Кодекс Чести

— Хозяйка вернулась, добрый вечер! — констатировал Кикимер, провожая глазами Джинни. Как разъярённая фурия, она промчалась мимо него, и волна воздуха развевала паутину ей вслед.

Эльф фыркнул. Долгим взглядом проследил за обрывками паутины, подрагивающей на сквозняке. Закрыл дверь и, немного подумав, что-то прошептал, убирая комки пыли по углам. Оставшись довольным своей работой, он с щелчком исчез.

Стремительно пройдя мимо портрета Вальбурги, Джинни замерла, поставив ногу на ступеньку лестницы. Занавеска в раме дрогнула, но оттуда не раздалось ни звука. Старуха тонко чувствовала настроение хозяйки и опасалась отпускать свои едкие комментарии.

И, глядя на Джинни, было предельно ясно, что сегодня лучше ей не попадаться на пути. Острая, жгучая ярость буквально окутывала её, а частичка тьмы торжествовала и подпитывалась этой разрушительной энергией.

Наверное, сейчас бы ей прекрасно удалось что-нибудь из тёмной магии. Возможно, даже заклятие Круциатус вышло как надо. Особенно, если направить его на виновника её состояния.

Резко сорвавшись с места, она прошла по коридору. Она пойдет не в спальню, а в гостиную с гобеленом. Стены давили, а эта комната была просторной, холодной и пустой.

Как и Джинни сейчас.

Она отбросила спортивную сумку и, как была, в одежде и обуви, повалилась спиной на старый диван. Плотно закрыла глаза, как будто это могло помешать предательским слезам прорваться наружу.

Будь проклят Драко Малфой, поставивший на игру этого Фримена! То, чего она так боялась, произошло. А ведь Джинни уже было успокоилась за этот месяц, решив, что Деннис действительно в качестве запасного в их команде. Казалось само собой разумеющимся, что она будет играть в ближайшем матче. И она готовилась. Готовилась, чтобы показать владельцу клуба, что она хороша в реальной игре, а не только лишь на тренировках. Чтобы раз и навсегда закрыть этот вопрос с её местом в команде.

Ей даже показалось, что в последние недели он стал к ней... благосклонен. Перестал показательно игнорировать её. А ещё она замечала, что он иногда смотрит на неё. Как сегодня, в конце тренировки. Малфой исчез в самом начале, а потом явился за несколько минут до её окончания. И она поймала его взгляд на себе. Отчего-то ей нравилось это. Она знала, как хороша в воздухе. Гордилась этим и хотела, чтобы он это тоже оценил.

Теперь жгучий стыд за эти мысли терзал её. Он смотрел своим пристальным взглядом, не оценивая, как она ведёт квоффл, а с мыслью убрать её из состава игроков в ближайшем матче. И это раздирало изнутри. Всего неделя до игры, в которой она будет на скамейке запасных. Мысль об этом рвала сердце и душу на части.

Малфой лишил её радости в жизни — игры. Того, в чём она забывалась и была собой, где не чувствовала боль от прошедшей войны и дом на Площади Гриммо не давил своей мрачностью. Она была счастлива, когда вылетала на стадион и ощущала подступающий азарт от предвкушения игры.

Драко Малфой — просто бесчувственная горгулья. Как и его отец, который не думал ни о ком, кроме себя, подсовывая дневник Реддла одиннадцатилетней девочке. Не думал, на что обрекает её! Не думал, сколько слёз она прольёт и чем это обернётся!

Стиснув зубы, она вновь и вновь проигрывала в голове момент, когда тренер объявил о решении владельца команды.

— Джинни, — Воспер чуть замялся, явно не зная, с чего начать. Она весело смотрела на него, ещё не догадываясь, что за новость он ей принёс.

Эдрик чуть повернулся к трибуне, на которой восседал Малфой собственной персоной, и это, казалось, придало ему решимости.

— Решено посмотреть на Фримена в реальной игре на ближайшем матче. Ты будешь запасной.

Джинни тупо смотрела на него, потеряв дар речи. Всего чего угодно она ждала, но не этого.

Медленно, но неумолимо, как текущая по земле раскалённая лава, ярость овладевала ею.

— Почему? — Вопрос был таким надрывным, и голос словно сорвался.

Тренер пожал плечами.

— Как играешь ты, мы видели. Но мистер Малфой хочет посмотреть, как Фримен освоился в коллективе и играет в реальных условиях.

— Мистер Малфой, значит, — почти прошипела она, и её взгляд метнулся к трибуне. Тренер говорил, что это не потому, что её способности и профессионализм ставятся под сомнение. Никто не умаляет её заслуг, и это всего на одну игру. Но для Джинни это был белый шум. Она ничего и никого не слышала. Она неотрывно смотрела на трибуну.

С такого расстояния трудно было разглядеть, но Малфой явно наблюдал за тем, как она отреагирует. Почему-то она ожидала увидеть гримасу издёвки, но его лицо оставалось холодным.

— Эдрик, позволь мне быть запасной. — Как через толщу воды услышала она голос Анжелины. — Я уступлю...

— Нет, — хлёстко сказала Джинни, повернувшись к команде, как раненая львица, готовая защищаться. — Если принято такое решение, это не обсуждается.

С этими словами она смерила притихшего Фримена яростным взглядом. Вскочила на метлу, резко сорвавшись с места, и не оглядываясь, понеслась к выходу.

Покидать стадион на метле не одобрялось, но Джинни было всё равно. Она, не разбирая дороги, мчалась в раздевалку клуба. Двери распахнулись перед ней, и Джинни на полном ходу соскочила, подхватывая метлу. Даже не переодеваясь, она накинула ремень спортивной сумки на плечо и аппарировала прочь.

Теперь она лежала с закрытыми глазами на диване и перебирала возможности, которыми не воспользовалась. Две слезинки медленно вытекли из-под ресниц и прочертили мокрый след на лице.

Нужно было подлететь к этому проклятому хорьку и выцарапать его холодные глаза. Хотя нет. Перед этим надо было высказать всё, что она о нём думает. О, Джинни знала такие словесные обороты, которым позавидовал бы и лепрекон. Хотя много ему чести. Нужно было наслать на него летучемышиный сглаз, как в школе! Или что-нибудь посерьёзнее, потому что этот соплохвост наверняка уже научился отбиваться от мышей.

Как сладко продумывать варианты мести. Особенно, когда сгусток тьмы внутри охотно подсовывает самые невероятные варианты и одобряет самые жестокие, извращённые методы.

Джинни открыла глаза и посмотрела на гобелен. Медленно проследила взглядом по ветке благородного семейства Блэков до семейства не менее благородных Малфоев. Светлые волосы как будто подсвечивались изнутри волокон гобелена. Высокомерное холёное лицо Драко Малфоя смотрело куда-то мимо неё.

Даже тут, в её доме, его драклов портрет на семейном древе не смотрел на неё.

Слёзы на щеках высохли, оставив неприятное чувство тонкого слоя соли на коже.

Джинни неторопливо поднялась, и ей в руку прилетела палочка из спортивной сумки. Пальцы привычно сжали древко, и магия лёгкой волной прошлась по её нервам.

Медленно, как будто на дуэли, она подняла палочку, нацелившись в это ненавистное лицо.

— Инсендио!

Резко вскинула руку, посылая точным взмахом сгусток огня в гобелен. Пусть сгорит к дракловой матери.

Но... Заклинание развеялось, стоило ему приблизиться к гобелену.

Неприлично ругнувшись, Джинни уселась поудобнее на диване.

— Бомбарда! — Маленький светящийся шарик взорвался, не повредив гобелен.

Палочка упала и с глухим стуком покатилась по полу.

Джинни с тяжёлым вздохом откинулась на спинку дивана. Глаза снова предательски защипало.

Выжечь с гобелена одного из членов семейства мог только глава рода, в чьих жилах текла кровь Блэков.

Драко Малфой и тут был неуязвим.

Взгляд её бесцельно блуждал по комнате. Вечер вступал в свои права, и в комнате уже плясали солнечные блики закатного солнца. Правда, они ничуть не делали обстановку уютнее или веселее. Скорее наоборот. Напоминали, что там, за пределами этих мрачных стен, светлый и тёплый июнь.

На глаза попалась старинная ваза прошлого века. Позолота на ней истёрлась, лепнина во многих местах отвалилась. Джинни никогда не обращала внимания на эту серую невзрачную вещь, которая была задвинута в дальний угол.

Но сейчас ей захотелось совершить какой-нибудь уродливый поступок. То, что от неё никто не ожидает. Груз правильности внезапно стал невыносим и давил так, что было тяжело дышать. Даже сегодня — она не высказала в лицо этому хорьку всё, что о нём думает, а молча улетела со стадиона. Правильная и положительная.

Пристально глядя на вазу, Джинни шепнула:

— Акцио, ваза.

Чиркнув керамическим дном о пол, та охотно прилетела в руки.

Джинни поморщилась: пыль оставалась на пальцах, когда она вертела вазу в руках. Вблизи она оказалась ещё более убогой, чем издалека.

Джинни резко поднялась, замахнулась и со всей силы швырнула вазу о стену с гобеленом.

Гулкий звон разбил тишину дома. Керамические осколки брызнули во все стороны, рассыпаясь мелкими черепками по полу. Посреди комнаты стояла Джинни и улыбалась своему дурацкому поступку. А тьма просто билась в экстазе, восхваляя её. Чем меньше в сердце Джинни было радостей, тем твёрже вступала в свои права частичка злобы, оставленная Томом Реддлом. Пустота стремилась наполниться эмоциями, неважно какими.

Разбив вазу, Джинни почувствовала, как будто что-то внутри неё тоже разбилось и освободилось. Стало как будто легче.

Хлопок, и Джинни обернулась. Кикимер возник в тёмном углу, сурово оглядывая комнату. Его прищуренные глазки ощупывали груду черепков и остановились на хозяйке. Он глухо сказал:

— Хозяйка разбила вазу благородного дома Блэков. Хозяйка накликала горе.

Джинни закатила глаза.

— Не болтай ерунды, Кикимер. И не вздумай её восстанавливать. Я не хочу больше видеть эту вазу.

Старый эльф громко фыркнул, блеснув глазами в её сторону.

— Хозяйка ещё вспомнит её. Теперь предотвратить горе может только потомок Блэков.

Она подхватила свою спортивную сумку и направилась к выходу. Кикимер сметал черепки, и щётка мерно скребла пол, раздражая однообразными звуками.

— Накликала горе... — бормотал эльф себе под нос, но так, чтобы Джинни слышала. — Где нам теперь взять потомка Блэков? Как предотвратить беду?..

Джинни прошла мимо, не останавливаясь. Поднялась в спальню. Швырнула сумку в шкаф.

Гарри всё ещё не было. И не будет до поздней ночи. В последнее время он задерживался на работе дольше обычного.

Внезапно Джинни воспрянула духом. Она отправится навестить мать. За этот месяц они виделись редко и недолго, Джинни всегда спешила и была не в настроении разговаривать из-за происходящего в их команде. Но сейчас ей вдруг нестерпимо захотелось оказаться в уютной Норе. Где тёплое солнце согревает порожек дома, пахнет свежей травой и полевыми цветами. Где спокойно и умиротворённо. И ласковый голос матери, который поддержит и скажет, что всё будет хорошо.

Наскоро переодевшись, Джинни выбежала из спальни и пронеслась по лестнице вниз. Едва оказавшись за дверью дома, она с чувством радости аппарировала.

Возникнув на полянке в десяти метрах от дома, она подставила лицо вечернему солнцу и вдохнула сладкий летний воздух. И душа вдруг наполнилась приятными эмоциями, а тьма, недовольно сжавшись в комок, словно отступила куда-то глубоко, спрятавшись, чтобы её не коснулось счастье.

Джинни радостно устремилась к дому. Сад был немного запущеннее, чем всегда, но, вероятно, это от того, что она давно тут не была и из памяти стёрлось, как он выглядит обычно. Бормотание гномов слышалось из-за угла дома, и Джинни снова ощутила себя десятилетней девочкой. Свободной и лёгкой.

— Мама! — крикнула она, распахнув дверь. Из кухни потянуло приятным запахом ужина, и Джинни вдруг поняла, что не ела с самого утра. Малфой будет доволен — она не прибавит ни грамма. Отчего-то эта мысль рассмешила, и она забежала на кухню.

— Мама?

Молли обернулась. Её осунувшееся лицо озарила улыбка.

— Джинни, дочка... Я не ждала. — Голос показался надломленным. Когда она успела так похудеть? — Папа сегодня будет поздно, в Министерстве какой-то завал.

Мать принялась болтать, изредка взмахом руки помешивая в кастрюлях еду. Она усадила дочь на стул возле окна и расспрашивала её о тренировках, о Гарри, обо всём на свете.

Джинни отвечала, пристально глядя на маму.

Что-то было не так.

Когда её мать так постарела? Она, всегда такая жизнерадостная и полная сил, сейчас без конца тяжело опускалась на стул и утирала пот со лба. Глаза у неё утратили блеск, и сколько бы она ни силилась показать, что всё в порядке, беспокойство Джинни нарастало, как снежный ком.

— Лаванда уже в конце сентября родит третьего сына! Рон много работает в лавке, они с Джорджем заглядывали ко мне на прошлой неделе. Флёр прислала колдофото девочек, ты должна увидеть их...

Чашка ароматного чая оказалась перед Джинни, и она машинально сделала глоток, не почувствовав вкуса.

— Ох, дочка, подожди немного, я сейчас вернусь, — с этими словами Молли неожиданно неповоротливо поднялась и вышла из кухни.

Джинни прислушалась. Ей показалось, что она услышала удушливый кашель. Возможно, мать просто простудилась, только и всего.

Это нервы шалят, не более. Не о чем волноваться. Она же видела мать несколько раз! Не далее как десять дней назад. Может, она была и усталая, но в саду столько дел...

В запущенном саду.

В окно подул ветерок, шурша листьями цветочных горшков, расставленных на подоконнике.

Внезапно всё вокруг словно потеряло свой цвет, и звуки смолкли. Джинни пронзила страшная догадка. Она замерла на своём месте, боясь повернуться к окну и удостовериться в самом страшном.

В следующую секунду она подскочила к окну и торопливо начала искать горшок, зачарованный на здоровье матери.

— Джинни? — раздался неожиданно слабый голос матери за спиной.

Она не поворачивалась, с ужасом глядя на почти увядшее растение в дальнем углу подоконника. Пожухлые листья тряпками висели, готовясь вот-вот сорваться со стебля и безжизненно упасть на подоконник. На табличке горшка было написано имя: «Молли Уизли».

***

— Папа знает?

Джинни уткнулась в плечо матери, сидя на диванчике в тесной гостиной. Тёплые руки успокаивающе гладили её. Но рана, которая зрела на сердце, болела так сильно, что хотелось лечь и умереть.

Молли глухо закашлялась, сотрясаясь всем телом. Джинни даже затаила дыхание, болезненно переживая её приступ кашля, зажмурившись и чувствуя, как горячие слёзы готовы хлынуть из глаз.

— Знает.

Джинни подняла голову с её плеча.

— Значит, знали все? И Рон, и Джордж, и...

— Нет. Знаешь только ты, дочка.

Она посмотрела на Джинни воспалёнными глазами.

— Я всегда пользуюсь маскирующими чарами. Но ты пришла без предупреждения...

— Но почему? Почему ты от нас скрываешь? — голос дрожал от подступивших рыданий.

Молли молчала, глядя куда-то вдаль. Тяжело вздохнула и тихо ответила:

— Я не хотела вас волновать раньше времени. Неизвестно, сколько мне осталось. Может, год, а может, месяц. — Она снова посмотрела на дочь с такой невыразимой теплотой и одновременно болью, что стало жутко.

— И ты им не говори...

Джинни вдруг подумала, что все её печали и расстройства до этого момента вдруг померкли и стали казаться несущественными на фоне больного вида матери. Квиддич, Малфой — всё не важно, и не стоит даже думать об этом.

— Мама, мы обратимся в больницу, найдём целителя...

— Я была там. Меня осматривал лучший колдомедик Мунго.

— Но... — Джинни просто не могла поверить, что нет выхода. Её мама не может умереть! — Но есть же и другие целители...

— Джинни, детка. Я давно смирилась. Проклятье Беллатрисы слишком сильное, она вложила в него всю ненависть к нам. Оно лишь задело меня, притаившись внутри на многие годы, а теперь...

— Но десять лет прошло!

— Всё это время оно ослабляло мой организм, делая его уязвимым. Так сказал целитель. Много лет это было незаметно, но постепенно проклятие завладело каждой клеточкой моего организма. И в последнее время оно слишком агрессивно, так говорят в Мунго. Ничего сделать нельзя.

Каждое слово матери, сказанное непривычно дребезжащим, слабым голосом, было как удар под дых. Джинни отказывалась в это верить.

— Мне жаль, что ты узнала вот так.

Внезапно в Джинни взметнулась отчаянная ярость. Не на мать, но на то, что скрывала. Может, обратиться к Флёр? Во Франции есть искусные колдомедики... Может, показать её их командному целителю? Малфой наверняка нанял для их команды самого лучшего.

— Как «так»?.. Разве можно узнать о таком в какой-то особенный момент?..

Молли вздохнула. Конечно, нет. Болезни никогда не случаются вовремя. Особенно смертельные.

— Нужно время, чтобы смириться.

— Я не смирюсь, мама!.. — взметнулась Джинни, решительно скидывая неожиданно худые руки с себя. — Ты не умрёшь, слышишь? Я не допущу, чтобы спустя десять лет эта горгулья одержала победу над нами!..

— Джинни, детка. Это бесполезно. Мне жаль, но... Мы с отцом были у многих колдомедиков, и каждый пытался снять проклятие, но ничего не вышло. Выписывают только зелья, которые помогают мне справляться с недугами. — Она помолчала немного и тихо добавила: — Жаль только, что внуков от вас с Гарри я так и не увижу...

Молли ласково говорила с Джинни, убеждая не волноваться и смириться с неизбежным, принять судьбу. Но слова матери снова отдавались белым шумом в голове.

Вдоволь наплакавшись, она вернулась домой, когда уже стемнело. Теплота материнских рук ещё горела на её щеках, и ласковые прощальные слова звучали в ушах.

Она обнаружила Гарри в столовой. По всей видимости, он только что пришёл: на нем ещё была аврорская форма, а вид был уставший.

— Где ты была?

— В Норе, — отрезала Джинни, садясь за стол. Запоздало она подумала, что так ничего и не поела. Аппетит пропал из-за пережитых волнений сегодняшнего дня, и она брезгливо отодвинула тарелку с ужином, возникшую перед ней.

— Сегодня на работе был тяжёлый день.

Джинни уставилась на мужа. Они никогда не разговаривали о его работе. Гарри ничего не рассказывал и не делился с ней подробностями. Считал, что ей это неинтересно. Так оно, впрочем, и было. И если в другой раз она бы из вежливости поддержала этот разговор, разглядев за этими словами желание выговориться, то сегодня это точно был не тот момент.

— Ясно.

Тон, которым дают понять, что не проявляют интереса к беседе. Гарри внимательно посмотрел на Джинни. Бледнее, чем обычно. Веснушки проступают на лице ярче, а под глазами залегли тени, как будто она плакала. Может, на тренировке что-то произошло? Может, Малфой явился и нахамил ей из-за него?

— Джинни, а ваш владелец, Малфой... — Она даже не подняла взгляда от чашки кофе, в которой перемешивала сахар. Гарри прочистил горло. — Он не доставляет тебе проблем?

Взгляд, которым Джиневра одарила его, заставил застрять кусок в горле. Гарри почувствовал, как холодеют руки.

— Что-то произошло?

— Моя мать умирает, Гарри.