ОКСЭР

Кёнмин

— Ты что себе позволяешь?! — раздался в трубке возмущённый голос отца. Он кричал, и я даже представил, как из его рта вылетают слюни, как он сжимает кулаки и щурится от ярости. Отца в гневе я видел тысячу раз — вот представить его искренне радостным было куда сложнее.

— А что? — как можно спокойнее отозвался я. — Мне нужно было срочно лететь в Таиланд, вот я и полетел.

— На моём джете?! На джете налогоплательщиков?! Ты понимаешь, чем мне это грозит, если об этом узнает пресса?

Я даже отодвинул трубку от уха — так он орал.

— Никто не узнает. Не переживай, — ответил я максимально невозмутимо.

— "Не переживай"?! — его голос сорвался. — Даже если не узнают — почему ты не мог полететь обычным рейсом?! Они два раза в день. Или это не твой уровень?

Я пожал плечами. Слова отца меня не особенно задевали. Это ведь не первый — и точно не последний — раз, когда он меня отчитывает. Ну и что? Вести себя прилично, как подобает сыну премьер-министра великой страны? Обойдется.

— Не было рейса на восемь утра, а до пяти — долго ждать, — легко парировал я. Ответом стали новые крики.

— Папа, — добавил я с прежней улыбкой, — я уже в самолёте. Мы летим. Его не развернуть. Через три часа прилетаем, и джет вернётся обратно — твой любимый самолетик цел и невредим.

— Не развернуть?! Прилетаем?! Кёнмин, твои выходки уже ни в какие ворота не лезут! Зачем ты, чёрт возьми, в Таиланд поехал? Опять эти твои лошади?!

Я нахмурился. Не сдержался. «Опять твои лошади» — в его голосе было столько презрения, что захотелось ответить так же ядовито, как он. Колко, с издёвкой.

— Да, снова они, — я смог выдавить только три слова. Улыбка застыла на лице, но голос стал ниже, холоднее.

Он не мог меня видеть — меня видела только стюардесса, как раз подходившая с бокалом шампанского. Я резко выхватил его с подноса — капли брызнули прямо на брюки.

Я выругался. Стюардесса забормотала извинения. Я махнул рукой.

— Аккуратнее надо быть, — бросил я ей резко. Она поклонилась ещё ниже.

— Где твои манеры? — рявкнул отец. — На кого ты там орёшь? На бедный обслуживающий персонал?

— Вот-вот. Обслуживающий персонал должен уметь обслуживать, — процедил я сквозь зубы.

Она протянула мне салфетку. Я вытер брюки и небрежно бросил её обратно — салфетка упала на пол.

Я уже машинально потянулся, чтобы поднять её, но стюардесса опередила меня.

Им, в конце концов, наклоняться привычнее, — хмыкнул я про себя.

— Найди мне другие, — сказал я, указав подбородком в сторону багажа. — В чемодане. Я что, по-твоему, должен ходить вот так? В мокром?

— Да-да, сэр, — залепетала она и, кланяясь, поспешно удалилась.

— Кёнмин, хватит так себя вести. И ты не ответил — зачем рванул в Таиланд? Какую очередную твою выходку мне придётся оплачивать?

Я выдохнул. Раздражение уже целиком заполнило меня. Даже руки начали подрагивать. Отец. Бестолковые стюардессы. Кислое шампанское.

— Ты ничего не оплачиваешь. Кроме перелёта, — выдавил я.

— А кто тогда? Мать твоя?! Она тебя избаловала!

Он снова кричал. Конечно. Мои лошади и моя мать — его любимые темы. Или, точнее, две самые ненавистные. Даже не знаю, кого он больше не переносит — её или мою конюшню.

— Я сам. Как я тебе уже миллион раз говорил: разведение породистых лошадей — это прибыльный бизнес. Мне не нужна ни твоя помощь, ни мамина.

— "Не нужна..." — пробурчал он. Зачем так орать, подумал я — у меня уже уши болят.

Стюардесса вернулась и протянула мне пару чёрных, выглаженных брюк.

— Ты тупая? Ты видела мою рубашку? Это по-твоему сочетается? — огрызнулся я.

Она почти плакала, кланяясь, снова ушла искать другие.

Жертва. Как можно быть такой забитой серой мышью?

— Хватит! — прикрикнул отец. — Хватит так разговаривать с людьми. Говоришь, прибыльный бизнес? Посмотрим, как ты его потянешь без моей земли для конюшни и без моей власти, чтобы разрешения получать. Бизнесмен хренов!

Он почти выплюнул последнее слово.

— Я уже купил землю для нового ранчо. Как прилечу — съеду с вашей земли, отец, — с нажимом ответил я. — А пока потерпи. Мои лошади в прошлом году принесли чистой прибыли миллион сто тысяч долларов.

— Да ты свой бизнес на раз-два и профукаешь! Твой перелёт мне только что обошёлся в сто тысяч. Думаешь, с такими тратами долго продержишься?

— Сто тысяч? — я ласково улыбнулся, голос стал медовый. — Это ведь не из моего кармана, а из кармана налогоплательщиков, верно?

Отец выругался. А я засмеялся. Тихо, почти зло.

— Всё, я отключаюсь. Тут турбулентность.

— Кёнмин... — снова начал он, но мой палец уже нажал «отбой».

Экран погас. Я резко кинул телефон на кресло рядом.

Трясти и правда начало сильно. Самолёт — небольшой, юркий, как спортивная машина. А значит, и трясёт его так, будто едем по ухабам. Я вцепился в подлокотники, хотел было пристегнуться — передумал. Если уж падать — так красиво.

Я прикрыл глаза, пытаясь успокоиться.

А как там Принц?

Он летел отдельным грузовым рейсом — в «воздушной конюшне», с сеном, персоналом и ветеринаром. Тоже, между прочим, удовольствие не из дешёвых*.

Лошадь дороже многих людей. Но он того стоит.

Я вылетел в Таиланд на два дня раньше, чем планировал. Надо было предупредить, но не успел: у отца оказался свободен джет, место в грузовом тоже нашлось, и я поддался порыву. Не мог усидеть на месте, ждать.

Один-два дня — какая, в сущности, разница? У них и так всё должно быть готово.

Главное, чтобы Принц перенёс перелёт хорошо. Он заслуживает лучшего.

Принц — моя гордость.

Редкий жеребец. Семь лет. Серебристо-серая масть, почти жемчуг на солнце.

Грациозная шея, идеально поставленные ноги, широкая грудь. Красота, за которую платят молча. Стоит почти как этот джет. А если взять его обслуживание, уход, рацион, тренировки — возможно, и дороже.

Он был чемпионом. Победитель в шоу-рингах, на выездке, на парадных показах. Не скакун, не торопыга — артист. Эталон.

У него подписчиков в инстаграме больше, чем у некоторых знаменитостей. Один его выход на побережье собрал пятьсот тысяч лайков. И это — без рекламы. Просто он. В лучах заката. С гривой, колышущейся на ветру.

Мой любимец.

И наконец — он получит кобылку под стать. Такой же породы. Такой же редкой красоты.

Я видел её — вживую, на фотографиях, в движении.

Влюбился.

Захотел.

Мне надо было её получить.

Предлагал много — и не раз.

Но владелец отказывался. И продолжает отказываться.

Единственное, что мне удалось добиться — это договора на случку. И то — ждал три года.

Но за шанс получить жеребёнка... ребёнка от моего Принца... и от этой красавицы, я был согласен на многое.

Я настоял на традиционной случке. Никаких пробирок, никаких лабораторий**.

Хозяин кобылы сначала хотел сделать всё через ветеринара — мол, безопаснее для кобылы.

Но я был категоричен.

Мой Принц заслуживает настоящего.

Он должен насладиться процессом, как положено. И я должен быть уверен, что всё чисто, без подмен и махинаций.

А такие случаи бывают — сплошь и рядом.

Да и говорят, что жеребята, зачатые естественным образом, рождаются более яркими. Сильнее. Агрессивнее. Красивее.

Не знаю, насколько это правда, но природу не обманешь.

Она требует настоящего.

Это было моё условие.

И в итоге он согласился. Или она — я даже не знаю, кто на самом деле стоит за той лошадью. Всё оформлялось через цепочку юридических лиц, будто мы подписывали не договор о случке, а соглашение о передаче государственной тайны.

Хозяин кобылы — такой же, как и я. Бизнесмен. Породистые лошади, высокие ставки, миллионы, замешанные в гриве и родословной. У него их больше. Особенно кобыл.

Но эта...

Эта — звезда. Единственная. Как и мой Принц.

Они идеальны друг для друга. По происхождению. По стати. По духу.

Я сжал подлокотник чуть сильнее, подавляя привычный приступ тревоги. Самолёт всё ещё потряхивало, но уже не как сильно. И вот — рывок, лёгкий щелчок — тряска утихла.

Я глубоко выдохнул и потянулся к овальному иллюминатору. Откинул шторку: белые облака, бесконечное голубое небо.

Пространство, где всё кажется лёгким.

Стюардесса вернулась. Без слов, протянула другую пару брюк.

— Как вам эти?.. — кланяясь, спросила она.

Правильно. Глаза должны быть опущены, когда разговариваешь со мной.

— Сойдут. Лучше ты всё равно не найдёшь, — бросил я, беря у неё брюки. С раздражением встал. Надо переодеться.

В самолёте была небольшая кабина — что-то вроде мини-спальни. Я уверенно зашёл внутрь, на ходу размышляя, какой масти получится жеребёнок, и как скоро кобыла подпустит моего красавца к себе...

Отец? Его наезды?

Дай мне только продать этого жеребёнка...

Она окупит не только этот сраный перелёт, а и твою министерскую зарплату — за весь год, папочка.

***

Раян

Вот уже два года я живу в фамильном поместье.

Всего три часа на машине — и ты словно пересекаешь границу реальности. Городская суета остаётся позади, растворяясь в пыльных дорогах, и начинается другой мир: море с его тяжёлым, солёным дыханием, бескрайние луга, холмы и далекие горы, окутанные дымкой. И — главное — тишина. Настоящая. Обволакивающая.

Тишина — повсюду.

Кроме дома.

Построенный ещё в девятнадцатом веке, он словно держит на себе печать старой крови и традиций, которые никуда не исчезли, просто стали тише.

Ослепительно белый фасад с колоннами, выкрашенными вручную известковой краской, которую каждый год заново обновляют местные мастера, как обряд.

Архитектура — странный, но гармоничный сплав: сдержанный викторианский стиль и тайская резьба по дереву, лёгкие изгибы и орнаменты в балках, выточенные вручную.

Высокие потолки, витражные окна с тусклым светом в утренние часы, прохладные мраморные полы, которые хранят в себе дыхание прошлого. Здесь слышно, как скрипит каждая ступень.

Дом просторный: восемь спален, две гостиные, библиотека с книгами в кожаных переплётах, парадная столовая, пристройка для слуг и персонала. Всё утопает в мягком, почти неуловимом запахе жасмина, сандала и старого дерева.

Но главное — не дом.

Сад вокруг него — это живая картина, выращенная поколениями.

Пальмы, как королевские стражи, возвышаются над дорожками. Цветут франжипани и орхидеи, вьются буйные плющи, на ветках дремлют яркие птицы. Здесь тишина и влажный жар, аромат земли после дождя, стрекотание цикад.

В глубине сада, за бамбуковыми изгородями, — конюшни. Не одна.

Моё святилище.

Главная, — построеная из тика и камня, рассчитана на десять лошадей. Здесь прохладно даже в жару.

Каждая стойла — как номер люкса: мягкая подстилка, вентиляция, отдельная поилка, выведенная система освещения.

Лошади — мои сокровища. Мои спутники. Мои друзья. Я знаю характер каждой из них, знаю их голос, взгляд, капризы.

А ещё здесь бегают мои собаки — тайские риджбеки, умные и преданные, с янтарными глазами.

Во дворе — куры и петухи. Порода старая, декоративная. Красивые, как игрушки. Но и они — часть этой земли.

Это не просто ферма. Это — мир, построенный руками. И всё здесь дышит покоем, силой и традицией.

Я стараюсь уделять внимание каждой лошади. Не только как владелец, но как человек, который по-настоящему их любит.

Конечно, я не один.

На ферме работают три конюха, один тренер, два грума — молодые парни, которые убирают стойла, ухаживают за животными. Есть и штатный ветеринар.

Это не просто ферма. Это — целое хозяйство, стоимостью почти в пять миллионов долларов. Американских.

Место, которое требует постоянного внимания, заботы и вложений. Но и приносит соответствующую отдачу.

Особенно — благодаря ей.

Star.

Белоснежная кобыла. Шесть лет.

Самая знаменитая, самая изящная, самая дорогая — и самая любимая в моей коллекции.

Я присутсвовал на её рождении, я видел её первые шаги. С того самого дня я знал — она особенная.

Я сам за ней ухаживал. Возил на выставки. Показы. Конкурсы. Когда не мог, доверял только старшему конюху, и то переживал как за своим ребенком.

Берёг. Лелеял.

Она приносила победы, восторги, зависть.

Но я всё откладывал главный момент — её первую случку.

Случка для породистой лошади — это не просто биология. Это репутация, бизнес и огромный риск.

Физически она может пройти тяжело. Психологически — тоже.

Я ждал. Ждал того, кто будет достоин. Кто соответствует её классу.

Было много кандидатов. Богатых. Убедительных.

Но я выбрал одного — с Кореи. Разводчик.

Не совсем профессионал, но и не просто дилетант.

Слишком импульсивный для профи, слишком дальновидный для новичка.

Я долго колебался. Не был готов просто так отдать Стар. Потому что потомство от Star — это не просто жеребёнок. Это наследие.

Но его жеребец...

Я видел его на показе. Это было нечто. Пластика, осанка, взгляд. Настоящий король.

Глаз невозможно было отвести.

Документы мы готовили почти год.

Юрист однажды пошутил: «Легче ребёнка усыновить, чем провести эту сделку».

И, наверное, он был прав.

В контракте было всё:

— что делать, если кобыла потеряет плод,

— если жеребёнок родится с врождёнными дефектами,

— если жеребец окажется неспособен к случке,

— если кобыла получит травму,

— и даже... если она погибнет в процессе.

Каждый риск — просчитан, застрахован, прописан.

Бумаги толщиной в мини-роман.

И даже вопрос имени жеребёнка стал предметом обсуждения.

По традиции, право на имя получает тот, кому достаётся жеребёнок.

Но я настоял: первое потомство Стар — назову я.

Это была принципиальная позиция.

Моя девочка. Мой выбор. Моя ответственность.

Владелец жеребца сначала возмущался. Но в итоге согласился.

Сделка обошлась в полмиллиона долларов. Чисто за право случки.

А жеребёнка, если он родится здоровым, он продаст потом, как пить дать, за миллион.

Или даже больше.

Потому что это будет ребёнок Принца и Звезды. В мире людей они были бы наследниками королевской крови. Что, по правде говоря, в моём мире — недалеко от истины.

Я даже усмехнулся, поймав себя на этой мысли.

Кобыла — с идеальной родословной, как принцесса из старинной династии. А жеребец — с примесью дальневосточной мудрости. И кто у него там отец? Премьер-министр вроде.

Впрочем, а кто ещё может себе позволить заниматься разведением элитных лошадей?

Уж точно не человек со средней зарплатой.

Это бизнес не просто для богатых. Это бизнес — для избранных. Здесь важны не только миллионы, но и происхождение. И у лошадей, и у тех, кто держит их в своих конюшнях.

Я усмехнулся шире, напевая себе под нос что-то невнятное, и начал спускаться по мраморной лестнице в малую столовую.

Сегодня встал рано. Не спалось. Снова бессонница, снова тени от бесконечных мыслей в пустой комнате. Уж лучше работать, чем беспомощно крутиться на подушке. Да, и меня ждут в столице к ужину, не когда отдыхать.

⸻

Я зашёл в столовую. Пусто. Интересно, кхун Сонухан уже позавтракал?

На сервировочном столе — привычный плотный завтрак: яйца, бекон, фрукты, круассаны, свежая выпечка.

Я и десятой части не съем — но так всегда. Потом доедает персонал или, если есть постояльцы, подаётся в гостевую часть поместья. Даже ветеринар с удовольствием уплетает горячие круассаны с вареньем. Никто не жалуется.

Сегодня я был один. Гостей в доме сейчас не было. Проживание клиентов в поместье — дополнительный бизнес. В округе ничего нет, и кто приезжает купить лошадь или на случку — как кхун Ли из Кореи — живёт у нас. Не бесплатно, конечно.

Иногда приезжают и просто туристы: посмотреть на лошадей, покататься, вдохнуть природу. Тихо, красиво, далеко от суеты.

Часть для гостей небольшая — всего три спальни. Мы не отель. Зато бронируется всё на год вперёд. Сейчас я специально никого не пускал — случка Стар дело важное. Отвлекаться на постояльцев некогда.

Я взял тарелку, положил на неё любимый омлет и несколько ломтиков бекона — удар по холестерину мне гарантирован.

Налил кофе. Сел.

Машинально достал телефон — привычка XXI века. Листать ленту, бессмысленные видео за едой.

Спустя несколько минут в столовую вошёл управляющий, и заодно мой секретарь. Кхун Сонухан.

— Доброе утро, кхун Пантаванг, — поздоровался он с сухой, вежливой улыбкой.

Мужчина под сорок. Статный. Даже красивый, если смотреть формально. Но настолько строгий и холодный, что назвать его привлекательным — не поворачивался язык.

Он подошёл к столу, положил себе фрукты, булочку.

Сел рядом. Мы молчали. Он не из разговорчивых. А я — не из тех, кто страется заполнить тишину словами.

Мы доели. И только потом я заговорил, спокойно, между глотками кофе:

— Поселите кхун Ли в голубой комнате. Она как раз подходит для человека, владеющим Принцем.

Я бросил взгляд на его идеально прямую спину. Его лицо никогда не менялось. Кажется, я не видел, чтобы он хоть раз улыбнулся по-настоящему. Только для протокола, по делу.

— Если они приедут, пока я буду в Бангкоке... вы знаете, что делать, — добавил я, уже мягче.

Управляющий отложил вилку и нож, аккуратно вытер губы салфеткой. Только после этого еле заметно кивнул.

— Конечно, кхун Пантаванг. Конюх будет на месте. Ветеринар — тоже.

— Да, да... — кивнул я, отпивая кофе. — Он, конечно, привёзёт все медицинские справки, анализы, даже видеоосмотры. Но это ничего не значит. Контроль никто не отменял.

Я невольно нахмурился, вспомнив ту историю.

Похожая сделка. Всё выглядело идеально: документы — в порядке, племенная книга — без нареканий, видео с выставок — впечатляющие, банковский перевод — внушительный.

А на деле... Привезли больного жеребца.

И не просто больного. Заражённого. Он кашлял уже в фургоне. Температура, дрожь, спутанность движений — было ясно, что он не просто приболел в дороге.

Позже выяснили: вирусная артеритка. Заразен, особенно для кобыл — быстро, тяжело, без шансов. Один чих — и у тебя вспышка. Жеребца, конечно, изолировали. Но даже карантин не спас. Одна из моих кобыл всё-таки заразилась.

Она не выжила. Пришлось усыпить — ради неё самой. И ради остальных.

Больнее всего было даже не из-за денег. Из-за неё. Животное, которое попало под раздачу. Это была не случайность. Это была диверсия. Хозяин жеребца хотел "случайно" заразить моих лошадь перед крупным забегом — чтобы снизить шансы моего второго скакуна, и тем самым продвинуть своего на пьедестал.

Я подал в суд. Дело идёт уже два года — бюрократия, экспертизы, отсрочки. Но деньги с него тянет хорошо.

Хоть так.

Жаль, за такое у нас не сажают. А должны. Это не просто мошенничество. Это убийство.

Убить лошадь — живое, красивое, доверчивое существо... Убить сознательно. Хладнокровно. Я бы за такое расстреливал.

Без суда.

Управляющий кивнул ещё раз. Я дал последние распоряжения, отложил приборы, отодвинул стул и вышел из столовой. Направился в кабинет.

Сначала — работа. Потом уже конюшня и мои "дети" — как я их звал. Иначе целый день проведу с животными и ничего не успею. Знаю за собой такой грешок.

Закрылся в кабинете. Сел за бумаги — и не заметил, как пролетело время. Даже на обед не отвлекался. Ужасная привычка, но ничего не могу с собой поделать.

Оторвался только когда в дверь постучал один из конюхов:

— Кхун, вы будете выезжать на Стар сегодня?

Я невольно улыбнулся, кивнул. Зашёл на кухню — кухарка, привыкшая к моей «голодовке», молча протянула тарелку с маленькими бутербродами.

Я поел на ходу, запивая кофе, и только потом спустился во двор.

Солнце. Жара. В этом году она началась уже с апреля. Интересно, что нас ждет летом? Даже по меркам Таиланда — слишком рано.

Я завязал волосы в тугой хвостил, надел кепку, и уверенной походкой направился к своим лошадям. Под ногами бегали две собаки, я поздоровался с ним, и они побежали игать дальше, а я зашел в простроное помещение.

Первая в конюшне стояла малышка — Нария. Моя гордость.

Невысокая, поджарая, с идеально поставленными ногами — типичная чистокровная англичанка.

Длинные сухие ноги, глубокая грудная клетка, короткая спина, узкая морда и блестящая гнедая шерсть.

Создана для скорости. Она уже дважды выигрывала дистанцию в тысячу двести. На этой неделе будет третий старт — и я почти уверен: она возьмёт золото.

Жокей как раз выводил её на разминку — на корде. Я кивнул ему, слегка улыбаясь. Он — тоже мой чемпион. Вот только в скачках помнят не жокеев. Помнят только лошадей.

Второе и третье стойло — два жеребца, оба тёмно-гнедые, мощные, с крепкой шеей и мускулистыми задними ногами.

Они не скаковые — племенные. Их резвость не в скорости, а в генетике. Один потомок арабской линии, другой — с примесью андалузской.

Я подошёл. Они сразу вытянули шеи и протянули ко мне морды. Я провёл рукой по лбу одного из них.

— Как у вас сегодня настроение? — улыбнулся я.

Они заворчали, забили копытами. Один поднял верхнюю губу, показывая зубы — требуя морковку.

— Тише, тише. Сейчас и вами займутся. Потерпите немного.

Я провёл ладонью по холке — успокаивая. Дальше в стойлах стояли другие мои любимцы, но в самом конце, в лёгкой полутени, слегка в стороне от остальных — Стар.

Моя королева.

Моя гордость.

Моё сердце.

Когда я начал приближаться, она встрепенулась. Ноздри расширились, уши навострились. Её стройное тело пришло в движение — она гарцевала на месте, как будто танцуя.

— Моя красавица... Соскучилась? — тихо сказал я, подходя ближе.

Она посмотрела на меня пристально, огромными бархатными глазами, в которых отражалось солнце и что-то... почти человеческое.

Белоснежная масть. Шерсть, будто слепленная из лунного света. На переносице — чёткая чёрная звезда. Контраст, который невозможно забыть.

Я открыл стойло и зашёл внутрь.

Запах навоза, сена, пыли. Некоторые воротят нос. А я — вдыхаю глубже. Это запах моей жизни. Моего смысла.

Я взял щётку и начал медленно водить по её бокам. Она прижалась ближе. Топнула ногой от удовольствия. Повернула ко мне морду, словно подставляя щеку.

— Через три дня ты познакомишься со своим женихом, — сказал я, продолжая чистить.

— Я выбрал для тебя самого лучшего. Но... если он тебе не понравится...

Она фыркнула. Ударила копытом. Я улыбнулся.

— Серьёзно. Если будешь против — придётся искать другого. Но знай: как бы я ни хотел отсрочить этот момент... Пришло твоё время. Время стать матерью.

Я тихо засмеялся. А она — заржала в ответ. Громко. Звонко. Будто поняла всё до последнего слова. Это был её голос. Гордый, чистый, живой.

— Прогуляемся?

Стар нетерпеливо била передним копытом, будто требовала: ну же, давай скорее.

Я достал седло, сам закрепил всё — тщательно, как всегда, дважды проверил подпругу. Она стояла спокойно, но вся была в напряжении, будто сдерживала в себе взрыв.

Мы вышли вместе — я, как всегда, держал повод под лёгким контролем, но она шла гордо, будто это я был при ней, а не наоборот.

У ворот стоял конюх. Я передал ему поводья.

— Прокатись с ней по двору, немного разомни — я сейчас подойду.

Он кивнул, и, не теряя времени, сел в седло. Я обернулся к жеребцам, которые уже начали гарцевать в стойлах, почувствовав, что за пределами конюшни что-то происходит без них.

— Сейчас и вами займутся, — усмехнулся я.

Подозвал главного конюха, Марка.

— Бери Тора, я поеду на Стар. Устроим небольшую гонку?

Марк засмеялся, открывая калитку стойла:

— Вы всё равно выиграете. Её невозможно обогнать, сэр. Только Нария может, а она уже на тренировке.

— Вот и проверим, — ответил я с самодовольной ухмылкой. — Хотя ладно, просто покатаемся. Без фанатизма.

— Окей, шеф.

Я подошёл к фонтанчику, что стоял у стены, плеснул на лицо прохладной воды — жар уже становился липким, пот струился по шее. Поправил кепку, волосы.

Стар уже бегала по кругу — ровным, красивым галопом. Она будто плыла по воздуху: грациозная, как танцовщица, и такая сильная. Каждое движение — уверенное, точное, выверенное.

Глядя на неё, забываешь дышать.

— Давай мне её сюда, — крикнул я конюху.

— Вы сами выезжаете? — спросил он, подавая мне повод.

— Да. С Марком. Он на Торе.

Я легко вскочил в седло — без суеты, одним точным, отработанным движением. Стар повела ушами, будто нехотя признала: ладно, сегодня ты управляешь.

Мы понимали друг друга без слов.

Марк уже подъехал, слегка придерживая своего жеребца. Мы переглянулись — и я усмехнулся.

— К морю! — выкрикнул я, натягивая поводья.

Он не успел среагировать — Стар сорвалась с места, как стрела.

Ветер хлестал в лицо, горячий, острый, как вино. Воздух бил в губы — солёный, живой. Это был почти как полёт.

***

Кёнмин

— Давайте мне Принца, — вымолвил я с нетерпением. — Он шесть часов был в самолёте без движения, потом ещё почти три часа — в машине. Его надо выгулять, прежде чем мы поедем дальше.

Мэтью, мой конюх, который сопровождал нас и следил за лошадью в грузовике, устало вздохнул:

— Я могу пройтись с ним вдоль дороги,— произнес он на корейском с сильным английским акцентом.

— Я сам, — бросил я, уже раздражённый.

Жеребца вывели из фургона. Его слегка потряхивало — после долгой дороги, тряски и замкнутого пространства.

Дорога — почти пустынная: за последние полчаса мы не встретили ни одной машины. Именно поэтому я и решил остановиться, дать ему передышку, проветриться.

Но выгуливать по горячему бетону не хотелось — слишком красиво было вокруг, чтобы топтать его копыта об асфальт.

Я взял поводья и повёл Принца в сторону открытого поля.

Пейзаж был почти сказочный: сочная зелень, холмы, горы вдали, и ещё дальше — тонкая, блестящая полоска синего моря. Вот только жара, такая что дышать тяжело. Прогулка на скорости поможет, освежится.

До поместья владельца кобылы оставалось почти ничего, но я не хотел, чтобы Принц приехал туда уставшим, заторможенным, как жалкий турист после дальнего рейса.

Ему нужно было сбросить напряжение. Встряхнуться. Вернуть себя.

Он это заслужил.

— Я поскачу к морю, — бросил я.

— Смотрите не перестарайтесь, — лениво предупредил конюх, доставая сигарету. — Принц провёл полдня без движения. Не загоните его.

— Я знаю, — рявкнул я, даже не глядя на него.

Боже как бесит, это моя лошадь, как я могу не знать основ?

Сбросил дорогие туфли, переобулся в сапоги, вытер пот, стекающий по шее. Кожа горела от жары и раздражения. Мэтью закинул седло, проверил всё, и я привычным движением взобрался на спину жеребца. Одел солнцезащитные очки.

Принц переступил копытами. В ушах звенела тишина, натянутая, как поводья. И вот — я тронул его.

Он сдвинулся с места, легко, мягко, но в этом движении чувствовалась сила. Ветер ударил в лицо, в губы — солёный, горячий, как вино воздух.

Мы поскакали. Не сразу — сначала ровным, выверенным галопом. Но он почувствовал: простор, траву, свободу.

И сам рванул вперёд.

Туда гдё видно кромку воды сливающиюся с голубым небом.

Мы поднялись на холм. И тогда появилась она.

Сначала — только пятно на фоне золотого песка. Потом — силуэт. Грациозный изгиб шеи. Хвост — как шёлк на ветру. Ноги вытянуты вперёд. Белая, как облако. Серебро и свет.

Стар.

Она неслась по кромке воды, будто это не пляж, а подиум. И при этом — дикая, живая, неукротимая. Идеальная.

Я буквально открыл рот.

Принц заржал. Почувствовал? Что-то понял? Может, у них — это тоже работает с первого взгляда?

Я натянул поводья, успокаивая его. Мы остановились. Я не мог отвести взгляд.

Пустынный пляж.

Две лошади.

Но вторую я не видел.

Наездники были как тени — они мешали. Они были лишними.

Один, который на ней, резко натянул поводья. Стар встала на дыбы — лёгкая, как балерина, бешено красивая.

И мне показалось — я услышал его смех. Лёгкий, довольный, как ветер. Второй всадник подъехал ближе. Сказал что-то — не расслышать. Стар вернулась на четыре копыта, махнула гривой, фыркая.

Я наклонился к Принцу, чья шея блестела от пота и солнца.

— Смотри, Принц, — прошептал я. — Это твоя принцесса.

Принцесса по имени Стар.

И словно в ответ — она заржала. Ветер подхватил её голос, понёс его ко мне, словно приветствие.

Наездник натянул поводья. Стар послушно развернулась. Они ускакали обратно — две тени, две молнии на фоне песка.

А я всё смотрел.

На её грациозный аллюр, как будто каждая нога ступала по воздуху. На бирюзу моря и золотую пелену пляжа. На её хвост, развевающийся как шёлк.

И на всадника, чья спина была пряма, горда — почти надменна.

Тот, кто управлял ею легко, но с силой. Тот, кого она слушалась.

И в ушах — звенел его смех. Смешанный с плеском прибоя...

[Примечание автора]

*Лошадей действительно перевозят в специальных контейнерах — "конебоксах", которые загружаются в грузовой отсек самолёта. Пассажирский комфорт им, конечно, не светит, но внутри просторно, вентиляция и корм обеспечены. А на борту обычно летят сопровождающие — конюхи или ветеринары.

** Что касается случки — чаще всего в элитных хозяйствах её действительно проводят искусственно. Ветеринары отслеживают овуляцию, получают семя от жеребца и через специальную процедуру оплодотворяют кобылу. Это безопаснее, точнее и исключает лишние риски — такие как травма кобылы.