Глава 1.
Последний день лета.
Тео лежал в своей кровати, за зелёным балдахином, в стенах их с Блейзом и Малфоем комнаты, и пялился на луч закатного солнца, пробивающегося через щель на стыке плотной ткани.
Вчера он увидел её впервые с отправки домой на Хогвартс-экспрессе. Увидел не мельком, как на перроне, а почти столкнувшись нос к носу на выходе из Большого зала, когда первогодки начали толпиться, стремясь поскорее оказаться в своих башнях.
Гермиона, направляя малышню, стремилась ответить на их многочисленные вопросы, постоянно оборачиваясь и налаживая зрительный контакт с каждым любопытным мальцом. Тут-то Тео и решил воспользоваться удобным случаем и налетел — если это можно так назвать — неспешным шагом на Гермиону. Вдохнул поглубже её аромат, отдающий кофе и корицей. Она отскочила, сделав шаг назад, оборачиваясь на Нотта. Васильковые глаза из полуопущенных угольных ресниц изучали её лицо.
— Извини, — сказал Тео, чуть склоняя голову в бок.
Гермиона опешила, чуть приподняв голову, чтобы увидеть лицо слизеринца, возвышающегося на целую голову, и застыла, вспоминая, разговаривала ли когда-либо с Ноттом прежде.
Он ведь никогда не вёл с ней диалог, даже не принимал участия в перепалках слизеринцев с их троицей. Тряхнула головой скорей в своих мыслях, нежели на самом деле, и произнесла:
— Всё в порядке, — подумала, что разойтись молча будет невежливо.
Он улыбался лишь уголками губ. Затем, слегка склонив голову, направился прочь.
Тео запомнил каждую веснушку, так хорошо видневшуюся на лице Гермионы после лета, проведённого под солнцем. И её сорвавшееся с губ «Всё в порядке», которое Тео так хотел бы поймать, но не смог.
За прокручиванием в голове их своеобразного диалога, Теодор не заметил, как солнце окончательно зашло. Прикрыл глаза и условился с самим собой, что зуд под рёбрами ещё ни о чём не говорит.
***
Пробудившись ото сна в шесть тридцать, Тео обнаружил, что его соседи по комнате всё ещё спят. Прошёл в душевую, настроил воду — чуть теплее родниковой воды, — встал под разбивающиеся о чёрный кафель капли.
Он никогда не закалялся, ему просто нравилось чувствовать порой обжигающий холод. Подставив лицо под освежающий душ, Тео провёл руками по своим потемневшим на пару тонов мокрым кудрям, зарывшись в них длинными пальцами, и слегка оттянул, взявшись у самых корней, чтобы почувствовать. Почувствовать, что может испытать, когда она будет творить подобное, целуя его. Его губы, шею, скулы.
Тряхнув головой, сбросил наваждение. Пора собираться на завтрак. Нагрузка на шестом курсе не шуточная, поэтому перед парами лучше подкрепиться.
Закончив со сборами, Теодор взглянул на своё отражение в зеркале, на дверце своего шкафа. Вид отдохнувший, форма сидит безупречно, по привычке затянул потуже галстук и, хлопнув дверцей, подхватив сумку, направился прочь из подземелья.
Блейз и Драко, видимо, всё так же ставят заглушающие на свои балдахины, чтобы не слышать раннюю пташку Нотта — раз не шелохнулись. Тем лучше для Тео. Ещё будет время насладиться постной рожей белобрысого, поблекшей за каникулы, и самодовольной улыбкой Блейза, не изменяющего себе в этом.
Поднявшись в Большой зал, Тео не стал себя ущемлять в возможности понаблюдать за гриффиндорской заучкой. Он давно выучил повадки Грейнджер и прекрасно знал неизменное ею место, поэтому ровным шагом прошёл к слизеринскому столу и занял место прямо напротив её.
И пусть сидит, как обычно, спиной к змеям — наблюдать за ней с такого ракурса даже удобней. Так она точно не словит его взгляд, резко повернувшись боком к одному из своих остолопов. Но об этом рано, ведь Тео пришёл в числе первых, и в Большом зале никого, кроме пары когтевранцев и стайки пуффендуйских младшекурсников, активно о чём-то спорящих, не было.
Тео прикрыл глаза, останавливая поток мыслей, и выдохнул. Да, ему определённо давно пора выдохнуть и перестать надумывать.
На самом деле, Теодор был готов цепляться за любую мелочь, связанную с гриффиндоркой, потому что понимал: благодаря возрождению змееподобного времени на её завоевание остаётся всё меньше.
Война начнётся. Она уже началась. Маглорождённые будут страдать, станут непосредственными участниками этой войны — и Теодору необходимо оградить одну единственную маглорождённую непоседу, которая, к слову, в своё время удостоилась дружбы с Избранным. Каким бы путём Теодор ни пошёл в попытке исключить одну переменную из этого грёбанного уравнения — у него ничего не выйдет, пока эта троица не будет разбита на отдельные составляющие.
Что ж, тернист был путь, да цель оправдывает средства.
Он разберётся, у него нет выбора. Нотты не отступают.
Зал начал заполняться учащимися, преподавательский состав был почти в сборе. Вот и троица. Младшая рыжая не отстаёт. Гермиона бросает удручённые взгляды на Поттера.
А у Тео в голове набатом: «Взгляни на меня, повернись. Повернись, повернись, повернись».
Руки его лежат на столе прямо: длинные пальцы левой руки — один к одному, пальцы же правой руки терзают салфетку. Да, аристократ. Да, не принято. Но с тремором справляться как-то нужно.
Гермиона не слышит его мыслей и не должна, поэтому просто садится на излюбленное место, как и ожидал Тео. Конечно, спиной к нему.
Теодор окончательно опускает взгляд в тарелку с яичницей и беконом, недавно возникшую перед ним.
Вот и Блейз падает на скамью рядом. Тео чуть поворачивает голову и кивает в знак приветствия мулату, но разговор не начинает. Следом появляются Драко с Пэнси, прилипшей к его левому предплечью. Так же приветствует их, улыбаясь уголком губ. Его забавляет искренняя преданность этой чистокровной к Малфою. Будто Драко действительно есть дело до неё.
Пэнс говорит что-то о каникулах, Малфой лишь качает головой, и она переключает внимание на Асторию, севшую напротив. Парни молча расправляются со своим завтраком.
Тео бросает взгляд на гриффиндорский стол и видит, как Грейнджер встаёт. Одна.
Неужели что-то не поделили в первый же учебный день?
Теодор неспешно отодвигает тарелку с недоеденным завтраком и одним глотком допивает свой тыквенный сок. Встаёт с места, бросает взгляд на своих сокурсников и издаёт сухое:
— Увидимся на зельях, — намеревается уже выйти из-за стола, как слышит Забини:
— Тео, зелья без тебя не начнутся, куда так торопишься? — мулат загадочно ухмыляется, со смешинкой в карих глазах.
— Помедитирую возле класса перед совместным занятием с Гриффиндором: если будет практика, боюсь выдержки на Долгопупса не хватит, — хмыкает и уходит, надеясь не потерять из вида Грейнджер.
***
Нагоняет её в подземельях, но не приближается ближе, чем на шесть шагов. Гермиона, кто бы мог подумать, достаёт из сумки учебник по зельям и со всем присущим ей вниманием начинает его штудировать.
Не удивлюсь, если раз в сотый с начала каникул.
Тео подходит ближе к двери класса и достаёт учебник, дублируя поведение гриффиндорки.
Двое в потёмках подземелья. Молчат с книгами в руках. Тео украдкой поглядывает на Гермиону.
За лето она похорошела. Копна волос стала не такой пушистой, хоть и до звания «причёски» — ещё далеко. Губы поджаты, но даже в таком состоянии они манят. Хочется дотронуться до них кончиками пальцев. Острые скулы, румяные щёки.
Ох, Грейнджер, я ведь знаю, что румянец твой не появляется просто так.
Грудь стала более округлой — это заметно даже в рубашке. Форменная юбка всё такая же длинная, как и на прошлых курсах. Округлые бёдра.
Наверняка бархатная на ощупь кожа. Интересно, что под этой юбкой? Ставлю десять галлеонов на хлопковое бельё.
Привлекательные ножки в плотных чёрных чулках. И туфли на низком каблуке.
Но её эта сдержанность не портит. Только слепой не заметит, что за этой формой скрывается весьма привлекательная фигура.
Чувствует стояк и засовывает книгу обратно в сумку. Откидывает голову назад со стуком, слышимым в пустом коридоре, прислонившись прямой спиной к каменной кладке. Шипит от тупой боли. Руки — перед собой, в руках — сумка с учебниками.
Святой Салазар, как палевно.
Бросает косой взгляд на Гермиону. Из-за несдержанности Тео она поднимает на него взгляд.
— Решил оглушить себя примитивным способом, чтобы не терпеть компанию гриффиндорцев на совместной паре? — саркастично задаёт вопрос.
Неожиданно. Я даже опешил. — но виду не подал, скучающий взгляд направлен на неё, глаза в глаза. — Какие же у неё красивые глаза, с медовым отливом в свете факелов.
Знала бы ты, как трудно скрывать стояк, болезненно сжатый в брюках, сбежала бы в ту же секунду и сарказмом своим подавилась, милая, боясь хоть слово проронить в моём присутствии.
Хмыкает.
— Не понимаю, о чём ты, — правый уголок губы приподнимается сам собой.
С ней рядом нужно заново учиться самоконтролю. Отец бы оплеух надавал.
— У тебя вид болезненного отвращения, а урок ещё даже не начался, — говорит, прищуриваясь.
Так вот, значит, как выглядит моё лицо в попытке скрыть свою оплошность, учту, милая.
— Может, это потому, что мы с тобой в этом коридоре только вдвоём? — хмыкает, качая опущенной головой.
Нутром чувствую, как она хватает воздух ртом от моей реплики. Ну, милая, не расстраивайся и не злись, тебе ещё рано начинать правильно меня читать.