Рон Уизли/Гермиона Грейнджер
Когда Гермиона так ровно держит спину и ее волосы закрывают щеки, Рон может поклясться: она дрожит.
Но Гермионе Грейнджер ведь не бывает страшно.
Не бывает больно или одиноко. Она ведь никогда ни о чем не жалеет.
Но он слышал, как она плачет в подушку. Оплакивает свою семью. Оплакивает друзей. И все то, через что им - и ей лично - пришлось пройти. Сколько уродливых шрамов носила ее душа. Ей было это необходимо.
И Рон никогда не уговаривал не-плакать, успокоиться. Он просто обнимал ее крепко-крепко и ждал, пока она перестанет всхлипывать, уткнувшись ему в плечо. Не прошепчет: «Прости, Рон, тебе ведь тоже тяжело».
У Гермионы всегда было гипертрофированное чувство ответственности. За себя. И за них. В школьные годы они могли спокойно этим пользоваться, но не сейчас. Лимит исчерпан. Это стало слишком сложным. Ей пора заканчивать думать за троих.
И перетягивать на себя их боль.
Но ведь эта девчонка железная. Такая сильная.
Гермиона Грейнджер оказалась искусной волшебницей, настоящим другом, но никудышней жертвой. Она все хранила в себе. Делала вид, что все хорошо. И крошила себя на куски. Душила попытками как можно скорее перешагнуть все это.
Ведь у Гермионы Грейнджер Всегда. Все. Хорошо.
Хотя она плакала не меньше других. И боли переживала ничуть не меньше. Но она слишком долго была сильной, чтобы быть слабой.
Именно поэтому она сейчас возвращается в Хогвартс?
Где стены пропитаны кровью. Где память в тысячу раз яснее. А боль в тысячу раз острее.
Хогвартс - их дом. Они сражались за него, чтобы его покинуть.
Хогвартс давно уже стал для Рона гробом, похоронившим в себе его близких и друзей.
Она возвращается в школу, чтобы завершить обучение.
Ведь жизнь просто продолжается.
И теперь он просто провожает ее на Хогвартс-экспресс. Как когда-то.
Только теперь не едет вместе с ней. Лишь провожает. Офигенно.
Кажется, весь мир перевернулся. А теперь они просто прощаются на вокзале перед отъездом Гермионы в школу.
До абсурда нормально. Впору сойти с ума.
И они сошли бы, если бы не были такими здравомыслящими. А ей безумие вообще не грозит.
Просто воплощение здравомыслия. Вон, даже галстук идеально затянут.
- Так зачем ты возвращаешься, Гермиона?
Она строго хмурится.
- Рон, ты же знаешь, что мне необходимо закончить обучение. Тебе бы это тоже принесло пользу.
- Я сражался за Хогвартс. Потерял там брата. В моей жизни его хватило.
Гермиона прикусывает губу. А в глазах море растерянности.
- Рон... Прости. Это было... жестоко. Я не хотела.
- Почему же ты не останешься?
- Хогвартс - мой дом. Там мне... будет лучше.
Рон смотрит на нее, не зная, что сказать. Понимая, что она права.
У него здесь семья. А ее даже не помнят родители.
Он делает крошечный шаг, но Гермиона раньше преодолевает расстояние между ними, и Рон обнимает ее. Крепко. Тепло. Нежно.
- Берегите себя, - шепчет Гермиона. - Береги себя, Рон.
- Обещаю. Я люблю тебя.
- И я люблю тебя. Я очень тебя люблю.
Рон обнимает ее крепче. Не зная, как он будет жить. Без этого сердца, что бьется сейчас так близко к нему.
Слишком хрупкое солнце.
- Кажется, пора прощаться. Кому же ты теперь будешь напоминать, что скоро Хогсмид?
Гермиона задрожала. Вдруг судорожный всхлип разорвал тишину, и она горько, отчаянно разрыдалась, захлебываясь, вцепляясь трясущимися пальцами в его плечи, обнимая так, словно он сейчас исчезнет навеки. Рон прижал ее к себе, гладя вздрагивающую спину.
Его солнце.
Он понял, что впервые за все эти сумасшедшие годы останется без нее.