдела Рун и Символов, в который Гермиона когда-то думала поступить, — мы всей семьёй идём в Косой Переулок, — с лёгким раздражением добавил он.

Они, как назло, катастрофически медленно шли по Атриуму, обходя скученные группки сотрудников. У многих возникало непреодолимое желание столпиться вокруг фонтана, чтобы обсудить штатное расписание или кадровые вопросы — сплетни, — которые успели возникнуть за время рабочего дня.

У Гермионы не было желания поддерживать разговор, но Марку отдача с её стороны была не слишком-то и нужна, поэтому большую часть их «диалога» она деликатно молчала, отсчитывая секунды до того момента, как окажется в камине.

— Я, ты знаешь, походы по магазинам на дух не переношу, вот они где у меня, — Марк показал на шею, показательно строя страдальческое выражение лица. — Не вижу в этом смысла. Я бы газетку почитал в субботу, а не стоял в очередях за мантией и прочей ерундой. А цены ты видела, а? Как выросли! И почему в Хогвартсе не выдают вещи бесплатно?

Гермиона бросила на Марка недоумённый взгляд, борясь с желанием заткнуть ему рот. Она зло поджала губы, вздёрнув голову, и ускорила шаг.

— Ой, прости... — виновато протянул он, подняв руки в извиняющемся жесте, и подстроился под её новый темп, — я как-то не подумал. Прости, ничего личного, Малфой.

Они остановились около двух каминов, к которым образовалась очередь из двадцати человек. Оставалось надеяться, что сотрудники не решат начать дискуссию, тем самым не позволяя другим поскорее убраться из Министерства.

— Всё в порядке, — отрезала Гермиона, искривив губы в подобии улыбки.

Если бы у неё под рукой оказался булыжник, она обязательно проехалась бы им по сморщенному лицу её «приятеля».

«Всё в порядке» было любимой фразой Гермионы, которой она раскидывалась направо и налево и которая значила, что ничего, на самом деле, в порядке не было. Ей изо дня в день приходилось слушать разговоры о том, как чьи-то дети «в этом году получили письмо из Хогвартса», «научились летать на метле», «взяли крысу, хотя я советовал сову», как чьи-то дети добивались успехов в учёбе, читали, рисовали, ходили друг к другу в гости, планировали занять должность Министра магии в будущем и мечтали стать старостами факультетов.

Как чьи-то дети и чьи-то семьи жили обычной, нормальной жизнью и как родители чьих-то детей вели с Гермионой разговоры о своих буднях, которые она никогда не проживёт со своим ребёнком.

— Чем планируешь заниматься на выходных? — попробовал перевести тему Марк, почувствовав себя неловко от рассуждений о Хогвартсе. — Куда пойдёте со Скорпиусом?

Гермиона улыбнулась так широко и наигранно, что уголки губ задрожали, а все её лицо заговорило о противоречивости испытываемых эмоций: при ослепительной улыбке глаза оставались мрачнее ночи. Если бы он хотя бы на секунду прочувствовал то, что творилось у неё внутри каждый раз, когда ей задавали вопросы подобного рода, он бы больше никогда не открывал рот в её присутствии.

Она терпеть не могла компанию Марка.

Она терпеть не могла слушать разговоры о планах других семей.

Она терпеть не могла казаться жалкой, поэтому казалась непринуждённой и весёлой, как сейчас, скалясь, словно злобный клоун в цирке.

— Ещё не придумали, — соврала Гермиона, зная расписание Скорпиуса наизусть, потому что оно не менялось вот уже три года.

У неё внутри закипала лавина ярости на абсолютную тупость Марка, на то, что ей приходилось поддерживать такие разговоры, что она была вынуждена постоянно лгать, что она опять, скрывшись в камине, будет сдерживать слёзы, которые комом застрянут в горле. Что этой ночью Гермиона снова и снова будет думать о том, как мог бы Скорпиус собираться в Косом Переулке, выбирать волшебную палочку, жаловаться на то, сколько книг придётся тащить с собой в школу и стоять на перроне перед началом новой жизни в Хогвартсе.

— Планируем во Францию полететь, быть может, получится на этих выходных, — не снимая улыбки с лица, добавила она, при этом опуская глаза вниз и суетливо крутя палочку в руках.

Марк хлопнул в ладоши, с искренним восторгом посмотрев на Гермиону.

— Франция? Невероятно! Помню, как мы в первый раз с Амелией туда попали, — эмоции непередаваемые! Для детей лучшего приключения и не придумаешь, — заверил Марк, напоминая торгаша с базара, пытающегося продать ей тухлые помидоры.

Как хорошо, что очередь подходила к концу. Иначе Гермиона разрыдалась бы прямо перед каминами.

Они никогда не попадут во Францию.

Точнее, Франция для Скорпиуса никогда не станет приключением. Максимум, куда они доберутся, — это в их летний безлюдный домик.

Гермиона сделала глубокий вдох, сжимая и разжимая кулаки, чтобы успокоить колотящееся в груди сердце. Ярость скапливалась на кончиках пальцев и пускала электрические разряды по телу: казалось, что у миссис Малфой скоро взорвётся голова от гнева.

— В какой город планируете путешествие?

Она не знала, что заводит её больше: что другие люди проживали совершенно другую жизнь или что Гермиона пыталась показать всем, что она живёт точно также, несмотря на «особенного ребёнка».

— В Париж. До скорых встреч, — сухо ответила Гермиона и шагнула в освободившийся камин.

— Отличного путешествия! — крикнул Марк в догонку.

Как только он пропал из поля зрения, улыбка моментально сошла с лица Гермионы, и она мысленно послала сотрудника куда подальше.

***

Гермиона ненавидела ветер.

Она шла вдоль аккуратно подстриженных, абсолютно одинаковых кустов, которые заполняли бесконечные гектары пустующей земли. От грозно раскинувшегося впереди здания веяло трескучим морозом и неприкрытой неприязнью, словно каждый человек — будь то гость или хозяин — мог нарушить умиротворение этого дома.

Умиротворение, однако, было устрашающим. Окутывающий поместье серебристый туман, ватная тишина внутри дома и высокая влажность, за мгновение пробирающая до костей, порождали желание отойти на безопасное от поместья расстояние.

Ложное затишье разрезал лишь раздражающий стук её каблуков.

Гермиона горько усмехнулась. Как любовь к маленьким уютным домикам, в которых всегда тепло и в которые хочется возвращаться, привела её в обитель мрака и собственных страхов? Жизнь — сплошная коллекция недоразумений.

Когда Гермиона подошла к парадному входу, такому же угрюмому, как и всё здание, двери самостоятельно открылись, без особого гостеприимства разрешая хозяйке поместья пройти внутрь. Помещение дышало старостью и прохладой, будто бы здание забросили и природа постепенно забирала его в свои лапы, и силой втягивало Гермиону внутрь.

Она невольно вспомнила, как впервые оказалась здесь на правах беженки и первой грязнокровки магической Британии. Интересно, какой бы была её реакция, узнай тогда Гермиона, что через десяток лет каждодневно будет переступать порог этого дома, а некоторыми воскресными вечерами пить чай с Нарциссой?

Она поёжилась и обняла себя руками, пытаясь разогнать кровь и согреться. Сырой и хлёсткий ветер, с силой толкающий Гермиону в спину, кажется, играл по правилам поместья и пытался поскорее завести её вглубь помещения.

Ей всегда с трудом удавалось побороть силу этого дома, а последние пару месяцев она и вовсе не могла противиться стойкому желанию замереть на пороге и никогда его не переступать.

Это уже вошло в своего рода привычку — аппарировать вначале к воротам, чтобы не напугать Скорпиуса хлопком, затем совершить медленную, но очень короткую прогулку до входа в мэнор. Пару минут постоять около раскрытых дверей, переминаясь с ноги на ногу и восстанавливая дыхание.

Смысл этих действий объяснить невозможно — ей просто было необходимо время, чтобы подготовиться к тому, что её ждало.

Гермиона никогда не считала себя лицемеркой и таких людей не уважала, но за последние годы она освоила и отточила искусство притворства в полной мере. Мерлин, да она смогла бы сдать по нему экзамен с завязанными глазами — настолько Гермиона была хороша.

В Министерстве все знали о том, какая непосильная ноша выпала Гермионе, и она не раз слышала, как сотрудники тихо переговаривались по этому поводу, используя фразы «не понимаю, как она справляется», «это ужасная трагедия... но она стойко держится», «в ней столько жизнерадостности, что нам всем не мешало бы этому поучиться», «какая она сильная, посмотрите, как она держится».

Но она не справлялась. «Стойко держится» — последнее определение, которое Гермиона могла себе дать. Скорее, «сдавшаяся обманщица» — это выражение подошло бы ей куда лучше.

Приходя домой, Гермиона запиралась в ванной и рыдала там до хрипоты в голосе, заглушая собственный жалобный вой в сжатом кулаке. Или сидела на полу, тупо смотря в одну точку, обхватывая себя руками и не имея ни малейшего понятия, как и чем заполнить зияющую внутри дыру. Прямо как сейчас, у дверей собственного дома, который никогда не принадлежал ей по-настоящему.

Она никогда не была и никогда не станет частью этого поместья. Сколько бы ей ни пришлось приложить для этого усилий.

Иногда, идя по мэнору, Гермиона замирала посреди гостиной, будто её окатывали ледяной водой воспоминаний. Она всегда задавалась вопросом: что было бы, отдери она к чертям собачьим всю плитку? Увидела бы там тёмно-алые пятна собственной крови, напоминающие о прошлой жизни?

Ответ и так был известен. Малфой давно вычистил любой след того дня и изменил абсолютно каждую деталь этого зала, чтобы ничего не напоминало Гермионе о былых событиях.

Но это не помогало. Порой она, пробуждаясь в поту и вся заплаканная, шептала имена Гарри и Рона, боясь, что они погибли в настоящей жизни.

Хорошо, что по ночам Гермиона не кричала. Иначе будила бы Драко с регулярной частотой.

Несмотря на то, что ей смертельно хотелось разделить с кем-то свою боль, она не могла рассказать Драко о своих кошмарах. Комфорт, который Гермиона когда-то испытывала, делясь с ним секретами или переживаниями, давно пропал.

Она дёрнулась, услышав громкий бархатистый смех со второго этажа. Затем раздалось неразборчивое бормотание, которое эхом оттолкнулось от стен и коснулось её ушей. Что-то во втором, более юном голосе всегда заставляло Гермиону внутренне сжаться. Осторожно, будто боясь оказаться пойманной с поличным, она постаралась прислушаться к разговору, инстинктивно приблизившись к дверям.

Когда раскатистый смех повторился, напоминая о том, что её роль в этом доме была важнее любой должности в Министерстве, Гермиона затянула пояс летнего плаща потуже, завязав на талии узел, и переступила порог. Она закрылась от пронизывающего поместье холода, не имевшего ничего общего с погодой на улице.

Едва слышно, касаясь пола одними носочками, Гермиона, как мышка, стала направляться в душевую комнату. Навык актерского мастерства у неё за несколько лет значительно улучшился, тем не менее, когда она оказывалась дома, ей требовалось снять напряжение от постоянного притворства уединением.

— Миссис Малфой чего-нибудь желает?

Гермиона ругнулась, подскочив на месте. Рядом с ней, возникнув из ниоткуда, стоял домой эльф Линки, покачиваясь в лёгкой тёмно-синей накидке и услужливо улыбаясь хозяйке.

Эта одежда, как и многие другие изменения в Малфой-мэноре, появились благодаря одной скромной личности, а если точнее — смертельному урагану под кодовым названием «Гермиона Грейнджер». Избавить мир от устоявшихся стереотипов и предрассудков раз и навсегда ей не удалось, но изменить условия, при которых магические существа могли выполнять свои обязанности по крайней мере в этом поместье, Гермиона всё же смогла. В этом доме эльфы были свободными.

«Вернее, не все изъявили желание быть свободными», — мысленно поправила она себя, закатив глаза. Гермиона слишком хорошо помнила истошные крики Лоли, который бил себя в грудь старинной книгой, вопя о том, что он больше не в состоянии угодить молодому хозяину и его жене.

Спустя несколько недель ссор и аргументов в пользу того, что эльфы — такие же живые существа, как и обычные люди, Малфой, скрипя зубами и демонстративно фыркая, согласился с убеждениями Гермионы. Кое-как они сошлись на зарплате в пять галлеонов, двух обязательных выходных неделях, которые эльфы упорно проводили в мэноре, а также рабочем графике. Помимо этого, Гермиона написала «Кодекс эльфов», где детально прописала их обязанности и права, но на фразе о правах эльфов Малфой покраснел и сжёг «Кодекс», сказав, что даже для неё это было перебором.

— Нет, Линки, всё хорошо, — спокойно проговорила она, дёргая пояс своего плаща, сдерживая волнение в непослушных руках.

— Мне доложить хозяину о том, что миссис вернулась в поместье?

— Нет! — воскликнула Гермиона громче, чем ей бы этого хотелось, и тише добавила: — То есть... я... я хотела сказать, что незачем тревожить его зря, — она подняла глаза наверх, ощущая присутствие Драко даже сквозь стены, — он занят. А сейчас я бы хотела заняться своими делами, — вздёрнув подбородок, добавила Гермиона, оставив несчастный пояс в покое.

Линки кивнула и со щелчком пальцев исчезла из зала.

Гермиона облегчённо выдохнула, надеясь, что эльф исполнит её просьбу, и ещё раз быстрым взглядом коснулась потолка. Разговор больше не был слышен, и миссис Малфой, словно за ней началась погоня, ускорила шаг и уже через несколько секунд оказалась в ванной комнате.

С облегчением закрыв за собой дверь на замок, она прислонилась спиной к ледяной стене и принялась изучать предметы в дамской комнате. Единственном уголке во всём мэноре, где она чувствовала себя менее тревожно наедине со своими мыслями.

Ванная комната, которую она переделала под свои предпочтения, была выполнена в приятных светлых тонах в минималистичном стиле — ни одной лишней детали. Отделка плитки в нежно-персиковых оттенках, мозаика на полу цвета зелени, декоративный прозрачный столик на тонких ножках, овальная молочная ванна, свечи с запахом мяты, зеркало, создающее впечатление просторности и изыска, пушистый коврик, расстеленный возле ванны, и окно, выходящее на внутренний двор. Уборная была стильной и без лишней помпезности, разительно отличавшейся от интерьера и атмосферы в поместье.

Гермиона сняла плащ и отложила его в сторону. Где-то за окном громко вскрикнула птица, пустив табун мурашек по коже Гермионы. Звук напомнил карканье ворона.

Гермиона встретилась взглядом со своим отражением, плавно рассматривая черты лица, и не сдержала печальной усмешки. Когда-то всё это нравилось Драко. Комплименты не были его сильной стороной, но мерцающий взгляд говорил о многом и мог заставить Гермиону чувствовать себя желанной.

Когда-то, но не сейчас.

Теперь на неё смотрела уставшая девушка, облачённая в тёмную мантию с золотым лебедем на груди. Лицо этой девушки потеряло былые краски, глаза утратили игривый огонёк, румянец больше не окрашивал щеки, а в волосах не осталось блеска и силы.

Она быстро помыла руки, ополоснула лицо прохладной водой и присела на крышку унитаза. Запах мяты всегда успокаивал и расслаблял.

Посидев так около десяти минут, рассматривая мозаику, она наконец поднялась на ноги, привела в порядок волосы и поправила мантию. Вышла из укромного места, возвращаясь в пространство осязаемого мрака и непомерного богатства. Короткой перебежкой она поднялась по ступеням на второй этаж и прикрыла на мгновение глаза; волнение скручивало рёбра. Она сжала кулаки, внутренне призывая себя к терпению и самоконтролю.

Гермиона отворила дверь детской комнаты.

Лицо Малфой разрезала белоснежная улыбка, когда глаза коснулись светлой макушки. В ту же секунду она поняла, что что-то произошло, и тяжело вздохнула.

Сенсорная перегрузка с вероятностью в девяносто девять процентов.

— Сыночек, — нежно протянула Гермиона тихим голосом, подходя к Скорпиусу.

Он лежал на полу, окружённый кучками палочек разной длины и ширины, и беспокойно покачивался из стороны в сторону. Скорпиус покусывал побелевшие костяшки ручек, невидящим взглядом уставившись в потолок, и не проявлял никакой реакции на появление раздражителя в виде мамы. Гермиона склонилась к нему, не решаясь дотронуться, чтобы не вызвать агрессию или не сбить его с попытки самостоятельно успокоиться благодаря аутостимуляции*, и заглянула в широко распахнутые остекленевшие глаза.

— Сыночек, — повторила она, пытаясь привлечь внимание Скорпиуса к своему приходу.

Скорпиус даже не моргнул на её обращение. Гермиона опустила взгляд на его покусанные пальцы, которые он продолжал усердно тянуть в рот; кожа была влажной, по ней стекала слюна.

— У него шатдаун**.

Гермиона ещё мгновение рассматривала тусклые глаза сына, а затем выпрямилась и прочистила горло. Игнорировать внешние раздражители она, к сожалению, не могла.

— Я уже заметила.

Она покосилась на человека, который по-хозяйски занимал кровать Скорпиуса; на просторном спальном месте сидел Драко, как хищник, внимательно следивший за каждым её движением, будто она могла навредить собственному ребёнку. Лицо Малфоя, бескровное и отстраненное в приглушённом свете комнаты, казалось задумчивым.

Его губы дрогнули, будто он хотел что-то сказать, но потом передумал.

Драко лишь коротко кивнул.

— Давно? — спросила Гермиона, вернув своё внимание на Скорпиуса. Она присела около сына.

Мальчик тревожно раскачивался на кафеле, неконтролируемо двигаясь из стороны в сторону, пытаясь совладать с эмоциональным напряжением и перегрузкой. Палочки около его ног начали разъезжаться в стороны от хаотичных взмахов руками.

— Пару минут, — бесцветно бросил Драко, всё также наблюдавший за Гермионой.

Теперь настал её черед молчаливо кивнуть.

Гермиона разгладила несуществующие складки на своей мантии и устало стянула туфли, поудобнее располагаясь около Скорпиуса и доставая волшебную палочку из кармана. С помощью магии она отодвинула каждую кучку палочек в сторону и распределила их по нужным группам — она прекрасно помнила, что случилось со Скорпиусом в прошлый раз, когда Нарцисса нарушила порядок.

— Что на этот раз? — утомлённо спросила Гермиона, глядя на обрубленные деревянные палочки.

Она чувствовала себя неловко под испытывающим взглядом Драко — даже в расслабленном состоянии он смотрел так, будто в чем-то её подозревал. Пронзительные глаза изумительного серого цвета не выдавали ни единой эмоции. Драко владел прекрасной способностью скрывать свои чувства за пронизывающим холодом.

— С матерью играл, — коротко пояснил он, не прекращая буравить её взглядом, — а потом случилась неожиданная аппарация.

— Ясно, — ответила Гермиона, поджав губы.

Они уже давно поняли, что Скорпиус сильно пугается громких внезапных звуков, поэтому аппарация в его комнату была запрещена, и эльфам это правило было хорошо известно. Видимо, именно сегодня что-то пошло не так.

Повисло молчание. На небе собирались грозовые тучи, предвещающие неминуемый дождь — такой же серый, как и глаза Драко. Из приоткрытого окна задувал прохладный ветер, сквозняком пробегая по полу и раскачивая белые шторы — другие цвета в комнате Скорпиуса раздражали его и вызывали приступы.

Гермиона понуро рассматривала собранные палочки, пытаясь игнорировать пристальный взгляд Драко. Он больше ничего не говорил и не задавал ни одного вопроса, не проявляя заинтересованности в том, чтобы продолжить беседу. Куда себя деть и чем ещё занять руки, она не знала.

Гермиона совсем недавно поняла, что их разговоры почти на сто процентов состоят из обсуждений жизни ребенка. Других тем как будто бы не существовало, и Драко мог разве что совершенно будничным тоном спрашивать: «Ну, как дела на работе?».

На этом всё и заканчивалось. Иногда ей казалось, что она совершенно перестала интересовать его как женщина. Гермиона не смогла бы припомнить, когда они в последний раз ложились в одну постель и занимались сексом — и это при том, что она намного чаще стала уделять внимание своему внешнему виду и интересовалась модными тенденциями.

Ей хотелось, чтобы Драко вновь посмотрел на неё не пронизывающим взглядом-рентгеном, а взглядом влюблённого мужчины, который видит перед собой любимую женщину. Чтобы он подошёл к ней, приобняв сзади, провёл рукой по кудрям и прошептал, как очаровательна и мила она в этом платье. Какие мягкие у неё локоны. Как от неё приятно пахнет свежестью и мятой.

Она стала заигрываться этими мечтами, всё чаще рисуя у себя в голове картинки нормальной семьи по вечерам. Всё чаще, погружаясь в беспокойные сны, Гермиона представляла, как Драко мягко толкает её на кровать, стягивает это самое очаровательное платье и покрывает её тело воздушными поцелуями.

Каждую ночь ей казалось, что на следующее утро она скажет, что больше так жить не может. Что терпению пришёл конец. Что она не выдерживает.

Но наступало утро, Гермиона собиралась на работу, пряча свои желания глубоко внутри, и направлялась в Министерство, боясь признаться себе в том, что ждёт наступления конца дня для того, чтобы вновь погрузиться в свои несбыточные фантазии.

Она подняла взгляд с палочек Скорпиуса и осторожно посмотрела на лицо Драко, не желая пересекаться с ним взглядом. Он всё также оставался безэмоциональным, а глубокие глаза изучали волосы Гермионы, спускающиеся по груди, — его любимую часть её тела.

Он был красивым мужчиной. Всё в нём выдавало принадлежность к высшему классу людей. Платиновые волосы, здоровые и сильные, были идеально зачёсаны назад: ни одна прядь не спадала на лицо. Полупрозрачная бархатная кожа, на фоне которой выделялся дымный цвет глаз, аккуратный ровный нос, осанка, плавность и размеренность движений. Казалось, что каждый его шаг выверен, каждое слово продумано наперёд, а личное пространство тщательно оберегается.

Гермиона рассматривала его волосы, вспоминая, что его прическа нарушалась только в те моменты, когда он находился над ней в запредельной близости, целуя шею, проводя кончиком пальца по её губам, игриво улыбаясь и опускаясь ниже. В эти мгновения Драко умел раскрепощаться и хотя бы на короткий промежуток времени открывал перед ней душу.

Гермиона всегда любила проводить с ним время в спальной комнате. Раньше они могли подолгу валяться на мягких подушках, читая книги, шуточно дерясь, споря обо всём на свете и не желая спускаться к завтраку. Она игралась с его выбившимися прядями, прочерчивая пальцем линию по острой скуле, и заглядывала в его выразительные глаза, которые только в присутствии Гермионы приобретали оттенок безмятежности.

После недавного разговора с Джинни Гермиона стала строить планы по оживлению собственного брака. Её бросало в пот от одной только мысли, что ей придётся самой пригласить Драко на свидание, но другого выхода она не видела: им нужно было снова ощутить чувство влюблённости и страсти друг к другу.

Гермиона, не моргая, смотрела на Драко. Лучшего момента для того, чтобы поговорить об этом, могло и не быть, но она всё не решалась сделать этот шаг.

«Соберись», — шикнула она сама на себя и уже хотела начать разговор, как Скорпиус громко топнул ногами, и Драко, оторвав взгляд от волос Гермионы, заметил её внимание на себе. Он нахмурился и посмотрел на ребёнка.

— Скоро ужин, — глухо прокомментировал Малфой, грубо вырывая Гермиону из воспоминаний и планов. Она передёрнула плечами, вновь ощутив одолевшую её прохладу мэнора. — Пора привести его в порядок.

Момент был утерян.

Драко в два шага преодолел расстояние между ними и присел на колени перед Скорпиусом. Ноги мальчика дёргались на полу, и Драко пришлось накрыть их рукой, чтобы немного унять тремор.

— Эй, — ровным голосом проговорил Малфой, насильно устанавливая зрительный контакт с ребёнком. — Сынок, всё в порядке. Ты собрал палочки, посмотри. Давай ты поднимешься и посмотришь, как хорошо ты собрал палочки.

Скорпиус продолжал кусать руку, издавая неразборчивые звуки.

— Сынок, молодец, ты молодец. Ты меня слышишь? Ты всё собрал, вставай.

Дрожь Скорпиуса стала уменьшаться по мере того, как Драко монотонно продолжал с ним односторонний разговор.

— Давай ты поднимешься и посмотришь на палочки. Хорошо? Ты послушаешь мою просьбу? Ты поднимешься? Скорпиус, ты сделаешь то, о чём тебя просит папа?

Скорпиус вытянул мокрую руку изо рта и дёрнул головой в сторону Драко. Его глаза бегали по комнате, но первая реакция на внешний мир была получена, и Малфой аккуратно поднял сына в положение сидя.

— Ты молодец, — повторил Драко свою мантру, когда мальчик начал рассматривать свои палочки. Спокойствие промелькнуло на его лице, когда Скорпиус увидел, что игрушки были в порядке. — Скоро ужин. Ты будешь кушать свою любимую картошку, да?

Скорпиус засмеялся, требовательно похлопав ладошкой по полу в ожидании еды.

— Любимую картошку в виде пальчиков? Кто будет кушать сегодня картошку? — подала голос Гермиона, позволив себе на секунду погладить сына по голове, пока тот радостно топал ногами. — Кого сегодня ждёт вкусная еда?

Скорпиус захихикал, и Гермиона, улыбнувшись, переглянулась с Драко. Он всегда знал, когда период аутостимуляции подходил к концу и сына можно было возвращать к реальности своими силами.

***

Стояла суббота — второй день в неделе, когда Гермиона могла хотя бы немного выспаться. Погода сегодня была превосходной, безветренной и солнечной.

— Куда розовый?

Ещё несколько лет назад, когда они с Драко заметили, что Скорпиусу очень нравится проводить время в воде, они приняли решение о создании искусственного пруда на территории мэнора, а также бассейна внутри самого поместья. Занятия по плаванию с тренером приводили ребенка в восторг, поэтому в субботу и воскресенье, когда Скорпиус не ходил на занятия, он сидел в пруду или бассейне в зависимости от погоды и чувствовал себя чуть более счастливо, чем обычно. Воды ему было по колено.

— Молодец. А голубой?

Драко расположился на траве около сына и водил пальцем по водной глади; температура пруда всегда составляла ровно двадцать семь градусов для того, чтобы малоподвижный Скорпиус не мог в нем замерзнуть.

— Куда ты положишь голубой?

Мальчик ковырял пальцем между камушками, которые были разбросаны на дне пруда. Они, точно так же, как и палочки в детской комнате, были разных размеров и цветов, чтобы создавать радужное настроение.

Сортировать предметы по кучкам очень занимало Скорпиуса, и он достиг профессионализма в этом деле. Он всегда успокаивался благодаря такой игре и не требовал дополнительного внимания.

Скорпиус по обычаю никак не отреагировал на вопрос отца, обхватив пальцами небольшой камень фиолетового цвета. Он некоторое время рассматривал уже имеющиеся кучки, а затем оставил выбранный им камень в нужном по его мнению месте.

— Неправильно. Здесь у нас фиолетовый цвет, — спокойно объяснил Драко, будто не ему приходилось повторять одно и тоже изо дня в день. — Смотри, вот это фиолетовый, — он указал пальцем на камень, который только что был в руках ребенка, — а вот это голубой. А теперь, — он махнул головой в сторону пруда, внутри которого лежали гладкие камни, — найди для меня зелёный, пожалуйста.

Гермиона стояла у дверей, которые выходили в сторону сада, скрытая одной из колонн. Она наблюдала за Драко и Скорпиусом со стороны, отчего-то не желая раскрыть своё присутствие.

Гермиона пила уже вторую чашку крепкого кофе — ей никак не удавалось пробудиться после длительного сна. Впервые за долгое время она проспала вплоть до девяти часов утра, когда наступила пора провести вместе с сыном утренние процедуры.

Гермиона тяжело вздохнула, отставив чашку на летний столик, и ещё несколько секунд скрывалась за колонной, уговаривая себя присоединиться к семье.

Когда она подойдёт к ним, появится нужда разговаривать с Драко. Она не знала, о чём они могли вести беседу продолжительное количество времени.

Каждый раз, когда Гермиона составляла им компанию у пруда или бассейна, они либо сидели в неловкой тишине, либо обменивались дежурными фразочками.

Она никак не могла к этому привыкнуть.

Гермиона сжала пальцы в кулаки и отошла от поместья, направляясь к семье. Тот десяток шагов, который отделял её от пруда, казался расстоянием в несколько миль, и, пока Гермиона нерешительно шла к Скорпиусу, она старательно избегала взгляда Драко.

— Привет, — сухо бросила она, присаживаясь по другую сторону пруда.

Драко хмыкнул.

— Здоровались уже.

Гермиона зло стрельнула в него глазами и едва коснулась рукой плеча Скорпиуса.

— Привет, сыночек. Играешь в камушки?

Ребёнок, не отвлекаясь на обращения родителей, продолжал действовать по старой схеме: взять камень, посмотреть на цвет и размер, оценить кучки и положить камень в правильное место. И так до тех пор, пока игрушки не закончатся.

— Молодец. У тебя отлично получается.

Повисла натянутая тишина.

Гермиона упорно смотрела на камни, не желая встречаться с Драко глазами. Она чувствовала, что он снова — как и в детской Скорпиуса — внимательно рассматривает её, не говоря ни слова.

Его взгляд только усугублял ситуацию. Гермиона всегда ощущала себя так, словно Драко пытается уличить её как минимум в убийстве, и ей было трудно противостоять столь холодному, насмешливому и задумчивому взору.

Она мечтала о том, чтобы понять, что кроется за этим взглядом, или о том, чтобы иметь возможность прямо спросить об этом Драко.

Гермиона была уверена, что Драко не станет врать, но не могла переступить через свою гордость и так честно поинтересоваться тем, что её волнует.

А ещё Малфой блистательно умел выдерживать паузу, совершенно не переживая по поводу неловкой тишины, когда Гермиона, напротив, ощущала повышенное напряжение от этого.

Она неизменно нервничала, краснела и пыталась завести хотя бы какой-то разговор, который мог разрядить напряжённую атмосферу.

— Голова просто раскалывается, — пожаловалась Гермиона, морщась от яркого солнечного света.

Последняя неделя в её отделе выдалась особенно тяжёлой: от них требовали бесконечное количество отчётов о финансовых расходах, проделанной работе и неудачах, потому что в конце месяца должна была пройти проверка и нужно было отбелить всё, что ещё не было отбелено. От задач, перенапряжения и скопившейся усталости Гермиона никак не могла расслабиться, и даже зелья не всегда помогали справиться с режущей болью внутри черепа.

Драко вытянул красный камень из пруда и недолго рассматривал его, водя пальцем по поверхности.

— Принести тебе зелье?

— Нет, я... само пройдёт, — понуро отозвалась Гермиона, уперевшись взглядом в свои колени. — Всего лишь трудности на работе.

Драко неопределённо хмыкнул и опустил камень обратно в воду. Тот, булькнув, пошёл ко дну.

— И что это значит? — слегка раздражённо спросила Гермиона, разворачиваясь к нему.

Драко продолжил буравить её взглядом.

— Что это было за «хм-м-м»?

Она действительно пыталась завязать с ним разговор, но это становилось невероятно трудно, потому что собеседник оказался не способен произнести больше четырёх слов подряд.

Гермиона терпеливо — совершенно нет — ждала ответа.

Наконец, прервав тишину, Драко спросил:

— Значит, трудности на работе?

Что-то было в его тоне. Драко старался выглядеть расслаблено, но после стольких лет Гермиона прекрасно могла услышать, когда что-то шло не по плану.

И сейчас что-то определённо было не так.

Вздохнув, она поддалась и решила сыграть в его игру, не зная, куда он клонит.

— Да, как я и говорила, сейчас закрываем квартальный отчёт, много бумажной работы. Но я не хочу, чтобы ты думал, будто я жалуюсь.

С каждым произнесённым словом она чувствовала, как атмосфера меняется. В воздухе повисало ощущение затишья перед бурей.

— Наверное, тебе приходится много работать в последнее время? — продолжал допытываться Драко.

Гермионе начало казаться, будто она находится в театре абсурда — что-то происходит, но она не понимает, что именно. Заинтересованность Драко была... фальшивой?

— Ну... да, бывает, — неуверенно произнесла она, теперь уже в открытую разглядывая Драко и недоумённо хмуря лоб.

Но часть её, та самая часть, спрятанная глубоко внутри — часть её наслаждалась этим бессмысленным и напряжённым разговором с Драко. Потому что это было лучше, чем молчание. Лучше, чем ничего.

— Интересно, они продлили рабочий день всему отделу или только тебе?

Она шумно выдохнула.

Пазл в её голове сложился.

Вот оно. Он знал, что она задерживается на пороге на полчаса позже, и теперь дал ей понять, что заметил.

И чего, интересно, Драко хотел этим добиться? Дождаться оправданий? Услышать ложь?

Гермиона устала от игр, поэтому вспомнив, что храбрость — отличительная черта её факультета, решила ответить честно:

— Нет. Никому из нас.

Драко выгнул бровь.

— Но я в этом нуждаюсь.

Её признание повисло в воздухе между ними. Она специально не смотрела на Драко, продолжая буравить взглядом водную гладь.

Она это произнесла. Давно пора было.

Какое-то время они сидели в тишине и смотрели на воду. Скорпиус спокойно игрался с камнями.

Гермиона буквально ждала, что Драко, как обычно, ничего не ответит и гордо удалится в дом, но этого не произошло. Он, глубоко вздохнув, произнёс:

— Я думаю, кое-кто тоже нуждается в тебе.

По его телу пронеслась нервная дрожь, когда он почувствовал на себе взгляд Гермионы.

Драко не умел начинать честный разговор, особенно теперь, когда они отдалились друг от друга так сильно. Каждое неверное слово-признание будто могло рассекретить его и сделать уязвимым.

Малфой упрямо разглядывал травинки, потому что его взгляд мог выдать настоящее желание, кроющееся за этой фразой. Он не имел в виду Скорпиуса. И он прекрасно видел, что Гермиона это тоже поняла.

Гермиона около минуты сохраняла молчание, а затем, набравшись смелости, негромко поинтересовалась:

— Только он?

Драко не выдержал и посмотрел на Гермиону. Впервые в его взгляде она уловила стойкую эмоцию недосказанности и глубины.

— Нет, — наконец ответил Драко, — не только он.

***

Операция по восстановлению семейного счастья была запланирована на вечер этой субботы.

Гермиона уже месяц вынашивала в себе, словно дитя под сердцем, идею о том, что их отношениям с Драко можно было дать второй шанс. На это её подтолкнул будничный разговор с Джинни, который после бутылки вина перерос в откровенную и порой чересчур интимную беседу с вытекающими подробностями.

— Мы четыре недели не занимались сексом с Гарри, — делилась Джинни, макая кусочек сыра в пиалу с медом, — и я решила: так больше не может продолжаться. Наши отношения требовали... дополнительного стимула.

Гермиона монотонно кивала головой, мрачнея с каждым последующим словом, и делала всё бо́льшие глотки алкогольного напитка. Оказалось, для некоторых семей месяц без интимной жизни являлся проблемой и поводом для размышлений о том, что случился разлад. Что в таком случае сказала бы Джинни о её браке? Что он со скоростью кометы летел к краху и разводу?

Она с трудом слушала причины, по которым отношения Джинни и Гарри можно было считать нарушенными, и, когда алкоголь запустил свою бомбу замедленного действия, Гермионе захотелось плакать от безысходности. Выпивая больше положенного, Малфой всегда чувствовала опустошение внутри. Мерзкое липкое ощущение того, что она где-то свернула в неправильном направлении и была глубоко несчастна, захватывало её полностью и растекалось по венам.

— Мы решили, что нужно садиться разговаривать друг с другом. Мы как-то отдалились, что ли, и надо было зажечь отношения вновь, — задорно рассказывала Джинни, сверкая здоровым румянцем и ослепительной улыбкой на фоне серой Гермионы. — Ты почему не кушаешь?

— Я кушаю, — вяло отозвалась Малфой, взяла в руки тонкую дольку яблока и положила в рот.

Та стала ей поперёк глотки. От хорошего настроения Джинни желание расплакаться возросло в два раза.

— И мы придумали план: каждую неделю, чтобы ни случилось, ходить друг с другом на свидания. Как школьники. Я наряжалась, красилась, он перед зеркалом маячил по полчаса. Как будто мы действительно первый раз выходим вместе в свет. И, ты знаешь, это было так волнительно, — щебетала Джинни, не обращая внимания на то, что лицо Гермионы бледнело с каждой секундой, — я впервые за долгое время почувствовала себя не матерью или женой, а девушкой.

Гермиона тихо всхлипнула в бокал с вином и опустошила его до дна. До трясущихся рук захотелось, чтобы её пожалели, но, видимо, друзья настолько привыкли к мрачному виду Гермионы, что уже не различали, когда она была на грани срыва и нуждалась в поддержке.

Невозможно было слушать о том, как бытовые трудности в семье Джинни привели к тому, что они не занимались сексом всего лишь один месяц.

Один грёбаный месяц.

Тогда как Гермиона год не ложилась в одну с Драко постель. Один чёртов год она не чувствовала его внутри себя, не ощущала его горячее тело над собой, не гладила его волосы, не обнимала его.

Год с того момента, как он в последний раз притягивал её к себе, укладывал в постель, целовал, успокаивал, шептал на ухо, как сильно её любит.

Год, как у них не только не было секса, но и вообще ничего общего, кроме Скорпиуса. Год, как их связь, которая раньше казалась нерушимой, с треском разрушилась, и вместо брака двух любящих людей они оказались у развалин «партнёрских отношений».

— На второй неделе мы пошли в магловский театр... Гермиона, как это было интересно! Ты знаешь, я не большая интеллектуалка, но даже мне было страшно интересно, — Джинни откупорила вторую бутылку и разлила тёмно-вишневое вино по двум бокалам. — Хотя трудно сказать, что мне понравилось больше: постановка или приставания Гарри в зале. Он так поглаживал мою ногу... — хихикнув, продолжала рассказ Поттер.

Гермиона провела рукой по распущенным волосам; они были волнистыми и мягкими, однако прежняя густота давно пропала из-за стресса и хронической усталости. Когда-то Драко обожал играться с её кудрями и каждый день отмечал, как вкусно они пахнут.

Когда-то она могла прийти к Драко, разочарованная, злая и уставшая после рабочего дня. Он, ни о чем не спрашивая, усаживал Гермиону к себе на руки, и как только она начинала длинный рассказ о том, что её так расстроило, то обязательно принималась плакать, освобождая себя от стресса.

Драко всегда спрашивал, как может помочь ей, и это каждый раз выводило Гермиону из себя, ведь она просто выговаривалась ему и не нуждалась в помощи.

Она плакала у Драко на груди, обвивая руками его спину, и чувствовала себя защищённой от всего мира. Это чувство — любви, теплоты и принятия — окутывало её всегда, когда Малфой обнимал её и целовал в макушку.

Сейчас же она отдала бы каждый пенс за то, чтобы снова оказаться у него на руках. Чтобы он снова предложил убить половину Министерства и разобраться со всеми, кто её обидел. Чтобы она снова закатывала из-за этого глаза и падала в его объятия, приникая щекой к груди.

— Конечно же, такого секса у нас давно не было. Мы как два изголодавшихся зверя накинулись друг на друга, — Джинни просияла, вспоминая те дни.

У Гермионы подступили слёзы. Она попыталась их сдержать, чувствуя разрастающуюся вокруг горла опухоль, и сделала несколько резких глотков воздуха.

Успокойся. Успокойся сейчас же.

— Надеюсь, когда дети уедут в Хогвартс, мы сможем поддерживать эту традицию...

Гермиона вскрикнула, зажала рот рукой и отставила бокал вина на стол.

— И... — Джинни испуганно замолкла. — Мерлин, что случилось? — изумлённо спросила она, удивлённо наблюдая за внезапными движениями подруги.

Гермиона громко расплакалась.

Слёзы солёным водопадом побежали по щекам, и Гермиона захлёбывалась, будто тонула посреди реки, содрогаясь всем телом от растущей внутри боли.

Она не могла от этой боли сбежать. Не могла укрыться от неё, поделиться ею, не могла защититься, прячась у Драко на руках.

С появлением Скорпиуса Гермиона осталась одна. Совсем одна.

— Почему ты плачешь? — пробормотала Джинни, оббегая стол и присаживаясь перед подругой на колени. — Я что-то не то сказала?

Гермиона хотела ответить, но не могла: глотку будто пережало железными цепями, вырывая наружу только неразборчивые обрывки слов и всхлипы. Она тряслась, всё также прижимая руку ко рту и заливалась горячими слезами.

Когда Джинни попыталась обнять её, насмерть напуганная внезапной переменой настроения у Гермионы, последняя её оттолкнула.

— Не... не надо, — задыхаясь, выдавила из себя Гермиона, желая остаться наедине.

Желая оказаться в других руках.

Понадобилось около тридцати минут на то, чтобы Гермиона пришла в себя. Всё это время она утопала в боли и ненависти к себе, к Драко, к Скорпиусу, даже не пытаясь противостоять мыслям о том, что мечтала о совершенно другой жизни.

Она ненавидела Джинни. Она ненавидела Гарри за их тупые, за их глупые проблемы, которые могли решиться обычным разговором и парочкой свиданий. За то, что они с Драко давно перестали разговаривать, за то, что никто из них больше не мог быть откровенным и что ни одно чёртово свидание не могло вытащить их из той дыры, в которую они угодили.

Когда Гермиона восстановила дыхание, вытерла с влажного лица слёзы и сделала несколько глотков вина, она смогла говорить.

— Прости, — Гермиона посмотрела на сидящую у её ног Джинни.

Лицо у той было серого цвета. Она до сих пор так и не поняла, что произошло и как можно было помочь.

— Я... мы в таком дерьме, Джинни, — впервые за долгое время Гермиона сказала что-то столь откровенное и личное. — Мы с Драко. Я даже не знаю, в какой момент всё стало так... плохо.

Гермиона больше ничего не чувствовала. Эта истерика забрала у неё все силы и эмоции.

Опустошила.

Выпотрошила.

— У нас нет ни секса, ни доверия, ни связи. Всё разрушилось не за один день, — продолжила Гермиона, закручивая волосы в пучок. — И я не имею ни малейшего понятия, как вернуть хотя бы пять процентов того, что было у нас раньше.

Именно тогда Джинни и предложила Гермионе попробовать сходить с Драко на свидание, как сделала она с Гарри. С её слов, это могло дать браку Малфоев второй шанс, глоток свежего воздуха и страсть.

Гермиона поначалу отрицала эту идею — их семья необычная, такие простые методы на них не подействовали бы. Со временем подобная мысль всё чаще стала возникать в воображении Гермионы, детали и даже чёткий план, который она собиралась привести в действие в эту субботу. Она решила, что если не установит себе крайний срок, то никогда не решится на эту авантюру.

Оставалось дело за малым: понять, каким образом позвать Драко на свидание. Подойти к нему и в лоб сказать, что она хочет провести с ним время вдвоём в ресторане, казалось слишком рискованным. Гермиона не готова была поседеть за те минуты напряженного разговора.

Время летело со скоростью последнего нимбуса, и в пятницу утром Гермиона кусала от нервов губы, так и не придумав, как же ей позвать собственного мужа в ресторан.

Абсурд. Их семья была полным абсурдом.

Гермиона уже находилась на той стадии, что с легкостью могла бы отказаться от собственной затеи. Приглашение могло быть расценено неправильно и с большой вероятностью могло спровоцировать у Малфоя лишь насмешку.

После его отказа ситуация в поместье накалилась бы ещё сильнее. Гермиона ясно ощущала, какой пристыженной она себя почувствует после его нежелания провести с ней время.

Затем Гермиона подумала, что терять ей, по большому счёту, было нечего.

«Если я не сделаю это сегодня, я не сделаю этого никогда», — прошипела себе под нос Малфой, ругаясь из-за нерешительности.

Какие всё это было мелочи. После того, что она пережила со Скорпиусом, ей уже нечего было бояться.

Гермиона, сидя за рабочим столом и подписывая бумаги, твёрдо решила: после ужина она напишет Драко записку и пригласит его в ресторан. Какой ответ последует от него, она узнает позже — нечего из-за этого попусту переживать.

Она стала раздумывать над содержанием письма. Ограничиться сухим «жду тебя по адресу в такое-то время» было как-то странно. Гермиона хотела расписать для него ряд причин, почему эта встреча для них необходима (на самом деле, она даже схематично представила в своей голове диаграмму, а потом отмела эту идею), но... на самом деле, она просто боялась, что он не оценит её открытости.

«Господи, Гермиона, ты такая трусиха», — подумала она про себя, занося руку над пустым пергаментом. Но озвучить эту просьбу было ещё страшнее.

Она покусала кончик пера, болтая ногой в воздухе, и исписала шесть страниц пергамента, прежде чем прийти к финальной версии приглашения. Звучала она так:

«Добрый вечер.

Я собираюсь поужинать в «Тихой гавани» в эту субботу, 20:00. Буду рада, если ты присоединишься.

Гермиона».

Она задумалась, не стоило ли ей подписаться «твоя Гермиона», но этот жест показался слишком интимным.

Интересно, есть ли в мире ещё хоть одна женщина, считающая слишком интимным жестом подписывание записок своему мужу?

Гермиона ещё несколько раз пробежалась глазами по тексту, думая, не стоило ли что-то изменить или переписать. Решив, что этот вариант приглашения оптимальный, Гермиона вернулась к рабочей рутине.

За семейным ужином она чувствовала себя так, словно под столом скрывала бомбу, которая должна взорваться уже через два часа.

Запланированное время для записки Драко было намечено на десять часов вечера, и Гермиона с ужасом наблюдала за тем, как стрелка часов приближалась к этому числу, несясь, как ошалевшая. Скорпиус бормотал себе под нос неразборчивые обрывки слов и выкидывал картошку за пределы тарелки, пока Драко не успокоил его.

В какой-то момент Гермионе захотелось замедлить часы или отказаться от своей задумки в который раз за день. Затем Гермиона подняла взгляд на бледное лицо Драко, который методично и без единой эмоции доедал картофельный пудинг, не проронив за целый ужин ни единого слова, кроме просьб к Скорпиусу перестать играть с едой, и понимала, что так больше продолжаться действительно не может.

Им нужно было что-то менять в своей жизни. Они не то что не жили, как семейная пара, а их уже даже соседями можно было назвать с большой натяжкой.

Она смотрела на Драко и чувствовала растекающееся в груди чувство любви к нему, которое было не приятным, а до жути болезненным и горьким, с противным привкусом металла во рту. Щемящая боль, зарытая глубоко внутри, сдавливала рёбра и напоминала о чём-то, что давным-давно было утеряно.

Они сидели друг напротив друга за длинным столом, разделённые этой пропастью, и Гермиона сегодня как никогда раньше ощутила себя слишком далеко.

Она прикрыла глаза, положив оставшийся кусок мяса себе в рот, и с большим усилием проглотила безвкусную еду. Она вдруг почувствовала весь груз ответственности на своих плечах за, казалось бы, такую незначительную вещь как предложение встретиться завтра за ужином и всё обсудить.

Гермиона настолько потеряла связь с Драко, что по-настоящему не знала, какой будет его реакция. Оставалось только ждать, и Гермиона, улыбнувшись Скорпиусу, ковырявшемуся в своей тарелке с картошкой, встала из-за стола и покинула зал.

Никто даже не спросил, куда она пошла.

Она задумалась, что было бы, если бы Гермиона вообще однажды не явилась на ужин. Заметил бы её пропажу Драко, или он давно перестал замечать её присутствие за столом?

К девяти часам вечера Гермиона уложила Скорпиуса в постель и принялась читать ему сказку.

«Пряничный домик».

Вот уже пять лет изо дня в день она читала ему «Пряничный домик» братьев Гримм: книгу, которую ненавидела всей душой и тайно хотела к чёртям сжечь.

Скорпиус на удивление быстро уснул. Гермиона несколько минут гладила его платиновые волосы, раскиданные по подушке, потом поставила книгу и поняла, что сможет успокоиться только тогда, когда дело будет сделано.

С вылетающим за пределы грудной клетки сердцем она прошла в спальню Драко, в которую не заходила уже более полугода.

Когда Скорпиус только родился, его постоянно мучили головные боли, и по ночам он плохо спал, хныкал, поэтому Гермиона оставалась в детской. Так длилось продолжительное время, пока она не переехала в соседнюю маленькую комнату, чтобы, в случае чего, всегда услышать жалобный плач сына и прийти к нему.

В год, когда Скорпиусу поставили диагноз, он уже был взрослее и меньше просыпался по ночам. Надобность Гермионы находиться около него пропала, но к тому моменту их отношения с Драко претерпели первые волнения, и она перебралась в другую спальню, более просторную, но всё ещё отдельную от Малфоя.

Интересно, подверглась ли его комната каким-то изменениям?

Гермиона осторожно постучалась. Когда ответа не последовало, она приоткрыла дверь, зажгла свет и, облегчённо выдохнув, увидела, что Малфоя внутри не было.

Комната отнюдь не изменилась. Она оставалась всё такой же минималистичной, выполненной в тёмно-серых тонах с зелёными вкраплениями. В углу стояла широкая аккуратно заправленная кровать, платяной шкаф и тумбочка, над окном висели массивные шторы. Больше здесь ничего не было.

Гермиона огляделась по сторонам, прикидывая, где лучше оставить приглашение так, чтобы Драко обязательно его увидел.

Тумбочка? Он всегда расчёсывал перед сном волосы, доставая расчёску из ящичка.

Подоконник? Он всегда закрывал шторы, чтобы утренний свет не разбудил его раньше времени.

Подушка?

Гермиона внимательно изучила отдельную кровать Драко и подошла к ней, аккуратно присев на край. Как давно Гермиона на ней не сидела.

Она провела рукой по шёлковым белым простыням, представляя сонного Драко. Раньше он любил спать животом на матрасе, ближе к утру раскрываясь и отталкивая от себя одеяло.

Когда-то он невольно притягивал её тело ближе к себе, чтобы ощутить, что она рядом и всё в порядке.

Когда-то её кровать не была такой пустой.

Гермиона проглотила подступающие слёзы и боком легла на место Драко. Постельное бельё приглушённо пахло орехом и бергамотом, а ещё свежестью и чем-то успокаивающим. Чем-то родным и таким знакомым.

Она прикрыла глаза, притягивая к себе подушку, и покрепче её обняла.

Вместо безжизненного предмета Гермиона хотела бы ощутить в своих руках Драко.

Она недолго лежала на кровати, чувствуя опустошение и бесконечную усталость от их отдаления, а затем вернула подушку на место, поднялась и расправила одеяло. Положив записку на центр подушки, Гермиона пошла в ванную комнату, надеясь, что, когда она вернётся, Драко уже прочтёт письмо и ей не придётся ещё дольше гадать насчёт завтрашнего дня.

Гермиона целенаправленно растягивала принятие душа, намывая себя всевозможными мылами и бальзамами для тела. Она помыла голову шампунем с запахом роз, высушила волосы и нанесла на лицо маску, которая должна была быстро впитаться и увлажнить кожу.

Какое-то время Гермиона сидела на крышке унитаза, не решаясь вернуться в спальню. Её всю колотило, и аромат мяты вовсе не успокаивал. Затем, прикинув, что она торчит здесь уже больше часа, Гермиона накинула на себя халат и проверила, всё ли в порядке в детской. Там было тихо, Скорпиус спокойно спал.

Гермиона прошла дальше вдоль длинного холодного коридора и замерла перед спальней Драко. Из-под щели между дверью и полом не было видно света.

Внутри всё болезненно рухнуло вниз с характерным звуком разбивающейся надежды.

За всё это время Драко не вернулся к себе в комнату и не прочитал записку? Ведь он не мог увидеть её приглашение и молча пойти спать или заняться своими делами, не сказав Гермионе ни слова.

А что, если он не увидел записку?

Это невозможно. Она лежала на самом видном месте, Драко совершенно очевидно заметил её и прочитал, если успел вернуться в спальню. Эльфы не имели права входить в их покои после пяти часов вечера, никто не мог убрать письмо.

Если он всё-таки ознакомился с содержанием письма, почему тогда не подождал, пока Гермиона не вернётся, чтобы обсудить то, что она написала?

Не то чтобы она надеялась на положительный ответ, но отказа было бы достаточно для того, чтобы Гермиона перестала летать в облаках и отмела эту дурацкую затею. Любой из этих вариантов был куда лучше неизвестности.

Гермиона в нерешительности стояла около комнаты, не в состоянии разделаться с навалившим чувством отчаяния и злости на саму себя.

И зачем она вообще решила позвать его в ресторан? Если бы Драко хотел провести с ней время, то давно подал бы знак.

Оставалось надеяться только на то, что он ещё не успел прочитать её письмо. Иначе им, видимо, не суждено наладить контакт.

Гермиона мысленно послала Джинни отнюдь не пламенный привет и, вернувшись к себе, разделась и легла в воздушную мягкую кровать.

Со спутанными мыслями она провалялась в кровати до четырех утра, пытаясь уговорить себя, что ей вовсе не больно, пока не погрузилась в беспокойный сон.

Наутро Гермиона не чувствовала ничего, кроме разъедающей пустоты и тупой головной боли. Недосып и разочарование давали о себе знать, и она около получаса лежала в кровати, рассматривая потолок и не желая подниматься.

За ночь она успела накрутить себя, ведь даже если Драко прочитал её записку позже, он не подал никакого знака. Гермиона легла спать не сразу, и если бы он хотел обсудить её приглашение, то легко мог бы это сделать.

Молчание Драко окончательно сломало её вымученный позитивный настрой. Осознание одиночества и предательства настолько били по самооценке и желанию восстановить брак, что Гермионе не хотелось появляться на завтраке и видеть этого человека.

Он даже не удосужился ответить ей короткое «нет». Всего одно слово.

Гермиона прошла в ванную, немного постояла под тёплыми каплями воды и заплела косу. Она спустила на лицо две пряди и понуро оглядела себя.

Уставшая, серая, несчастная. Нелюбимая.

Последнее слово ранило сильнее остальных. Оно отзывалось в районе сердца ноющей болью и вызывало приступ тошноты.

Хотелось выблевать все свои чувства и обиды.

Гермиона положила руку на шею и растёрла кожу пальцами, делая глубокие вдохи. Если бы ей не было так трудно делиться своими переживаниями, она посоветовала бы себе обратиться к психологу.

Вынырнув из ванной комнаты, Гермиона едва слышно прошла в библиотеку семьи Малфой. Это было удивительное место силы и знаний, занимавшее два этажа. Достававшие до потолка классические шкафы были наполнены самыми разными книгами: от обычных до эксклюзивных, которые невозможно было купить в простом магазине. Некоторые из них были чуть ли не единственными оставшимися экземплярами.

Каждый раз, находясь в великолепной библиотеке, которая теперь принадлежала и ей, Гермиона чувствовала трепет и лёгкий тремор. Она, такая маленькая и хрупкая, стояла перед многовековой историей, миллионами исписанных страниц и знаний, которые рекой текли в книгах, и могла взять в руки любую из них.

Она наслаждалась ароматом старых страниц, царившим в библиотеке. Иногда ей хватало пары минут в этом месте для того, чтобы почувствовать себя чуточку лучше.

Невербальной магией призвав книгу «Всё о зельях и власти, которую они могут дать», Гермиона опустилась в кресло и перенаправила своё внимание на историю создания первого смертельного зелья.

Прошло около часа, прежде чем ей пришлось закончить с чтением и направиться в детскую Скорпиуса для того, чтобы разбудить ребёнка. Она провела его в ванную, проговаривая каждое действие, которое следовало выполнить, и чувствовала приближение неминуемой встречи с Драко.

— Возьми щётку. Почисть зубы, — сказала она, наблюдая за тем, как Скорпиус застыл перед собственным отражением.

Он опустил глаза на картинки, которые крепились к стене. На каждом отдельном участке был нарисован человек, который изображал определённое действие. Скорпиус посмотрел на картинку, где мужчина чистил зубы, взял зубную щётку и принялся повторять действия за человеком с рисунка.

— Расчешись.

Он поставил предмет личной гигиены на место и взял с полки щётку белого цвета. Принялся расчёсывать волосы, приглаживая их, как всегда, на левую сторону.

— Молодец, — улыбнувшись, сказала Гермиона. — У нас есть ещё двадцать минут до завтрака. Давай мы поиграем в палочки?

После душа и любимого занятия в виде чтения книг, которым она давно не занималась из-за нехватки времени, Гермиона немного успокоилась. Вероятнее всего, Драко, увидев её записку слишком поздно, решил не тревожить Гермиону. Он знал, что она рано ложилась спать — сразу после того, как укладывала Скорпиуса, — и не хотел помешать её режиму. Наверняка он обсудит с ней всё за завтраком.

Ровно в десять утра они были внизу, вновь сидя за огромным столом. Каждый со своей стороны.

Скорпиус ел то, что всегда ел на завтрак, — макароны по-флотски с кетчупом и апельсиновый сок. У Драко был омлет с плавленым сыром и огромная тарелка салата. Гермиона давилась хлопьями.

Посуда с едой для Малфоя стояла на своём месте: никто к ней не притронулся.

Драко не спустился к завтраку.

Он никогда не пропускал завтраки. Он никогда не опаздывал. Он никогда не пропадал без предупреждения.

Причина, по которой Драко отсутствовал, Гермионе была неизвестна. Мысль о том, что ему было противно сидеть с ней за одним столом после вчерашней записки, неприятным холодком бежала по позвоночнику.

Пропали те мысли, которыми она себя успокаивала в детской Скорпиуса, решив, что Драко перенёс разговор на сегодня.

Он не перенёс. Он просто не счёл нужным дать ответ.

Она едва глотала размякшие хлопья, надеясь, что её не вырвет прямо на стол. Гермиона так разнервничалась из-за неприкрытого и ледяного игнорирования от Драко, что ей хотелось сорваться с места и броситься выяснять, почему он так с ней поступал.

Разве она заслужила такое отношение? Не ответил на письмо, не пришёл на завтрак, не счёл нужным объясниться хотя бы по одному из этих пунктов.

Гермиона опустила глаза на свои пальцы: они были белыми и с такой силой сжимали ложку, что та тряслась и билась о стенку тарелки. Гермиона опустила прибор в молоко и заставила себя проглотить последние хлопья.

А вдруг с ним что-то случилось? Ведь есть такая вероятность, что Драко плохо себя чувствовал и был не в состоянии присутствовать на завтраке?

Вряд ли. В таком случае эльфы оповестили бы Гермиону.

Она вытерла влажные от молока губы салфеткой и призвала Лоли, чтобы попросить кофе со сливками и одной ложкой сахара.

Гермиона не знала, куда себя деть. Ей до дрожащих коленок хотелось расплакаться от безысходности.

Она подождала, пока Скорпиус закончит с завтраком, и в голову пришла следующая мысль: а что, если Драко тоже стесняется разговаривать с ней так открыто? Ведь они отдалились друг от друга настолько, что любой хоть немного откровенный разговор заставлял их переживать.

Он мог сделать ответный жест — написать письмо и оставить его у Гермионы в комнате.

Она выпила кофе, чтобы приободриться, и вернулась к себе в спальню. Гермиона несколько минут просматривала всю комнату на предмет записки, но так ничего и не нашла.

Оправдания для Драко закончились, и ей пришлось вернуться к своим обязанностям.

До прихода Малфоя она играла вместе со Скорпиусом. Когда Драко появился в детской, он буднично сказал:

— Доброе утро. Забираю его на прогулку.

И, подозвав к себе Скорпиуса, вывел сына на улицу, намереваясь пойти по тропинкам, по которым они гуляли каждый божий день.

Он не сказал ни одного слова о её письме.

Не подал ни одного признака, что читал эту записку.

Ни одного намёка на то, согласен ли он провести время в ресторане или хочет отказаться.

Словно этого письма не существовало. Словно Гермиона не приглашала его никуда.

Напряжение сковало всё её тело, забиваясь в каждую мышцу, не давая свободно вздохнуть. Горечь и злость разливалась по венам.

Ей было так обидно.

Гермиона послала патронус Джинни. Он должен был коротко, в двух словах, описать подруге то, что произошло, начиная со вчерашнего дня.

Ответ Джинни пришел через пять минут. Мерцающая серебристая лошадь появилась перед Гермионой, горделиво прыгая вокруг девушки.

— Гермиона! — заговорила лошадь голосом Джинни; звучала она при этом почему-то зловеще. — Собери сопли в кулак! Малфой такой человек, он в растерянности и не знает, как реагировать. Обычный придурок. Иди в ресторан и жди его там. Если он не явится, ты сможешь вкусно поесть и хорошенечко напиться.

Лошадь махнула хвостом и померкла в комнате.

***

Гермиона была настолько подавлена, что почти убедила себя в том, что в ресторан она точно не пойдёт. С какой целью она будет сидеть там, как дура, совершенно одна за этим столиком «для двоих»?

Ужин, по понятным причинам, застрянет у неё в горле, и она так и не притронется к еде. Разве что напьётся до потери сознания.

Гермионе вдруг захотелось напоить себя обжигающим напитком до такой степени, чтобы заглушить боль и не запомнить ничего, что будет происходить потом.

Она вяло играла со Скорпиусом, когда тот вернулся после прогулки. Кажется, у неё даже не было сил на то, чтобы пошевелить рукой, поэтому она молча сидела возле сына, иногда спрашивая у него что-то про палочки.

Драко так ничего ей не сказал.

В этом уже и не было нужды. То, что он не собирался составить компанию Гермионе, было слишком очевидно.

Когда пришло время для игр в пруду, Гермиона передала Скорпиуса Драко, даже не взглянув на него. Она закрылась у себя в комнате и стала перебирать платья из гардероба.

Всё внутри заполнило прекрасное чувство безразличия. Гермионе внезапно стало настолько всё равно на то, что происходит, что она с нетерпением ждала момента, когда сможет опустошать одну бутылку за другой и забыться.

Через двадцать минут она остановила свой выбор на длинном платье в пол лилово-фиолетового цвета. Оно было приталено, нежно струилось по её фигуре вниз прохладными складками и делало Гермиону изящной, беззащитной и хрупкой. К платью она подобрала тёмные туфли на высоком каблуке, жемчужные украшения в виде браслетов и ожерелья на оголённую шею. Она собрала волосы в высокий тугой хвост, высвободила пряди возле лица, добавила румян на щёки, накрасила глаза и оставила бледно-розовый блеск на губах.

Гермиона слабо улыбнулась своему отражению. Она была такой красивой в этом платье. И такой же печальной.

***

Гермиона аппарировала на улицу, где находился ресторан, и немного постояла на свежем воздухе. Ещё таилась угасающая надежда, что Драко составит ей сегодня компанию, и непроизвольно хотелось отодвинуть момент разочарования, когда она зайдёт внутрь и не увидит его там.

Как бы Гермионе не претило его игнорирование, она всё равно жаждала общения с Драко и надеялась получить от него ответное рвение.

Когда она подошла к главному входу в ресторан, его двери приветливо отворились, позволяя гостье посетить одно из самых дорогих и элитных заведений в магической Британии.

«Тихая гавань» была удачным местом для попытки примириться и слишком неудачным выбором, чтобы провести здесь время в одиночестве. По крайней мере, в её случае.

— Добрый вечер, мэм, — вежливо поприветствовал Гермиону швейцар, взмахом палочки закрыв за ней двери.

— Добрый вечер.

Ресторан по праву назывался «тихим»: здесь всегда было небольшое количество посетителей, приглушённый свет и лирическая живая музыка. Ничто не могло отвлечь или помешать разговору между людьми — именно так объяснял Драко свою любовь к этому заведению.

Напиться в одном из лучших магических ресторанов, как в дешёвом пабе, казалось неплохим вызовом.

— Добро пожаловать, мэм, — обратилась к Гермионе хостес — невысокая девушка с изумительными зелёными глазами. — Вы бронировали столик?

— Да, мое имя Гермиона Малфой.

— Минуточку, я сверю данные, — хостес подошла к своей стопке и заглянула в бумаги.

Гермиона оглянулась по сторонам, неспешным взглядом осматривая присутствующих здесь гостей; она чувствовала непроходящее волнение и каждый раз, не различая в безликих людях Драко, расстраивалась всё сильнее.

Она мазнула глазами по последнему оставшемуся посетителю и удивлённо вздохнула. За дальним столиком, который был прикрыт живым деревом, виднелись идеально уложенные платиновые волосы, аристократическая осанка и гордо расправленные плечи.

— Нашла вашу бронь, мэм, позвольте мне провести вас за столик.

Гермиона лишь коротко кивнула, сделав рваный вдох. Все внутренности как будто бы камнем грохнули вниз, и она с приоткрытым ртом смотрела на его волосы.

Он здесь.

Он пришёл.

Драко Малфой сидел к ней спиной в прекрасном тёмно-сером костюме в стиле денди, и Гермиона едва скрывала улыбку, покусывая губы и следуя за хостес.

Он действительно пришёл.

И у них появился шанс все исправить.

Тёплое чувство воодушевления заполнило её грудь, и глаза зажглись радостным огнём. Такая мелочь, как присутствие Драко, вызывала у неё внутри целый ураган эмоций, и она не могла его унять.

— Вот ваш столик, мэм. Скоро к вам подойдёт официант, — хостес указала Гермионе на её место и поспешила вернуться к своему рабочему месту.

Гермиона ужасно нервничала.

Она несмело подошла к столику, пытаясь унять поднимавшуюся к горлу панику, и коряво улыбнулась Драко. Она встретилась взглядом с его глазами и ощутила, как дрогнули её губы.

Драко поднялся с места, обошёл стол и отодвинул стул Гермионы, предлагая ей присесть.

Её руки подрагивали от напряжения, но приглушённое счастье так приятно согревало изнутри, что Гермиона больше не скрывала своей слабой улыбки. Она элегантно села на стул и проследила за тем, как Драко вернулся на место.

Он снова посмотрел на неё: спокойно, сосредоточенно. Остановился на браслете и ожерелье — украшениях, которые Драко подарил Гермионе на первый год отношений.

Глаза Драко оставались проницательными и закрытыми, но в них не было прежнего холода. Он внимательно изучал Гермиону, словно видел её впервые, и Гермиона поняла, как сильно скучала по его взгляду на себе.

— Привет. Я... — прочистив горло, начала она, — я... я думала, что ты не придёшь. Я, в общем, я не знала, что ты придёшь. Я думала, что нет...

Гермиона моментально вспыхнула и совладала с желанием треснуть себя по голове. Сразу же захотелось забрать эту несвязную речь обратно.

Брови Драко удивлённо изогнулись. Его взгляд оставался нечитаемым.

— Я имела в виду, что ты мне не ответил, поэтому... — ужасно жгло в горле, — я решила, что...

— Что я не появлюсь на встрече, которую ты сама же организовала? — он усмехнулся, постукивая узловатыми пальцами по столу. — Серьёзный подход.

Гермиона вздохнула, призывая себя к уравновешенности. Надо успокоиться сейчас же, иначе этот разговор никогда не приобретёт конструктива.

И почему она так сильно нервничала, сидя напротив собственного мужа?

— Впрочем, это не так уж и важно, — пробормотала Гермиона, смотря на стол, — я рада, что ты здесь.

Это простое признание так легко сорвалось с её губ и прозвучало настолько честно в контексте их теперешних отношений, что Гермионе стало стыдно и неловко.

Драко ничего не ответил. Он скрылся за меню, не показав ни одной эмоции, и стал с преувеличенным интересом читать предложенные гарниры.

Гермиона последовала его примеру. Уткнулась в перечень напитков, предлагаемых рестораном, надеясь, что краснота с лица скоро сойдёт.

Ей было жарко.

Она не знала, как продолжить разговор, и её злило, что Драко никак не способствовал его развитию. Весьма кстати пришлась бы устная поддержка с его стороны, но он упорно читал меню, оставаясь с камнем вместо лица.

Успокойся, Гермиона. Выдохни.

Она учтиво напомнила себе, что её приглашение не было проигнорировано, и Драко пропустил запланированную со Скорпиусом игру для того, чтобы уделить Гермионе время. Это уже было знаком того, что ему небезразлично.

Тогда почему он оставался таким отстранённым?

Расстояние между ними было не больше метра, и казалось, что Драко сидел слишком близко и одновременно слишком далеко из-за невидимого барьера, который сам же выстроил.

Она не знала, хотелось ли ей, чтобы Драко стал ещё ближе.

Гермиона остановилась глазами на блюдах из рыбы, мысленно рассуждая, не заключалась ли причина неловкости между ними в том, что рядом не было Скорпиуса. Они столько времени проводили вместе с ребёнком, что без него уже разучились друг с другом взаимодействовать.

Она осторожно коснулась глазами сосредоточенного Драко. Когда он на чём-то заострял своё внимание, холод сползал с его лица, пока он не замечал взгляда Гермионы на себе и снова не надевал свою маску.

Вдруг он тоже переживал? Вдруг тоже не знал, как правильно себя повести, поэтому был таким замкнутым и отстранённым?

Гермиона откинула это предположение: Драко всегда держал свои эмоции под контролем. Вряд ли встреча с Гермионой в ресторане могла выбить его из равновесия.

Драко резко поднял на неё взор и прохладно спросил:

— Ну что? Выбрала что-нибудь?

Гермиона смутилась, опустив взгляд в раскрытое меню и решила заказать себе утку под вишнёвым соусом вместе с коктейлем «Сахарная роза». Драко взял запечённую рыбу и цитрусовый лимонад.

Когда официант принял заказ и пропала нужда прятаться за меню, они снова оказались в ситуации, где нужно было начинать разговор.

Гермиона рассматривала обручальное кольцо на своём пальце, молясь всем богам о том, чтобы поскорее вынесли коктейль и она могла чем-то занять подрагивающие руки.

Оставалось надеяться, что Драко не заметил её дрожь. Он, тем временем, пристально рассматривал лицо Гермионы.

Она кашлянула, чувствуя себя неуютно под его взглядом.

— Помнишь Джонсона? — выпалила Гермиона первое, что пришло в голову. — Кажется, его заподозрили в крупных финансовых аферах, — она замялась и бросила короткий взгляд на задумчивого Драко, — как ты когда-то говорил.

Тема работы казалась оптимальной и наименее опасной. Когда-то давно, в прошлой жизни, когда Драко тоже работал в Министерстве, он, благодаря профессии и внутренней интуиции, видел сотрудников насквозь. Его тайная способность, которую Гермиона всегда называла «высоким эмоциональным интеллектом», не раз приводила Драко к правде и помогала раскопать всё то, что люди так отчаянно прятали.

Гермиона никогда не умела скрывать свои истинные мысли или эмоции перед ним. Его взгляд, пронизывающий насквозь, умеющий словить любое изменение в лице или настроении, не оставлял ей шансов.

Даже сейчас Драко, словно сканируя, осматривал её и внимательно вслушивался в каждое слово.

Он выдохнул звук, подозрительно напоминающий смешок, и ответил:

— Давно пора. Я удивлён, что он продержался так долго. Он оставлял до абсурдного много следов за собой.

Официант вынес заказанные напитки, и Гермиона облегчённо выдохнула.

Она могла прокрутить в голове вариант развития беседы за те несколько секунд, пока гранёные бокалы бирюзового оттенка опускались на их стол и официант вежливо уточнял у них, всё ли в порядке.

Гермиона сделала глоток алкогольного напитка яркого рубинового цвета, посыпанный поверху золотыми блёстками. Напиток комбинировал в себе дорогой ликер, травяной сбор и сахарный сироп. Он постепенно раскрывался и дарил привкус быстрой сладости, горького апельсина и пряных трав.

— Очень вкусно, — отозвалась она, пока Драко слушал цитрусовый аромат.

Гермионе так сильно хотелось сделать этот вечер приятным для них двоих, что её мозг усердно работал, не позволяя по-настоящему расслабиться.

— Думаю, если бы ты в конце концов возглавил департамент, как и должен был, ты бы взял ситуацию в свои руки. Ты всегда умел наводить порядок, и, я думаю, такого балагана с тобой точно не было бы.

Договорив, Гермиона почувствовала, как у неё сжалось горло.

Опять. Второй раз за вечер она говорила что-то настолько откровенное и личное, что это выходило за рамки их привычного общения и вводило её в ступор.

Атмосфера за столом изменилась — она это почувствовала. Гермиона так сильно хотела сделать обстановку благоприятной и подбодрить Драко, а по итогу сказала то, чего говорить не стоило.

Он откинулся на спинку стула, не произнеся ни слова. Его тёмно-серые глаза буквально впились ей в лицо.

Он ждал, что она ещё скажет.

Гермиона молча смотрела мимо него.

Ей не следовало поднимать эту тему. Гермиона прекрасно знала, как сильно Драко любил свою работу, каким опытным профессионалом был и что обстоятельства, которые вынудили его бросить любимое дело, не могли зависеть от него самого.

Это было полностью его заслугой, что Драко оставил Аврорат во благо ребёнка, оказав Гермионе тем самым огромную услугу.

Он сам сделал этот выбор. Драко сам предложил ей оставаться на работе, зная, как важно было для Гермионы занимать себя чем-то и всегда идти к развитию.

Она так никогда и не поблагодарила его за этот поступок по-настоящему.

Гермиона нерешительно подняла на него глаза, пытаясь прочитать в его взгляде хоть что-то. Но он все также оставался закрытым для неё.

Она впервые за долгое время задумалась о том, что Драко тоже могла не нравиться его жизнь. То, что он привык к рутине, не плакался ей и изо дня в день дотошно выполнял свои обязанности, не значило, что это делало его счастливым.

Кажется, Гермиона смотрела на него так долго, что в глазах начало жечь.

Едва слышно он произнёс:

— Ты знаешь, что это не было тем, чего я хотел.

Гермиона порывисто выпалила:

— Это неправда!

И это заявление звучало слишком эмоционально на контрасте с сухими репликами Драко.

Он приподнял бровь, сохраняя внешнее спокойствие, но Гермиона заметила, что в его глазах проскользнуло раздражение.

Он начинал злиться — она просто чувствовала это.

— Что ты имеешь в виду?

— Драко, я...

Её резко прервали.

Вынесли блюда. Еда пахла потрясающе вкусно, но Гермиона в упор смотрела на Драко, отчаянно надеясь исправить сложившуюся ситуацию.

— Я прекрасно понимаю, что та жизнь, что есть у нас сейчас... это не то, чего ты хотел.

Она с жалостью в глазах смотрела на него. Драко презрительно фыркнул, поглаживая большим пальцем перстень на левой руке.

— Да ну? Может, это не та жизнь, которую хотела ты?

Гермиона вспыхнула.

Это неправда. Она ведь знала, как сильно он горел своей должностью в Министерстве и как грезил о здоровом наследии, о детях, которые смогут продолжить начатое им самим. То, что он имел сейчас, шло в разрез его первоначальным планом.

Она уже готова была разразиться тирадой, пока в один момент ей не перестало хватать воздуха.

Лживые слова застряли на губах, и Гермиона молчала хлопнула глазами.

Конечно же, это было правдой. Жизнь, которую они получили сейчас, всегда ей претила. И Драко об этом знал, как никто другой.

Гермиона вновь залилась краской, как будто бы её поймали с поличным, и Драко криво усмехнулся, наблюдая за разительной сменой эмоций.

— Впрочем, я так и думал, — сказал он холодно, покачиваясь на ножке стула.

Он немного выждал, предоставляя Гермионе возможность ответить. Когда ответа не последовало, он перестал раскачиваться и чуть приблизился к Гермионе, положив руки на стол.

— Скажи честно, зачем ты меня сюда пригласила?

Она стрельнула в него глазами, горделиво приподняв подбородок кверху.

Зачем?

Затем, что ей было жизненно необходимо вернуть их старые отношения.

Гермиона решила быть честной.

— Я просто хочу, чтобы... чтобы всё было как раньше. Хочу... — она стала теребить ткань платья, потупив взгляд, — чтобы у нас не было раздельных жизней. Чтобы мы снова... выходили куда-то гулять только вдвоём, — слова с таким трудом выходили из неё, что у Гермионы сокращалось в спазмах и болело горло. — Чтобы... я просто хочу видеть Скорпиуса счастливым, хочу, чтобы он мог, как и другие детки, ходить в школу и радоваться... хоть чему-то.

Драко оставался холоден. Как будто его вовсе не трогали её слова.

— Знаешь, Скорпиус был бы более счастлив, если бы ты находила в своём графике лишние двадцать минут для него вместо того, чтобы оббивать порог нашего дома, — плевком в лицо сказал он, задевая в Гермионе что-то настолько глубинное, что она задохнулась от ярости.

— Намекаешь, что я плохая мать? — на выдохе бросила она, горящими глазами смотря на Драко. — Ты знаешь, как много сил у меня забирает работа, тебе известно...

Драко закатил глаза и раздражённо цокнул языком.

— Я не прошу тебя перестать работать! — громче положенного воскликнул он и тут же понизил голос. — Я никогда тебя об этом не просил и не упрекнул ни в чём. Надеюсь, ты хорошо об этом помнишь, — добавил он, скривив губы. — Но, по-моему, это очевидно, что — как для женщины, которая заботится о благополучии собственного ребёнка, — что твоё внимание поразительно избегает некоторых до смешного простых вещей.

Гермиона не знала, что дало ей настолько оглушительную пощёчину: его слова или то, как беспринципно он их говорил?

Прямо.

Резко.

Голосом, которым хоть наждачную бумагу режь.

У неё скрутило ребра. Она легко могла задохнуться от ярости.

— Что ты, чёрт возьми, сказал? — её голос прогремел на фоне приглушённых разговоров остальных гостей ресторана. — Да я только и делаю, что думаю о благополучии нашего сына! Странно, как ты со своей долбаной внимательностью этого в упор не замечаешь!

Драко выдохнул, потерев переносицу, и, когда он вновь поднял на неё глаза, Гермиона увидела, что это был первый раз за этот вечер, когда его эмоции были неподдельными.

В его глазах промелькнула тень сожаления, а лицо разгладилось, приобретая оттенок трепета.

— Я не...

— О нет, — стальным голосом отрезала Гермиона, немигающим взглядом смотря на него, — раз уж ты начал, так просвети меня, Драко, будь так добр. Сделай одолжение.

— Я знаю, что ты хотела бы другой жизни, — его тон смягчился, — просто... я всего лишь не хочу, чтобы ты это отрицала, ладно? Мы оба знаем, что всё это... не приносит тебе счастья.

Его рука на мгновение дёрнулась, словно он хотел коснуться Гермионы, но резко передумал, ограничившись не таким ледяным, как обычном, взглядом.

— Я понимаю, что тебе сложно, — продолжил он после небольшой паузы. — Конечно, ты хотела бы ребёнка без... такого количества трудностей, хотела бы, чтобы у него были друзья и он когда-то стал старостой факультета. Но, к сожалению, это несбыточные мечты, Гермиона.

Она смотрела вниз, не желая продолжать этот разговор, и чувствовала себя отвратительно.

— Конечно... — сухо согласилась Гермиона, проглатывая настоящие чувства, — никто из нас не просил, чтобы Скорпиус так страдал.

Гермиона рассматривала остывающую утку и думала о том, как же быстро они сдались.

Её мечта разрушилась в один миг.

— Да, — сказал Драко, заглядывая в её глаза, — но только один из нас смог смириться с его состоянием.

***

Гермиона выпила умиротворяющий бальзам. Скорпиус настолько глубоко чувствовал и различал эмоции других людей, что каждый раз, когда она приходила к нему взволнованной или рассерженной, это пробуждало в нём повышенную нервозность.

Она не могла совладать со своим переживаниями сама. Выпив зелье и заперев ненужные ощущения под крепкий замок, Гермиона дала себе отсрочку в несколько часов, прежде чем всё, что она испытала в ресторане, накроет её с головой.

Когда Драко ещё работал в Министерстве, в ряд его задач входило изобретение, анализ и изготовление различных зелий. С тех пор как эта тема увлекла Малфоя, он стал всё чаще приносить с работы колбы, ингредиенты, травы и сосуды с разноцветными жидкостями, для того чтобы оттачивать своё мастерство в стенах дома.

С того момента он выделил себе целый кабинет для исследований и экспериментов. Порой, когда Гермиону мучила невыносимая головная боль или терзали душевные проблемы, она, как воришка, втайне просила одного из эльфов вытянуть из кабинета Драко нужное зелье, чтобы успокоить нервную систему или унять боль.

— Что ты хочешь послушать сегодня? — поинтересовалась она, рассматривая две полки с детскими книгами.

«Пряничный домик, ну конечно же», — подумала Гермиона прежде, чем Скорпиус промычал неразборчивый набор букв, который каждый день складывался в название одной и той же сказки.

— Хорошо, — терпеливо ответила Гермиона, достав из шкафа сказку братьев Гримм, — сегодня почитаем её.

Она погасила свет в комнате, оставив только слабый лучик свечения, который падал на раскрытую книгу. Гермиона прочистила горло.

— «На опушке густого дремучего леса жил бедный дровосек с женою. Было у него двое детей: мальчик Гензель и девочка Гретель», — Гермиона скосила глаза на Скорпиуса: тот мирно лежал с пальцем во рту. — «Жена дровосека приходилась им не родной матерью, а мачехой...».

Она никогда не понимала успеха этой сказки и слабо догадывалась, почему это считается литературой для детей. История, в которой показывается, как легко и безжалостно можно избавиться от собственных детей, рассказывается о людоедах и о детях, отчаянно пытающихся вернуться в дом, где их не ждут, всегда вызывала у неё негативные ощущения.

Главная мысль, заложенная в сказке, была слишком простой и банальной: доверять чужим нельзя. Из любой ситуации есть выход. Иногда необходимо выключать страх и включать смекалку.

Гермиона, прочитав историю о побеге двух детей, приходила к такому заключению: нельзя доверять не только чужим, но и своим.

— «Как только заснул отец с мачехой, Гензель встал, оделся, открыл дверь и вышел из дома».

Если бы у неё спросили, какую книгу Гермиона ненавидит больше всего на свете, она бы непременно назвала эту.

«Пряничный домик».

Она не видела в ней ни одного положительного аспекта.

Кроме того, что её чтение было единственным временем, когда между ней и Скорпиусом происходило единение. Почти всегда он терпеливо её слушал, внимая каждому слову, и постепенно засыпал, как маленький котенок, сворачиваясь клубочком.

Она любила это время. Знала каждое слово из «Пряничного домика», но любила это время и ни за что не променяла бы чтение этой сказки на любое другое занятие.

Когда Скорпиус засыпал, Гермиона гладила его голову и ещё некоторое время сидела около детской кровати, рассматривая ангельское лицо сына, целовала маленькие ручки и всматривалась в черты лица, в которых узнавался его отец.

Она любила Скорпиуса. Она любила его до безумия, но — Драко был прав — не могла смириться с тем, что жизнь сотворила с её сыном. Как бы Гермиона ни старалась, у неё не получалось принять расстройство Скорпиуса как должное, как уже существующий факт.

Ей хотелось всё изменить. Всё время хотелось хоть что-то поменять, чтобы Скорпиус мог стать здоровым, но не существовало таблетки, которая смогла бы его излечить, и это терзало Гермиону каждый раз, когда она мечтала о будущем, которое могло бы у него быть.

Скорпиус, как и всегда, радостно хлопал в ладоши, когда дети из сказки достигали пряничного домика. Описания сладостей неизменно приводили мальчика в восторг, и он тихо хихикал, пока Гермиона читала.

Скорпиус уснул ещё до того, как дети сбежали от цепких лап кровожадной смерти. Гермионе не хотелось, чтобы это время заканчивалось, и она продолжила рассказывать сказку.

Сама. Она рассказывала её вслух, по памяти, не смотря в текст, потому что досконально знала сюжет, каждую запятую и точку и могла описать, что именно происходило на какой странице.

Гермиона опустила голову на свободное место на простыне и около получаса находилась в таком положении, склонённая перед кроватью. Она нежно гладила Скорпиуса по голове, наблюдая за тем, как умиротворённо и беззаботно он спал.

Она сидела так, рассматривая белокурые волосы Скорпиуса, падающие ему на лоб, пока у неё не разболелись спина и колени. Гермиона еще недолго гладила его бледные щёки. Она размышляла, могли ли они с Драко повлиять на ситуацию, которая произошла.

Затем пришло время вернуться к себе. Гермиона боялась остаться сама, или боялась, что действию зелья придет конец.

Она медленно шла вдоль коридора, неосознанно пытаясь оттянуть момент, когда окажется в своей комнате. Гермиона расслышала шорох, доносящийся из кабинета Драко, который располагался около детской.

Дверь была приоткрыта.

Она осторожно заглянула сквозь небольшую щёлочку. Драко стоял спиной ко входу, держа в руках колбу с зельем яркого фиолетового цвета — усыпляющее зелье, вероятнее всего, которое Драко сам разработал. Оно имело мгновенное действие, но если принять три капли вместо одной положенной, человеку грозил летальный исход.

Гермиона скользнула быстрым взглядом по огромному платяному шкафу, перед которым находился Драко, и поспешила удалиться, пока Малфой не заметил её присутствия.

Гермиона прошмыгнула к себе в комнату и села на кровать, думая о шкафе в кабинете Драко.

Он был битком заполнен зельями, микстурами, настоями и прочими магическими субстанциями. Некоторые из них были вызывающих цветов, броских оттенков вроде насыщенного зелёного, глубокого красного, коричневого; некоторые были бледными, серебристыми или бесцветными, будто в колбы была налита обычная питьевая вода.

Это всё, что успела рассмотреть Гермиона за те несколько секунд, пока заглядывала в прежде закрытую от неё комнату. Последний раз, когда она появилась в кабинете у Драко, был около года назад, и зелий было в два раза меньше, чем сейчас.

Зачем Драко понадобилось столько настоев? Разве он до сих пор практиковал зельеварение, уйдя со своего поста? Если так, для чего ему это было нужно? Когда Драко занимался этим в Министерстве, он таким образом тестировал действия зелий на испытуемых, подготавливал «съедобные оружия» для преступников и следовал указаниям, которые давало ему руководство для выявления особо опасных волшебников.

Драко давно оставил свой пост. Для чего он сейчас варил или закупал зелья?

Думая об этом, Гермиона погрузилась в сон в одежде, в которой пришла с ресторана, всё ещё находясь под действием успокаивающего зелья.

Когда она услышала потусторонние далёкие крики, ей показалось, что какофония звуков происходит во сне. Она пыталась мысленно отмахнуться от раздражающего визга, не в силах до конца раздвинуть стены сознания из-за умиротворяющего бальзама.

Затем её стало трясти. Гермиона не сразу поняла, что кто-то дергает её за руку, и когда она наконец разлепила глаза, туманным взглядом пытаясь рассмотреть хоть что-то в абсолютной темноте, то услышала чей-то взволнованный шёпот.

— Мэм... там Скорпиус, мэм...

Потом чей-то голос растворился в грохоте, от которого содрогнулись стены, и Гермиона моментально пробудилась ото сна.

Её сердце с молниеносной скоростью опустилось вниз, и она ощутила холод страха, пробежавшего по спине.

Гермиона оттолкнула от себя испуганного Лоли, схватила с тумбочки волшебную палочку и за доли секунды вылетела из комнаты, несясь по направлению к Скорпиусу.

Каждый раз, когда она посреди ночи бежала к сыну, ей казалось, что она может не успеть.

Когда Гермиона отворила дверь, первым, что она заметила, был сын, мечущийся по комнате, и сваленный на пол книжный шкаф.

Скорпиус истошно орал.

Он носился из угла в угол, бросая под ноги всё, что попадалось под руку, и ни на секунду не переставал кричать так, что в жилах стыла кровь.

Гермиона сразу же создала вокруг себя Защитные чары — Скорпиус любил бросаться предметами в людей во время срывов. Она закрыла за собой дверь, заклинанием оградив остальной мэнор от крика Скорпиуса.

Этот вой напоминал сирену, которая разрывала Гермионе черепную коробку, и она бросила в Скорпиуса Квайтус, чтобы уменьшить силу его голоса.

Когда мощность децибелов снизилась, Гермиона облегчённо вздохнула, всё ещё слыша болезненный шум в ушах. Она осталась стоять в углу, наблюдая за тем, как искривлялось лицо Скорпиуса в истошном плаче и как он пинал ногами порванные книги.

— Сыночек, я здесь. Мама пришла. Я здесь, ты можешь не волноваться.

Она ничего не могла с этим сделать. В первые двадцать минут пиковой истерики никакие внешние уговоры на него не действовали. Пока уровень стресса не снижался и Скорпиус методичными движениями не успокаивался сам, никто не мог его утихомирить.

Единственное, что могло на него действовать, — это небольшой перечень настоев. Умиротворяющий бальзам, ослабляющее зелье, которое уменьшало энергию, противоядие от истерики, усыпляющее зелье. Настойки способствовали нормализации повышенной тревоги Скорпиуса, но впоследствии имели негативное влияние — привыкание, замедление мозговой деятельности, погашение возможности Скорпиуса самостоятельно вернуть себя в нормальное состояние.

Гермиона очень редко прибегала к помощи зелий, и Драко всегда её в этом поддерживал — переждать истерику Скорпиуса было намного тяжелее, чем напоить его настоем, но так было лучше для его здоровья.

Гермиона стояла под слабыми голубыми волнами Защитных лучей, ожидая, когда истерика пойдёт на спад. Она не могла оставить Скорпиуса одного, чтобы проконтролировать, что он не причинит себе вреда.

Ночные переживания сына часто были связаны с судорогами, которые его мучали. Из-за внезапного пробуждения и резкой длительной боли, на которую Скорпиус не мог повлиять, у него происходила перегрузка нервной системы, что вело к незамедлительной истерике. Чаще всего до того, как Гермиона или Драко достигали комнаты Скорпиуса, судороги заканчивались, сменяясь мелтдауном{?}[Проявление аутизма в виде крика, слёз, агрессии.].

Когда это прекратится, Гермиона даст ему противосудорожное зелье, чтобы этого не повторилось вновь. До этого момента всё, что она могла сделать, — это молча наблюдать за тем, как рыдает и страдает её собственный ребёнок.

Это зрелище было худшим на свете. Она могла отдать всё что угодно для того, чтобы боль и стресс, через которые проходил Скорпиус, достались ей, а не ему.

Он всегда будет таким. И всегда будет страдать.

— Лоли.

Эльф постучался в дверь, и Гермиона позволила ему войти.

— Лоли, — слабо сказала она, не отрывая глаз от сына. — Где Драко?

— Спит.

Гермиона удивлённо покосилась на Лоли. Не услышать криков Скорпиуса до того, как она сюда пришла, было невозможно.

— А... — произнесла она, вспоминая фиолетовую колбу в его руках. — Усыпляющее.

Когда Драко очень уставал и при этом не мог длительное время засыпать, борясь с бессонницей, он выпивал зелье и погружался в такой глубокий сон, что его было почти невозможно оттуда вытянуть.

— Мне разбудить хозяина, мэм? — спросил Лоли, пристально следя за тем, как Скорпиус бросал в стену книги.

— Нет-нет, — поспешно сказала Гермиона, — здесь ничего страшного, я сама справлюсь. Принеси мне противосудорожное минут через десять.

Эльф с готовностью кивнул и исчез. Гермиона усилила Защитные чары.

Она вдруг ощутила повышенную ответственность за Скорпиуса. Драко рядом не было. Это был второй раз в жизни, когда во время ночной истерики сына Малфой отсутствовал.

Гермиона ощутила в груди режущую потребность, чтобы он оказался рядом. Вместе с ним ей всегда было легче преодолевать трудности, связанные с ребёнком, и Драко как будто никогда не терялся и знал, что делать.

Без него ей было страшно. Несмотря на то, что Скорпиус не мог навредить ей благодаря магии, Гермиона чувствовала необъяснимый страх перед ним и за него, и, когда Драко находился в детской, чтобы утихомирить сына, ей всегда было спокойнее и легче.

Скорпиус мычал, как загнанный в ловушку зверь, пытаясь расправиться с книгами и игрушками, оставленными в его комнате. В какой-то момент он предпринял попытку наброситься на Гермиону, но Защитные чары его оттолкнули.

— Перестань, — спокойно, но чётко и громко проговорила Гермиона, когда он замахнулся на неё рукой. — Перестань меня бить. Сейчас же, Скорпиус. Перестань бить. Отойди от меня.

Его глаза, по обычаю, были пустыми. Он глотал слова, мычал и рычал, и снова вернулся к шкафу.

Его силы хватило на то, чтобы сломать книжную полку надвое. Одну из частей он со всей дури запустил в стену и, прежде чем она успела отлететь и ударить Скорпиуса деревянным обрубком, Гермиона бросила в сломанную полку Смягчающие чары.

Ватный, упругий кусок дерева легонько прошёлся Скорпиусу по лбу.

Лоли пришлось ждать под дверью немногим дольше, чем десять минут.

Пока Скорпиус постепенно переставал крошить все доступные предметы, Гермиона сняла Защитные чары и подошла к нему.

— Сынок, ты успокоишься. Ты сейчас успокоишься, хорошо? Если ты успокоишься, я смогу почитать тебе книгу. «Пряничный домик». Я смогу почитать. Если ты успокоишься. Ты сядешь на кровать сейчас. Сядь, Скорпиус, сядь сюда.

В разрушенной комнате Гермиона призвала к себе разноцветный зонтик — любимую игрушку Скорпиуса, которая тщательно хранилась и вручалась ребёнку в моменты приступов и всегда, когда в этом была потребность.

Мальчик продолжал мычать, беспокойно раскачиваясь из стороны в сторону, но зонтик, который приземлился на кровать, имел успокаивающий эффект. Скорпиус всё ещё хныкал, но опустился на кровать и без раздражения сжал ручку старого незаменимого зонтика.

— Давай я тебя обниму, и ты успокоишься.

Гермиона обхватила Скорпиуса руками, гладя его волосы и придерживая за голову. Он издавал неразборчивые звуки, стуча зонтом по кровати, и не переставал плакать. Слёзы и сопли стекали по его лицу, и Гермиона магией привела его в порядок.

Они недолго так сидели, затем Гермиона дала Скорпиусу противосудорожное зелье, которое принёс Лоли.

Скорпиус около часа играл палочками, не выпуская из руки радужный зонт, а потом его склонило в сон. Гермионе даже не пришлось второй раз за ночь читать сказку братьев Гримм.

Около четырёх часов утра она вернулась в свою комнату.

Действие успокаивающего зелья давно закончилось, встретившись с волной истерики Скорпиуса, и, тем не менее, Гермиона ничего не чувствовала.

Она была опустошена.

Ей не было страшно, больно. Она не была расстроенной, уставшей, злой.

Она была пустой.

Гермионе ничего не хотелось.

Она легла на кровать, так и не раздевшись, и в какой-то момент погрузилась в беспокойный сон.

Ей снова было слишком одиноко.

*Один из способов эмоциональной регуляции, самоуспокоения и подавления негативных эмоций.

**Ступор, молчание, уход в себя.