𔗫16. Kinjira re ta Ai.
Тихий шепот слов,
Взгляд украдкой, дрожь в руках,
Любовь – преступленье.
Утро после нападения тянулось тяжело и неровно, словно кто-то растянул по замку старую, сырую ленту. Девочки ещё ходили как будто в тумане: шаги были осторожные, голоса короче, смех был редкостью. Время между ними заполняло одно: бинты, мази, тёплое молчание у камина и куча библиотечных фолиантов, которые, как ни странно, помогали лечить не только мышцы, но и разум.
- Ты же видела, как он посмотрел на знак? - Рейна шептала, листая очередную копию старой торговой ведомости. - Там, где метка, всегда оставляют мелкие подписи. Это почти почерк, -
- Почерк или маска, - отозвалась Анна, расправляя бинт на столе. - Важно, что мы немного живы, чтобы этим заниматься. Это уже победа, -
Сая молча стояла у окна и курила (ну, не совсем, просто её привычка задумчиво вертеть в руках ложку с остывшим чаем обещала то же), но глаза её ковыряли улицы, лавки и прохожих. Она любила слушать людей, и за последние дни слов в её голове накопилось больше, чем у кого бы то ни было.
- Нам надо восстановиться, - вклинилась Ироха, сложив пергаменты в аккуратную стопку. - Канако готовится к следующему испытанию турнира. Если мы, боги храни, пропустим хоть одно занятие по трансфигурации ради мести, мы потом будем кусать локти, -
- Ага, говоришь ты, - усмехнулась Рейна. - А заодно собираешься записывать липкие следы в дневник? Нормальная жизнь сначала, расследование потом, -
Ироха хотела возразить, но в этот момент в гостиную ввалился Блейз, горло у него было красным от волнения:
- Канако получила приглашение от судей на дополнительную тренировку у озера. Вторая часть турнира - проверка на выносливость у воды. Слышали? - он оглядел комнату, будто желая всем сообщить: «вот сейчас будет шоу».
- Вода? - Ироха почувствовала, как в животе отозвался холод. - Это… серьёзно? -
Канако накануне представляла собой картину спокойствия: лицо сосредоточенное, плечи ровные, будто она держит в уме всю технику вальса и стихии одновременно. Но в глубине её глаз была та, едва заметная, стальная линия, что делает людей чемпионами. Никто не мог бы подумать, что на тренировке у озера что‑то пойдёт не так.
Дни, предшествующие второму заданию, были наполнены рутинными делами - разминки, работа по концу пальцев, растяжки, наборы витков дыхания, приёмы безопасности в воде, но в воздухе витало напряжение: Турнир, гости, демонстрации, и, словно тень, мысль о том, кто ещё мог наблюдать.
Драко приходил редко, но его присутствие было ощутимо: чашка какао у двери, перчатки аккуратно развешанные на спинке стула, быстрые фразы с подколом - «не утони, цветочек», и взгляд, который задерживался на Ирохе чуть дольше положенного. Эти мелочи успокаивали и волновали одновременно; Ироха замечала их и прятала в угол своей головы, как драгоценный, но не нужный предмет.
Пэнси и Блейз - как обычно - вели себя так, будто весь мир предназначен только для них и их романтических баталий. Пэнси, держа в руках список нарядов, с достоинством заявила:
- Какой сюрприз! Я лично приехала поддержать нашу будущую чемпионку по эстетике. Канако будет блистать, а я - блистать рядом. Ироха, ты придёшь на трибуну, чтобы вдохновлять? Или будешь опять читать про «защитные структуры»? -
Ироха ответила сухо:
- Я буду на причале. Если что - помогу спасать тонущих, -
А потом наступил день второго испытания - «Чаша Ледяного Озера».
Большой зал Хогвартса представителей Турнира встретил как шелестящую толпу, но настоящая сцена была у озера: лед на поверхности был снят только на узкую арену воды, где чемпионы должны были не просто продемонстрировать силу и ловкость, но и умение взаимодействовать с элементами. У Махотокоро подход был свой - эстетика и контроль. Канако шагала к воде в простом, но строгом наряде для тренировки: волосы в тугой пучок, глаза - как точёные камни.
- Канако, - Ироха подошла ближе, и голос у неё дрогнул не больше чем нужно. - Держи ритм. Не спеши, -
Канако улыбнулась, кивая.
- Спасибо, Накадзима-сан. Ты тоже будь осторожна, - она ответила так, будто говорила не только Ирохе, а всему воздуху вокруг.
Задание началось красиво: судьи дали знак, и чемпионы один за другим входили в воду, выполняя заданные элементы - погружения, поиск предметов, работу в команде, удержание дыхания под давлением. Но к середине испытания что‑то изменилось. Канако, одна из последних, нырнула за тяжёлым предметом на глубину, и не показалась вовремя.
На зрительском месте повисла ледяная тишина. Ироха почувствовала, как воздух ушёл из её лёгких; где‑то рядом Блейз встал и захлопал, словно призывая к жизни сцену. Драко замер. Его рука непроизвольно сжала край сиденья. Кто‑то крикнул. Седрик Диггори - как чемпион с другой стороны - рванул к воде: он нырнул быстрее, чем кто-либо ожидал.
Минута растянулась до предела, а потом Седрик вынырнул с Канако на руках. Девушка лежала без сознания, вода стекала с волос и переливалась на ледяной поверхности. Медики бросились к ней, но уже позже выяснилось: это не была случайная усталость. Что‑то в воде помешало ей: не естественное течение, не ледяная шкурка, а чужая рука - тонкая, но целенаправленная - затормозила дыхание, заставила мышцы поддаться.
Она очнулась в больничном крыле под шум пульса и чужих шагов. Вокруг были лица - знакомые и не очень. Ироха стояла рядом и держала её руку, чувствуя, как Канако медленно возвращается в мир, где ещё дышат люди.
- Что произошло? - тихо спросила Ироха, не отрывая взгляда.
- Я не знаю, - прошептала Канако, медленно открывая глаза. - Было… как будто кто‑то давил на грудь. Потом пустота. Я помню… только свет, -
Рейна, которая пришла сразу, смотрела в воду рассеянным взглядом.
- Кто‑то умело подстроил это, - сказала она. - Это не простая шутка. Нельзя доверять каждому косяку. Кто‑то подлил в воду трава‑зелье или поставил заклинание заглушения. Это целенаправленно, -
Анна, уже с бинтами на руках, яростно сжала кулаки.
- Значит, мы имеем то, что и предполагали. Наши противники умеют не только прятать знаки, они умеют вмешиваться в сцены, где мы не ожидаем нападения. Это намного хладнокровнее, чем просто кража, -
Седрик появился в дверях, весь дрожа, но сдержан в словах.
- Я нырнул как мог. Там было сопротивление. Я отрывал что‑то от неё, но не мог понять, что именно, будто сети, - он улыбнулся глупо, от усталости, - но она жива. Это главное, -
Публика раскололась на шёпоты и догадки. Судьи были вынуждены остановить испытание и объявить небольшую паузу, а потом продолжить. Хогвартс гудел, как улей, но внутри каждой пчелы было понимание - это было не просто несчастье. Кто‑то использовал Турнир как возможность действовать, и это делало ситуацию опасной для всех.
Вечером, когда шум стих, и лед снова покрыл озеро тихой коркой, в одном из темных залов собрались те, чьи маски и капюшоны не всегда позволяли им быть замеченными. Их разговор был тихим, и голос каждого резался холодом, как нож.
- Они живучие, - промурлыкал один. - Дети. Они копают даже там, где нет смысла, -
- Они умнее, чем ожидалось, - согласился другой. - Особенно та японка, та, что с серьёзным лицом. На неё удобно смотреть. Она запоминает, -
- Это проблема, - хмыкнул третий. - Умных детей надо ломать пораньше. Пусть думают мы хотели страшить. А мы запутаем. Дадим им ложные нити и будем наблюдать, как они рвутся в ловушку, -
- Малфой, - произнёс кто‑то, и в слове этого имени было и команда, и ожидание. - Постарайся не торопиться. Эти девочки любят рисковать. Они делают ошибки. Но не стань тем, кто даст им повод погибнуть. Это не наша цель. Пока, -
- Цель - контроль, - ответил Люциус ровно. - Они - лишний элемент. Пусть боятся. Страх управляет ими лучше любого заклинания, -
Голос замолчал, и в темноте, где свеча капала тревожно, маски сжались в тени. Их планы были аккуратны; они знали: если дети слишком быстро доберутся до истины - это взорвёт структуры, и они потеряют больше, чем выиграют.
Тем временем, в Махотокоро, у изголовья Канако, Ироха тихо прижала к губам книгу. Её мысли витали не только вокруг улик и пергаментов - там, где были карты и маршруты - но и вокруг маленьких деталей: взгляд Драко на трибуне, холод его шуток, его аккуратная забота о её тёплой куртке, его бесшумная твердость рядом. Это была... любовь? Слово звучало чуждо и половинчато, словно старое зажатое приглашение, которое невозможно принять, потому что обстоятельства слишком громкие. Они оба знали: мир сейчас и так напичкан опасностью, и чувства вовсе не та помощь, что нужна в бою. Но их мелкие жесты были другими: чашка какао, свисток у пояса, прошептанное «будь осторожна» и это было достаточно, чтобы держать друг друга на плаву.
Ночь укутала замок, и в её глубине слышались мелкие шаги: кто‑то из девочек возвращался с дежурства, кто‑то сходил с урока. В групповых чатах шепоты росли, карты перекладывались, и план Рейны снова и снова подвергался корректировкам. Они понимали: путь к истине долгий и опасный. И пока они шли по нему, маски в тени шептали, как добрые тренеры: «пусть игра продолжается», и снова строили ловушки так, чтобы даже самые острые умы потеряли нить.
***
27 февраля 1995.
Ироха сидела у окна в библиотеке. В ладони медленно вертелась цепочка с сакурой; в голове тёмные полосы памяти о треугольнике, о маске, о слове, что врезалось в плоть и в сознание. Она смотрела на снег, но видела не белую равнину, а карту: линии, крестики, цифры, имена - всё то, что нужно было сложить в узор. Сердце стучало ровно, но в груди было пустое место, куда влезал страх, и она боялась, что этот страх станет единственным, что она умеет держать.
Она думала о людях, которые были рядом: о Рейне - острой как разрезанный лист бумаги; о Анне - острой как клинок, который всегда бросается в атаку первым; о Сае - тихой, но с ушами, что слышат городские шепоты. И о Драко - том, кто приходил как тень, кто не спрашивал, но приносил карту, чашку какао, книгу. Её мысли о нём были как бумажный журавлик: аккуратно согнуты, спрятаны в рукаве, и нельзя было знать, развернёшь - ни разорвётся ли.
К двери постучали тихо. Она не удивилась, когда в проём вошёл Драко: тёмный плащ, сжатый воротник, глаза чуть красноватые от недосыпа. Он не стал загромождать словами; у него всегда была привычка сначала смотреть, потом спросить то, что действительно нужно.
- Они нашли новую нитку? - спросил он ровно, подходя к столу.
- Нашли… рваную, - Ироха отложила перо. - Кто‑то подложил «M.» у причала. Мы это видели. Рейна думает, что хотят, чтобы мы полезли по ложному следу, -
- И что ты думаешь? - он присел на край стула, руки сложил в замок.
Она долго молчала. Внутри всё было как натянутая струна: желание мести, долг, голод до правды и то, что она называла по‑японски «глинтой», - умение держать лицо, когда внутри буря.
- Я думаю, что у них есть время. Больше, чем нам кажется, - медленно сказала Ироха. - Они переписывают тропы, они управляют шумом. И каждый шум - ловушка. Но у нас есть преимущество: мы маленькие, под носом у взрослых; мы можем заметить то, что они считают несущественным, -
Драко кивнул, но в его губах проскользнула шутка, привычная и тяжёлая:
- Маленькие, да опасные. Как кошки в корзине с порохом. Только ты не кошка, Ироха. Ты предпочитаешь читать инструкции и делать из них оружие, -
Она улыбнулась без радости. Эта улыбка не спасала, но помогала не расплакаться на месте.
- Ты боишься? - спросил он вдруг, тихо, как будто спрашивая о комнате, где хранятся их немые моменты.
- Боюсь, - призналась она. - Не за себя. За остальных. За то, что могу привести кого‑то в ловушку. За то, что мои чувства... отвлекают меня. За то, что я не знаю, где грань между долгом и тем, что я хочу, -
Драко выдохнул и, к её удивлению, сделал шаг ближе. Он сел рядом, не нависая, но достаточно близко, чтобы Ироха почувствовала тепло его плеча. Его голос упал до шепота.
- Ты думаешь, чувство - это слабость. Но иногда оно тот самый стержень, который не даёт сломаться. Я… не знаю, как правильно. Я умею быть раздражающим и холодным. Но не тогда, когда рядом ты. Я не прошу тебя жить иначе. Я прошу тебя... давать мне знать, когда тебе нужна рука. Ироха, если ты пойдёшь вниз, я буду знать, что ты не одна. Это всё, что я прошу, -
Её сердце ёкнуло. Это не была пылкая исповедь. Это была простая, некрасивая просьба, и в ней не было гордыни. В ответ у неё в горле сжалось слово «спасибо», но вышло другое - короткое и трезвое:
- Иногда я хочу, чтобы никто не был рядом. Чтобы я могла просто прочитать одно имя и понять, что делать. Но иногда я хочу, чтобы кто‑то дал мне руку и не спрашивал, почему. Я боюсь, что если дам тебе руку, ты попадёшь под этот шум, -
Он улыбнулся - не насмешливо, а мягко, словно одобряя честность.
- Тогда будем давать друг другу руки на перерывах, - сказал он легко, делая из этого правило, а не присягу. - И держать перчатки сухими, -
Она хихикнула: лёгкая боль раскололась в сердечной броне, и мир стал чуть менее острым.
Между ними повисла пауза. Наконец Ироха медленно протянула плечи, словно расправляя крылья, и сделала то, что редко делала на людях - обняла его. Не по‑детски, не с требованием, а как будто обнимала старого друга, который вдруг оказался единственным островком в бурном море. Драко застыл, но нежно ответил объятию, не сжимая слишком сильно, чтобы не сделать ей неприятно.
Объятие длилось несколько секунд, но для Ирохи казалось вечностью: в нём было и утешение, и обещание, и немного запретности, потому что мир требовал от них миссии, не чувств. Когда они разошлись, оба немного смущённо отступили.
- Это не признание, - пробормотал Драко, слегка краснея. - Просто... мне тепло. И это положение вещей меня устраивает, -
- И я не прошу тебя стать героем, - ответила Ироха. - Только не оставляй меня в темноте. И если вдруг я начну верить, что мне легче без друзей - пни меня. Я буду благодарна, хоть и не скажу, -
Они оба рассмеялись - небольшая песня смеха, что гасла в кромешной тишине библиотеки. Это было их маленькое, страшное соглашение: быть рядом, не требовать и не мешать делу.
***
После их разговора Ироха почувствовала, что внутри что‑то слегка сдвинулось. Слово «любовь» всё ещё оставалось запретным: она знала, что любить в их ситуации значит давать врагу новые фрагменты. Но обнять его, держать руку - это было другое. Это был щит, маленький и живой, который она позволила себе иметь.
На следующий день группа собралась у стола: Рейна с новыми выкройками маршрутов, Анна с картой Хагрида, Сая с тетрадью слухов. Споры начались почти как по нотам. Рейна требовала выдержки и доказательств; Анна действия и контактов; Сая терпеливого шпионажа и ловкости.
- Если мы не пойдём прямо, они нас съедят, - настаивала Анна, жестом показывая на карту. - Мы упустили шанс первый раз. Не будем упускать второй, -
- Ты хочешь бежать по свету и прыгать в пасть, - отрезала Рейна. - Нам нужны факты. Имя, адрес, доказательства. Иначе взрослые прикрывают нас и след теряется, -
- Кто сказал, что факты можно достать не действуя? - брюзжала Сая. - Люди на базаре болтают под пивом. Слушать - наша сила, -
Ироха заглянула в медальон, как бы ища ответ. Её сердце требовало и того, и другого: времени и движения. Она знала, что решение придёт в тот момент, когда их действия будут минимально заметны и максимально точны.
- Давайте сделаем так, - тихо предложила она. - Сая и Анна - на рынок и к Хагриду сегодня; Рейна останется в архиве. Я пойду на причал и проверю документы, и если что - возвращаюсь. Никто не действует в одиночку. Мы сообщаем о каждом шаге и держимся четко по расписанию, -
- И если мы наткнёмся на хитрость? - спросила Рейна.
- Тогда мы бежим и живём, - ответила Ироха, и в голосе её прозвучала не робость, а решимость. - А потом собираем то, что осталось от следа, -
Они переглянулись. Планы были составлены, роли распределены, и в этом было утешение. Каждый из них знал: действовать прямо и с одного маха было глупо; действовать тихо и выверенно - трудно, но возможно.
***
В ту же ночь, глубже, в темных коридорах, люди в масках собирались снова. Их разговор был хищным и деловитым.
- Они умные, - сказал один, с хрипом. - Особенно дочь этой... Твари. Не просто умная, а настойчивая. Она читает, она соображает, -
- Слишком умная для детей, - отозвался другой. - Мы не хотим лишнего шума. Пусть думют, что нашли след. Подставим им «M.», пустим в нужную нору. Они сами ломанутся, как мыши, -
- Нам надо, чтобы они поверили, - тихо сказал третий. - Чтобы они пришли туда, где мы решили их проверить. Пусть вынесут часть работ. Пусть кто‑то из них заплатит страхом. Это метод. Они делают шум - мы направим его, -
Голос Люциуса, от которого в комнате холодело, прозвучал сдержанно:
- Не торопитесь. Детей ломать не обязательно. Но и подталкивать их к ошибкам - искусство. Пусть одна нитка будет слишком яркая. Пусть они следуют ей. А мы посмотрим, кто рядом, -
- Малфой, - тихо промолвил тот же, кто называл имя прежде. - Они могут быть не так просты. Они чувствуют тёмные вещи. Не недооценивай их, -
- Мы не недооцениваем. Мы управляем. И не забывай: если кто‑то из них заденет лишнюю струну - это не наша проблема. Это их урок, - Люциус улыбнулся без радости. - Пусть игра продолжается, -
Игра шла. Линии чертились. Дети шли, потому что не могли иначе. И среди них была Ироха - с медальоном на груди и с журавликом в рукаве, с холодным шрамом и с теплом, которое она осторожно давала себе позволить.
Когда они на следующий рассвет выходили к причалу, никто ещё не знал, что за поворотом - правда или новая ловушка. В воздухе пахло солью и горячим чаем, и на обочине кто‑то писал мелом на деревянной подвеске буквы, похожие на «M.». Следы снова манили. Ироха подняла руку, чтобы поправить компас в кармане. Стрелка дрогнула, но не указала прямо: только шёпотом, как будто боясь назвать имя.
Она вздохнула и пошла вслед за Рейной, которая уже шла по мокрой доске, ведя их к тому месту, где истина обещала быть холодной и болезненной. Они шли медленно, потому что медленно значило ещё жить, и это было первое правило их игры.
***
Утро в Махотокоро было тише обычного: даже домовые эльфы, казалось, тратили слова экономно, чтобы не потревожить тот тонкий пласт страха, который накрыл девочек после пещеры и после озера. Канако лежала в больничном крыле, восстанавливала дыхание и силу; её лицо держало то тихое, невыразимое собрание воли, которое делают из людей чемпионов, и одновременно и след от чего‑то чужого, что коснулось её лёгких. Ироха приходила к ней три раза в день: садилась у подножья кровати, открывала отцовские письма и читала вслух куски, в которых совсем не было тепла, только расчёт и дорожная храбрость.
- Ты не должна была идти одна в пещеру, - говорила Канако как учитель. - И ты не должна идти на причал в одиночку теперь, -
- Я знаю, - отвечала Ироха. - Но если мы позволим им убирать следы без ответа, они просто перепишут карту мира. Я не могу смотреть, как кто‑то прячет правду под ковёр, -
Её рука машинально гладила медальон - маленькую сакуру на цепочке. Внутри был компас Малфоя, который днём был всего лишь украшением, а ночью - тихим маяком. Она всё ещё училась доверять этим маякам. Доверяла не всегда.
Учёба, как и всегда, медленно вкрадывалась обратно в их дни: зелья, трансфигурация, окклюменция под суровым взглядом Снейпа. Никто не отменял пары. Ни страх, ни расследование. И это давало девочкам линии опоры: дисциплина, расписание, задачи, которые можно поставить и выполнить по пунктам. Но в свободные минуты споры о плане снова вырывались наружу.
- Рейна, - Анна сплющила губы, - ты предлагаешь копаться в архивах, когда на причале рушат следы? Они уберут «M.», и всё, -
- Я предлагаю собрать сеть доказательств, - Рейна отвечала ровно, тихо, с той хитрой улыбкой, когда строки на карте вдруг начинают складываться в картину. - Один найденный «ярлык» это не улика. Нам нужны транзакции, имена, даты. И не шумные ночные вылазки, -
- Ты боишься крови, - засмеялась Анна. - А я боюсь только тишины, -
Сая несла молчание как броню; она слушала мясников, продавцов моти, горничных в Большом зале. Люди говорили в шуме, и в шуме можно было улавливать то, что пряталось между словами. Она возвращалась с лёгкими штрихами: «Фургон», «ранний рассвет», «передача вне списка». Это были не имена, но это были нити, которые можно было потянуть.
- Мы пойдём на причал завтра, - сказала Ироха вечером, когда карта Рейны лежала развернута на столе, а свечи бросали мягкие тени. - По бумагам отца, там обсуждали «особые цены». Сая, ты присмотришь рынок, Анна, ты как обычно, Хагрид, Рейна - архив, я - причал, -
- Ты уверена? - спросила Рейна. Её брови рисовали вопросительные горы.
- Уверена на столько, на сколько можно быть уверенной в таких делах, - ответила Ироха. - А ещё… мы держим уши раскрыты и не верим каждому «M.», -
Они договорились. Но ловушка, как всегда, была тихой: кто‑то в темноте поставил приманку - аккуратную бумажку, точную копию «особого коносамента», и на ней та самая латинская «M.» с точкой, как печать, как знак.
Когда они пришли на причал в полуденный сумрак, всё выглядело правдоподобно до боли: ржавые ящики, помятые этикетки, следы свежего скола на дереве. Рейна заулыбалась: «Слишком чисто». Сая помолчала, понюхала воздух и сказала одно слово:
- Фальшиво, -
Ироха наклонилась к одному из ящиков. Внутри старые ржавые штифты, крошка морской соли, и на дне тоненькая лента, с едва заметной точкой у «M». Она провела пальцем по краю и почувствовала, как от металла проходит слабый холод. Сердце дрогнуло: это была не просто метка, это был язык тех, кто привык оставлять сигналы там, где им удобно.
- Это ловушка, - шепнул кто‑то рядом. Голос оказался Драко. Он появился так же тихо, как и обычно. Не вмешивался, не командовал, просто стоял и смотрел. Его лицо было спокойным, но в уголках глаз дрожало беспокойство.
- Тогда уходим, - сказала Ироха. - Мы не полезем дальше без плана, -
Анна уже была готова броситься в атаку: она хотела сорвать крышки ящиков, вырвать документы и устроить скандал. Рейна останавливала её, мягко, но с железной хваткой. Сая заметила в тени движение - фургон, который, казалось, давно уехал. Он стоял заброшенный у кромки причала. На двери едва читаемая через ржавчину буква.
- Мы проверим его, - проговорила Сая.
Они подошли по‑очереди. Никто не слышал, как за их спинами щёлкнул замок. В воздухе повисла магическая тишина. Не естественная, а искусственная, как натянутая струна. Ящики вдруг показались гуще, мир - ближе.
- Назад! - крикнула Рейна, но было поздно.
Пол под ногами обрушился как старое слово. Нечто, спрятанное под досками - сети, зачарованные нитями, - сжало их ноги, а затем руки. Вмешательство магии было точным: это не было грубое связующее заклятие, это была вязкая, холодная вязь, сделанная для того, чтобы парализовать, оставляя ум ясным, но тело рабом.
Тени вокруг сгустились. Из темноты вышли фигуры в плащах, лица скрыты масками. Их голоса были тихи, но в словах слышалась изощрённая уверенность: «проверить трофеи», «убрать лишних свидетелей», «научить, где их место». Один из них - высокий, с голосом, как лед, - произнёс имя, и это имя звенело внутри Ирохи как уголь: нежданная близость, которую она чувствовала когда кто‑то называл «M.».
- Ироха Накадзима, - произнёс он, и маска прятала тонкий, почти уважительный интерес. - Ты пришла, как мы и ждали, -
Она не ответила. Что ответишь тем, кто приходит, чтобы оставить на твоём теле слово «SHAME»?
Паника - мгновенная и горячая - была первой ошибкой. Но у девочек были и другие вещи: планы, знания, и, прежде всего,поддержка друг друга. Пока фигуры приближались, Анна с силой рванула, вырвав одну нить; Рейна тихо произнесла знак, и на одном из заклинаний появились трещины; Сая, мелкими точными движениями, освободила замок, указав рукой тяговый узел. Ироха сосредоточилась на чувстве простого потока, не великого древнего, а хитрой, обтекающей концентрации, что позволяла выпустить из ладони тёплый, тонкий луч, похожий на дыхание. Нить ослабла.
Они выбрались наружу, падая на холодный снег и кашля в воздухе. Фигуры растаяли так же тихо, как и появились. В ушах свистело; на запястье Ирохи снова выступила кровь, но теперь не от ножа, а от царапины, нанесённой осколком доски. Пальцы дрожали, но они были живы.
Позже, у камина, когда раны перебинтовали, Рейна сжала бугорок бумаги, найденный у ящика: та самая «M.», но теперь под лентой едва заметное начертание другой буквы, почти невидимое, будто кто‑то стёр часть подписи.
- Нас подставили, - сказал Рейна тихо. - Нам дали то, что мы хотели найти, но это была приманка. И кто‑то подправил подпись после того, как мы ушли. Они играют на любопытстве, -
- И они знают нас, - добавила Сая. - Они знали, что мы полезем, -
- Почему именно я? - спросила Ироха, и в её голосе не было просьбы к утешению, а лишь простой, холодный вопрос. - Почему цель - я? -
Тишина ответила. За стенами замка ветер шуршал снегом, и на мгновение показалось, что мир замер, чтобы услышать. В тени, далеко, те, кто носил маски, повернулись друг к другу.
- Она мешает, - сказал один голос, хладнокровно. - Слишком много знаний, слишком много наследия. Когда её не станет, другие будут осторожнее, -
- И пусть боятся, - отозвался другой. - Позор - наш инструмент. Пусть слово горит у неё на коже, и остальные запомнят цену любопытства, -
В гостиной, где девочки пытались дышать ровнее, Драко, стоя в дверях, посмотрел на Ироху чуть дольше, чем полагалось, затем отвернулся. Он не сказал, что знает больше, и не пообещал защиту. Он просто оставил на столе маленький, горячий стакан какао и усмехнулся в пустоту: «держись, цветочек». Это было мало, и этого было достаточно.
Ночь сжала их в ладони. Улики плыли, как тихие рыбы; часть сетей рвалась, но сетевщики оставались на свободе. Они знали: дети не сардины в банке; дети - шум, который можно направлять. И направили.
- Пусть поверят, что нашли след, - услышала Ироха поздно ночью, прислушавшись к шёпоту коридора. - Мы будем наблюдать, они будут ошибаться. А потом мы сократим круг, -
Её ладонь сжалась на цепочке с сакурой. Ещё одна ночь, ещё один порыв ветра. Внутри было тихое, странное тепло. Не уверенность, а нечто, что похоже на ответ: не губы, не слова, а простая, запрещённая близость - маленькие добрые жесты, которые Драко позволял себе иногда. Ироха поняла: её путь будет долгим и холодным, но она не будет идти по нему в одиночку.
В темноте кто‑то смазал чернила на бумаге; «M.» снова показалась тем, чем нужно: меткой, приманкой, ловушкой.
Они ещё не знали, что эта ловушка - только прелюдия. Что впереди будет больше хитростей, что кто‑то поставил свой взгляд на неё не случайно. И не знали, что на вершине тех, кто тянет за нити, стоит имя, которое никто из них пока не связывает с «M.».
Но звезда над озером мигнула, и по её мерцанию Ироха прочитала новое правило: ждать тяжело, но действует лучше, чем бросок в темноту. И они будут ждать. И учиться. И расти. И любить по‑тихому, без слов, между строк
_______________________________________________