Хранитель Империй

В Марескалльской штаб-квартире Ордена царило удивительное спокойствие. Красивый трёхэтажный дом был окружён небольшим, но густым садом – его деревья уже обзавелись нежными весенними листьями, чтобы скрыть от любопытных глаз то, что происходило в доме. Вечерняя тишина и полумрак окутывали комнаты.

Жак-Луи Лазарь, уставший после долгого дня, насыщенного делами, опустился в кресло, откинул голову назад и полностью расслабился, закрыв глаза. У него было ранено плечо – под одеждой белела свежая перевязка. Боль мучила его, но он старался о ней не думать. Через несколько минут его покой потревожили – отец Иоанн, постучав, вошёл в комнату. Оба мужчины были одеты в мантии: Лазарь в синюю, а Иоанн в белую с коричневым узором.

Пожилой священник сел в другое кресло напротив Лазаря и улыбнулся своему молодому собрату.

– Эх, Жак, Жак... Нелёгкая у тебя случилась неделя...

Жак-Луи устало прищурился и выдавил из себя невесёлую ухмылку.

– Тебе тоже скучать не пришлось.

– Ну-у-у, у меня всё в порядке, потому что ты предвидел мой риск. А твои приключения на границе... Эх... Когда я слушал твой разговор с Орестом и Элиф, я удивился, как ты это выдерживаешь...

– Но я сам во всём виноват, на самом деле. Я был невнимателен.

– Когда ты рассказывал, было похоже на досадное невезение.

– Невезение, да. Но раньше мне удавалось эти невезения предугадывать, и, даже попадая в самый ад, я умел справляться со сложными ситуациями. Поэтому я и не хочу доверять эту работу никому другому... То есть, не хотел... До этой последней поездки.

– Ты так быстро разочаровываешься в себе?

– Нет, я не собираюсь сдаваться. Именно поэтому я обратился к тебе за помощью.

– Я распорядился о приготовлениях к лечебному ритуалу. Мы проведём его здесь, на втором этаже.

– Я знаю. Спасибо. Думаешь, я могу сделать это сегодня? Я снова мало спал прошлой ночью... Хотя, какая разница, я плохо сплю последние полгода.

– Мы очень долго откладывали, Жак. Может, всё-таки не стоит больше пренебрегать твоим состоянием?

– Да, это верно.

– Главная цель ритуала – освобождение и обретение спокойствия. После насыщенных событий как раз самое время. Я попросил, чтобы сегодня для тебя нашли тело проекции. Всё готово.

Лазарь смотрел на Иоанна спокойным взглядом, исполненным благодарности и восхищения. Его затылок лежал на спинке кресла, а руки – на подлокотниках. У него не было сил испытывать эмоции, но от него это и не требовалось, поэтому он спокойно воспринял слова своего друга, не утруждая себя бурной реакцией. Он знал, что его понимают по взгляду, без лишних слов.

Иоанн продолжал:

– Осталось только понять, с чем именно мы работаем. Поэтому предлагаю обсудить и выяснить. Для начала, что же именно заставило тебя винить самого себя?

Лазарь вздохнул и отвёл взгляд. "Нужно открыться".

– Пожалуй, я должен признаться, что не всё рассказал сегодня на собрании. Мне стыдно перед другими. Перед всеми стыдно, но с тобой я должен и хочу поделиться.

Я пренебрёг мерами предосторожности. Я не захотел провести разведку местности пешим ходом, прежде чем везти экипаж через границу. Я чувствовал себя уставшим и злым как никогда. Меня и раньше укачивало в экипаже, но в этот раз тошнота была невыносимой, к тому же меня бил озноб. Я был раздражён, накричал на Марселя, когда тот хотел сделать остановку перед переправой. Я хотел поскорее пройти границу, добраться до заставы и отдохнуть.

Из-за моей невнимательности на нас напали. Да, это случалось и раньше, нам это не в новинку, но мы так хорошо стреляем, что никогда не подпускали пограничников к себе на опасное расстояние. В этот раз я не мог стрелять. У меня дрожали руки так, что я не мог их контролировать. Раньше такого не было. Я знаю, это симптомы динигарного синдрома, а не что-то другое.

– Почему они такие сильные в этот раз?

– Потому что я зашёл слишком далеко во время последнего сеанса.

– Когда?

– Две недели назад.

Иоанн вздохнул.

– Ладно. Давай продолжим наш разговор о твоём эксперименте. Он был прерван почти... боже мой... полгода назад?

– Да, верно...

– Ничего страшного. Итак, я хорошо помню твой рассказ, ты поведал мне всё в деталях. Можешь ли ты сказать, каковы для тебя последствия эксперимента? Что ты чувствуешь?

– Я во многом удовлетворил своё любопытство, но этот эксперимент не способен дать полноценные ответы. Я переступил черту, я действовал быстро, не заботясь ни о чём. Я утратил чувство меры и осторожности, желая завершить эксперимент быстрее. Я чувствую, что поспешил.

– Какую черту ты переступил?

– Все три.

– Мы договаривались лишь об одной. И теперь ты страдаешь, эти полгода... ты снова потерял свою волю.

– Я знаю, отче. Я импровизировал, хотел всё и сразу.

– Понимаю... – Иоанн помолчал. – Ты расстроен из-за того, что произошло вчера в доме Курта? У тебя было такое лицо... Будто тебе это добавило боли.

– Да, очень. Мне... наверное, не стоило ставить на Теодора, – лицо молодого человека напряглось от боли, когда он произносил последние слова.

– Надеюсь, ты не винишь себя в том, что случилось? Что ты чувствуешь?

– Чувствую, что опоздал, и это сильно бьёт по моему самолюбию..

– ...И это только усиливает твои страдания. Нужно постараться отпустить всё одним махом.

– Да. Дела обычно помогают отвлечься, но эта боль всё равно ноет во мне... Вот и вчера, когда мы приехали в столицу... Бессонница не даёт мне покоя. В горле першит, а в лёгких словно жуки скребутся... В животе всё как будто скручивается и болит сильно... Зубы сводит, мышцы ломит... Иногда мне кажется, что я в агонии... Но потом это проходит... На время... Гашиш, кстати, помогает, но... это только... маска, наброшенная сверху на ворох нездоровых проблем. Нужно возвращаться к самому ядру, источнику слабости.

Лазарь наклонился вперёд, одолеваемый неприятным отчаянием, упёрся в колено локтем здоровой руки и подпёр подбородок ладонью. Он думал и вспоминал. Иоанн смотрел на него с нежностью и сочувствием.

– Отче... – продолжил Лазарь, – скажи мне... Я... я принимаю твою версию о том, что моя болезнь тесно связана с состоянием моего... духа. Пусть эта болезнь и ощущается мне больше телом, чем разумом или чувствами души, но всё же я понимаю, что она исходит, пожалуй, из моей слабой силы воли, из моей неспособности мириться с реальностью, когда эта реальность удручает. Но я не могу изменить реальность.

– Знаешь ли ты, чего ты хочешь, чего ты ждёшь от себя самого в будущем? Кроме избавления от боли?

– Я хочу движения вперёд, я хочу лучше понимать людей. Хочу менять внешние условия, ибо мне не нравятся те ограничения, которые этот город нам навязывает. Я хочу того же, чего хочешь и ты, и Орест, и многие другие. Успеха и счастья.

Иоанн помолчал.

– Ты не всё мне сказал.

– Неужели?

– Да. Ты не упомянул то, ради чего мы придумали эксперимент.

– Я не уверен, как выразить словами моё желание.

– Хорошо. Не нужно. Я полагаю, что... я понимаю.

– Я знал, что понимаешь.

– Скажи, что ты намерен делать? Вообще?

– Продолжать двигаться вперёд в начатых мною делах, наблюдать и ждать.

– Ты не из тех, кто упускает хорошие моменты, – Иоанн ласково улыбнулся.

– Да.

– И хорошие моменты... тебя не упустят.

Жак-Луи тоже наконец-то расплылся в улыбке.

– Когда двигаешься, наблюдаешь и ждёшь... – продолжал Иоанн, – не забывай думать. Не забывай заглядывать в свою душу, она часто способна сказать больше, чем разум.

– Я стараюсь не забывать об этом. Спасибо, что напоминаешь мне.

– Я буду рад продолжать наши беседы в любое возможное для тебя время, Жак. Мы с тобой знаем, что можно сделать прямо сегодня, так давай же сделаем. Всё остальное – со временем. А теперь скажи. Материал для энвольтации у тебя всё ещё есть?

– Да.

Лазарь достал из кармана мантии маленький красный мешочек и развязал его. В нём было несколько прядей волос. Иоанн усмехнулся, заметив, что волосы разного цвета.

– Больше чем один человек?

– Да. Я тщательно выбирал людей. Также я хочу материал от тех, кто будет присутствовать сегодня.

– Это я, Орест и Элиф.

– Идеально.

– Ну, что ж, тогда у нас есть всё, что нужно. И у меня ещё один вопрос. Как состояние твоей кожи?

Лазарь скривился и опустил взгляд в пол.

– Плохо. Сейчас – особенно плохо.

Он встал и подошёл к лампе. Повернувшись к Иоанну, поднял голову вверх так, чтобы была видна шея.

Иоанн тоже встал и подошёл вплотную к Лазарю. У молодого человека по линии подбородка и на всей нижней челюсти, до ушей, кожа была покрасневшая, сухая, шелушащаяся, в некоторых местах были красные нарывы, которые Лазарь расцарапал в приступе зуда. Пара красных пятен, менее заметных, были и на щеке.

Иоанн грустно покачал головой.

– Ну, что ж, могло быть и серьёзнее. Я распоряжусь о составе травяного отвара. Скоро тебе станет лучше. Уже почти всё готово.

На втором этаже дома был расположен большой зал с высоким потолком; пол и стены здесь выложены тёмным блестящим кафелем. В этот вечер все лампы были погашены, вместо них зажгли множество светлых восковых свечей. Мебель почти отсутствовала, было лишь несколько больших кадок и глиняных вазонов с экзотическими растениями и резные деревянные столики, которые служили подставками для свеч, ароматических и масляных ламп. Ещё в комнате стояла чугунная ванна на больших кованных подставках-лапах. На тёмной стене над ванной был рисунок – пантакль Соломона. Высокие арочные окна были закрыты, но не занавешены, и в них пробивался мягкий свет догорающего заката и городских фонарей.

Когда Жак-Луи Лазарь вошёл в комнату, священник и госпожа Эрдоган уже ждали его. Элиф Эрдоган была одета в черно-красное платье с пышными юбками и рукавами. Её тёмные волосы были собраны в пучок локонов на затылке, руки были украшены тонким серебром поверх длинных чёрных перчаток.

Почти сразу после Лазаря в комнату вошёл Орест, а за ним – слуга-мавр, который нёс большой резной табурет и два металлических подноса. Табурет он поставил в центр комнаты, а подносы забрала Эрдоган. Один поднос она положила на табурет, а другой – на кафельный пол рядом с табуретом. Не говоря ни слова, она взяла одну из масляных ламп, потушила её и поставила на поднос. Потом из тёмного кожаного мешочка, привязанного шнурком на поясе, женщина извлекла комочек металлической фольги. Иоанн, так же молча, протянул ей два мешочка побольше, которые она взяла и положила на поднос рядом с лампой.

Жак-Луи ждал. Он знал процедуру, но не мешал друзьям делать всё так, как они задумали.

Орест подошёл к столику возле окна, наклонился и поднял большой полотняный свёрток. Мужчина развернул полотно и пред глазами друзей предстала мёртвая собака. Лазарь ощутил, как мышцы его лица дёрнулись в нервном отвращении. Орест положил собаку на поднос. Хвост и лапы собаки свисали с подноса, глаза были открыты и ничего не выражали, только блестели, как стекло. Тело животного вдруг задрожало, кожа надо ртом приподнялась, обнажая острые зубы, изо рта вырвалось шипение. Госпожа Эрдоган ахнула и отпрянула от подноса.

– Она двигается! Орест, почему ты не предупредил меня? Я была уверена, что мы имеем дело с трупом.

Задние лапы собаки дёрнулись и судорожно сжались.

– Спокойно, – сказал Орест своим привычным властным и чётким голосом, – да, собака ещё жива. Сейчас продолжается агония, осталось всего несколько минут.

Остальные промолчали.

Орест смотрел на собаку с грустным и серьёзным выражением на лице. Потом перевёл взгляд на Лазаря и сказал:

– Жак, давай-ка раздевайся. Пора приступать. Илхам, – он обратился к слуге-мавру, – будь добр, принеси горячей воды.

Слуга поклонился и вышел.

Жак-Луи снял с себя мантию, потом рубашку и штаны. Иоанн брал у него одежду, аккуратно расправлял и складывал на стул. Орест помог развязать бинты на плече Лазаря. В этом месте пуля задела дельтовидную мышцу плеча, но не сильно – Лазарь всё ещё мог поднимать руку. Было больно, но главное, что рана уже перестала кровоточить.

Эрдоган сняла перчатки, взяла пиалу с оливковым маслом и встала перед Лазарем так близко, что он мог видеть отражение своего лица в её тёмных раскосых глазах, мог сосчитать морщинки вокруг этих глаз. Элиф Эрдоган начала рисовать знаки на коже Лазаря, макая в масло свои тонкие длинные пальцы. На шее и груди мужчины – по линии от подбородка вниз к животу – тянулась цепочка символов Юпитера. На других частях тела располагались Солнце, Луна, Венера, Меркурий, Марс и Сатурн.

– Приготовь, пожалуйста, энвольтационный материал.

Лазарь достал из кармана мешочек из красного бархата и сжал его в руке. Он с любопытством отметил, что, как ни странно, ему было совсем не холодно стоять на кафельном полу. В комнате было тепло, и пол не был холодным.

Тем временем Эрдоган развернула комок фольги и вынула оттуда кусочек воска размером с абрикос. "Исмаил. Иммамнонн. Амасон. Инеролимеум..." – бормотали её губы. Она опустила воск в горячее масло лампы, развязала кожаные мешочки и вынула сушеные растения, которые она измельчила и бросила на размягчённый воск. "Данайон. Затон. Сатимон. Вагран..."

Иоанн подошёл к Оресту, достал из кармана нож, вынул его из ножен и спросил:

– Ну-ка, ты даёшь Жаку и от себя кусочек?

Орест наклонил голову, и Иоанн отрезал тонкий пучок его седых волос. Потом Иоанн взял волосы у госпожи Эрдоган и у самого себя. Подошёл к Лазарю, тепло улыбаясь:

– И последний штрих. Нужен твой материал.

Лазарь тоже наклонил голову и позволил срезать тонкую прядь из своей непослушной гривы.

Эрдоган двумя пальцами аккуратно вынула из масла размягчённый воск, смешанный с маслом и растениями, и смяла его в ладони.

Иоанн дал Лазарю собранные пряди и сказал:

– Смешай всё вместе в руке.

Эрдоган подошла к Лазарю и вложила тёплый, приятно пахнущий воск ему во вторую руку.

– А теперь соедини их.

Лазарь большим пальцем сделал вмятину в восковом шарике, свернул пряди волос в узкое колечко и вдавил в воск. Потом залепил впадину. Воск, казалось, поглотил волоски, вобрал в себя.

Слуга Илхам вошёл в комнату, неся большой чан с горячей водой.

– Отлично, – сказал ему Орест, – вылей в ванную. Теперь, будь добр, надень мантию и принеси холодную воду и серебряный кубок. Жак, убери волосы с лица и шеи.

Эрдоган забрала у Лазаря воск, Иоанн протянул молодому человеку кожаный шнурок, и тот подвязал волосы, стянув их на затылке.

Теперь все трое друзей стали рядом с Лазарем, окружив его. Иоанн стоял впереди, Эрдоган – возле правого плеча, Орест – возле левого.

Элиф снова вложила в правую руку Лазаря воск и сильно сжала его руку в своих ладонях.

– Жак-Луи Лазарь, – говорил Иоанн, глядя другу в лицо. – У тебя в руке – вольт, тотем, вобравший в себя часть людей, которые тебе не безразличны и которым не безразличен ты. Это те люди, у которых ты, взяв прядь, попросил о помощи. Попросил поделиться силой. И это верно, потому что мы рады помочь и мы желаем делиться, и само это желание вдохнуло энергию в сегодняшний вечер. Доверься и, пожалуйста, закрой глаза.

Лазарь повиновался. Он услышал плеск воды, шуршание мантии и тихие шаги – Илхам вернулся в комнату.

Лазарь ахнул, когда на него вылили воду, хоть и был готов к этому. Тёплый поток заструился от шеи по всему телу. В воду добавили снадобья, отвары, и это придавало ей особый аромат. Лазарь угадал синий зверобой и лаванду, но больше ничего разобрать не смог.

– Аспергес ме, Домине, иссопо эт мундабор. Лавабис ме, эт супэр нивэм дэалбабор, – прошептал он слова очищения, поднимая лицо вверх и чувствуя, как капли воды приятно стекают вниз по его лицу.

Кто-то прикоснулся к нему – Эрдоган водила по его шее и плечам своими руками, пока Орест медленно лил воду. Они купали его, как ребёнка, как принца. Это вызвало у молодого человека улыбку.

– Как хорошо, что ты улыбаешься, – прозвучал негромкий голос Иоанна прямо перед Лазарем, – просто замечательно. Послушай ещё, что я буду говорить. Ты смог отпустить своё тело, ты смог довериться, ты выпустил наружу хаос желаний и намерений...

Госпожа Эрдоган катала шарик с воском по всему телу Жака, и больше всего – по лбу, лицу, шее, груди, животу. Иногда было щекотно. Когда Элиф прикоснулась к раненому плечу, Лазарь зашипел от боли, но не открыл глаза и не пожаловался. Он понимал, что так нужно. Орест продолжал поливать его водой. Собака на полу издала последний жуткий хрип и затихла. Иоанн продолжал говорить.

– ...Ты принёс себя в жертву ради поиска Истины и Любви, ты переступил через страх, и ты знаешь, что делать. Тебе не нужно прятаться и убегать, тебе не нужно мучить себя и убивать. Не нужно искать возбуждение для разума, ибо твой разум работает превосходно.

При этих последних словах Жак не удержался и открыл глаза, чтобы на миг встретиться взглядом с Иоанном. Тот смотрел, как всегда, ласково и с пониманием. Жак еле слышно вздохнул и закрыл глаза.

– ...Ты жив, и это – счастье. Ты живёшь, чувствуешь, мыслишь, ты с нами, и с тобой мы.

Восковой шарик в последний раз прикоснулся к губам, ко лбу и к животу Лазаря.

– Открой глаза.

Под ногами Жака поставили глиняную чашу, вложили туда восковой шарик и подожгли его. Воск расплавился и растёкся, волосы сгорели. Жак вдохнул в себя дым.

– Игнис...

Жидкий воск влили в горло мёртвой собаке, с силой разжав её челюсти.

– Конъюро те, креатура канис, пер еум ки те креавит ин номине санктиссимаэ Тринитатис, ут сис мити ин хок оператион эт ин куакмкуе алиа куам фачере интендо...

Открыли окно настежь, и свежий порыв воздуха ворвался в комнату.

– Аэр...

Орест взял посуду с собакой и вышел из комнаты. Жак подошёл к подоконнику и смотрел в окно, обхватив себя руками. Во дворе между густыми деревьями слуга заранее выкопал довольно глубокую яму. Орест бросил в неё труп собаки, слуга посадил молодое дерево и забросал яму землёй. Жак смотрел и дрожал – вечер становился прохладнее.

– Терра...

Его ещё раз облили холодной водой. Все лишние вещи и посуду вынесли из комнаты.

– Аква.

Пригласили служанку, которая влила в ванную горячий травяной отвар, приготовленный по рецепту Иоанна и Элиф. Жак залез в горячую ванну и смог наконец-то расслабиться.

Все вышли, кроме служанки. Девушка-мавританка села на табурет за ванной, положила руки на плечи Жака и стала массировать его мышцы. Это было очень приятно. Она продолжала купать его, поливать водой и расчёсывать ему волосы. Её прикосновения становились все аккуратнее, осторожнее, незаметнее.

Жак ощутил, как уходит боль, тело расслабляется, и усталость накатывает на него приятной тёплой волной. Он не заметил, как уснул, и как девушка неслышно оставила его. Его разбудил Илхам, когда многие свечи уже погасли. Жак завернулся в тёплый халат, добрёл до своей комнаты, залез под одеяло и уснул глубоким спокойным сном.