Глава 3
Драко показалось, что за одно мгновение у него из лёгких выкачали весь воздух. За мгновение её падения от пронзившего насквозь заклятья.
В глазах начало темнеть, его трясло. Малфой в растерянности поворачивался из стороны в сторону, смотря под ноги, но видя лишь расплывающиеся красные пятна. Кровь... Столько крови, она повсюду. Её кровь...
Ещё яростнее сжимая побледневшие костяшки, он отшатнулся назад, не в силах больше смотреть в её лицо, на котором застыло выражение щемящего ужаса.
К глазам подступали слёзы. Всё плыло. Казалось, он вообще перестал что-либо видеть.
Это было его ночным кошмаром: открытый в немом крике от нестерпимой боли рот, затуманенный взор, извивающееся в конвульсиях тело его гриффиндорки. Но теперь этот кошмар был наяву, а не во сне.
Драко скользнул взглядом по остальным: застывший Уизли тупо таращился перед собой, не веря собственным глазам, побледневший Поттер выглядел не лучше.
Впервые их объединяло столь многое — страх, бессилие и надежда.
Ничего не может быть хуже этого. Стоять, наблюдать за страданиями дорогого тебе человека и не иметь ни единой возможности помочь ему. Словно он всего лишь зритель, который на извращённый сценарий игры не имеет ни малейшего влияния. И в этой игре начинает разъедать душу от чувства собственной бесполезности. Драко бы отдал всё за то, чтобы оказаться здесь вместо неё.
Едкий, как кислота, страх вскипал в его желудке. Драко впервые чувствовал такой страх.
Сердце колотилось бешено, и с каждым ударом оно всё больше надрывало грудную клетку. Все его отрицания, к которым он был глубоко привязан последние дни, сейчас обратились против и будто насмехались над ним.
Он видел её извивающееся от боли тело, слышал её частое дыхание и чувствовал металлический привкус, сквозивший по воздуху. Это было невыносимо!
Наконец, он стёр пот с лица и, сделав над собой отчаянное усилие, потянулся к ней. Бороться с болью и дальше Малфой не мог, пора было уступить ей.
Он упал на колени рядом с её телом, игнорируя взгляды гриффиндорцев. Ветка, тут же покачнувшаяся от его неловкого движения, обнажила полоску света, и потускневший луч пронёсся по белому полному ужаса заострённому лицу.
Всё ещё боясь взглянуть на неё, он опустил голову, но, уловив тяжёлое дыхание, собрал всю свою смелость и всё же посмотрел в её глаза.
Они будто утратили способность фокусироваться. Лишь изредка рассеянно метались по сторонам, не в силах зацепиться за что-либо.
Ему казалось, что вот так он и умрёт здесь, рядом с ней. Смотря, как карие радужки, всегда яркие, озорные, часто сияющие гневом, теперь заволокло пеленой боли.
Трясущиеся пальцы сами потянулись к её волосам, стремясь заправить локон за ухо, но, ничего не почувствовав, сразу отпрянули. Где-то внутри последовал новый взрыв боли.
Она всего лишь воспоминание...
Он не знал, сколько это длилось. Пока она лежала, глядя в никуда, а он сидел подле, впиваясь молящим взглядом в её фигурку. Он слышал осторожные шаги Поттера, чувствовал похлопывания его ладони на своём плече, в каком-то подбадривающем жесте, но только холодно отдёрнул плечо.
Чёртовы гриффиндорцы! Его мир был открыт только для одного человека из их неудавшегося круга спасителей, и это место уже было занято.
Парящую тишину прервал гулкий топот Пожирателей. По мере их приближения сердце Малфоя сжималось ещё сильнее.
Раньше в нём ещё теплилась надежда, что Грейнджер смогла добраться хотя бы до дома лесничего, несмотря на то, что они проверили его раз десять. Сейчас же становилось ясно, почему они нашли только её кровь. Но вопрос, как она покинула это место, всё ещё оставался открытым.
Облокотившись на корни, он наклонился к её уху и зашептал:
— Вставай... Слышишь, ты должна, — голос Малфоя сорвался, и он, сглотнув, продолжил. — Ты должна бежать, должна спастись, слышишь...
Непонятно, были ли это молитвы великому Мерлину, ей или же эти слова были обращены ему самому. Ясно только, что всё это походило, скорее, на бред, помутнение рассудка, но ему было плевать.
Грейнджер не могла. Она не могла...
Он... он ещё не сказал ей.
Драко ещё так много не сказал ей.
В последние дни всё вдруг начало рушиться. Он говорил не то, делал не то... Злился на самого себя, и оттого гнев разгорался ещё больше, а пепел оседал на неё.
Малфой стал нарочно отдаляться: пропадать, шататься с какими-то слизеринками. Всё, лишь бы не чувствовать эту нависшую над ним ответственность.
Все будто ждали от него чего-то: Орден — беспрекословного повиновения, проклятые гриффиндорцы почему-то решили, что он теперь им вечно обязан, и она...
Она ждала от него признания. Драко чувствовал это, несмотря на то, что Грейнджер так и не осмелилась спросить напрямую. А он не мог. Что-то внутри не давало ему это сделать, наплевать на всё и переступить через слизеринскую гордость.
Война, обязательства. Все они... весь долбанный мир вдруг решил сделать из Малфоя хорошего человека. А когда люди видят хорошее, они ожидают лучшего. А он не хотел, чтобы ему пришлось жить, оправдывая чьи-либо ожидания.
Прости, Грейнджер, но сейчас из всех доступных чувств у меня есть только гнетущая тяжесть.
Ему требовался перерыв. Нужно было все обдумать...
Но как только он пытался воспользоваться очередной недалёкой девицей, сразу случался приступ отвращения. И он быстро отмахивался, оставляя девушку в расстроенных чувствах.
Последняя попытка была с Гринграсс. Только после беспечных мыслей, сорвавшихся с её губ в попытке разгорячить его, он осознал, какой хернёй всё это время занимался.
— Когда всё это закончится, Драко, — произнесла Астория, потянувшись к его галстуку, — мы обвенчаемся, и больше не придётся скрываться по углам.
— Что? Ты сдурела? — он мгновенно отстранился от неё.
— Брось, дорогой, — мягко протянула слизеринка, — ты же знаешь. Наши родители давно поженили нас. Ничего не поменяется, не зависимо от исхода... — она игриво пожала плечами, — нынешнего положения.
Астория снова потянулась к нему, но Драко успел перехватить её руки и оттолкнуть.
— Я никогда не возьму тебя в жёны.
— Да ну... — девушка ухмыльнулась, её глаза сверкнули, и лицо мгновенно преобразилось, став самоуверенным и решительным. — А кого же? Неужели... грязнокровку Грейнджер?
На её лице растянулась типичная всем слизеринцам ухмылка: одновременно игривая и злобная.
— Да, Драко, я знаю. Случайно как-то увидела, так себе зрелище... И боюсь у твоего папочки лучшего мнения не будет.
Сверля её холодным взглядом, Малфой продолжал молчать. В этот момент он думал только о том, смог бы он пойти дальше, если бы Гринграсс не открыла рот.
Почему он не мог... Почему не мог поступить с Грейнджер так же, как с остальными. Почему продолжал строить из себя хорошего мальчика?
Это было бесчестно. Он не отпускал её, но и не давал то, чего она хотела. Только мучал...
— Брось, милый. Не знаю, какую игру ты затеял, но это всё несерьёзно. И она тоже об этом знает, это я тебе как женщина говорю. Драко?..
Но Малфой уже не слушал её, ноги уносили его как можно дальше от этой змеи.
Нет, не к такой улыбке тянется его сердце. Не такую девушку жаждет его тело. И не такую примет его дом.
Он подолгу рассматривал ясный диск, заливающий тёмный Хогвартс потоком серебряного света. Взгляд его разбивался о сумеречное освещение, которое смиренно окутывало ещё не остывшую землю, а затем, поднимаясь ввысь, сталкивался с полной луной, появившейся на фоне гонимых ветром мрачных туч.
Малфой любил смотреть, как рождается ночь: медленно расстилается по дорогам и равнинам лунный свет, темны ещё леса и замок, но с каждой секундой всё дальше уносится ввысь сочно-тёмная даль, и вот уже окрашиваются серебром длинные коридоры. И словно сам он растекался под лунными брызгами. И она... Она всюду: над темнотой тайн, над виднеющейся дорогой, голубовато-серебристым отблеском росы в низинах, она — неуловимое тепло и неожиданное обнажение, принимающий разум и ответы.
И вот уже взгляд, всматривавшийся ранее в каждую деталь ночи, прикован только к ней. К её ресницам, отбрасывающим тень на каменную стену, локонам, искрящимся голубоватым блеском, к пальцам, неспешно накручивающим платиновые пряди.
Снова Грейнджер не устояла перед слизеринским обаянием. На протяжении почти целого месяца они встречались здесь, скрываясь от остальных. И каждый день она брыкалась, гневалась, говорила, что не станет нарушать правила, мол, вечером не жди, но каждый раз приходила. Грейнджер... такая Грейнджер!
Как только они встречались, он дарил ей невесомый поцелуй, заранее зная, что сейчас девушка сердилась.
Руки сомкнуты на груди, глаза гневно сузились, она отталкивала его, когда он прижимал её к стене, но у Малфоя это вызывало только улыбку. Ему нравилось, когда в её глазах плескалось пламя ярости.
Он дорожил этими моментами, потому что днём она принадлежала всем: Ордену, гриффиндорцам, подругам, но сейчас... Сейчас она была только его.
Драко усаживался рядом на скамейку, и клал голову ей на колени. Руки Гермионы были расставлены по обе стороны, не касаясь его, но он знал, что скоро они зароются в его волосы, и начнут перебирать их и накручивать. Раздражение её будет улетучиваться так же быстро, как покидает небо сумеречная тьма.
И пока Малфой будет наблюдать за небом, она будет прикасаться к нему всё нежнее, до тех пор, пока лунный свет не коснётся её лица, и он не сможет оторвать взгляд от неё.
— Да что с тобой не так?
Они сидели в гостиной Слизерина, когда Блейз в очередной раз накинулся на него.
— Что? — ошеломлённо спросил Драко.
— Что?.. — Блейз скривил губы. — Вы с Грейнджер которую неделю как неприкаянные ходите, оба!
Не дождавшись дальнейших комментариев от Малфоя, Забини продолжил:
— Малфой, я же тебя знаю. И так херово, дружище, ты ещё никогда не выглядел. Я думал, ты теперь целиком и полностью ушёл в благородство и честь, — он ухмыльнулся. — Так объясни же, что происходит?
— Я не гриффиндорец, Блейз! Я эгоистичный, злобный, бесчувственный...— из горла вырвался тяжёлый вздох. Он видел, что Забвини хотел возразить, но Малфой не дал ему шанса. — Я нехороший человек. И я не совершаю правильных поступков. Я не могу быть тем, кем меня хотят видеть другие...
Прошла минута, прежде чем он решился произнести конец фразы.
— Не могу быть тем, кем она меня хочет видеть...
— О... чёрт, — только и вырвалось у Блейза. Он облокотился на спинку дивана и устало потёр голову, затем вновь пристально посмотрел на друга. — Ты ведь не влюбился в неё, да?
Кажется, эти слова были произнесены со слишком слышимой надеждой в голосе.
— Малфой? — слизеринцу совсем не понравилась затянувшаяся пауза.
Только этого сейчас не хватало... Втюриться в гриффиндорку? Более того, грязнокровку? Даже мыслить об этом было безумством. О чём он только, чёрт возьми, думал? У них нет будущего ни в одном мире. Блейз даже представить не мог, что эта их связь — нечто большее, чем ежедневный перепихон. Он верил, что Драко просто захотелось разнообразия.
Жабьи его мозги... Страшно было подумать, что скажут однокурсники, если вдруг прознают об этом. Что уж говорить о его семейке. Они сами его и погребут среди прекрасных садов Мэнора.
Хотелось наорать на него. Или ещё лучше... хорошенько отмудохать, дабы побыстрее выбить дурь из этой блондинистой башки.
И, видимо, во взгляде Блейза это желание отчётливо читалось, отражая вперемешку со ступором ярость и ещё несколько ингредиентов, наподобие отвращения, бешенства и шока.
Поэтому Малфой решил ответить, прежде чем эта плотина прорвётся:
— Всё очень сложно, — тяжёлый вздох вырвался из грудой клетки слизеринца. — Это... чувство, война, семья... вся долбаная жизнь. Я не знаю... — он устремил взгляд в пустоту, отвечая на повисший в тяжёлом воздухе вопрос. — Мы вместе толком и пожить не успели. Но...
Его вдруг ошеломило: внезапное осознание тепла между ними, понимание, что оно было всегда, и здесь, в этой тёмной реальности, жизни, оно только усилилось и дало им обоим ощущение взаимной привязанности, заставило его прерваться и буквально выдохнуть последние строчки, кружившие в его голове.
— С ней столько всего пройдено, у нас столько ненависти было, столько любви и... Она мне теперь родная.
В гостиной повисла тишина.
Блейз вскинул руки и потёр переносицу:
— Блядь.
Жаль, что осознание о той единственной, с кем мог бы он разделить свою жизнь, кто мог бы стучать каблуками по каменным полам величественного Мэнора, пришло только в этот момент.
Жаль, что его признание могло вырваться лишь под угрозой её жизни.
Малфой не заслуживал ни единой её капли: ни её запаха, ни звука её голоса, ни ощущения её нежно скользящих локонов, оставляющих после себя дорожку мурашек. Ничего!
Он уже видел силуэт Пожирателя, когда Гермиона всё-таки услышала его мольбы.
Вокруг всё вдруг зашаталось, пространство возле них заволокло белым туманом, а через секунду они уже неслись вместе с ней мимо проплывающих стволов. Всё мелькало, всё проносилось, Малфой сосредоточил своё внимание только на девичьей фигурке.
Она бежала из последних сил, это было видно по её рваным движениям, бледности кожи и застывшему выражению боли на лице гриффиндорки. В глазах стояло лишь отчаяние.
И сердце Малфоя сжималось от этой картины. Он знал, что не имел никакого права, но продолжал просить, чтобы она продержалась ещё чуть-чуть.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... потерпи ещё, ещё мгновение...
И снова она будто услышала его мысли. Грейнджер словно нашла в себе последнюю баночку животворящего зелья, и выпила всё до последней капли.
В томном взгляде внезапно засверкали огоньки, придавая ему собранный и сосредоточенный вид. Тело устремилось вперёд, а из палочки, которой раньше она опасалась воспользоваться, боясь медлить, вырвалось несколько проклятий, которые, просвистев рядом с ухом Малфоя, метнулись в сторону преследователей.
Драко в очередной раз восхитился ею. Он ещё бросал напряжённый взгляд вслед Пожирателям, когда заметил, что те либо скорчившись повалились, либо начали заметно отставать.
— Всё получится!
Он повернулся к гриффиндорцам, стоявшим позади, и одарил их торжествующей ухмылкой.
Она справится. Она сможет... И Малфой сразу найдёт её, найдёт и скажет. Всё скажет. Он, Мерлин его побери, прокричит это на весь Хогвартс. Чтобы каждая живая душа знала о том, что Драко Малфой давно потерял голову, но был слишком слаб, чтобы признаться в этом даже самому себе. Но она простит... Он знает, что простит.
Ведь его страсть нашла отклик в её душе. Его чувства навсегда завладели их умами и сердцами. А его привязанность, наконец, обрела лицо — любовью томительной, терзающей и мучительной.
Драко не мог унять сердцебиение. Словно впервые он распахнул глаза. Теперь ему казалось нереальным, что до этого момента он как-то существовал.
Любовь, запрятанная когда-то в глубинах, мгновенно переполнившая его, была так велика, так стремительно росла где-то внутри, что он почувствовал себя слишком ничтожным для хранения такого большого чувства.
Как... Как он мог не говорить это? Девушке, дарованной ему судьбой. Чёртов идиот...
Но так же быстро, как ранее забилось, сейчас его сердце оборвалось.
Задыхаясь, он медленно поднял глаза на её застывший силуэт.
— Что?.. — произнёс Драко, чувствуя как его трясёт.
Он нервно прошёлся по ней взглядом, пытаясь зацепиться за что-то, что могло вызвать такую реакцию, но не обнаружил никакого попавшего в неё заклятья.
Липкое и вязкое чувство зарождающейся паники заставило ватные ноги увеличить шаг.
Он оттолкнул стоявшего около Грейнджер ошарашенного Уизли и подошёл вплотную, встав прямо перед ней.
— Что случилось? Поттер?
Но гриффиндорец не знал, что заставило его подругу, яростно сражавшуюся за жизнь ещё минуту назад, остолбенеть.
— Гермиона...
Он стоял прямо перед ней, но больше не чувствовал. А встретившись с её взглядом, не ощутил его на себе. Её взгляд смотрел сквозь, глядя в пустоту. Взор этот, как пуля, пронзал середину груди, пробивал позвоночник, разрывал лёгкие, пищевод и трахею и выходил наружу, оставив дыру размером со шляпу.
Она смотрела на него, но не видела. Словно это он был ненастоящим, воспоминанием, и его сейчас унесёт белоснежный туман.
— Гермиона... Гермиона, — его голос дрогнул, и он закрыл глаза. — Пожалуйста.
Истязаемый душевной невыразимой мукой, отражавшейся на его суровом лице, он силился превозмочь горечь, желал сдержать кристальные, пролившиеся из его замкнутых век тропинки слёз, причинявшие страдания, каждой каплей обжигавшие нутро, иссушавшие душу.
Глаза в глаза.
Потемневшее штормовое море и затуманенная пустота.
Подобное выражение было ему знакомо. Это было как на уроках, когда её безумную голову пронзал ответ на долго тревожащую мысль.
Вот только сейчас карие радужки не начали искриться торжеством. Словно она остолбенела от одного ответа. Будто ответ этот был настолько болезненным, что не давал ей пошевелиться.
О чём ты думаешь, Грейнджер?
Когда она опомнилась, бежать уже было поздно. Было поздно менять пустоту на страх. И тянуться к палочке — было поздно, когда вспышка зелёного пламени озарила густые кроны деревьев, а с чьих-то губ сорвался истошный крик.