Агнец

  «Драко, прости меня. Мне нужно идти.»

После этих проклятых слов — от этой проклятой, несносной катастрофы — он пересёк несколько этажей и лестничных пролётов, ворвался в свою комнату, сдёрнул с себя одежду и стал под душ, будто хотел смыть не только кровь, но и собственное кипящее возбуждение.

Он почти трахал Грейнджер. Дважды. За один день.

И каждый раз это «почти» ускользало, как песок сквозь пальцы. Ноющий, стоящий колом член явно не собирался говорить «спасибо» за бесконечный облом.

И снова, старая добрая дрочка. Верная подруга в мире неосуществлённого желания.

Грейнджер. Её дерзость, её наглость, этот вызывающий взгляд.

Её нежные руки, с той пугающей властностью, что сводила его с ума. Её пушистые, непокорные кудри.

Её бёдра, сжимающие его с обеих сторон. Поцелуи. Шёпот. Стоны. Всё смешалось.

Он сам себе дорисовывал, дописывал то, чего не случилось. Продолжение их вечера. Воображал, как бы он вбивался в неё снова и снова, жадно, яростно смакуя, и трахал теперь собственную руку, загоняя себя в ту же пытку, от которой хотел избавиться.

Горячая вода лилась сверху, но не гасила ни пульсирующего желания, ни боли, ни сдавленного крика, застрявшего где-то в груди.

Драко одновременно раздражало и чертовски забавляло то, что стало причиной её внезапного бегства.

Пазл сложился в ту же секунду, стоило ему лишь провести чистыми пальцами по тёмному пятну на ткани брюк в паху.

Кровь.

Не его. Её.

Вот она, его невозможная, непредсказуемая катастрофа.

Он уже даже не пытался отрицать, что хочет её до одури. До полной, необратимой потери себя.

Да, хочет. До умопомрачения.

Малфой лишь тешил себя мыслью, что всё это желание пройдёт после самого яростного, самого страстного секса в их жизни. Таким он себе его представлял. Горящим, выжигающим все чувства до полного, необратимого обнуления.

Но выжигало его лишь непреодолимое желание сорваться и побежать за ней — девочкой, что испугалась собственной крови,— чтобы ещё раз коснуться её распухших, мягких, перепачканных губ. На самом деле, ничего не было нужно, никакой секс не становился во главе угла, когда с ним играли так... живо. Такая чистая, яркая, свободная в своих порывах гриффиндорка, вызывала потребность ощущать жар дыхания и влажность поцелуев. И ничего больше.

Грейнджер, о Господи, ничего больше.

Загасив порывы, боясь спугнуть и без того тревожную Гермиону, Драко собрал всю волю в кулак, чтобы терпеливо дождаться вечера. Только тогда он смог позволить себе открыть дверь её комнаты, чтобы убедиться в том, что всё уже в порядке.

Но ничего уже не было в порядке.

Грейнджер так и не смогла поднять стыдливых глаз, пока тараторила какую-то ахинею об их отношениях. О том, что всё зашло слишком далеко, о том, что каждая их связь была ошибкой и о том, что она не может предавать, ожидающего её, ненаглядного Рональда.

Ёбаный в рот. Уизли.

На её тираду Малфой не ответил ни слова. Просто вышел. Резко, молча, в упор не замечая ничего вокруг.

Ноги сами принесли его в тренировочный зал, где он провёл следующие несколько часов, уничтожая очередную боксёрскую грушу в рваную труху. Стирая костяшки до жгучей, острой, пульсирующей боли.

И только после того, как он довёл себя до состояния граничащего с потерей сознания, он разрешил себе повалиться на пол, засыпая прямо там, на ледяном камне. Представляя, проектируя в пограничном бреду несчастный случай, который внезапно настигнет рыжее убожество.

Этот... Уизли. Из-за которого его, Драко Малфоя, отшила девушка.

Девушка, которая целовала его так, будто хотела остаться навсегда.

Он убеждал себя, что всё дело в том, что им помешали. Что его бесит сорванный секс. Только это.

Что Грейнджер ничего не значит. Ни-че-го.

Но где-то глубоко, на уровне нервов и боли в груди, тянуло. Тоскливо и тягуче, сигнализируя о том, что несчастный случай добрался до Драко Малфоя раньше, чем он хотел этого для своих врагов. Несомненная ошибка сердца, что теперь перекачивала вместе с его кровью её незримые частицы.

Решение о запрете на любые проявления в сторону Грейнджер пришли вместе с первым покалыванием в районе уголков глаз. Нет, он не плакал. Это действо было ему не знакомо.

Однако, дверь в её комнату больше не открывалась его тонкими пальцами, а коридоры, где теперь он мог повстречать свободную гриффиндорку, обходились стороной.

Слабость.

Командующий армией Пожирателей смерти позволить слабость себе не мог.

***

Рождество.

Уже две недели Малфой заглушал голову собраниями, срывался на Пожирателях и изнурял себя в тренировках.

Никакой слабости.

Никаких мыслей.

Только боль, контроль и действие.

Пытки. Поиск виновных. Физическое истощение.

В этот день, 25 декабря, меньше всего на свете ему хотелось кого-либо видеть.

Ни родителей — несмотря на обещание приехать во Францию. Ни Асторию — которая бы ныла, что "праздник проходит скучно". Ни друзей.

Поэтому, сославшись на крайне важные и срочные военные дела, которые якобы касаются и Мэнора, он отправил жену в родовое поместье.

На неделю. Чтобы остаться один.

Ну... почти один.

Всё утро Малфой провёл в ещё уцелевших лавках Косого переулка, тщательно и — как сам бы никогда не признался — почти с благоговейной тревогой подбирая идеальный подарок для существа, которое он... ценил. Ценил всей душой.

Теперь, ближе к рождественскому вечеру, он поднимался по винтовой, кованой лестнице западного крыла, держа в руках большой, аккуратно упакованный пакет. Шёл, чтобы оставить подарок в комнате, спрятанной под самой крышей.

Дверь, как всегда, была приоткрыта.

Он тихо вошёл, привычным взглядом скользнув по обстановке. Температура в комнате держалась уютная, воздух пахло мягко — елью, корицей и чем-то неуловимо её. Всё было на своих местах, как и должно.

Маленькая кровать, застеленная розовым бельём, казалась особенно домашней на фоне сурового вечера за окнами.

В углу стояло низкое рождественское дерево, украшенное скромно, но с теплотой — сверху сверкал бант, словно заключительный штрих к тихому чуду.

На подоконнике — старенький проигрыватель, молчаливый хранитель её любимых мелодий.

И большой белоснежный шкаф, почти распираемый от одежды.

Драко никогда бы не признался в этом вслух, но... он утопал в любви к своей личной эльфийке, как к собственному ребёнку. Он выделил ей отдельную комнату, защищал её от всех лишних забот, не нагружал тяжёлой работой. И, что самое важное, осыпал её тем, что она так сильно любила — нарядами.

Потому что, однажды, после полугода, проведённого вдали от дома, от заботы матери и неизменной помощи домовика, он понял, как много он обязан этим существам. Он осознал, что без них был бы совершенно ничем.

Это было откровение — понять, что без их заботы, верности и преданности он не смог бы быть тем, кем был. Его отношения к близким изменились. Сошли на нет гордыня, высокомерие, мания величия. Наступила благодарность.

Возвращаясь домой, Малфой принял важное решение. Он освободил Тинки, предложив ей работу с оплатой, если, конечно, она этого захочет. Это был его акт признания того, что она заслуживает гораздо большего, чем быть просто домовым эльфом.

Потому что это было правильно. Потому что так было честно.

Его решение поддержала лишь Нарцисса. Люциус же запретил даже думать об освобождении остальных эльфов, посчитав это позором для семьи.

Астория, прийдя в дом, насмехалась.

Поэтому Драко велел Тинки выполнять только просьбы матери, игнорируя остальных домочадцев.

С недавних пор Драко отправил Тинки помогать пленной Грейнджер. Он сделал это не потому, что считал, что это обязанность, а потому, что так ему казалось, что всё будет под контролем. Но самым неожиданным оказалось то, что Тинки обрела подругу.

Другие эльфы, следуя приказу Люциуса, не были с Тинки дружелюбны. И Драко не мог этого больше терпеть. Он не узнавал себя — Малфоя, который когда-то презирал этих маленьких существ, считал их лишь инструментами для удобства. Он ощущал, что внутри него всё меняется.

Теперь, в свои редкие свободные вечера, он звал Тинки к себе, чтобы она рассказывала о том, что происходило с Грейнджер, как прошел её день, и что нового она узнала. Он делился с ней своими победами и поражениями, слушал её, сам не боялся говорить, поддерживал. Любил, когда она тараторила о платьях, даже если о самых незначительных вещах.

Тинки стала для него не просто слугой, а другом. Другом, которого он научился ценить с каждой частицей своей души.

Того Драко, что был раньше, уже не существовало. Вместо старой высокомерной фигуры появился человек, способный оценить настоящую привязанность.

Малфой подошел к украшенной ёлке, медленно опустился на пол, и с нежностью разложил множество маленьких коробочек — с платьями, пижамами, повязками на голову, тапочками и туфлями. Каждая вещь была яркой, блестящей, нарядной — как и его лучик-домовик.

— Тинки, — тихо произнес он

.

Эльфийка появилась в ту же секунду и её глаза распахнулись от удивления и восторга при виде подарков, которые Малфой разложил перед ней.

— С Рождеством, кроха, — его улыбка была искренней и теплой, наблюдая, как слёзы начали тихо скатываться по щеке Тинки, расплываясь от счастья.

Всё, как всегда. Она, маленькая и преданная, не могла скрыть своих чувств.

— С Рождеством, мистер Драко! — её голосок звучал так высоко и чисто, что это могло бы растопить любое сердце. — Тинки так благодарна!

— Если тебе что-то не понравится, просто скажи, — мягко добавил он, продолжая наблюдать за её реакцией.

— Тинки обожает всё, что выбирает мистер Драко! — эльфийка снова расправила свои маленькие ручки и, сверкая глазами, побежала к шкафу.

В её руках появилась перевязанная бархатной ленточкой книга, которую она с трепетом вручила Драко, нетерпеливо ожидая его реакцию.

Малфой рассмеялся, улыбка расползлась по его лицу ещё шире, когда он увидел, что за подарок ей удалось найти.

— Маггловский «Справочник о женщине или как поселиться в её сердце»? — он удивленно вскинул брови. — Ты где её взяла?

— У Тинки есть свои способы, — Тинки, улыбаясь, подмигнула ему, — Тинки знает, что мистер Драко читает книги магглов! И Тинки подумала... — эльфийка замялась. — что мистер Драко должен попробовать что-то из этой книги, если у него есть сложности в общении с Мисс.

— Тинки! — Драко попытался быть строгим.

— Простите, мистер Драко, Тинки просто думала... — её голосок был таким жалким, что Малфой ощутил укол вины.

Он не хотел её обидеть.

— Тинки, я благодарю тебя за подарок, он правда очень хороший, — он постарался быть искренним. — Только дело не во мне. Твоя мисс сама изъявила желание прекратить общение.

И снова эта проклятая тоска. Пустота внутри. Он даже не пытался скрыть её.

— Мистер Драко должен обязательно пойти проведать Мисс! Мисс чувствует себя очень одиноко и переживает, что мистер Драко больше не приходит! — выпалила она, её ладошки сразу прикрыли рот, как только она осознала, что сказала.

Малфой задумался, вопросительно приподняв одну бровь.

— И я так понимаю, что ты не должна была мне этого говорить? — на его лице появилась хитрая ухмылка.

— Нет, Мистер Драко, мисс очень плакала и просила меня не рассказывать вам об этом. — На её лице отразилась гримаса бесконечной печали, словно она переживала за свою ослушанность.

— Я тебя не выдам, если ты приготовишь самый вкусный рождественский ужин, — Драко подмигнул своей помощнице.

— Конечно! Это значит, что мистер Драко пойдет общаться с Мисс?! — Тинки запрыгала, весело хлопая в ладоши, её глаза искрились от радости.

— Только потому что ты попросила! Это последний раз, — с лёгким вздохом сказал он, поднимаясь и направляясь к выходу.

Но Тинки уже не слушала его. Она побежала распаковывать подарки, с таким весёлым нетерпением, что Драко не смог сдержать улыбки.

И тепло разлилось по его сердцу.

Он понял, что несмотря на всё, что происходило, в нём всё ещё оставалась человечность. И пока были те, ради кого он мог быть лучше, был и он — Драко Люциус Малфой.

***

Дверь. Снова эта дверь в конце пролета каменной лестницы.

Малфой не разрешал себе приходить сюда две недели, и у него отлично получалось, пока... Пока не нашел причины, по-настоящему весомой, чтобы оказаться здесь.

Ведь Тинки попросила его. Он не мог отказать ей в Рождество. Конечно.

Хотя, если честно, не было даже уверенности, что Грейнджер сейчас в комнате. Он все еще не запирал её дверь. Но за все две недели они ни разу не пересеклись.

Постучать?

Он замер, рука зависла над дверью.

Блять, с чего это вдруг?

И в следующую секунду, как отрывая повязку с засохшей раны, он дернул дверь, врываясь в свою любимую комнату, где жила... Она.

Грейнджер стояла перед наколдованным зеркалом во весь рост, одетая в струящееся атласное голубое платье с тонкими лямками, голой спиной и двумя разрезами, начинающимися у самых бедер.

Она подскочила от неожиданности, чуть пошатнувшись на высоких каблуках, когда Драко влетел в её комнату.

Туфли?

— Может, я пропустил приглашение на какую-то вечеринку в поместье? Не просветишь? — он был неимоверно, ревностно зол.

— Очень смешно, Малфой, — она скрестила руки на груди, выпятив подбородок, — вообще-то это Тинки заставила меня нарядиться прямо сейчас!

— Ах, Тинки... — он заговорщически ухмыльнулся, почувствовав знакомую коварную натуру своей эльфийки.

— Да, Тинки! — Гермиона подняла подбородок, и в её глазах зажглись узкие щелки осознания.

И в тот момент, осознавая всё это, они вдвоем засмеялись.

— Ну что ж, пойду похвалю её за старания. Можем сделать колдографию и отправить твоему возлюбленному. — В голосе Малфоя исчезло веселье, уступив место язвительному сарказму.

— Немедленно перестань себя так вести! — Гермиона сделала шаг вперёд, топнув ногой.

— С какой стати я должен переставать себя так вести? Ты мечтаешь о скучном сексе с Уизли, и я имею полное право трубить об этом на всё поместье.

— Вместо того чтобы устраивать эту затянувшуюся сцену ревности, ты мог бы просто поговорить со мной.

— В какой больной фантазии ты успела поселиться? Какая ревность, грязнокровка? Мне на тебя абсолютно наплевать, — он подошёл ближе, надеясь, что эти слова как-то проникнут в её сознание.

— Тогда где ты был все это время? Если для тебя ничего не произошло, если всё осталось как прежде, почему ты исчез? — она сделала шаг ближе, её глаза сверкали. Это было опасно.

— Ты сама сказала, что вся эта близость... — Драко процедил последнее слово через зубы, — была лишней. Значит, мне тут делать нечего.

— И ты, Драко Малфой, просто так на это согласился? — прошептала она, не отводя взгляда, будто пыталась заглянуть в самую глубину его сознания.

— Мне нахер не нужны твои слёзы, — процедил он. — А они бы были, Грейнджер. Потому что сейчас тебе одиноко, тебе хочется тепла. А потом пришла бы реальность. Жестокая. Ты слишком честная, чтобы солгать своему Вислому.

— Да, чёрт возьми, мне хочется тепла, Малфой! — выкрикнула она и с силой ударила ладонями ему в грудь. — Мне хочется твоего тепла! И я все эти четырнадцать дней только об этом и думала. О том, какую ошибку совершила, сказав тебе те слова.

У него заложило уши от собственного пульса. Каждое слово звучало, как выстрел. Он ожидал чего угодно — гнева, упрёков, молчания. Но не признания. Не этого.

Считая, что он выдрал её из себя с корнем, он думал, что стал неуязвим. Но правда была хуже: всё внутри гнило от заражения, и оно носило её имя.

— Но ты не пришёл! — её голос дрогнул, глаза блестели от слёз. — Я ждала. Искала. А ты... ты просто не пришёл!

Она ударила его снова, сильнее. В этих ладонях не было силы, но была ярость, отчаяние, боль.

— Грейнджер, остановись, — выдохнул он глухо.

Но она не слушала.

Салазар... что у неё творится в голове?

Он не хотел знать. Не хотел заглядывать в это пламя.

Чувство вины мерзко подползало к нему со спины. Он никогда не должен был его испытывать.

— Грейнджер, тебе потом будет больно, — вырвалось у него.

Зачем я это сказал? Почему, чёрт побери, я думаю о её чувствах?

— Почему мне должно быть больно, Малфой?

— Потому что я Пожиратель смерти. А ты — правильная, светлая гриффиндорка.

— Ты не такой.

— Ты даже не представляешь, какой я такой, — зло усмехнулся он. — Ты не знаешь, на что я способен. Ты не знаешь ничего, Грейнджер. И лучше тебе никогда не знать.

— Мне достаточно знать, что ты не хочешь этой войны. Что ты борешься за свою семью. Что ты помогаешь Ордену победить. — её голос звучал твердо. Тепло. — Малфой, этого достаточно.

— Чтобы что? Этого достаточно для чего, Грейнджер? Чтобы скостить мне один пожизненный срок в Азкабане из трёх? Чтобы меня поцеловал всего один дементор?

— Этого достаточно, чтобы разрешить себе влюбиться в тебя.

Е-ба-ну-та-я. Что?

Он резко выпрямился. В груди будто сжалось, где-то глубоко внутри — больно, горячо.

— Что ты сказала? И если это то, о чём я думаю, даже не вздумай повторять.

— Я не знаю, о чём ты там думаешь, Малфой. Но я сказала, что я разрешила себе влюбиться в тебя.

Наверное, так ощущается Авада кедавра. Когда в одну секунду вспыхивает то, что обрекает на смерть. И эти слова были его зеленым лучом.

Слабость. Ни за что на свете его язык не повернется назвать её влюбленностью.

Потому что ему это было чуждо. Не нужно.

Он — Пожиратель смерти. Она — временно живая пленница, с небольшим шансом на свободу. Но она была его бесконечной слабостью.

— Какая же ты идиотка, Грейнджер.

И больше он не сдерживал себя.

***

Малфой впился в неё, как голодный зверь в добычу, сжимая талию, прижимая так сильно, что шёлк платья заскрипел под натиском.

Другая рука вцепилась в волосы на затылке, резко запрокинув голову, и прежде чем Гермиона успела вдохнуть, его губы уже жгли её.

Грейнджер захлебнулась этим поцелуем.

Сердце колотилось, будто стремилось вырваться из груди, пульс гудел в висках, в ушах, в кончиках пальцев, впившихся в его лицо.

Она не целовала — отвечала, с той же яростью, с тем же безумием,  пыталась впитать его, вобрать до последней капли, раствориться.

Слова о влюбленности вырвались так просто, как если бы она не голодала все эти четырнадцать дней.

Его губы сорвались с её рта, скользнули по челюсти, вниз, к шее. Он прикусил кожу, ровно настолько, чтобы она вскрикнула, и тут же зализал боль языком.

— Ты, чёрт возьми, безупречна, — его голос был хриплым, низким, пропитанным похотью.

От этих слов тело вздрогнуло целиком от макушки до кончиков пальцев на ногах.

Гермиона не отпускала его, нестерпимо скользя пальцами по пуговицам рубашки. Вдохи хрипами застревали где-то у горла, разгоняя сердцебиение ещё больше отсутствием кислорода.

— Если ты хочешь, чтобы от этого платья хоть что-то осталось... — его губы жгли кожу, скользя от ключицы к плечу, оставляя за собой влажную россыпь следов. — нам нужно от него избавиться.

— Угу... — простонала она, едва слышно, схватив его руку и прижав к молнии на боку.

Драко расправился с платьем одним движением так ювелирно, что Гермиона даже не почувствовала, как оно было готова вот-вот сорваться с тела. Идеальное скольжение шёлка. Она лишилась его, словно второй кожи, которая мягкими складками слетело на кровать.

Она стояла перед ним почти обнажённая, лишь в голубых кружевных трусиках и туфлях на высоких каблуках. Открытая грудь, прежде скрытая платьем, теперь пылала под его жадным взглядом.

— Малфой...

— Ты прекрасна, — протянул Драко, закусываю губу, прежде чем снова прижаться к ней всей тяжестью тела.

Скользнув руками под бедра, он крепко обхватил её, и в следующий миг спина девушки утонула в мягкости матраса.

Гермиона вскинула руки, вцепившись в простыни, когда он накрыл её тяжестью мускулистого, с дурманящим запахом вишни, тела. Немного нагло, Драко с хитрым взглядом раздвинул её бёдра, и она ощутила жёсткость его возбуждения сквозь тонкую ткань брюк.

Мерлин.

— Смотри на меня, — хотелось тонуть. Властные нотки в его голосе пробуждали что-то первобытное, перекатывающееся где-то внизу комком жара.

Его пальцы скользнули по животу, медленно, слишком медленно, поднимаясь к рёбрам, к груди, обходя складку груди, едва касаясь, пока Гермиона не закусила губу, чтобы проглотить глухой стон.

— Не сдерживайся, — с дьявольской улыбкой, что девушка чувствовала у своих губ, он, наконец, обхватил округлость горячей до мурашек ладонью, сжимая ровно настолько, чтобы заставить её поясницу прогнуться дугой на встречу ему.

Малфой делал это, до чёртиков умело, вызывая в теле Грейнджер потребность откликаться снова и снова на каждое его, даже случайное, прикосновение.

Влажный, нежный, до максимума расслабленный язык коснулся самой чувствительный точки — набухшего, соска, что теперь казался центром удовольствия. Центром Вселенной, что теперь покусывал Командующий армией Пожирателей смерти. Сам изнемогающий от желания, извивающийся на её пульсирующем теле.

Гермиона взвизгнула, впиваясь пальцами в его платиновые волосы, спутывая их в безумном порыве.

— Драко...

Теперь, когда он навис над ней, она видела. Видела его потемневшие, впивающиеся глаза и приоткрытые губы, что молили о большем. Впервые в жизни она видела его таким открытым и таким отдающим.

— Ты так пылко говоришь о своих чувствах, — тёплым, обволакивающим голосом. — Но можно ли верить словам возбуждённой гриффиндорки?

Как же сладко он играл. Малфой был дирижером человеческих чувств, что послушно поддавались вибрациям его манящего, заколдовывающего тона.

Его пальцы скользнули по её внутренней стороне бедра, намеренно медленно, едва касаясь кожи, заставляя её вздрагивать от каждого прикосновения. Инстинкты, неподвластные ей, дали команду попытаться свести ноги, что остановило слизеринца и заставило с приподнятой бровью задать вопрос:

— Мне остановиться?

— Продолжай... — еле слышно, из хриплого, пересохшего горла девушки.

Гермиона сжала простыни в кулаках, когда его рука добралась до резинки её белья, но лишь зацепила пальцем, оттянула и отпустила, позволяя кружеву шлёпнуться обратно на кожу.

— Драко...

— Мне нравится, как ты произносишь моё имя, — он наклонился к её шее, оставляя по пути россыпь влажных поцелуев.

Лёгким движением его ладонь прижала запястье к матрасу, зафиксировав его, свободной рукой  наконец-то стягивая с неё последнюю преграду. Тонкие, длинные пальцы скользнули между её бёдер так медленно, внимательно, будто изучали каждую складку, каждую трепетную реакцию девичьего тела.

— Ты уже такая мокрая...

Гермиона зажмурилась, чувствуя, как её тело снова предательски выгибается ему навстречу.

— Смотри на меня, — Малфой приказал, и она повиновалась, открыв глаза.

Его взгляд пылал, а пальцы продолжали свою мучительную игру — то чуть сильнее, то почти без давления, заставляя её сходить с ума от непредсказуемости.

— Я... — она захлебнулась дыханием, когда Драко внезапно остановился, едва коснувшись пульсирующего от возбуждения клитора.

— Ты что-то хотела сказать? — он приподнял бровь, с удовольствием наблюдая за её мучением.

— Пожалуйста...

Пожалуйста, трахни меня.

— Пожалуйста, что?

Она сжала зубы, но тело уже предало её, бессознательно подаваясь ближе к тонким пальцам.

— Драко... — её голос сорвался, превратившись в стон, когда он внезапно убрал руку.

— Нет-нет, Грейнджер, — он усмехнулся, наблюдая, как её бедра бессознательно подрагивают, пытаясь последовать за его ладонью. — Ты получишь то, что хочешь... только когда я решу.

Поза, в которой Гермионе ещё никогда не доводило бывать. Парень поддел бедро девушки, подныривая, закидывая к себе на плечо так, что из-за влажности вдоль половых губ пробежал холодок. Холодок, который был был в моменте перекрыт другим сенсорным ощущением — обжигающим скольжением мужского языка вдоль задней поверхности бедра.

— Дрожишь, — его губы медленно поднимались выше, целуя, прикусывая, дразня, заставляя её вгрызаться в простыни всё сильнее.

Самым невыносимым преодолением оказалось то, когда рот Драко наконец достиг дыханием кожи под клитором, останавливаясь и растягивая мучения Гермионы, как сладкую патоку.

— Проси.

— Я...

— Нет, не так, — он отстранился, лишая её прикосновения. — Скажи, чего ты хочешь. Чётко.

Пылающие щёки, жаждущий взгляд и выгибающееся тело говорило само за себя. Но ему было мало.

— Я хочу... чтобы ты не останавливался.

— О, но это слишком расплывчато, — он медленно провёл пальцем по её животу, наслаждаясь, как кожа вспыхивает мурашками под этим жестом. — Будь конкретнее. Или мне уйти?

— Нет! — она вцепилась в его руку, не пуская. — Я хочу... твоих пальцев. Твоего рта. Всего тебя.

— Вот видишь, — Драко ухмыльнулся, довольный, и наконец-то коснулся её так, как она просила, заставляя выгнуться от внезапного всплеска ощущений. — Разве так трудно было сказать?

С безупречной точностью, тонкие пальцы двигались в ней, вызывая импульсы удовольствия, то ускоряясь, то замедляясь, выбивая из неё всё новые стонущие отклики.

— Ты так красиво стонешь, когда теряешь контроль... — он прикусил её бедро, оставляя тёплый, пульсирующий след — тот, что она точно заметит завтра. — Но, Грейнджер, ты можешь звучать ещё лучше.

Ещё один палец заставил сорваться рваному вскрику, растягивая, наполняя, позволяя ощутить, как напряжение внизу живота становится все невыносимее.

И Драко продолжал мучать. Нежными, изматывающими движениями, пока её дыхание не стало совсем прерывистым, а глаза влажными от переизбытка чувств.

— Боже...

Тело девушки непроизвольно дёрнулось в поисках контакта, когда его пальцы медленно выскользнули из неё, оставив пустоту.

Малфой приподнялся и начал расстёгивать пуговицы рубашки одну за другой, обнажая бледную кожу, шрамы и напряженные мышцы, сбрасывая с себя этот ненужный кусок ткани.

Грейнджер смотрела распахнутыми глазами на его тело, на медленные, выверенные движения. На его фарфоровую безупречность.

— Драко...

— Тише.

Челюсть сжалась от невыносимости терпеть, пока тёмные брюки невыносимо медленно сползали по бёдрам, позволяя Гермионе наконец прикоснуться взглядом члена. Такого розового, влажного от смазки и невыносимо манящего. Она искренне не представляла, как можно будет жить без него после. Предвкушение по тонкому фитилю уже пробралось к её самообладанию.

— Смотри...

Драко чуть склонился и провёл головкой по её мокрым складкам, наслаждаясь тем, как её тело вздрагивает при каждом лёгком касании.

Просто войди.

— Видишь? Я не тороплюсь.

Он снова опустился между её ног, его язык вытянулся, коснулся, обвил клитор, заставив её взвыть. То нежно, то резко, то с напором его рот издевался над Гермионой, не давая шанса прийти в себя, изнемогая от ощущений.

— Я... не могу...

— Можешь.

Драко поднялся, прижался к ней всей длиной тела, прижимая твердый, возбужденный член к животу.

— Ты готова?

Он не ждал ответа.

Вход был медленным, нежным и немного болезненным. Каждый сантиметр заполнял её, заставляя чувствовать каждый градус его тепла и каждую пульсацию. Его. Малфой буквально влился в неё, смешивая чувства, возбуждение и до изнеможения разгоряченные тела.

Господи.

— Смотри на меня, — Драко с трепетом заправил кучерявую прядь за ухо, легко прикасаясь губами.

Встречаясь с её радужками штормовым взглядом, он постепенно наращивал движения, отслеживая каждый вздох и каждое движение бедрами на встречу. Медленные толчки сменились грубыми, глубокими, пробирающими до кончиков пальцев. Гермионе ещё никогда не хотелось кричать так. Первобытно, с надрывом из самого сердца, что набатом выбивало рёбра, желая вырваться, только лишь чтобы оказаться ближе.

Малфой, приподняв её таз, меняя угол, следующим медленным, продуманным толчком он заставил взвыть Грейнджер от нового, неожиданного ощущения.

— Чувствуешь? — касаясь губами уха, сливая горячее дыхание с прерывистыми стонами.

— Я мог бы закончить сейчас.

Малфой вполсилы вошёл в неё снова, едва касаясь того места внутри, что заставляло её виться под ним.

Это невыносимо.

— Но ты ведь хочешь больше?

С остервенением Гермиона впилась в кожу его плеч, оставляя полумесяцы.

— Отвечай.

— Д-да...

— Да что?

Он замер, полностью неподвижный внутри неё, заставляя мышцы влагалища бессознательно сжиматься вокруг заполнившего её пустоту члена, безуспешно пытаясь заставить его двигаться.

Не-вы-но-си-мо.

— Я... хочу... чтобы ты... не останавливался...

— Какой ужасный выбор слов, Грейнджер.

Его усмешка была опасной, когда он наконец дал ей то, о чём она умоляла — один глубокий, медленный толчок, затем второй, заставляя её выгибаться от наполненности.

Драко наклонился, его губы захватили её сосок, зубы сжали его нежно, заставляя её вскрикнуть, когда волна удовольствия прокатилась по всему телу.

Рука Малфоя скользнула между их тел, его большой палец нашёл её клитор, надавил ровно настолько, чтобы её бёдра дёрнулись, но не достаточно, чтобы отпустить.

— Драко... п-пожалуйста...

— Что?

— Я... не могу.

— Повторяешься. Ты можешь, Грейнджер.

Он ускорился, вбиваясь с новой силой, врезаясь бёдрами, срывая собственное дыхание, не останавливая мучительную игру ловких пальцев.

— Ты же сможешь кончить, когда я скажу?

И Гермиона забыла, как дышать, изо всех сил сдерживая взрыв, готовый вот-вот вырваться на свободу.

— Сейчас.

Его голос прозвучал как приказ, низкий и хриплый, когда он вонзился в нее последним, решающим толчком. Его пальцы впились в её тело, прижимая к себе так сильно, что кости заныли от давления.

И она сломалась.

Волна прокатилась по ее телу, выжигая все оставшиеся чувства, заставляя мышцы сжаться плотным кольцом вокруг пульсирующей головки, что надавливала на самую чувствительную точку внутри. Гермионе осталось лишь закатить глаза и раскрыть рот в беззвучном крике , пока первая волна удовольствия накрывала ее с головой.

Малфой не останавливался, продолжал двигаться, грубо, глубоко, заставляя оргазм растягиваться, усиливаться, пока она не застонала, бессильная, перегруженная ощущениями.

— Драко... Остановись...

— Уверенна, Грейнджер?

Его рука обхватила  шею, не сдавливая, просто фиксируя, напоминая, кто контролирует ее удовольствие.

Тело Гермионы снова затряслось, когда он наконец кончил, заполнив ее горячей, живой жидкостью, смешивая свои стоны с её хриплыми, прерывистыми вздохами.

Драко рухнул на неё жгучим, липким от пота телом.

— Видишь? — прошептал он, касаясь губами мочки уха. — Я же говорил... ты можешь звучать ещё лучше.

И затем он медленно сдвинулся, подтянув край одеяла, чтобы укрыть себя и Гермиону, крепко обнимая её обмякшее тело сзади.

Блаженство.

Вот оно. Именно этого она ждала две недели, полные томительного одиночества и запретных фантазий, когда всё, чего она хотела, — это прикоснуться к нему.

Да. Именно этого.

Даже в самых дерзких мечтах Гермиона не представляла, что это станет реальностью так быстро.

А главное, он здесь. Не издевается. Не отстраняется. Не уходит.

Он просто остаётся и нежно прочёсывает её волосы пальцами, медленно, заботливо, распутывая непослушные кудри, будто выучивает её от корней до самых кончиков.

— Ты такая красивая, моя огненная гриффиндорка.

Грейнджер повернула голову, чтобы увидеть его лицо. Слова продолжали звучать внутри неё, такие обволакивающие, ласкающие и пугающе тёплые.

Моя огненная гриффиндорка...

— Мне так хорошо с тобой... — едва слышный шёпот растворился между их губ.

— Скажи до конца, — Драко сверкнул своей фирменной ухмылкой.

Грейнджер вопросительно подняла бровь.

— Ну, какое прозвище ты мне придумала? Кажется, что-то... — он наигранно задумался, постукивая пальцем по подбородку.

— Чёртов. Слизеринский. Змей, — Гермиона ткнула его локтем в живот, возмущённая очередной беспардонной попыткой читать её мысли.

— Спи, катастрофа. У нас есть час до ужина.

— Ужина? Мы будем вместе ужинать?

— Ты предлагаешь мне оставить тебя одну? — Малфой склонил голову, скосив на неё ленивый взгляд. — Сегодня же Рождество. Тинки пыхтит на кухне ради нас двоих.

Грейнджер развернулась, уткнулась носом в его тёплую шею и через минуту уже проваливалась в самый мирный и безмятежный сон, какой ей только снился.

***

Конечно же, её опасения воплотились в реальность сразу, как веки открылись после бесконечной сладости сна. Драко покинул постель Гермионы, оставляя за собой лишь скомканный след. Магия рассыпалась, как мечты, где над головой было чистое, ясное небо, и ветер пах жасмином.

Постель остыла, а одеяло было аккуратно заправлено. Он ушёл, как только она уснула. Ни прикосновения, ни взгляда прощания.

Гермиона тихо выдохнула, сжимая пальцы в простынях.

Ну конечно.

— О, ты проснулась, соня? — раздался знакомый голос с лёгкой насмешкой. — В твоей ванной жутко холодно.

Она обернулась.

Драко стоял, подпирая косяк двери, абсолютно... голый.

Влажные волосы касались скул, капли стекали по ключицам, по грудной клетке, по животу, исчезая где-то внизу. Его взгляд был ленивым, довольным и таким домашним.

Боги.

— Драко, ты без одежды! — выдохнула она, приподнимаясь, инстинктивно прижав одеяло к груди.

— Десять очков Гриффиндору, — ухмыльнулся он. — Нам пора на ужин, Тинки нас убьёт, если мы опоздаем.

— А ты не мог бы отвернуться?! — возмутилась она, чувствуя, как к щекам приливает жар. — Я вообще-то тоже голая!

Малфой смотрел на неё несколько секунд, просто моргал, как будто перерабатывал то, что услышал.

— Так случается, когда люди занимаются сексом, Грейнджер. Не слышала ничего об этом?

Он едва успел увернуться, когда в него полетела подушка. Гермиона фыркнула, при этом изо всех сил стараясь не улыбнуться.

Невыносимый.

— Именно поэтому ты меня хочешь, — произнёс парень, почти мурлыча, и приблизился, мягко поднимая её подбородок кончиками пальцев. Его губы оставили влажный поцелуй в уголке её рта.

— Я убью тебя, Драко Малфой, — шепнула она, а потом, выдохнув, плавно поднялась с кровати и направилась в душ, ощущая на себе его обжигающий взгляд.

Грейнджер заперлась в ванной, прижавшись лбом к прохладному зеркалу и постаралась выровнять сбитое слизеринцем дыхание.

Её пальцы скользнули в волосы.

Следы его страсти, остались на теле: на бёдрах, между рёбрами, на шее и губах, пульсировали на коже выедая невидимыми буквами память о их недавнем слиянии. Живот вздрогнул сокращением удовольствия, как только она позволила себе вспомнить, как это было.

Он знал, что делал. Знал каждую дрожащую точку её тела.

И занимался с ней сексом не как мужчина с пленницей, а как с равной. Как с женщиной, которую хотел... до безумия.

Он не спрашивал, а чувствовал. Себя, её и все, что их связало.

И, впервые в жизни, она кончила от прикосновений. От его рук. Его рта. Его взгляда.

Не помогая себе, не ускоряя момент.

Просто растворилась в нём.

Идеален. Чертовски.

— Грейнджер, у тебя две минуты! — его голос донёсся сквозь дверь.

Она поспешно забралась в душ, позволив струям смыть остатки близости... и его запах.

Тот, который она впитает обратно через несколько мгновений.

***

На часах было восемь вечера.

Они, красивые, будто вышедшие с обложки рождественского выпуска журнала, спустились в одну из украшенных гостиных, оформленную в непривычно светлых тонах. Белые стены, высокие потолки, с которых свисали голубые ленты и звёзды, переливающиеся в мягком свете. На ели у окна — огромный атласный бант, перекликающийся с оттенком платья Гермионы.

— Если тебе интересно, Грейнджер, ещё час назад всего этого не было. Я даже не знал, что у нас есть ель, — Малфой склонился к её уху, приобнимая её за талию, и лукаво посмотрел в сторону Тинки, порхающей над столом в изумительном платье того же оттенка.

Гермиона ухмыльнулась, по достоинству оценив инициативу домовика, и оглядела стол: четыре вида горячих блюд, множество салатов, закуски, сладости — всё выглядело как сцена из волшебной сказки.

— Кроха, ты же сядешь с нами? — сказал Малфой, отодвигая для Гермионы стул рядом с собой.

Ей казалось, что она окончательно сошла с ума — слишком реальными были эти галлюцинации, где есть милый, нежный Малфой, платья, роскошный ужин.

И всё это — с ней.

— Мистер Драко не должен беспокоиться о Тинки! Тинки может поужинать на кухне, чтобы не мешать Мистеру Драко и Мисс Гермионе наслаждаться обществом друг друга! — бодро заявила она, расставляя последние штрихи — голубые свечи в изящных белых подсвечниках.

— Тинки, я буду так счастлива, если мы все поужинаем вместе. Ты ведь не зря надела такое роскошное платье! — Гермиона подмигнула своей маленькой подруге, с нежностью глядя на неё.

— Это рождественский подарок от Мистера Драко! — радостно воскликнула Тинки, взбежала на стул и закружилась, демонстрируя наряд. — Тинки говорила Мисс Гермионе, что Хозяин очень хороший!

— Ты называешь своего эльфа крохой и даришь ей платья? — прошептала Гермиона с улыбкой, склонившись к Малфою так, чтобы Тинки не услышала.

— Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, тебе конец, — так же тихо отозвался он, наклоняясь и игриво прикусывая её плечо.

Гермиона тут же резко отстранилась, шикнув на него. Ей стало немного неловко — вести себя так перед Тинки казалось неправильным. Да и вообще... всё это происходящее вокруг, казалось ей невозможным.

— Тинки, — Гермиона потянулась через стол к салату с гранатом, — а откуда моё платье?

— Мистер Драко велел... — начала эльфийка своим тонким голоском, но тут же прижала ладони ко рту, округлив глаза в панике.

Гермиона приподняла бровь и с нескрываемым интересом перевела взгляд на Мистера Драко.

— Я просто попросил Тинки выбрать тебе что-то на её вкус... по случаю, — небрежно отозвался он, делая глоток белого вина и пряча ухмылку за бокалом. — Это было давно. Я сам уже забыл об этом.

— То есть ты был удивлён, когда увидел меня в этом платье? — она грациозно поправила выбившийся из прически локон, той, что он сам наколдовал.

— Я был приятно удивлён, Грейнджер, — мягко сказал он, встречаясь с ней взглядом и помогая сервировать горячее на её тарелку.

Она смотрела на него, будто пыталась прочесть между строк.

— Как ты можешь быть таким?.. — покачала головой. — Таким разным?

— Как я могу быть другим, когда ты, моя слабость, открылась мне? — его щеки несвойственно порозовели от алкоголя.

Моя огненная Гриффиндорка.

Моя слабость.

У Гермионы зудело на кончиках пальцев.

— И вот увидишь, Грейнджер, эта слабость станет главным гвоздем на крышке моего гроба.

Ей было так бесконечно блаженно и одновременно тревожно от его слов.

Он все еще, Командующий. Пожиратель смерти. Вероятно, его руки по локоть в крови.

Но она так устала бороться с окружающим миром и с собой. Сейчас он был её островом надежды. В войне и в сердце.

— С Рождеством, Гермиона, — Малфой поднял в её сторону бокал.

— С Рождество, Драко.