Агнец

Насколько он пьян?

Сейчас Малфой снова залечивал её ногу. Ту самую, что снова пострадала от рук его отца.

Но что-то в этот раз было не так.

Его рука лежала под её, на животе. Такая тёплая и такая успокаивающая. А другая, та, что держала палочку, двигалась медленно, вырисовывая в воздухе незнакомые ей руны. Из-под кончика древка тёк мягкий свет, наполняя комнату приглушённым сиянием и обволакивая её кожу шелковистой магией. Ощущение было странным, щекочуще-лёгким, как прикосновение теплого воздуха.

И именно в этот момент она думала лишь об одном. О разнице, размером в пропасть, между осторожностью и нежностью.

Потому что сегодня Малфой был нежен. Пугающе, неожиданно нежен. И никто, ни она, ни, возможно, он сам, не мог бы объяснить, почему.

Его слова по-прежнему звучали с холодной отстранённостью, а саркастическая интонация, казалось, стала привычной частью его голоса. Но руки... Руки двигались так, будто он боялся сломать её. Пальцы не просто касались, а замирали, вслушиваясь в её дыхание, прежде чем продолжить движение.

И она не знала, как на это реагировать. Сердце било в груди неровно, дыхание путалось.

Потому что сколько бы раз она ни представляла их возможное развитие событий, ни один из этих сценариев не вел её к нему такому.

И оставалось только гадать, представлял ли это он сам.

— Залечивать твои раны на коленях становится традицией, не находишь? — произнёс Малфой с кривой полуулыбкой. Гермиона подумала, что он, должно быть, пьян до беспамятства. Трезвый он скорее бы отрубил себе обе руки, чем позволил бы подобному признанию сорваться с губ.

— Угу... — из неё вырвался лишь сдавленный писк. Потому что в обстоятельствах, когда над твоим телом нависает Пожиратель Смерти, а жар его ладоней прожигает кожу до глубины чувств, ровное дыхание становится невозможной роскошью.

Мгновение. Ещё одно.

И ещё.

Сейчас он отстранится. Встанет и уйдет.

Но Малфой здесь.

Слова, что могли бы прорвать эту непроходимую тишину, не приходят. Их, как ветер, выдуло из головы, оставив лишь пустое пространство, где больше нет звуков.

Его горячее дыхание касалось кожи, оставляя следы мурашек, бегущих по ногам, как лёгкое, сладкое блаженство. Гермиона ощущала это, почти потерявшись в этом моменте, в этом запретном и сладком ощущении. И она бы прокручивала его в голове снова и снова, если бы не то, что произошло в следующее мгновение.

Губы. Горячие, мягкие и такие живые. Они коснулись её бедра, и тело дернулось от внезапного импульса удовольствия, пробежавшего по позвоночнику. Её пальцы, живущие отдельно от воли, машинально сжались, переплетаясь с его. Как будто пытались зацепиться за этот миг и не отпустить.

Её давно никто не касался. И никто не касался так.

И, Мерлин, это был Малфой.

— Блять... — сорвалось у него, шепотом, все ещё касающимся её кожи.

Он вскочил, как обожжённый, вырывая руку из её хватки. Ещё секунда, и он вылетел из комнаты, как ураган. Дверь распахнулась с такой яростью, что грохнула о край окна. Стекла зазвенели в раме, и если бы не заклинания, их бы точно больше не было.

Он протрезвел.

А она опьянела.

Голова кружилась от ядовитой смеси удивления, страха и предательского удовольствия, расползавшихся по телу, будто от укуса редкого магического существа. Всё начиналось с той самой точки на ноге, где остался призрачный отпечаток его губ. Гермиона боялась шевельнуться, чтобы не прогнать ещё живое воспоминание.

Этот чертов вишнёвый запах впитался в воздух, постель и кожу. В каждую вещь, до которой дотрагивались его руки.

Это был не сон.

Проклятье.

Грейнджер вскочила с кровати, зажав голову руками. Всё было настолько неправильно, болезненно неуместно. Последнее, что она имела право чувствовать — это удовольствие.

Малфой — Пожиратель смерти.

Малфой — враг.

Малфой — её пленитель.

Пожиратель. Пленитель. Враг.

Три слова. Как заклятие. Она повторяла их про себя, стиснув зубы, в надежде вдолбить в разум, стереть прикосновение, стереть всё.

Но одиночество — это медленный яд. Оно сводит с ума. И если ты достаточно долго не чувствуешь человеческой теплоты, то даже слабый проблеск... даже его рука... начинает затмевать чудовищное.

Хотя сейчас это уже не имело значения.

Потому что Грейнджер увидела его величайшую ошибку.

Ошибку Командующего армией Пожирателей Смерти.

Открытая дверь.

***

Накинув подаренную Нарциссой мантию прямо поверх халата и не сменив домашние тапочки, Гермиона бесшумно выскользнула из комнаты. Преодолев узкий лестничный пролёт, она свернула налево, погрузившись в полумрак ночного коридора, надеясь, что Фортуна, уставшая от своей обычной жестокости, на этот раз будет на её стороне.

Она не знала, куда именно ведёт этот путь, но знала, что у неё появился шанс. Крошечный, почти иллюзорный, но всё-таки шанс выбраться из этого проклятого поместья живой. Хоть и без палочки.

Попытка отыскать волшебную палочку сейчас — это всё равно что добровольно вернуться обратно в тюремную камеру. Этот дом, этот лабиринт страха и теней, был охраняем лучше, чем Азкабан. А те, кто мог бродить по его коридорам, были куда опаснее дементоров.

Никто здесь не стал бы ей помогать.

Ни один. Даже Тинки. Маленькая домовая эльфийка с преданной душой всё равно была предана не ей.

Она бы не пошла против Малфоя.

Гермиона понятия не имела, где находится. Каменные стены тянулись вдоль узких, извилистых коридоров. Она сворачивала наугад, полагаясь на интуицию и глухое чувство тревоги.

В этой части поместья она не бывала ни разу. Здесь было тише, холоднее и глухо, как в склепе. И когда взгляд выхватил узкую лестницу, ведущую вниз, Гермиона не ожидала, что на её конце окажется не тупик, а... дверь. Небольшая, с потемневшими от времени петлями.

Её сердце дрогнуло. Дверь вела наружу.

Пожалуй, удача действительно была на её стороне.

На какое-то безумное, почти нереальное мгновение показалось, что всё возможно, что спасение — это не иллюзия, не призрачный мираж, а нечто вполне осязаемое, почти близкое.

Восторг захлестнул Гермиону с головой,  заставляя поверить в шанс, каким бы ничтожным он ни был. Если расчёты верны, если она не свернёт не туда, если не попадётся никому на глаза, то  стоит лишь выйти, пересечь сад, обогнуть тренировочную площадку, и она окажется за пределами поместья.

На свободе. В декабре. В одной лишь мантии, с голыми ногами и в домашних тапочках. Свободной.

Эта мысль защипала в переносице, и Гермиона судорожно моргнула, прогоняя предательскую влажность в глазах, понимая, что даже малейшая слабость может стоить ей всего. Здесь нельзя позволить себе эмоции, нельзя дрогнуть. Не сейчас.

Сделав глубокий вдох, она втянула воздух пытаясь вытряхнуть из головы остатки страха, смятения и той нежности, что всё ещё витала в пальцах и коже. В этом моменте не было места чувствам, только расчёт и хрупкая решимость.

Один большой рывок.

Дверь, державшаяся на скромной щеколде, поддалась без сопротивления, открыв путь в ледяной декабрь. Морозный воздух ударил в лицо, обжёг лёгкие, но не остановил. Она шагнула наружу. Воздух, снег и ночное небо.

Предательская слеза скатилась к подбородку. Ей было так жалко себя. Месяц в четырех стенах казался вечностью, и всё же мысль о том, что она, возможно, больше никогда не вернется туда, казалась нереальной. Не увидеть ту комнату, книжный шкаф, в котором она искала утешение. Тинки, приносившую еду и тишину. Бархатный диван... И Малфоя...

Наверное, надо сойти с ума, чтобы затосковать по собственной тюрьме. Но сердце иронично дрогнуло.

Грейнджер осторожно проскользнула через широкую тропинку, отделявшую дом от сада, и юркнула в живую изгородь, стараясь держаться в тени деревьев и кустарников, укутанных в тяжёлые снежные шапки. Луна сегодня была предательски яркой, что в попытке побега было очень не кстати.

Снег обжигал кожу, проникая в тонкие ткани тапочек, и каждое движение отдавалось ноющей болью в онемевших пальцах. Уже начинали всплывать в воображении тревожные картины, как она, растянувшаяся где-то в лесу, одна, с обмороженными ногами и все еще без палочки.

Но даже это не останавливало. Грейнджер кралась вперёд, как могла, стараясь наступать в уже утоптанные лунки и выбирать менее заснеженные участки, чтобы не оставлять следов за собой.

Вскоре, сквозь узкие просветы между деревьями, стало проглядываться тренировочное поле — это значило лишь одно: свобода близко. Почти. Ещё немного.

Бежать. Преодолеть расстояние быстро, пока сердце не выскочило из груди, пока ноги, уже почти лишённые чувствительности от холода, ещё способны нести её вперёд. Гермиона бросилась к арке из спящих роз, нависавших над проходом.

Разогнавшись она едва успела затормозить, в последний момент удержав равновесие. Сердце застыло где-то в горле. Всего несколько сантиметров до выхода... и именно здесь воздух был другим. Натянутым, как тончайшая ткань, затянутой почти незаметной рябью. Волной магии.

Щит.

Проклятье.

Гермиона тихо, но отчётливо выругалась про себя. Мозг работал на пределе, каждая секунда была на вес золота. Нужно было действовать быстро. Она подняла руку, в надежде на чудо, и осторожно потянулась к невидимой преграде, ощущая, как напряжение в воздухе растёт, сдавливая её грудь. Но как только её палец приблизился к барьеру, воздух вокруг начал вибрировать, срезая ощущение реальности, а затем, с оглушительным грохотом, вспыхнул белой, ослепляющей болью.

Щит моментально активировался, как дикая животная сила, и с жуткой яростью пронёсся по коже, прожигая её палец до кости.

Гермиона вскрикнула и тут же прикусила губу, зажав рот ладонью, стараясь не выдать себя звуком. В панике она юркнула обратно в сад, спрятавшись под колючую завесу кустовых роз. Шипы безжалостно впились в кожу сквозь тонкую ткань мантии, оставляя болезненные царапины, но это было ничто по сравнению с тем, что её ждало снаружи.

Через несколько секунд воздух за пределами сада наполнился криками. Послышались переклички, тяжёлые шаги, и в темноте вспыхнули лучи Люмоса, вычерчивая бледные полосы среди деревьев. Пожиратели. Они искали её.

Но они не приближались к арке. Не входили в сад. Конечно же, Грейнджер читала об этом.

Родовая магия.

Щит не пускал никого, кроме членов рода. И это давало ей крошечное, зыбкое преимущество.

Хорошая новость заключалась в том, что её не схватят сразу. Плохая — она в ловушке. Щит не собирался открывать ей путь к свободе, и надеяться на бреши в магии столь древней и мощной было до отчаяния наивно.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Сидя босыми ногами в снегу, Гермиона уже почти не чувствовала холода. Всё тело сжалось в единую точку боли. Она опустила обожжённый палец глубже в сугроб, в надежде, что ледяная хватка притупит пульсацию или, может быть, он вовсе отвалится. Боль была адская. Такая, что в какой-то момент её даже перестаёшь понимать, воспринимая лишь как пульсирующую, прожигающую реальность.

Слёзы текли ручьём — от ужаса и безвыходности. Но больше всего, от того, что за последний час внутри неё успели расправиться крылья. Хрупкие, невидимые, но настоящие. И теперь они были вырваны с корнем.

Она сидела, поджав колени к груди, согнувшись почти вдвое, как будто могла спрятаться, с опущенной головой и рассыпанными по плечам кудрями. Только тихие, сдержанные всхлипы вырывались из-под рукава, теряясь в гуле ледяного ветра.

— В который раз убеждаюсью что вместе с хвалёной храбростью гриффиндорцам достаётся беспросветная тупость, — донёсся голос Малфоя и Гермиона вздрогнула.

Шаги становились всё громче. Он приближался, и, судя по тону, был зол. По-настоящему зол.

Грейнджер резко вскочила, дрожа всем телом от страха и от промокшей до нитки ткани, что прилипла к коже.

— Миленький вид, — процедил он, останавливаясь в нескольких шагах от неё, оценивая взглядом с ног до головы. — Далеко собралась бежать вот так?

К Гермиониному удивлению, он не кинулся схватить её, не потащил назад в дом. Просто стоял, глядя на неё с прищуром.

— В моём положении время стоит слишком дорого, чтобы тратить его на одежду, — парировала она, выбрав оборонительную тактику. — Как ты меня нашёл?

— Мозги, по всей видимости, тоже слишком дорого стоят, — выплюнул Драко. — Судя по твоим вопросам и, Салазар, поступкам. Ну и? Каков был гениальный план? Что теперь ты собираешься делать, Грейнджер?

— Нашла бы, как выбраться, если бы не ты. Не сомневайся, Малфой, — с вызовом бросила Грейнджер и вскинула подбородок, скрестив руки на груди.

— Правда? —он усмехнулся. — Ну давай. Вперёд.

Гермиона готова была поклясться, что за всю свою жизнь ни у кого не видела такой самодовольной, безжалостной улыбки. Она принадлежала больше хищнику, чем человеку.

— Ну и чего ты стоишь? — он продолжал провоцировать. — Давай, беги. У тебя ведь наверняка уже есть ахуительный план. А я постою посмотрю. Нет, правда, я и пальцем не пошевелю, если ты сможешь.

Парень чуть склонил голову, пристально глядя ей в лицо. Эти серые, как сталь, глаза прожигали насквозь. Становилось по-настоящему не по себе.

Это был не тот Малфой, чьи губы касались её меньше часа назад. Не тот, чьи пальцы путались в её руке, вызывая дрожь.

Этот был ледяной, чужой. Опасный.

Мозг судорожно перебирал хоть какие-нибудь варианты, но в сознании не всплывало ни одного, который не закончился бы смертью. Быстрой или медленной, обугленной или окоченевшей — разницы уже не было.

А холод тем временем разрастался внутри неё, заполняя собой всё. Было не просто невыносимо — было больно.

И ещё страшно. До жути.

— Перенеси меня в комнату, — произнесла Грейнджер твёрдо, тем же тоном, каким обычно отчитывала друзей за забытые домашки, глядя куда-то в сторону, лишь бы не смотреть ему в глаза.

— Что? — Драко прищурился, бровь изогнулась в показном недоумении. — Прости, не расслышал. План великого побега отменяется? Так быстро?

— Перенеси. Меня. В. Комнату. — проговорила она медленно, по слогам, будто имела дело с особенно упрямым ребёнком.

— Я не аппарирую в доме, Грейнджер, — произнес он устало. — Ногами дойдёшь.

— Драко Люциус Малфой, — выпалила она, ткнув в его сторону обожжённым пальцем. — Перенеси меня в комнату. Сейчас же!

Он замер. Взгляд вцепился в её руку, а точнее в обугленную, вздувшуюся кожу на пальце, и в следующую секунду он резко схватил её за запястье.

***

Они оказались в комнате. Здесь, как и около часа назад, пахло жасмином и тонкой вишнёвой ноткой, но главное — здесь было тепло. Тепло, как нигде за пределами этих четырёх стен.

Гермиона пошатнулась, не устояв на ногах, и почти рухнула, упершись руками в край кровати. Боль, словно раскалённый разряд, прошила палец, вырывая из неё судорожный вскрик.

— Ты. Ёбаная. Катастрофа! — Малфой подлетел к ней, резко схватил за запястье и дёрнул вверх, заставляя встать. Его пальцы впились в кожу, когда он начал разглядывать обожжённый палец.

Грейнджер вырвала руку, отступая на шаг.

— Обойдусь без твоей помощи, спасибо! — процедила сквозь зубы, и со злостью сбросила на пол тяжёлую, промокшую мантию. Тонкая ткань халата тут же облепила тело.

— Да как скажешь, — отрезал он, сжимая кулаки. — Только когда ты ночью будешь выть от боли, не забывай, меня рядом уже не будет.

— Ты чертов мудак, Малфой! — сорвалось с губ, она его не слушала. — Ты держишь меня в клетке и дал мне надежду на свободу только для того, чтобы унизить! Тебе нравится это? Наслаждаешься, да?

— А что ты ожидала, Грейнджер?! Что я твой спаситель? Твой союзник? — он практически рычал, приближаясь, загоняя её к стене. — Начиталась паршивых сказок? Я не тот, кто убьёт дракона ради принцессы. Я — и есть дракон.

На мгновение Гермиона застыла.

— Драконы не целуют своих пленниц, — прошептала она, глядя ему прямо в глаза.

— Заткнись, — он отшатнулся, развернувшись к камину.

— Драконы не спасают и не целуют своих пленниц, Малфой! — она не отступала. — Зачем ты это сделал?! Почему?

— Я сказал, заткнись! — Он сузил глаза и прошипел сквозь зубы ледяным тоном. — Этого не было. Поняла? Не. Было. Это был грёбаный огневиски.

— Разве тебе не известно, что алкоголь всего лишь обостряет наши подавленные желания? — прошипела Гермиона.

На секунду ей показалось, что она берёт ситуацию в свои руки, и в этой мимолётной власти сквозила горькая, почти мстительная сладость.

— Правда? — усмехнулся он, — Значит, сегодня ты наконец получила то, чего тайно хотела?

Малфой сделал шаг вперёд. Ещё один шаг, и она почувствовала, как стены вокруг начинают сжиматься. Девушка попятилась и, уперевшись спиной в шкаф, замерла.

Малфой двигался медленно, выверенно, как охотник, который наслаждается каждым моментом, вбирая в себя её беспомощность. Его шаги звучали, как тяжёлые удары сердца, и с каждым из них она ощущала, как собственные мысли начинают путаться, захлёбываясь от страха.

— Не подходи ко мне! — злобно выплюнула она.

— Ну давай, храбрая гриффиндорка, покажи, на что способна, — он уже нависал над ней, прижав ладонь к полке у её головы.

— Я сказала не приближайся! — Гермиона сильнее вжалась спиной в книжный шкаф, чувствуя, как края полок врезаются в кожу сквозь мокрую ткань халата. Дыхание участилось, сердце гремело в ушах.

— Ещё, — шепотом, приближаясь на опасное расстояние. — Кричи на меня. Давай.

— Я сказала, Малфой, пошёл прочь, — хрипло, но всё ещё в попытках звучать угрожающе. С каждой секундой это становилось всё сложнее. Она была полностью зажата между полкой и его телом, с головой окунутая в дурманящий аромат табака и той самой проклятой вишни, которая теперь ассоциировалась только с ним.

— Правда хочешь, чтобы я ушёл? — прошептал Малфой играючи, слишком близко, так, что его горячее дыхание коснулось её уха, оставив за собой дрожь.

О боже.

Его вторая рука, только что лежавшая в кармане, мягко и невесомо скользнула по её запястью. Этого прикосновения было достаточно, чтобы по коже прошла целая буря мурашек. Неосознанно Гермиона затаила дыхание. Она чувствовала, как поднимается к горлу волна.

— Скажи это так, чтобы я поверил.

Гермиона закрыла глаза. На мгновение. Просто чтобы отдышаться. Чтобы собрать силы. Чтобы не позволить себе утонуть в этом кошмарном водовороте эмоций, где боль, ненависть и что-то совсем иное, нежелательное, путались в один клубок.

— Мне действительно уйти, Грейнджер? — костяшки его пальцев медленно, мучительно сладко скользили вверх по её руке, смакуя каждый дюйм, ломая её изнутри, сбивая пульс и нарушая дыхание.

Пожалуйста, уйди.

Гермиона сжалась, затаив воздух в лёгких. С каждым вдохом он становился частью её.   Драко был везде. В её крови. В страхе. В желании, от которого тошнило.

Это было невыносимо. Невыносимо хорошо.

— У тебя есть последний шанс, грязнокровка, — прошипел он, вытягивая каждую букву. — Пошли меня прочь.

Пошел прочь, Малфой.

Она чувствовала, как внутри всё выворачивается. Слова, готовые сорваться с губ, застряли где-то в горле, утопленные в страхе, обиде, боли и... в том, что она никогда бы не назвала вслух.

Но Грейнджер совершила чудовищную, катастрофическую ошибку. Когда его рука скользнула выше плеча, минуя ключицу, и едва коснулась её щеки — голова дернулась, еле заметно, подаваясь навстречу. Но этого было достаточно.

Платиновые глаза резко распахнулись.

— Ты не смеешь мне доверять, Грейнджер. Слышишь?! Не смей! — губы, что кричали эти слова, были в миллиметре от её губ. Почти касались. — Ты должна ненавидеть меня.

— Я так тебя ненавижу... — выдохнула она, и слова растворились в жаре его дыхания.

Её пальцы уцепились за его рубашку.

— Повторяй это чаще, — прошипел он.

— Я ненавижу тебя, Малфой.

Он провёл кончиком языка по её дрожащей нижней губе, вызывая внутри судорожную волну желания.

— Ненавижу, — ещё раз. Слово звучало как заклинание, которое не действует.

Он вжал её всем телом в книжные полки, не оставив пространства для воздуха. Гермиона дрожала. Пальцы судорожно сжимали ткань у него на груди и всё, что хотелось — это сорвать с него чёртову рубашку.

— Малфой, я...

Он не дал ей договорить.

Холодные, влажные губы врезались в неё, настойчиво вторгаясь и разрушая все выставленные барьеры. Это было жажда. Так целуют только тогда, когда очень сильно желают.

Гермиона задохнулась от внезапного удара, и её короткий, испуганный стон тут же захлебнулся в глубине их сомкнутых ртов.

Малфой двигался настойчиво, не позволяя даже попытаться ей взять инициативу.

Проникал внутрь горячим языком, переплетая с её и практически не впуская в себя. Её рот горел. Он жадно впивался зубами в нижнюю губу, оттягивая и посасывая.

Тело ныло от избытка ощущений.

Как же хорошо...

Каждый её стон Драко ещё сильнее вдавливал всем телом в книжные полки. 

Его пальцы зарылись в её волосы у самого корня. Легкий рывок, и голова Гермионы резко откинулась назад, оголив шею. Воздух вырвался из груди. Её губы остались влажными, распахнутыми, дрожащими от наполовину сорванного поцелуя. Но он уже был ниже.

Подбородок. Дорожка поцелуев по шее. Тонкая кожа под ухом. Каждое его касание было обжигающим отпечатком.

Ноги предательски подгибались, и Гермиона едва держалась, вцепившись в него, как в реальность.

— Ты лжёшь, — прошипел он прямо в её кожу.

Резкий укус и её вскрик. В сгиб шеи, туда, где кожа особенно тонка и уязвима. Он вонзился в неё, намереваясь оставить отметины на своей жертве.

— И это...

Медленно обвёл языком то самое место, где только что впились зубы.

— ...делает тебя...

Рука скользнула под её халат, горячими пальцами вдавливаясь в кожу. По позвонку прошёл электрический разряд.

— ...глупой.

Снова в губы. Не позволяя сделать вдох.

— Храброй, — выдохом в рот.

Она вскрикнула, впиваясь ногтями в спину, когда его руки скользнули ниже, на бёдра. Драко прижимал её к себе.

— Девчонкой.

Малфой отстранился всего на мгновение.  На секунду ей показалось, что она не видела ничего прекраснее этих ледяных глаз.

— Видишь, — прошептал он. — Я же говорил. Не доверяй мне.

И прежде чем Гермиона успела вдохнуть, его губы снова настигли её с новой волной страсти и огня. Язык прорвался внутрь, настойчиво, грубо, и она застонала в его рот, теряясь в жаре, в движениях, острых и голодных.

— Драконы не целуют своих пленниц, — прошептал он прямо в её рот, отрываясь. Его дыхание било ей в губы.

— Они их сжигают.

И с этими словами Малфой подхватил её.

Следующее, что Гермиона ощутила — это мягкую, пружинистую поверхность под спиной. Он швырнул её на кровать, нависая, вжимая её в простыни собственным телом.

Одна его нога проскользнула между её бёдер, заставив их невольно раздвинуться. Тело, предательски, потянулось навстречу. Грейнджер даже не осознала этого движения. Просто весь мир сузился до его пульсирующих губ, до того, как они разгораются от жара, как на его языке остаётся вкус её кожи.

К чёрту.

Её пальцы зарылись в его волосы, притягивая к себе. Гермиона вдыхала его запах прижималась к шее, прикусывая, целуя, облизывая каждый сантиметр, оставляя на нём собственные следы.

Господи.

Гортанный рык у уха прервался резким выдохом сквозь зубы. Она никогда не слышала, чтобы мужчина звучал так.

Его бёдра резко подались вперёд, и Грейнджер почувствовала силу его возбуждения. Горячий, твёрдый член упирался ей в живот сквозь ткань брюк. По  животу прошла резкая, сладкая вспышка, где-то глубоко внизу.

Гермиона задрожала. Захотела больше. Захотела его всего.

Рывком он сдёрнул с её плеч халат, и ткань, шурша, соскользнула по коже, обнажая её бледную, чувствительную, усыпанную мурашками. От резкого движения прохладный воздух ударил по оголённому телу, но почти сразу на смену холоду пришёл жар от его рта. Он накрыл её губами, неторопливо, но с яростью, укусив, вонзившись зубами в нежную впадину между шеей и плечом.

Кожа под его губами вспыхивала от боли, и внезапного жара, от осознания того, что он не просто прикасается, а метит.

Гермиона зажмурилась. Горло перехватило, дыхание стало рваным. Внутри разливался жар, тяжелый и пульсирующий. Её спина выгнулась, как от электрического разряда — и всё, что она чувствовала, сосредоточилось в той точке, где его губы двигались дальше.

Драко спустился к ключице, очертив её неровной дорожкой поцелуев и прикусов, задержался, втянул кожу, оставляя тёмную, болезненно-чувствительную отметину. Её пальцы судорожно вцепились в простыню, ногти царапнули ткань.

А он продолжал. медленно, наслаждался каждой секундой, каждым дюймом. Его губы двигались вниз, к ложбинке между груди, обводя языком границу, а потом опустился ещё ниже, к изгибу ребра, к той тонкой, почти прозрачной коже, что всегда была особенно чувствительной.

Он знал, куда прикасаться, как прикасаться, чтобы стереть из её головы всё. Кроме него.

Малфой опустился на неё всем своим весом. Из груди вырвался протяжный стон.

А потом резко всё стихло.

Драко положил голову ей на живот, глубоко вдохнул её запах и... замер. Его руки больше не двигались, дыхание стало ровнее.

Она чувствовала, как его волосы щекочут кожу. Слышала, как бьётся его сердце.

— Если тебе казалось, что ты в аду, то ты глубоко ошибалась. Он только начинается, — пробормотал Драко, продолжая двигаться медленно, будто нарочно затягивал момент, носом вырисовывая на её животе невидимые узоры.

Гермиона провела подушечками пальцев по его плечам, ощущая под кожей напряжённые мышцы, пульс, едва уловимую дрожь. Он был тверд, как камень, и в то же время странно уязвим.

— А что насчёт твоего ада? — прошептала она.

Малфой замер. Потом медленно поднял голову, и их взгляды встретились.

— Я давно в аду, Грейнджер, — тихо ответил он. А затем, поднялся, оттолкнувшись руками от кровати.

Девушка сразу почувствовала, как с облегчением внутри образовалась ноющая пустота. И резко стало холодно.

Размеренными шагами он направился к двери, И всё же, на полпути,  замедлился.

Совершив жест, необъяснимый даже после всего произошедшего, Драко обошёл кровать с другой стороны. Молча, не глядя ей в глаза, склонился и едва коснулся губами её лба.

А затем, не оборачиваясь, вышел.

Оставив за собой только тишину, пьянящий аромат и ощущение, будто что-то необратимо изменилось.