Агнец

1 декабря, 1999 г.

Теперь у Гермионы появилась возможность следить за ходом времени. Тинки, после долгих сомнений, принесла старые волшебные часы - те, что, по её рассказам, пылились на чердаке Малфоев. Они показывали не только время, но и день недели, месяц, год. Фон циферблата менялся в зависимости от сезона: золотые листья сменялись снежными узорами, потом появлялись первые весенние цветы.

В эту ночь, засидевшись над книгой о фантастических тварях, Гермиона заметила, как фон часов сменился на зимний. Крошечные снежинки кружились за стеклом, оседая на цифрах.

Сон не шел.

Она лежала, уставившись в потолок, снова и снова прокручивая в голове ту фразу Малфоя. Всего несколько слов, сказанных четыре дня назад, но каждое из них она уже разобрала на составляющие:

Интонацию.

Паузы между словами.

Едва заметный подтекст, который, возможно, существовал только в её воображении.

«И я не собирался тебя убивать».

Эти слова висели в сознании Гермионы тяжелым грузом, одновременно даруя слабый проблеск надежды и порождая новые тревожные вопросы. Если он не планировал ее смерти, то что тогда ждало ее впереди? Возможно, кто-то другой - Волан-де-Морт или Люциус - готовил для нее куда более страшную участь. Или же Малфой сохранял ей жизнь лишь для более изощренных мучений - пыток, публичного унижения или использования в качестве приманки для Ордена.

Кстати Орден.

Как бы Гермиона ни пыталась выудить у Тинки хоть крупицу информации, эльфийка лишь беспомощно разводила руками и твердила только то, что она ничего не знает. Ни хозяин, ни домочадцы не упоминали об Ордене. Было неясно, говорит ли она правду или просто выполняет чьи-то приказы, скрывая реальное положение дел.

Гермиона отчаянно хотела верить, что её друзья в безопасности.

Но этот гнетущий вакуум неизвестности, полное отсутствие вестей...

Он сводил её с ума.

Гермиона искренне пыталась находить светлые моменты в каждом дне, скрупулезно перечисляя их, как будто вела невидимый дневник благодарности. Два, а то и три раза в день появлялась вкусная еда - настоящее благословение. Теплая комната с мягким ковром у кровати и тяжелыми шторами, защищавшими от сквозняков. Книги - пусть и не те, что она бы выбрала сама, но все же бесценный источник отвлечения. Нарцисса, вопреки всему, позаботилась о гардеробе, а Тинки стала тихим лучом света в этом мраке. Даже слова Драко о том, что он не собирается ее убивать, теоретически можно было записать в графу "хорошо".

Но этот список, каким бы логичным он ни был, не мог перевесить тяжести, с каждым днем все сильнее давившей на плечи. Магия - неотъемлемая часть ее существа - была вырвана с корнем, оставив после себя пустоту, которую не заполнить ни книгами, ни комфортом. Свобода, ради которой они все боролись, теперь измерялась длиной этой комнаты. А безопасность... О, это была самая жестокая иллюзия. Стены защищали лишь формально и не могли оградить от страха, что в любой момент все может измениться.

И чем упорнее она пыталась цепляться за эти "хорошо", тем острее ощущала, как настоящая она - та самая Гермиона Грейнджер - постепенно растворяется в этом золотом заточении, как чернила в воде.

Она была в плену.

С каждым днём сохранять ясность мышления становилось труднее — мозг, лишённый внешних стимулов, начинал предательски подкидывать навязчивые мысли, а отсутствие информации разъедало разум, как кислота.

Но перед самым сном, когда сознание уже начинало уплывать, к ней пришла мысль — безумная, отчаянная, но единственно возможная.

О том, что ей нужен союзник.

Как его найти? Кто в этом доме вообще способен ей помочь? Ответов не было.

Она позволила себе уснуть под монотонный треск дров в камине, зная, что утром эта идея уже не покажется такой безумной.

***

Часы в углу комнаты показывали четыре утра, когда Гермиону резко вырвало из сна. Она вскочила на кровати, пальцы впились в простыни, а в груди яростно колотилось сердце, будто пытаясь вырваться из клетки ребер. Губы были сухими, а на лбу выступил липкий пот, смешавшийся с непроизвольно вырвавшимися слезами.

Сон. Снова этот проклятый сон.

Она падала с движущейся лестницы в Хогвартсе - той, что вела в библиотеку. В кошмаре она ясно чувствовала, как теряет опору, как пальцы соскальзывают с перил, как ветер свистит в ушах, а внизу - только черная бездна. Тот же самый сон, что преследовал её ещё со школьных времен, когда она засиживалась за уроками до рассвета, пренебрегая сном ради лишней строчки в эссе.

Гермиона провела дрожащей рукой по лицу, стирая следы слёз.

— Кошмары? — хриплый голос с левой стороны от кровати, принадлежавший молодому Пожирателю смерти.

Гермиона вздрогнула, ощутив, как сердце болезненно кольнуло ребра, прежде чем взяло себя в руки. Она сглотнула комок в горле и усилием воли подавила импульс отшатнуться. Малфой снова её напугал своим бесцеремонным нахождением здесь, но страх — слабость, а слабость здесь могла стоить слишком дорого.

К её удивлению, сон не стёр главное — мысли о союзниках не растаяли вместе с ночным бредом, а наоборот, будто укоренились глубже, пуская в сознание живые, цепкие корни. Она была благодарна самой себе, своему разуму, что он не предал её даже в этом хрупком, едва проснувшемся состоянии.

Это значило, что она всё ещё здесь. Все ещё есть у себя.

Ей нужен был союзник. Это её единственный шанс.

Малфой мой единственный шанс. Мерлин.

— Мне снится, как я падаю с лестниц... каждый раз, как засиживаюсь допоздна, — тихо сказала она, опускаясь обратно на подушку. Гермиона смотрела в потолок, а боковым зрением — на его силуэт в темноте. — А тебе что снится?

— Смерть родителей, — отозвался он сухо, как будто констатировал погоду за окном.

Девушка невольно поёжилась. Ответ отозвался внутри ледяным покалыванием. Вспомнилась собственная семья — где-то далеко, на другом конце света, в Австралии. Живы. Но не помнят её. И, Мерлин, пусть бы хотя бы были живы.

— Почему ты поздно ложишься спать? — спросил Драко после паузы с недоумением в голосе.

— Иногда зачитываюсь... — Гермиона замялась. — Как раз для этого Тинки принесла мне часы. Только... не ругай её за это, пожалуйста.

— Ты ведь не настолько наивна, чтобы думать, что мой личный эльф способен делать что-либо подобное без моего разрешения, — произнёс Малфой. — Но, как вижу, её старания тебе всё равно не особо помогли.

Грейнджер поджала губы. Её тянуло выплюнуть очередную язвительную реплику. Но здравый смысл пока ещё удерживал её язык на привязи. Лучше смягчить тон. Малфой ведь...

Разрешил Тинки принести мне часы?

— Снова решил сбежать ото всех? — с притворной непринуждённостью спросила она, повернув голову к нему. В уголках губ появилась дразнящая усмешка. — И подушку с пледом прихватил?

— Мне не нужно их приносить, Грейнджер, — буркнул он, поёживаясь и натягивая одеяло до самого подбородка. — Я могу их наколдовать. И у тебя в комнате холодно.

— Ты шутишь? Мне очень жарко! — удивлённо воскликнула девушка.

И это была чистая правда. Её тело привыкло к прохладе, к этому едва ощутимому холоду. В кабинете на Гриммо камин давно не работал — никто не удосуживался зажечь. Согревающие чары? Она вспоминала о них только тогда, когда пальцы немели, а по коже пробегали мурашки. Или когда Рон, тихо ворча, приходил и накладывал их сам.

— Поэтому ты спишь голая? — с невозмутимым видом произнёс Малфой, будто между прочим, не дрогнув ни одним мускулом. Только бровь чуть дернулась вверх в ожидании ответа.

Гермиона театрально нахмурилась, медленно приподняла одеяло и продемонстрировала пижаму: свободные штаны и рубашку с длинным рукавом глубокого оттенка горького шоколада — уютную, но откровенно непривлекательную. Никакого простора для фантазии.

— Вот, смотри. Разочарован? — сухо прокомментировала она, бросив в его сторону взгляд, полный укоризны.

— Ты быстро учишься на ошибках, Грейнджер, — лениво протянул он, уголки его глаз лукаво блеснули в полумраке.

— И я была не голая! — с возмущением прошипела она, прищурившись, как кошка, готовая цапнуть.

— Конечно, — теперь уже откровенно ухмыляясь, Драко перевернулся на спину и заложил руки за голову.

— Малфой, ты просто ужасен, — с обречённым вздохом Гермиона хлопнула ладонями по одеялу.

— Грейнджер, спи, — пробормотал Малфой, зевнув. Его голос стал хриплым и сонным, глаза медленно закрывались. — Не знаю, как ты тут веселишься, но я чертовски устал.

— Ты собираешься остаться здесь на всю ночь? — удивлённо спросила она, чуть приподнимаясь на локтях.

— Остаток утра, умнейшая ведьма нашего века, — едва слышно усмехнулся он. — Спи.

Сон же напрочь покинул Гермиону. Мозг работал на пределе, словно в попытке догнать какой-то убегающий смысл.

Во-первых, она была довольна собой. Разговор прошёл без ссор и взаимных уколов — уже достижение. Во-вторых, поведение Малфоя вызывало... подозрение. Он был слишком нормальным. Слишком спокойным. Почти человечным.

И — что особенно настораживало — он без колебаний уснул в одной комнате с ней. Не боялся, не был напряжён. Не держал палочку под рукой.

Это могло значить одно из двух: либо он был совершенно безрассуден, либо настолько уверен в своих силах, что защитные чары держались вокруг него даже в бессознательном состоянии.

Гермиона не собиралась проверять, какой из вариантов ближе к истине.

Сейчас он был тем, кто не хотел её убивать. Этого было достаточно, чтобы дать ему немного пространства. И возможно — сделать шаг к тому, чтобы превратить его в союзника.

***

Проснувшись в этот день после полудня, Гермиона обнаружила место на диване пустым. Подушка и плед, сохранившие едва уловимую теплоту, были сложены с педантичной аккуратностью, будто здесь никто и не спал. Лишь тонкий шлейф аромата, витавший в воздухе, выдавал недавнее присутствие другого человека.

Она прикрыла глаза, вдыхая этот странный, но уже знакомый запах — сладковатый дым дорогого табака с лёгкой горчинкой, смешанный с едва уловимой свежестью вишнёвого дерева. Грейнджер уже чувствовала его раньше — на своей испачканной одежде после той давней перепалки в первый день её плена. Запах сопровождал её по дороге в гостиную, когда она, подчинённая Империусу, шла за ним. Остался на ладонях после удара — едва заметное напоминание на коже.

Теперь тот самый аромат витал над подушкой, на которой спал Драко. И, к собственному удивлению, Гермиона вдруг поймала себя на мысли, что находит его неожиданно притягательным.

Она зажмурилась, отгоняя навязчивые мысли, и отступила от дивана — чтобы табак и вишня не продолжали преследовать её.

Осторожно, пряча слабость от самой себя, Гермиона подошла к шкафу и опустилась возле него на колени. В нижнем ящике, между сложенной одеждой, лежал красный платок с золотистой полоской — часть её прошлого, спрятанная как сокровище. Она нашла его сразу и прижала к лицу, вдохнув тёплый, уютный и уже еле уловимый аромат корицы.

Этот запах был... правильным. Родным.

И вдруг сердце сдалось. Не выдержало напряжения, копившегося слишком долго. Слёзы хлынули внезапно — горячие, тяжёлые, но всё так же беззвучные. Они катились по щекам, стекая по шее, словно пытались унести с собой груз, который она больше не могла нести.

Гермиона плакала по дому на Гриммо, где когда-то пахло пыльными книгами, кофе и чуть-чуть — надеждой.

По родительскому дому, где в выходные звучала музыка из старенького радиоприёмника, а на кухне всегда было тепло.

По школе, где стены Хогвартса дышали волшебством, а в библиотеке было безопаснее, чем где-либо ещё.

По друзьям, чьи голоса сейчас звучали только в памяти.

По беззаботным дням, когда главной тревогой было сдать эссе по трансфигурации вовремя — и выбрать, что почитать: Учебник Ньюта Саламандера или Остин.

Она плакала не громко — но в этих слезах растворялась часть её прежней жизни.

Рональд.

Сейчас ей казалось, что она недооценила, как много значит его тепло. Его рыжие волосы, веснушки, привычка дарить заботу без лишних слов.

Гермиона ощущала себя бесконечно одинокой — как никогда прежде. И именно сейчас она винила себя, что не ценила то, что когда-то казалось само собой разумеющимся.

Сейчас ей больше всего на свете не хватало обычной чашки горячего чая на столе, надоедливых напоминаний поесть хотя бы дважды в день, глупых вопросов ни о чём и неловких попыток пригласить провести ночь вместе.

Раньше это казалось ей навязчивым. Порой раздражающим. А теперь, сидя в плену на роскошной кровати, она горько плакала, понимая, что, возможно, всё это осталось в прошлом. Навсегда.

И больнее всего было осознание того, что Рон, скорее всего, сходит с ума от тревоги. Что он готов броситься в самую гущу ада, совершить тысячу безрассудных поступков — лишь бы спасти её. Лишь бы найти.

Гермиона не хотела его гибели. Не хотела его боли. Она просто хотела домой.

Но если её плен способен защитить всех, кого она любит — спасти от пыток, боли и смерти — то пусть будет так.

Пусть она останется здесь. Одна.

Если только это сохранит им жизнь.

Этим утром Тинки так и не появилась с завтраком, что всерьёз встревожило Гермиону. Но ближе к пяти часам вечера она всё-таки аппарировала в комнату, держа поднос с двойной порцией рагу, аппетитными куриными крылышками и тарелкой фруктов на десерт. Посыпая Грейнджер сотней извинений, эльфийка выглядела уставшей, но всё равно искренне расстроенной своей задержкой.

Как выяснилось, в Малфой-Мэноре сегодня проходила обеденная встреча — Малфой принимал пожирателей и их жён. А поскольку в доме оставалось всего три домовика, вся работа легла на них с утроенной силой.

— Тинки, — Гермиона начала неторопливо очищать мандарин, и терпкий аромат тут же разлился по комнате, — ты случайно не слышала сегодня каких-нибудь новостей... которыми могла бы со мной поделиться?

— Мисс снова хочет узнать секреты войны от Тинки, — с виноватым видом прошептала эльфийка, опустив глаза. — Но Тинки не может поделиться информацией сегодняшней встречи.

— Жаль, — тихо ответила Гермиона, заметно осунувшись. Она понимала: Тинки была другом, но информатором она стать не сможет.

— Мисс, о, мисс... — Тинки вскочила на диван и подошла к Гермионе вплотную. Говоря вполголоса, почти шёпотом, она торопливо выдохнула: — Но Тинки знает кое-что... кое-что от друзей...

Она начала тревожно оглядываться по сторонам, дёргая длинными ушами, словно борясь с внутренним запретом. Было видно, как сильно она сомневается, стоит ли делиться услышанным.

— Ваши друзья... вчера напали на одну очень важную крепость... Погибло много молодых Пожирателей...

— Что?! — Гермиона вскрикнула, вскакивая с дивана. Шок обжёг, но она тут же осеклась, вспомнив о секретности, и резко перешла на шёпот: — Какие друзья, Тинки? Что за крепость? О чём ты говоришь?

— Ваши друзья из Ордена Феникса, конечно. Вместе с мистером Гарри Поттером! — взвизгнула домовиха в своём шёпоте, тараторя так быстро, будто каждое слово могло обернуться бедой. — Больше Тинки ничего не знает. Ничего!

— Тинки, постарайся вспомнить... Если погибли Пожиратели — значит, и среди моих друзей могли быть жертвы? — сердце Гермионы сжалось, в груди стало пусто.

— Тинки слышала лишь, что ранена одна необычная волшебница с белыми волосами... — эльфийка сжала ладошки у груди, будто надеялась, что этого ответа будет достаточно. — Про погибших Тинки ничего не знает. Правда.

— Полумна... — прошептала Гермиона. Тревога прокатилась волной по её телу, но почти сразу уступила место облегчению. Полумна жива. А значит, весь Орден, скорее всего, бросил все силы на то, чтобы она осталась в безопасности.

Грейнджер глубоко вдохнула, стараясь упорядочить в голове поступившую информацию. Она будто раскладывала всё по ментальным полочкам, чтобы потом вернуться к каждой детали и обдумать её вновь.

— Тинки, скажи, кто тебе это рассказал? — Ей нужно было знать, откуда поступают вести. Была ли надежда, что поток информации не прекратится?

— Мисс, Тинки очень, очень извиняется! — эльфийка отпрянула назад, соскочив с дивана. В её глазах мелькнул испуг. — Тинки не может больше ничего рассказать!

— Тинки, прошу... — девушка старалась не звучать напористо, но в голосе всё равно проступала мольба. Ей нужно было знать. Хоть что-то. — Скажи, пожалуйста! Малфой, он был там?

— Х-хозяин Драко должен присутствовать на всех сражениях с Орденом Феникса! Это его долг, как командующего. — Тинки затихла и в ужасе схватилась за уши. — О нет! Нет! Тинки не должна была этого говорить! Глупая Тинки! Теперь господину Драко будет плохо! Очень плохо!

Командующий.

— Тинки, милая, тише... — Гермиона опустилась на колени, чтобы оказаться с ней на одном уровне. — Я никому не скажу, правда. Даю слово. Я не использую ничего из того, что ты мне рассказала против Драко.

Гермиона протянула руки к Тинки и заключила её в крепкие, почти материнские объятия. Это крохотное, дрожащее от страха существо вызывало у неё, казалось, всё тепло, на которое она сейчас была способна.

И пусть часть её сердца яростно мечтала однажды разрушить жизни всех, кто имел отношение к этой войне, к плену, к боли — Тинки была исключением. Гермиона не позволила бы себе использовать слова этой преданной, доброй души против её хозяина. Она была слишком благодарна судьбе за существование этого эльфа — за заботу, еду, слова, за её искреннюю доброту. Предать Тинки — значило бы предать самое человеческое в себе.

Их трогательное объятие оборвал внезапный, хлёсткий щелчок замка.

Гермиона вздрогнула, резко вскочив на ноги. Торопливо затянула халат на поясе, мысленно ругая себя за то, что не переоделась в повседневную одежду. А Тинки молча юркнула за неё.

Дверь тихо отворилась, и в комнату вошла... Гринграсс.

Она появилась с той самой грацией, что была ей присуща: плавно, вальяжно, будто это была не спальня заключённой, а личная сцена. Заняла то же место у двери, где неделю назад стояла Нарцисса, даже повторив её позу. Но на этом сходство заканчивалось.

Если миссис Малфой своим присутствием словно извинялась за беспокойство, не желая нарушать уединение, то Астория явилась сюда как буря — и с выражением на лице, которое ясно говорило: теперь она — центр этого пространства, и всё внимание должно принадлежать только ей.

— Так-так-так... — протянула она, с наигранной ленцой оглядывая комнату, а затем бросив взгляд на своё бриллиантовое кольцо — Я смотрю, две убогие нашли друг друга и, как мило, спелись.

Она бросила холодный взгляд на Тинки и с презрением процедила:

— Ты, жалкий домовик, должна следить за гостями, а не прохлаждаться с грязнокровкой!

— Не смей так говорить ни обо мне, ни о Тинки, Гринграсс! — с яростью выпалила Гермиона, резко выставив руку вперёд и ткнув пальцем в сторону незваной гостьи. В её голосе звенела ярость, а в жесте не чувствовалось ни капли страха — даже если у неё не было ни власти, ни палочки.

— Моя фамилия — Малфой, грязнокровка, — процедила Астория, вальяжно извлекая палочку из рукава и лениво размахивая ею в воздухе, словно размышляя, как изощрённее воспользоваться. — И я смею делать с вами всё, что захочу.

Она отступила на шаг, медленно окинув Гермиону взглядом с головы до ног, как платье на витрине.

— Миленький халатик, — её губы скривились в ухмылке. — Ты сама его украла или твой ручной крысёныш подкинул?

— Мисс ничего не крала! — Тинки метнулась вперёд, заслонив собой Гермиону, насколько позволял её рост. Она топнула ножкой, в голосе звучала решимость. — Мисс получила одежду в подарок от добрых жителей этого дома!

— Кто тебе давал слово, ничтожество?! — зарычала Астория. По её голосу было понятно: она выпила, и появилась здесь не ради разговора. Её тон был полон яда и обиды. — Убирайся отсюда немедленно и марш на кухню!

— Господин Драко велел Тинки прийти сюда! — выкрикнула эльфийка, гордо вскинув голову. Её крошечные ручки сжались в кулачки. — А ещё господин Драко строго-настрого приказал, чтобы в эту комнату никто не входил!

— Ты не имеешь права так со мной разговаривать! — Астория уже закипала от злости. Её палочка вздрогнула, но лишь осыпалась искрами.

— И Тинки не может ослушаться хозяина! — выкрикнула эльфийка и щёлкнула пальцами.

Дверь распахнулась, и порывом магии, невидимой, но весьма ощутимой, Асторию швырнуло за порог. Та вскрикнула от неожиданности, а дверь тут же захлопнулась, защёлкнувшись с сухим щелчком.

Тишина вернулась в комнату.

— Ты пожалеешь! — голос Астории звучал истерично, она яростно колотила кулаками в дверь. — Открой, или я вспорю твоё мерзкое брюшко, гадкая тварь!

За дверью раздались другие шаги и холодный, властный голос Малфоя. Он коротко велел жене привести себя в порядок и вернуться к гостям. Его тон был стальной, и этого оказалось достаточно, чтобы Астория замолчала. Видимо, она пришла в себя — или хотя бы притихла.

Она ещё что-то отвечала, но слова терялись, голоса удалялись, и за массивной дверью уже невозможно было разобрать ничего чётко.

— Тинки! — Гермиона обернулась к эльфийке, прикрывая ладонью рот, чтобы не вспугнуть тишину. — Разве тебя не накажут за такое обращение с... женой твоего хозяина?

— Тинки — свободный эльф, — с достоинством ответила та, гордо расправив плечи. — Она работает на хозяина Драко за зарплату! В магическом договоре Тинки ясно указано: она должна следовать его воле любыми способами. Если только это не приводит к смерти волшебника.

Эльфийка скрестила руки на груди, пристально глядя на всё ещё дрожащую от недавней магии дверь.

— Теперь Тинки и правда пора оставить мисс, — эльфийка отряхнула подол своего бархатного черничного платья и гордо вскинула подбородок. — Запирающие чары скоро рассеются, но мисс не должна беспокоиться. Тинки будет следить за юной миссис Малфой.

— Спасибо тебе, Тинки. За всё, — искренне произнесла Гермиона.

Домовик едва слышно аппарировала, оставив после себя лёгкий хлопок и... нарастающее чувство тревоги. Гермиона знала, что в доме сейчас находятся несколько Пожирателей смерти. Кто они такие и известно ли им о её присутствии — оставалось загадкой.

Решив не искушать судьбу, она быстро переоделась — вместо лёгкого халата надела свои старые джинсы и кардиган, в которых когда-то покинула дом на площади Гриммо. Одежда была мятая, но родная. В ней ощущалась хоть капля прежней себя.

Усевшись обратно на диван, она на мгновение задержала взгляд на подушке, всё ещё хранившей пьянящий запах вишни и табака. Сердце сжалось — этот аромат почему-то действовал на неё успокаивающе. Рядом лежала Библия, и Гермиона, пододвинув её ближе, открыла наугад, надеясь, что трудный текст поможет отвлечься.

И действительно — время полетело незаметно. За окном сгущалась ночь. Близилась полночь.

***

Гермиона сидела на краю чёрного бархатного дивана, бессознательно сжимая пальцами края кардигана. Её взгляд вновь и вновь возвращался к одной и той же строке: «Как агнец веден был Он на заклание». Слова, которые ей показал сам Драко.

В этом сравнении было нечто пугающе точное.

Не в слабости — нет. А в том странном, почти сверхъестественном спокойствии, с которым она принимала свою участь. Как будто где-то в глубине души действительно позволила вести себя на заклание.

Он считает меня агнцем?

Была ли она агнцем?

Ведь она добровольно отправилась в тайник Волдеморта, месяцами собирая обрывки информации, надеясь найти способ закончить эту войну.

Но вряд ли Малфой имел в виду это. Вряд ли держал в голове её исследования или самый безрассудный поступок в жизни.

Хотя... именно он стал её пастухом в тот день. В тот день, когда она, обессиленная и заколдованная, покорно пошла за ним. Под Империусом.

Имел ли он в виду меня?

Интересная цепочка мыслей только начинала распускаться в сознании Гермионы, прорастая, словно мозаичный виноград, из которого вот-вот должны были появиться сочные плоды — догадки, предположения, выводы...

Всё касалось его — её бывшего однокурсника с глазами цвета шторма.

Но в тот момент она услышала звук, от которого внутренности скрутились в тугой узел.

Щелчок отпирающейся двери. Проклятой — ведущей в основной коридор Малфой-Мэнора, через которую к ней входили все, кроме Малфоя.

Никто не постучал, а это значит, что либо Астория решила вновь разбрызгать яд, либо...

После недолгой возни с замком дверь распахнулась, впуская в комнату сначала резкий запах алкоголя — крепкого, терпкого, наверняка дорогого — а затем и его обладателя.

Люциус Малфой ввалился в помещение, опираясь одной рукой на трость, а другой — за косяк двери. Его дыхание было тяжелым, губы — поджатыми, взгляд затуманен, но всё ещё цепок.

Гермиона резко отпрянула, инстинктивно отступив за кресло, будто надеясь, что оно сможет защитить её от нежеланного гостя.

— Ты... грязнокровая сука... — прохрипел Люциус, направляя в её сторону палочку, которая еле держалась в его дрожащих пальцах. Слова сочились сквозь зубы, хриплые, злые, полные сдерживаемой ярости — и алкоголя.

Гермиона замерла.

Она не видела его уже недели три — с той самой колдосессии, на которой он оставил после себя лишь пару ядовитых фраз. Но память была более цепкой: девушка ясно помнила, как он ее пытал... как приказывал извалять её в грязи.

И сейчас, лицом к лицу, наедине — она не знала, на что он способен. А точнее, знала. И от этого по спине прокатилась холодная волна.

— Одним своим существованием, ты... ты отравляешь этот дом, — он зашагал вглубь комнаты, пошатываясь, будто сам был отравлен. — Какая же это была ошибка... брать тебя в плен. Я должен был... обязан был... убить тебя там, на месте, — он ткнул палочкой в воздух, голос сорвался на гортанный сдавленный кашель, — а теперь... теперь я вынужден жить с последствиями. Чувствовать тебя... видеть, как ты дышишь под крышей моего дома, среди моих стен... омерзение...

Гермиону трясло. От страха, от злости, от унижения, которое полилось, как грязь, со всего его естества.

И всё же, когда он сделал ещё один шаг — едва не рухнув — из неё вырвались слова, которые она даже не успела обдумать:

— Самая мерзкая тварь в этом доме стоит сейчас передо мной, мистер Малфой.

Тишина повисла. Липкая, плотная, опасная.

Даже она сама не ожидала, что скажет это. Но теперь — сказала. И пути назад не было.

— Молчать! — взревел Люциус, обрушивая кулак на дверь. Гулкий треск, словно удар по хребту самого дома, сотряс пустой коридор. Палочка в его руке задрожала, сверкая у кончика, ведь сама чувствовала злобу хозяина. — Не смей оскорблять меня в моемдоме, грязнокровка! Если бы я мог...

— ...Но вы ничего не можете, кроме как пугать безоружных и пресмыкаться перед своим Хозяином! — выплюнула Гермиона, сжимая спинку кресла так, что побелели костяшки. — Вы — жалкий трус, мистер Малфой.

Он остановился — на долю секунды — будто удар пришёлся прямо в грудь. Потом шаг. Ещё один.

И от каждого — её дыхание учащалось.

Он приближался, неторопливо, хищно, и комната вдруг снова стала казаться слишком тесной, похожей на ловушку.

Гермиона отступила на шаг и в голове вспыхнуло: антимагические чары... он сам их наложил... он не сможет колдовать здесь...

— Знаете, мисс Грейнджер... — голос его стал тихим, обволакивающим, почти слащавым, от чего мурашки пробежались по спине, — кое-что я всё-таки ещё могу.

Убить вас — увы, вне моей власти.

Но пытать... пытать вас я могу. И, знаете... я нахожу в этом утешение.

Он сделал ещё шаг. Её дыхание стало коротким.

А в голове — отчаянно, громко — понеслись мысли.

Дверь. Бежать. Что-то сказать. Остановить. Ох, пожалуйста, пусть чары всё ещё работают...

Бежать было некуда. Волевым усилием она удерживала подбородок, гордо поднятым, несмотря на дрожь, пронизывающую её тело. Она была готова.

Главное — не кричать.

— Круцио.

Сознание Гермионы взорвалось белым адом, когда заклятие пронзило её, как раскалённый клинок, входящий под ногти и медленно расщепляющий каждый нерв. Её позвоночник выгнулся с таким нечеловеческим хрустом, будто позвонки вот-вот разлетятся на куски. Челюсть свело настолько сильно, что коренные зубы треснули, наполнив рот кровью и осколками эмали.

Кожа начала рваться - не просто трескаться, а расходиться, как пересушенный пергамент, открывая слои мышечной ткани. Сначала на сгибах пальцев, где кожа тоньше, затем на лице - кровавые слезы текли из лопнувших капилляров в глазах. Её тело стало картой пыток: каждое сухожилие натянулось до предела, светлые волокна мышц обнажались, пульсируя под открытым воздухом.

Сознание, предательски ясное, фиксировало каждый спазм, хруст, вспышку.

Худшее было в том, что нервная система не отключалась. Наоборот, заклятие заставляло её работать с чудовищной эффективностью, превращая каждый квадратный миллиметр тела в орган боли.

Когда казалось, что хуже быть не может, боль нашла новый уровень - она проникла в костный мозг. Теперь горели не просто кости, а сама их скрытая сердцевина. Гермиона осознала, что кричит уже минуту без перерыва, но звук теперь шёл мимо голосовых связок - они разорваны. Её крик стал беззвучной пыткой.

В этот момент пришел истинный ужас:

Круциатус не просто причинял боль.

Он перестраивал тело,

превращая его в идеальный инструмент страдания,

где каждая клетка кричала,

а сознание оставалось кристально чистым,

чтобы не пропустить ни мгновения

этого чудовищного,

нескончаемого

ада.

Но в этом мире всё имеет свой конец. И он наступил необъяснимо быстро, забирая за собой невыносимые мучения, оставляя на полу кровавое полотно.

Гермиона, с трудом фокусируя взгляд, заметила движение, крики и шум. Кто-то тащил Люциуса за воротник прочь из комнаты. Малфой.

— Как ты смеешь?! — донесся яростный крик из коридора.

— Иди проспись. — Стальной голос Драко, спокойный и решительный, прервал разгар конфликта. Затем последовал резкий звук закрывающейся двери и несколько заклинаний, как кольцо магии, которое застыло вокруг её комнаты.

Гермиона едва успела понять происходящее, как Драко развернулся к ней. Он застыл, оцепенев с приоткрытым ртом, не в силах сразу переварить картину.

— Грейнджер...

Его лицо было искажено калейдоскопом эмоций. Но он не колебался — и, прежде чем она успела осознать, что происходит, он уже был рядом.

Драко осторожно подхватил её, поддерживая под коленями и лопатками, бережно перенося её, словно она была хрупким стеклом, которое может разбиться от малейшего движения. Его движения были аккуратными, почти нежными, но каждая точка контакта с телом вызывала вспышку боли, заставляя девушку сжать зубы, сдерживая стон, когда Малфой положил её на кровать.

Гермиона ощущала себя куклой, жестоко разорванной на части. Ее тело, лишенное магии, было уязвимее тряпичной игрушки - по крайней мере, куклу можно было зашить, а эти раны, казалось, проникали куда глубже кожи. Теплые алые струйки стекали по животу, смешиваясь с потом и оставляя липкие дорожки на обожженной коже.

Металлический блеск палочки Малфоя мелькнул перед глазами. Легкий взмах - и пуговицы кардигана разлетелись, как град, звонко ударяясь о деревянный пол. Джинсы расстегнулись сами, теперь освобождая путь его холодным пальцам.

Она попыталась закричать, но из горла вырвался лишь предательский хрип. Голова моталась в немом протесте, а ослабленные руки бились о его грудь с силой мотылька, бьющегося о стекло.

С каждым движением в сознании складывалась ужасающая мозаика, что всё происходящее было четко выверенным планом по её физическому и моральному уничтожению. Теперь Грейнджер была уверенна, что Люциус приходил лишь подготовить почву для сына, который теперь совершит настоящее зло.

Она зажмурилась.

Это наверняка был отдельный вид извращения. Садисты отец и сын. Оба Пожиратели смерти, нашедшие новый способ развлечься. Её глупость казалась теперь непростительной. Как она могла, даже на секунду, допустить, что в этом доме может быть кто-то, кому можно доверять? Малфой не станет её убивать. Он уничтожит инымспособом.

Гермиона открыла глаза, и её взгляд сразу же наткнулся на пристальные, суженные зрачки Малфоя — он читал её мысли, и это осознание пронзило её, как удар. Его пальцы, неожиданно нежные, убрали прилипшие к её лицу мокрые пряди, аккуратно заправив их за ухо.

— Я не насильник, Грейнджер.

Его голос, тёплый и бархатистый, обволакивал, как дымка, но она не могла расслабиться. Его лицо было слишком близко, дыхание — слишком ровным, а руки, несмотря на осторожность, всё ещё ощущались как угроза.

Она кивнула, попытавшись что-то сказать, но ощутила препятствие. Она не в том состоянии, чтобы справиться самой. Ей придется довериться.

— Твои связки повреждены. Не пытайся говорить. Если что-то не так — дотронься до меня и подумай о том, что хочешь сказать.

Она мысленно прошептала: "Хорошо", и он, уловив это, слегка наклонил голову.

Малфою удалось снять кардиган аккуратными движениями, почти не причинив боли — лишь когда он стягивал рукава, прося её «потерпеть» и приподнимая ткань, Гермиона невольно вжалась в его плечо, зажмурившись от внезапного жжения в ранах. Дыхание её участилось, но она стиснула зубы.

Когда дело дошло до джинсов, пропитанных местами липкой жидкостью сочащихся ран, Драко тихо выругался сквозь зубы. Он поддел пальцами плотную ткань, стараясь не касаться повреждённой кожи, но костяшки его пальцев всё же скользнули по её животу и бёдрам, оставляя лёгкий кровавый след. Его руки уже были испачканы алым — тёмным, почти ржавым в тусклом свете комнаты.

— Вот что бывает, когда упорно носишь маггловскую одежду, Грейнджер, — даже сейчас он не переставал подшучивать.

Его холодные глаза скользили по её телу, отмечая каждый порез, каждую гематому — фиолетовую, жёлто-зелёную, свежую багровую. Казалось, он мысленно составлял список повреждений, и это заставляло его челюсть напрягаться.

— Тинки! — резко бросил он в воздух. — Срочно! Набор неотложных зелий!

Сразу же раздался легкий хлопок, и перед ними возникла эльфийка, сжимая в дрожащих пальцах зелёную шкатулку с откинутой крышкой. Внутри, плотно уставленные, позвякивали стеклянные сосуды — рубиновые, изумрудные, молочные — каждый с едва уловимым мерцанием магии.

Домовиха стояла с округлившимися глазами, полными слез и Гермиона старалась сделать максимально непринужденный взгляд, чтобы хоть немного подбодрить её маленького друга.

Драко ловко выхватил несколько флаконов, поместив их вокруг себя едва заметным движением пальцев. Прозрачные сосуды повисли в воздухе, подчиняясь его воле, как солдаты перед сражением. Он тут же принялся за работу – густой заживляющий бальзам, мерцающий перламутровым отливом, ложился на раны, мгновенно стягивая их и наращивая новую кожу. Но вместе с исцелением приходила и жгучая боль, словно под кожу заливали расплавленный металл.

Гермиона резко выгнулась, её пальцы впились в его плечо, а губы сжались в белой полосе. Она не кричала – лишь подумала:

«Мне больно».

Драко на мгновение замер, его серые глаза встретились с её карими – в них не было насмешки, только холодная, почти хирургическая сосредоточенность.

— Потерпи, Грейнджер. — Его голос звучал резко, но без привычной язвительности. — Обезболивающее дам после. Сейчас оно только замедлит заживление.

Он слегка сжал её ладонь в своей, словно предлагая якорь.

— Сожми мне руку, если станет невыносимо.

И снова принялся за работу. Его пальцы двигались методично – ребра, живот, затем ниже, к бедрам, где раны были особенно глубокими. Каждое прикосновение отзывалось режущей болью, и Гермиона стискивала зубы, чувствуя, как её ногти впиваются в его запястье. На его коже оставались красные полумесяцы, но он даже не морщился – лишь продолжал наносить бальзам, будто не замечая ни её хватки, ни собственной крови, смешивающейся с её ранами.

Когда Малфой перевернул девушку на живот, холодный воздух мгновенно пробежал по обнажённой коже, заставив Гермиону остро осознать своё положение. Чёрное кружевное бельё - тот самый подарок от Нарциссы, который она надела сегодня исключительно из практических соображений - теперь предательски открывало больше, чем хотелось бы. Тонкие лямки врезались в кожу, оставляя ягодицы почти полностью обнажёнными.

Она почувствовала, как по спине пробежали мурашки, когда Драко внезапно замер, нависая над ней. Его тень закрыла свет, а дыхание стало горячим пятном между её лопатками. В голове снова всплыли навязчивые мысли - а что, если он воспользуется ситуацией? Воспользуется её беспомощностью? Её сердце сделало болезненный кульбит, застряв где-то в горле.

— Я не причиню тебе вреда, — его голос прозвучал неожиданно близко, прямо у уха. Гермиона вздрогнула - он снова читал её мысли. — Или тебе хочется чего-то погрубее? Это твоя тайная фантазия, Грейнджер?

Придурок. Хватит лазить у меня в голове.

— И не подумаю, — он хмыкнул, но его пальцы продолжали работать удивительно аккуратно, нанося последние штрихи бальзама.

Теперь её тело было почти полностью зажившим - лишь несколько багровых рубцов напоминали о самых глубоких ранах. Когда Гермиона попыталась приподняться, опираясь на дрожащие руки, Драко неожиданно прижал её ладонью между лопаток, мягко, но неумолимо возвращая в прежнее положение.

— Не торопись, — его голос приобрёл странные, почти бархатные нотки. — Мы ещё не закончили.

— Сначала выпей это, — Одной рукой Драко помог ей перевернуться, другой поднёс к её губам хрустальный флакон с затейливой резьбой. Розовая жидкость внутри переливалась неестественным перламутровым блеском. — На вкус мерзость, впрочем, как и всегда, — предупредил он, и в уголке его рта дрогнул намёк на улыбку.

Что это?

— Это зелье восстановления, — объяснил он, не отводя взгляда. — Оно поможет мышцам, сухожилиям... всему, что было повреждено. — Его пальцы слегка сжали флакон. — Но тебе придётся завтра целый день провести в постели. Чем больше будешь спать — тем быстрее заживёт.

Парень сидел на коленях перед её кроватью, и в этом образе было что-то неестественно простое, почти человеческое. Его обычно безупречно застёгнутая рубашка была перекошена, открывая бледную шею, а платиновые волосы растрепались, словно он сам только что поднялся с постели. Этот Малфой — с тёмными кругами под глазами и потрёпанным видом — так отличался от того надменного мальчишки, которого она знала.

Гермиона почувствовала, как его взгляд скользит по её почти обнажённому телу, и новая волна осознания своей уязвимости накрыла её с головой. Она была здесь — пытаемая, беспомощная, полностью зависящая от человека, который когда-то желал ей смерти. От сына того, кто устроил эти пытки.

Её пальцы дрожали, когда она поднесла флакон к губам. Жидкость действительно оказалась отвратительной — горькой, с металлическим привкусом, обжигающей горло. Но хуже всего было другое — внезапное предательское тепло, разливающееся по телу, заставляющее расслабиться вопреки всему.

Слёзы, которые она так отчаянно сдерживала, наконец прорвались. Гермиона закрыла лицо руками, её плечи содрогались — то ли от рыданий, то ли от холода, то ли от этого странного зелья, заставляющего мир расплываться.

— Тинки, разожги камин посильнее, — Прежде чем Гермиона успела понять его намерения, он аккуратно приподнял её за колени, вытягивая из-под неё смятое одеяло. Ткань скользнула по обнажённым ногам, вызывая мурашки, прежде чем он накрыл её до подбородка.

— Конечно, господин Драко, Тинки сейчас всё сделает! — раздался пискливый голос, и с лёгким хлопком в камине вспыхнули языки пламени, отбрасывая дрожащие тени на стены.

Драко замер. Он смотрел куда-то в сторону, в тень за пределами круга света, будто там находились ответы на все его вопросы. Потом резко потянулся к ночному столику, где стоял знакомый синеватый флакон.

— Зелье сна без сновидений, — он опередил её невысказанный вопрос, протягивая сосуд. — Пей.

Гермиона взяла флакон и их пальцы случайно соприкоснулись — его кожа оказалась ледяной, будто он сам был частью этой холодной ночи. Она выпила содержимое одним глотком, морщась от горьковатого послевкусия, затем беззвучно прошептала:

Спасибо.

Её голова тяжело опустилась на подушку, будто наполненная свинцом, а волосы растрепались по наволочке.

— Это не то, за что можно благодарить, Грейнджер, — Малфой опустился на пол рядом с кроватью, его плечо прижалось к деревянной тумбочке. В оранжевом свете огня его профиль казался вырезанным из мрамора — резким и одновременно усталым. — Это не должно было вообще произойти.

В комнате повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров. У Гермионы не осталось сил даже на мысли. Часы на каминной полке давно пробили половину ночи, но время словно застыло. Её веки были тяжелыми, как затворы темницы, но даже сквозь сон она чувствовала, как слёзы медленно текут по вискам, затекая в ухо и оставляя солёный след на подушке.

— Мне остаться? — Его шепот прозвучал приглушенно, словно сквозь толщу воды. Запах табака и вишни теперь смешался с горьковатым ароматом зелий и дымом от камина.

Гермиона едва заметно кивнула, касаясь подбородком края одеяла, уверяя себя, что так для неё безопаснее.

Ирония ситуации не ускользнула — она, Грейнджер, только что дала согласие Пожирателю смерти. Мир определённо сошёл с привычной оси.

— Грейнджер... — Малфой смотрел перед собой совершенно обессиленный. — Пройдёт время. Возможно, совсем немного времени. И он умрёт.

Эти слова повисли в воздухе, тяжёлые и окончательные, как приговор.

Но Гермиона уже не слышала продолжения. Сон, тёплый и густой как смола, медленно укутал её сознание, унося в тёмные воды забвения.

***

29 ноября, 1999 г.

Северус Снейп ворвался в помещение в своей привычной манере — шаги отозвались гулким эхом по каменному полу, а плащ волочился за ним, как мрачная тень. Он не проронил ни слова. Лишь метнул острый, пронизывающий взгляд в сторону Аластора Грюма и, не меняя выражения лица, протянул ему свиток, туго перевязанный нитью цвета воронова крыла.

Грюм, нахмурившись, принял его с выражением крайнего недоверия — словно ожидал, что тот вот-вот вспыхнет у него в руках или начнёт шептать заклинания на неизвестном языке.

Мракоборец с силой дёрнул за чёрную нить. Та вспыхнула и, словно струя распадающегося дыма, рассыпалась в воздухе. В тот же миг свечи в кухне погасли, будто испуганные невидимым порывом ветра, и помещение погрузилось в густую полутьму.

Над столом, где ещё мгновение назад члены Ордена Феникса мирно ели горячий ужин, начали проступать буквы. Они возникали медленно, одна за одной, будто кто-то писал их изнутри тумана огненно-зелёным светом. Каждая висела в воздухе, пульсируя едва уловимым сиянием.

ОТТЕРБЕРИ.

— Что это значит, Северус? — Люпин медленно опустил вилку, указывая ею на рассеявшееся в воздухе слово, словно оно всё ещё было там, дрожащим миражом.

— Это значит, Римус, — отозвался Снейп, поднимая подбородок и глядя с привычным превосходством, — что число ваших союзников пополнилось. И завтра, ровно в пять утра, вам будет любезно предоставлена возможность проникнуть в это мрачное место.

Пауза, как натянутая струна, пронеслась по комнате.

Гарри и Рон переглянулись. Джордж, сдвинув брови, переводил взгляд с Люпина на Грюма.

— Снейп, кто это? — прорычал Грюм, его магический глаз дернулся, устремляясь прямо в лицо зельевара, — Кто передал это?

— Я не могу предоставить вам эту информацию, — ледяным тоном отчеканил Северус, не отводя взгляда. — Но я лично ручаюсь за её надёжность.

— Оттербери... Это же просто заброшенная тюрьма, да? — пробормотал Рон, жуя куриную ножку и с подозрением косясь на воздух, где только что висело послание.

— Когда-то — да, — отозвался Люпин, откладывая столовые приборы. — Но теперь её заселили Пожиратели смерти. По нашим сведениям, они устроили там тренировочный лагерь для новобранцев. Место изолированное, охраняемое. Идеальное для того, чтобы скрытно растить армию.

— Но как мы успеем подготовиться? — вскинулся Гарри. — Всё это слишком быстро. Что, если это ловушка?

— У вас есть право не верить, мистер Поттер, — раздался голос Снейпа, глухой и обволакивающий. Он появился за спиной Гарри так неожиданно, что тот едва не вздрогнул. — Может, у вас есть идея получше, кроме как бесконтрольных, безрезультатных нападений, истощающих ваши силы?

Гарри сжал кулак на колене, не зная, что ответить. Его злило, что Снейп прав.

— В таком случае, — продолжил тот, чуть выпрямляясь и обводя взглядом остальных, — если вы собираетесь принять эту помощь, придётся быть готовыми. Всегда. Этот... союзник отличается крайней импульсивностью.

— Завтра в пять утра, — повторил Люпин, поднимаясь. — Спасибо, Северус. Мы не упустим шанс.