𔗫14. Hoshi furu Namida.
В тишине ночной
Слезы звезд, как серебро,
Украшают мир.
15 февраля 1995. Больничное крыло.
Белый потолок. Белые простыни. Белый свет, режущий глаза. Ироха медленно приходила в себя, ощущая каждую клетку своего тела как отдельный очаг боли. Губы потрескались от мороза, в горле стоял вкус крови и снега.
- Она приходит в себя! - раздался взволнованный шепот Сая.
Тени склонились над койкой. Рейна с лицом, искаженным беспокойством. Анна, необычно бледная, кусала губу. Профессор Макгонагалл со строгим, но обеспокоенным выражением. И... неожиданно - Северус Снейп, его черные глаза сверлили Ироху с необычной для него интенсивностью.
- Мисс Накадзима, - начала Макгонагалл, - можете ли вы сказать, что произошло? -
Голос не слушался. Ироха попыталась приподняться, но острая боль в запястье заставила ее вскрикнуть. Все взгляды устремились к ее руке, где на белой повязке проступало пятно крови.
- Не двигайтесь, - резко сказал Снейп, шагнув вперед. - Рана заколдована. Обычные заживляющие зелья не действуют, -
Рейна резко вдохнула:
- Что это значит? -
- Это значит, - прошипел Снейп, - что кто-то хотел, чтобы шрам остался навсегда, -
Ироха закрыла глаза. В памяти всплыл голос из тьмы: "Теперь все будут знать".
- Кто это сделал? - Анна сжала кулаки. - Мы найдем его и... -
- Вы ничего не найдете, мисс Окубо, - холодно оборвал ее Снейп. - Если профессиональные мракоборцы десятилетиями не могут поймать Пожирателей, что сможет сделать горстка школьниц? -
- Но... -
- Нет "но", - Макгонагалл подняла руку. - Этот инцидент будет расследован. А вы, мисс Накадзима, останетесь здесь до полного выздоровления, -
Когда преподаватели вышли, в палате повисло тягостное молчание. Сая первая нарушила его:
- Что он сказал тебе? Тот... человек? -
Ироха медленно повернула запястье. Даже сквозь повязку слово будто жгло кожу.
- Он знал моего отца, - прошептала она. - Знает, зачем я здесь, -
Рейна резко встала и начала ходить по палате:
- Это не просто случайность. Он следил за тобой. Ждал, -
- И оставил послание, - Анна мрачно посмотрела на повязку. - Не только тебе. Всем нам, -
Дверь скрипнула. Все вздрогнули. На пороге стоял Драко Малфой, необычно бледный, с темными кругами под глазами.
- Можно? - его голос звучал хрипло.
Рейна и Анна переглянулись, затем молча вышли, потянув за собой Саю. Драко подошел к кровати, его глаза сразу нашли перевязанное запястье.
- Покажи, - приказал он.
- Не стоит, -
- Покажи, -
Она медленно размотала бинт. Выжженное слово "SHAME" выглядело отвратительно живым на бледной коже. Драко сжал кулаки, его ноздри дрогнули.
- Кто? -
- Не знаю. В маске. Высокий. Говорил... - она замолчала.
- Говорил что? -
- Что мой отец кричал мое имя перед смертью, -
Драко резко отвернулся, подойдя к окну. Его плечи были напряжены.
- Компас, - вдруг сказал он. - Он вел тебя туда? -
- Да, -
- Это была ловушка, -
- Я знала, -
Он резко обернулся:
- И все равно пошла? Одна? -
- Я должна была... -
- Ты не должна была ничего! - его голос сорвался на крик. - Ты могла умереть! -
Ироха сжала зубы:
- Это мой выбор, -
- Глупый выбор, -
- Мой, -
Они смотрели друг на друга в тяжелом молчании. Наконец Драко выдохнул и достал что-то из кармана.
- Возьми, -
Маленький серебряный медальон на цепочке.
- Это... -
- Защитный амулет, - Он не смотрел ей в глаза. - Он не остановит проклятие, но... может дать тебе время убежать, -
Ироха взяла медальон. Металл был теплым, будто заряженным магией.
- Почему? -
Драко уже был у двери. Он остановился, не оборачиваясь:
- Потому что в следующий раз тебя могут не найти, -
Дверь закрылась за ним с тихим щелчком. Ироха сжала амулет в ладони, глядя на свое изуродованное запястье.
За окном начинался новый снегопад.
***
Ироха сидела у окна больничной палаты и долго держала в ладони медальон. Серебро было прохладным, но не чуждым, в нем как будто лежала маленькая часть того мира, в котором она могла дышать свободно. За стеклом снег шел тонкими нитями, вязкой паутинкой закрывая замок. Где-то внизу слышался голос: то ли Филч ругался на сову, то ли Блейз пытался кому‑то внушить, что «он же говорил», но в комнате было тихо настолько, что даже собственное дыхание казалось наглым вторжением.
Она провела ногтем по гравировке на оборотной стороне медальона: едва заметный символ: не треугольник из пещеры, а что‑то более простое, почти как знак старой карты. Маленькая вещица, и всё же в ней вес. Не потому что Драко дал, а потому что кто‑то, кто владел такой вещью, подумал о ней и сделал шаг, чтобы помочь. Это было просто, и одновременно слишком сложно, чтобы назвать.
В дверь вошла Рейна с кипой бумаг и видом человека, нашедшего новую проблему по пути домой. За ней Анна, с забинтованными пальцами и тревогой, которая умела превращаться в череду приказов.
- Ты жива? - Рейна бросила бумажную пачку на стол и села, не спросив разрешения. - Слушай. Я просмотрела «Темные артефакты Британии» и «Записки старых охотников» - там есть упоминание о похожем треугольнике, но с другой вставкой. Он использовался как код на местах ритуалов, чтобы пометить «зоны хранения». Они ставили такие знаки и на амулетах, и на камнях, и на… - она хлопнула ладонями. - Короче, это не просто шмотка, это печать группы, -
Анна уселась напротив, тяжело дыша.
- Мы полезли в яму, где копали другие ямы, - сказала она. - И нас едва не разложили по всему озеру. Кто в здравом уме думает, что это хорошая идея? -
- Мы не в здравом уме, - сухо ответила Сая, не отрывая глаз от чашки чая. - Но это наш идиотизм, а не чей‑то чужой. И у нас есть преимущество: мы можем ползать в толчке, где взрослые просто топчутся, -
Ироха слушала их и думала о боли, не только о физической. Прошлой ночью кошмары отравили сон, но проснувшись, она обнаружила, что кошмары теперь оставляют следы и в реальности. Рана на запястье горела, и каждое прикосновение напоминало ей не о проклятии, а о том, что кто‑то умышленно оставил на ней клеймо позора. Почему? Чтобы пугать? Чтобы предупредить? Чтобы показать, что знает?
- Что мы делаем дальше? - спросила Ироха тихо. - Я не хочу, чтобы кто‑то ещё пострадал. Но в одиночку… - она закрыла глаза. - Я не могу втянуть в это остальных без плана, -
Рейна посмотрела на карту Хогвартса, разложенную в беспорядке: место встречи, патрули, старые тропы к озеру. На пергаменте были пометки: «свидетель - Хагрид? спросить», «старт - ночь, свет от фонарей», «следы - налет на камнях». Рейна любила планировать так, будто играла в шахматы: сначала пешки, потом ферзь.
- План будет простой и медленный, - сказала она.
Рейна разложила карту на столе как хирург кладёт инструменты: ровно, методично, по линиям. Она указывала пальцем на каждый маршрут, обозначала места, где были следы, и те, что выглядели подозрительно пустыми, как будто кто‑то осторожно вымёл следы.
- Сначала разведка, - произнесла она спокойно. - Без героизма. Ночная вылазка без щита и помощников - это не расследование, это самоубийство, -
Анна, как обычно, не успевала сдерживать эмоции и с шумом села на край стола:
- Значит, мы снова делаем то же самое, что и в пещере? Ходим по тёмным норам, надеясь, что никто не заметит? -
- Нет, - ответила Рейна, - мы делаем лучше. План, причём простой: разделимся, будем собирать информацию, не рискуя жизнью. Сая прослушает слухи у поварен, Анна будет с Хагридом, я по библиотечным архивам и по следам и семьям. Никаких ночных рыбалок, -
Сая фыркнула, но кивнула, потому что ей нравилось быть важной.
Ироха держала в руках компас Малфоя и камешек из пещеры. Компас теперь лежал у неё на ладони, стрелка медленно качалась, как будто взвешивала вес их сомнений. Камень тёпло урчал под пальцами: не магия, скорее память о том, что здесь было что‑то чужое и холодное.
Она думала о письме матери. О пустоте в строчках. Думала о слове, выжженном на запястье: SHAME. Слово было английским - прямым, как удар лезвием. Оно хранило в себе не только смысл, но и намерение. Человек, который оставил его, хотел, чтобы этот смысл никогда не выветрился.
- Ты же не собираешься идти одна? - Анна спросила мягче, чем обычно.
Ироха подняла глаза, и на секунду в них было так мало света, что Анна напряглась.
- Я не знаю, что правильно, - тихо сказала она. - Но если ждать, пока взрослые решат - мы потеряем следы. Они аккуратно скрывают вещи, когда знают, что кто‑то идёт. Мы - дети; мы можем заметить то, чего они не ожидают, -
- Это звучит как оправдание, - пробурчала Сая, но в голосе слышалось меньше насмешки и больше страха. Они все знали: оправдания легче говорить, чем ходить по ночам.
Рейна слегла на спинку стола и, глядя на потолок, добавила:
- Мы будем идти медленно. И осторожно. Я не собираюсь, чтобы ещё кто‑то из нас лежал в больничном крыле с надписью на запястье, -
Планы для детей - это всегда компромиссы: немного смелости, немного хитрости, и много предположений. Они договорились собирать факты, а не догадки. Улики - одни за другими - должны были сложиться в картину. Они не искали громких разоблачений и не строили театра. У них был только список дел и горстка подозрений.
- Сейчас нам нужно сосредоточиться на турнире, - выдохнула Ироха. - Через пару дней у Канако второе испытание, меня всё ещё не выпускают из крыла. Займитесь сейчас ей, -
- Никто не мешает нам делать сразу два дела, - цыкнула Анна, а после девочки ушли, вновь оставляя Ироху со своими мыслями.
***
Первый пункт - Хагрид.
Хагрид встретил Анну у дверей своей хижины, с руками, вечно пахнущими землёй. Он внимательно слушал, и глаза его были добрыми, но серьёзными.
- Я видел кого‑то на опушке. На прошлой неделе, - Он почесал подбородок. - Высокий, в плаще... усы, - он помолчал, будто пытаясь восстановить отсутствие уса в своей памяти. - А ещё, к утру, в снегу были отпечатки, не совсем человеческие. Как будто сапог прикреплён к когтю. Странно всё это. Я вам говорил - лес не тот, что раньше, -
Анна записала всё это в тетрадь большими буквами, словно таким образом можно было выдавить из мира хоть немного порядка.
Потом Сая прошлась по кухне Хогсмида и сумела выудить несколько разговоров: продавец рыбы видел человека с тёмной повязкой на руке, владелица лавки старых вещей заметила, что несколько сундуков исчезли из склада на старьевщика, и кто‑то переплатил золотые галлоны за редкий нож.
Миг за мигом собиралась сеть мелочей. Ничто из этого ещё не указывало на убийцу отца Ирохи, но всё начинало складываться в общую тёмную тень: признаки организованности, метки, слухи о встречах в заброшенных местах и люди, которые платили лишние деньги за вещи, непонятные и ценные только для узкого круга.
Ироха читала. Ночью она открывала письма отца: старые аккуратные строки с чернилами, выцветшие, но понятные. Он писал не только о магии, но и о способах прятать следы: какие травы мешают следам оставаться заметными, как печать могут вырезать на камне так, чтобы она выглядела как естественный излом, и как оставлять метки, понятные только своим.
Её сердце съёжилось при мысли, что те, кто убил, знали больше, чем просто язык магии. Они знали язык сокрытия: как жить среди людей и оставаться невидимыми.
Между тем у группы возникали конфликты. Рейна хотела идти через архивы и записи старых дел. Анна настаивала на разговоре с Хагридом и с теми, кто работал на складе - практический подход. Сая хотела действовать быстро, пока следы свежи. Ироха колебалась: нужно ли раскрывать всё перед Дамблдором и Сенджу? С одной стороны - власть и ресурсы; с другой - риски для тех, кто пока что остаётся мало заметным и может быть вытеснен из игры.
- Если мы скажем Дамблдору или профессору Сенджу, - предложила Гермиона на одной из встреч, - Их вмешательство поставит всех под защиту. Но это также может заставить противника изменить тактику, -
Рейна пожала плечами:
- Я бы предпочла сначала собрать факты. Без шума. Мы не хотим, чтобы кто‑то сделал «крупные чистки» и всё исчезло. Правильный след может испариться, -
Анна взглянула на Ироху:
- Ты что думаешь? -
Ироха ответила честно, потому что больше не могла притворяться, что она знает, чего хочет её сердце:
- Я не доверяю тем, кто прячет вещи по ночам. Но и не хочу, чтобы из‑за меня пострадали люди, которые помогли мне. Давайте сначала проверим то, что можем проверить без риска. А потом… посмотрим, - она прикоснулась к медальону в руке. - И придумаем, как предупреждать друг друга, если что‑то пойдёт не так, -
Драко приходил реже. Он появлялся как тень - принёс карту с пометками, найденными по семейным каналам; накинул лёгкий сарказм, когда кто‑то говорил о невозможности; гладущими жестами - иногда - поправлял её волосы, когда она не видела. Это были маленькие вещи - чашка какао, записка на полях: «Не иди одна», которые значили больше слов. Они остались невысказанными. Между ними висел вопрос, который каждый предпочитал обходить стороной, как разлом, по которому опасно переступать.
Ночью, когда школа замирала, команда выходила по одному или вдвоём: Рейна в библиотеку, Сая и Анна к тому поселку, где продавали вещи.
Она смотрела, как снег медленно стекает по стеклу, и думала о том, что значит быть следом. След может вести туда, куда хочешь - к ответу - а может быть натравлен, чтобы завести на пустырь. Эти два ответа - два лица одной и той же опасности. Ироха знала: она могла увидеть узор, распознать нитку в ткани лжи; но ткань эта была соткана руками людей, которые умели прятать свои пальцы лучше, чем свет. И то, и другое повод для осторожности, а не для паники.
Рейна открывала третью карту подряд и хмыкала над каждым крестиком. Анна приносила чай и от неё сочилось бессистемное раздражение, сдобренное бесконечной заботой. Сая молча теребила ложку: она ничего не говорила, но её глаза запоминали стуки - шаги, что не соответствовали человеческому, звук колокольчика, который был слишком низок для школьного. Это именно то, что им надо было ловить: не громкие улики, а те, что проскальзывали между строчек.
- Нам нужно реально понять, чего они хотят, - сказала Рейна в конце хода, указывая на пергамент. - Если это охота за артефактами, то логично, что следы ведут к хранилищам; если это угрозы - то к людям, чья жизнь важна. Тогда цель - те, кто может шантажировать, -
- А если это не про вещи? - тихо спросила Ироха. - Если это про людей? Про контроль? - она провела пальцем по слову на бинте, не глядя: SHAME. Слово, выписанное огнём, привело всё к одному ощущению - они не просто прячут, они помечают. Какому-то миру нужно было сказать: «Она чужая».
Анна отложила чашку. В её голосе был металл, который привык охранять.
- Тогда надо защищать людей. Не искать правду любой ценой, - сказала она. - Мы можем найти улики, но если заденем не тех, навлечём беду. Я не готова терять кого‑то ещё, -
Рейна молчала. Её мысли шуршали пером: «метка», «пещера», «снятие следов». Потом она заговорила мягче.
- Давайте по очереди. Никто не идёт один. Ночью, не раньше, чем есть план укрытия и свисток у Пэнси, - Она посмотрела на Ироху: - И вы - библиотека, но не в полудневную шумиху. Анна - Хагрид и поселок. Сая - кухни и лавки. Ироха… ты по следам и по письмам отца. Ты самый чувствительный фильтр. Только ты, -
Ироха кивнула. Это было просто и в то же время давило. Быть фильтром между страхом и действием. Быть тем местом, где неразборчивость мысли становится линией обороны.
Ночь. Они двинулись тихо, как совы, но с планами в карманах. На опушке леса было холодно; ладони Ирохи помнили тепло медальона, и это тепло было сейчас маленьким якорем. Компас в кармане не дрогнул.
Когда Рейна на следующее утро пришла в библиотеку, она выглядела так, будто провела бессонную ночь, но в глазах блеснуло открытие. Она принесла журналы: старые записи о движении товаров и редких бродячих коллекционерах. Там, между сухими строк, лежало имя: не Пожиратели в чистом виде, но торговцы, которые работали на них, а посредники. Они меняли товары, которые никто не искал, на вещи, которые никто бы не заметил: маленькие бирки, которые придавали вещам ценность в нужных руках.
- Это не прямой след, - шепнула Рейна, - это сеть. Они покупают, скрывают, прячут и потом торгуют. Пещера это лишь хранилище. Но кто их снабжает? -
Ироха читала строку за строкой и внезапно отвела взгляд, не на буквы, а на строки между ними. Там был знак, тоньше, чем рез: линия, не совпадающая с общим стилем, как подпись человека, который знает и уважает тишину.
В это время Сая и Анна привели к Хагриду старое сукно и рассказали о свежих отпечатках. Хагрид, чья доброта была одновременно и силой, и раной, говорил тихо:
- Кто‑то расковыривает старые места. Это не охота ради добычи, а ради ритуала. Я видел следы - не совсем люди… и звук у них при ходьбе другой. Не похож на сапог. Похож на… коготь и пазуха. Мальчики, которые бывали у меня, боятся ночами выходить, -
Анна сжала кулаки, а когда они ушли, её голос был с обрывками паники:
- Если это ритуал, они ищут что‑то древнее. Или кого‑то. И если это так - мы идём не на след, а в логово, -
Ироха на мгновение упала в себя. В её голове снова и снова проходили образы отца: почерк, карта, маленький вырез на краю бумаги. Он знал, как прятать вещи. Но это знание оказалось ловушкой; и теперь она понимала, что её отец был частью языка, который мог использоваться для спасения или для убийства. Жгучее осознание: не ненависти, а пустоты расползалось по грудной клетке. Её сердце было ровным, но в нём росла холодная решимость. Это была не месть; это было вопросом: кем он был, и зачем это знание использовали против неё.
План Рейны начал складываться в более жесткую цепь: архивы, свидетели, рынки, потом наблюдение у склада старьевщика. Никаких ночных забегов в пещеру без поддержки. Никаких личных вылазок. Только факты.
Но мир вокруг не благоволил порядку. 25 февраля в замке состоится официальная часть Второго состязания Турнира трёх волшебников — по их календарю этап перенесён, и гостями будут представители внешних школ, включая Канако, которая будет как участник от Махотокоро. Это означало две вещи: на замке будет больше охраны, больше посетителей и больше шума, который может смести следы.
- Канако участвует, - сказала Рейна. - Это хорошо и плохо. Хорошо, потому что с ней можно договориться и, возможно, получить доступ к некоторым местам. Плохо, потому что островок безопасности вокруг состязаний привлечёт тех, кто любит шоу, и тех, кто пользуется им, чтобы спрятать дела, -
Ироха молча повернула медальон в ладони. Канако - та самая, которая в ту ночь помогала им выбраться из пещеры; та, что двигалась по турнирным тропам с решимостью. Она знала крепость и гибкость ритуала, и то, что прийти с «официальным» партнёром - шанс добыть информацию, не нарушая правил открыто. Но и это риск. Чем более официальным станет контекст, тем выше вероятность, что настоящие игроки спрячутся под маски наблюдателей.
Рейна поставила палец на карту, прямо на место, где пересекались маршруты их следов и планируемая логистика Турнира.
- Мы используем Турнир как прикрытие, - сказала она. - Канако на тренировках, мы рядом - законно, по правилам. Но - и это обязательно - никаких одиночных ночных вылазок. Мы работаем как сеть. И если кто‑то попытается вмешаться, у нас есть свидетельства, чтобы вызвать взрослых, -
Анна фыркнула, её голос был ровным, но под ним слышался страх:
- Снейп велел нам учиться окклюменции, а мы идём на турнир, где будут плотные магические поля. Это как сидеть в огороде и ждать, когда вырастет чёрная роза. Я не люблю чёрные розы, -
Рейна усмехнулась:
- Тогда будем выращивать белые, -
Ироха улыбнулась сквозь напряжение. Они договорились: тайно участвовать в «зоне официоза», но действовать по правилам, не рискуя животами и не поднимая шума. Медленно. Логично. Как она любила.
Когда она уходила в коридор, там стоял Драко. Он поднёс глаза, в которых была та самая ухмылка, но и что‑то ещё - лёгкое напряжение, как на натянутой струне. Он не говорил «будь осторожна», это было бы слишком много слов, но он положил руку на её плечо, так, чтобы эта опора не была замечена сильными светами палаты и чуткими ушами людей. Маленькое действие: не признание, а опора. Она сжала медальон в ответ, и это было их немое соглашение: без громких слов, без обязательств, но рядом.
Ироха вернулась к карте. В её голове, как всегда, сейчас жили две линии: одна - расследование; другая - экзамен духа. Они были сросшиеся, и разворачивать одну без другой - значит терять часть себя. Но она научилась жить с этим. Шаг за шагом, замедленно, осторожно, и со сверкающим в кармане компасом, который не указывал на север, а на тень.
План остался: собирать факты, использовать Турнир как прикрытие, держать друзей рядом, учиться окклюменции и не позволять ночи стать ловушкой. И, самое главное, не спешить. Дети часто хотят ускорить время, чтобы увиденное стало ясным; но настоящее понимание приходит к тем, кто умеет ждать. Они договорились ждать и готовиться.
В маленькой палате больничного крыла снег всё ещё таял на стекле. Вне окна свет, который не выжил бы в пещере. Внутри тишина, наполненная мыслями, которые ещё не были готовы выйти в мир. Ироха записала ещё одну строку в тетрадь: «25 февраля - Турнир: наблюдать, не вмешиваться». Под ней пустая строка, как обещание.
***
20 февраля 1995.
Утро после больничного - библиотека казалась ещё более пустой, чем обычно: на полках лежали тени, будто книги сами опасались шевелиться. Ироха устроилась у окна, медальон лежал на коленях как маленький талисман, и она снова брала в руки письма отца. Их чернила выцветали, но строки сохраняли привычную аккуратность его почерка: линии, как дорожки, по которым он когда‑то ходил в своих мыслях. Она читала не ради ответов. Она читала, чтобы не слышать собственных мыслей.
Письма не клад. В них было много инструкций по маскировке, по кодам, по травам, которые гасили следы. Но самое страшное было то, что те же самые приёмы можно было использовать и иначе. Ироха провела пальцем по строке: «Если знаешь язык тени - помни, тень всегда работает на хозяина». Внутри у неё появилось ощущение, что язык этот теперь кто‑то шепчет ей в ухо.
"Он знал, как прятать следы, "- простая мысль, тяжелее камня.
Гермиона подошла и села напротив, не задавая глупых вопросов; она уже знала, что слова сейчас не помогут. Но глаза её говорили: «Я тут».
- Ты не думаешь показывать это Дамблдору немедленно? - спросила она мягко. - Я понимаю, почему вы боитесь. Но он не просто преподаватель. Он… защитник, -
Ироха отложила письмо.
- Если мы вызовем взрослых прямо сейчас, - ответила она тихо, - то они закроют все хранилища, проверят рынки, поднимут патрули. Противник изменит тактику. А у нас тогда не будет возможности увидеть, кто из каналов действительно действует. Они спрячутся. Мы останемся с пустыми руками и объяснениями. Мы хотим факты, Гермиона. Не громкие спасения, -
Гермиона задумалась. На лице её появилось то редкое выражение: уважение к тому, кто считает риск осознанным.
- Ты всё просчитала? - спросила она.
- Я просчитала, - Ироха пожала плечами. - Но страх остаётся, -
Выход из библиотеки встретил их холодным воздухом; на крыльце стояла Рейна с выпученными глазами и бумагами в руке, будто эти бумаги были последней картой в лихорадочной игре.
- Я была в архивах всю ночь, - бросила она, не умещая в себе восторга и раздражения одновременно. - Нашла записи о торговцах. Есть парочка имен, которые возвращаются снова и снова: лавочник по старым вещам на Гудимулле, ходячий коллекционер в Дигори. Они меняют обычные вещи на «маркированные» - и некоторое из этих вещей потом исчезают из прилавков на несколько дней, чтобы вернуться с «особой ценой», -
Анна, которая держала в руках кружку горячего чая и выглядела так, будто она готова к бою, пожаловала:
- Я сегодня говорила с Хагридом. Он видел следы - не только сапоги, но и следы, которые не совсем сапоги. Кто‑то идёт с каким‑то приспособлением, оставляя отпечаток, похожий на коготь. Хагрид говорит, что это не просто для устрашения, это знак ритуала, -
- Всё сходится, - прошептала Рейна. - Торговая сеть + маскировка + ритуалы. Они хранят вещи и иногда людей. Нам надо проследить каналы. Медленно. Адрес за адресом, -
Сая молчала дольше обычного. Её спокойствие было хладнее стали; комфортное для них, но опасное для врага.
- Я приду на базар завтра, - сказала она наконец. - Посижу у лавок, подслушаю за разговорами. Люди болтают о том, как дают сдачу, но не о том, как используют вещи. Но я слышу. Я слушаю, -
Анна фыркнула.
- Сая - шпион в телесном обличье, - объявила она. - Носит взгляд как маску, -
- А ты? - бросила Рейна Ирохе. - Ты снова сама? -
Ироха улыбнулась, но улыбка была ровная, как штрих пера.
- Я по документам и по следам отца. И по медальону, - добавила она. - Компас всё ещё греется. Малфой дал мне его не просто так, -
Рейнa прищурилась.
- Малфой... хм. Интересная партия в этой игре, -
- Не обсуждай его как фигуру, - Анна улетела взглядом в окно. - Мы должны держать круг близким. Никаких новых союзников без проверки. Поняли? -
- Поняли, - ответили они хором, и в этом «поняли» было и упрямство, и страх.
Позже, в коридоре школы, у стены, где висел портрет дряхлого родственника, Ироха встретила Драко. Он не говорил много; никогда не говорил много. Но за последние недели его слова стали реже, и каждое было как монета, которую можно потратить на что‑то важное.
- Нашёл кое‑что, - сказал он, не поднимая глаз до того момента, как протянул ей небольшой свёрток. - Мать послала один документ... длинный список - имена посредников, даты сделок. Я не стал рассказывать, пока не проверил. Но посмотри сама, -
Ироха взяла свёрток. Внутри несколько пергаментов с аккуратными записями, печатью, которую трудно было подделать. Никаких прямых улик, но намёк. Драко встал, как человек, привыкший стоять на страже и не вмешиваться:
- Я… буду рядом, - выдохнул он коротко и отвернулся. Быстрый жест: пальцы его дрогнули, как у человека, который хотел сказать слишком много и удержался.
Ироха посмотрела ему вслед. Внутри зазвенело нечто, что было похоже на признание; слишком позднее, слишком тихое, чтобы быть словом. Она спрятала пергаменты в рукав. В её груди был маленький закуток тепла. Не любовь, не обещание, просто факт: кто‑то рядом держит карту и не задаёт вопросов.
Ночью группа собралась снова, уже с распределением задач и с нелюбимыми обязанностями: ждать и слушать. Рейна запихнула в карман свисток Пэнси и клятвенно пообещала держать связь, методичность её успокаивала. Анна тренированно списывала номера, имена, улицы; Сая ехидно пообещала краем губ: «Я выведаю, кто платит и чем». Ироха выглядела спокойной, но её пальцы чуть заметно дрожали, когда она писала дату: 25 февраля - Турнир.
Они договорились использовать турнир как прикрытие: Канако будет в зале, даст им пространство для наблюдения, а сами - по очереди - будут двигаться по назначенным точкам: склады, рынок старьевщика, причал у озера. Никаких ночных паник. Никаких одиночных вылазок.
- И ещё, - сказала Рейна, глядя им в глаза: - Если хоть один из нас начнёт делать героические поступки «для правды», я лично отрежу ему язык. Лучше - свидетельства, -
Анна рассмеялась, но в её смехе слышалось напряжение.
Дни до турнира проскользнули как морозный ветер. На улицах подготовка, на тренировках плотные упражнения. Канако, когда видели её, шла с лицом, сосредоточенным как у морехода: станции, маршруты, контроль. Она не знала всех деталей плана, но понимала одну вещь: если дети использовали Турнир как прикрытие, они заслуживали, чтобы взрослые не мешали. Канако, в меру своей солидности, улыбнулась Ирохе раз - жест одобрения, который значил больше любого слова.
Каждое утро распускалось в заботах, каждую ночь собиралось в узел тревоги. Девочки работали по плану Рейны - маленькие разведки здесь, незаметные вопросы там, и только вечером, у знакомого круглого стола в гостиной, сводили воедино то, что успели собрать. Их обсуждения были приглушёнными и резкими одновременно: мягкость заботы — и колкость решений.
«Никаких одиночных вылазок» звучало как запрет, и все знали, почему. Но запрет не отменял желание. Оно горело тихо, как уголь в печи: не видно, но тепло есть.
- Я была на Гудимулле, - докладывала Сая, не отводя взгляд от чашки. - Тот, что торгует старьём, вчера продал кому‑то набор ржавых штифтов за двенадцать галлеонов. Спросила, зачем так дорого - буркнул в ответ, мол, для коллекции. Имя не назвал, но он говорил по‑английски совсем не по‑нашему, -
Анна фыркнула:
- Значит, не массовая кража. Это - кастом. Кто‑то собирает по кусочкам. И не забываем про «особую цену», это маркировка, чтобы свой узнал своё, -
Рейна открыла толстую тетрадь, где полями были пометки, как по нотам.
- Есть ещё одна деталь, - тихо сказала она. - Кто‑то ездил ночью на ржавом фургоне, который я видела у причала накануне. Номер не тот, что в списках, но у водителя татуировка на шее. Малярный крест. В тени он смотрится как рваная метка. Спросила бармена - он говорит, что этот тип не пьёт и уходит первым, -
Ироха молча слушала, держа в руке медальон. Она больше не спорила о том, кто прав; ей важно было понять последовательность: метка - фургон - покупка. В её голове, как в аккуратно вычерченном свитке, складывался след. След это не догадка. След это карта, по которой можно идти даже в темноте.
Она взглянула на Рейну и Анну и услышала в тишине собственное дыхание: быстрый вдох, выдох и решение. Голос Ирохи был ровным, как линия пера.
- Мы собираем факты. Ни шагов без пары. Никаких эмоций на холодных следах. Если кто‑то на рынке назовёт имя - записать. Если увидите фургон - сфотографировать магией и вернуться. Поняли? -
- Поняли, - хором.
Споры вспыхивали всё чаще, но не о сути: о методах. Анна хотела действовать немедленно, дав силы интуиции; Рейна - методично, по книгам; Сая - тихо и с хитростью. Колкости. Они шли рядом, потому что знали: спор - не враг, а инструмент, который помогает отшлифовать план.
Вечером того же дня, когда сумерки уже опустили на замок мягкую синеву, Ироха ушла в библиотеку одна, чтобы проверить старые письма отца ещё раз. Листы пахли дымом и терпким чернилом. Он писал буквально и по‑деловому: «Если метка у тебя, помни: не всё то, что светится - золото; кто прячет, тот и кормит слухи. Если видишь знак с тремя точками - не двигайся, уйди и сообщи». В строках был страх и знание одновременно. Она перечитывала и искала тонкую, почти неуловимую струну, что связывала все записи воедино.
Внезапно под столом зашуршал пергамент. Ироха подняла голову: у двери стоял Драко, плечи его были напряжены по‑иному, не горделиво; как у человека, которому надо быть полезным, пусть и непривычно.
- Нашёл кое‑что ещё, - сказал он, протягивая невзрачный конверт. - Мама передала через знакомых списки. Номера, имена, даты. Я не хочу влезать, но если тебе что‑то нужно - бери, -
Ироха взяла конверт, и в её ладонях он стал тяжёлым. Она посмотрела на Драко. Он не улыбался, не дразнил. Он просто стоял, и этого было достаточно.
- Спасибо, - выдавила она. Слова были коротки и точны, как луч солнца в холодном воздухе. Он кивнул и ушёл так же тихо, как появился. То, что он сделал, было невысказанным участием: не обещание, не долг, а маленькая опора в мире, который так легко разорвать.
Потом был спор о том, стоит ли привлекать взрослых. Гермиона настаивала на безопасности; Рейна на медленной, скрытой работе. Ироха смотрела на окно, где снег тихо ложился на подоконник, и мысли её уходили в глубину. Туда, где живёт страх и вера одновременно.
Она понимала: если они ведут охоту, то охота может обернуться на них же. Но она также знала: если никто не пойдёт искать, то кто тогда? Её отец писал о скрытых каналах. Она знала, как читать не только бумагу, но и паузу между строк.
- Мы действуем завтра, после обеда, - сказала Ироха наконец. - Я пойду на причал, по письмам отца это место обсуждали. Рейна в архив, Анна к Хагриду, Сая на базар. Ни шагу в одиночестве ночью, -
Рейна кивнула. Она всегда любила такие планы: чёткие и почти математические.
- И если что - свисток Пэнси, - добавила Сая, иронично улыбнувшись.
- И тревога у Профессора Сенджу, - сухо сказала Рейна. - Но пока тишина. Мы - тени и карты. И это лучше, чем пустые слова, -
Ночь пришла, и библиотека снова опустела. Ироха села у окна и позволила себе погрузиться в мысли. Не в упрёк, не в страх, а в то особое состояние, когда слова становятся картой, а карта - делом. Она брала перо и писала короткие заметки: имена, даты, места, маленькие приметы, которые могли быть не больше, чем случайная черта на руке.
Её рука дрожала не от страха. Она знала, что завтра новый шаг. И что за ним ещё много шагов, и что они будут медленными и хитрыми, как плетение на канате. Они не хотели громких разоблачений, им нужно было только одно: не дать тем, кто прячет, спрятать и след. По щеке отчего-то скатилась прозрачная одинокая слеза, которую она быстро стерла.
Ироха уложила пергаменты в тетрадь, сунула медальон в карман, и на миг позволила себе подумать о другом: о лёгком прикосновении Драко, о том, как тепло его ладони оставалось в её памяти, как маленькое обещание, которое не нуждалось в словах.
Она подняла голову и посмотрела на звёзды. Они были холодны и неизменны, но в их молчании было обещание: ночь проходит, и за ней наступает день, и в этом дне можно найти ответ. Если действовать тихо, вместе, по карте и по следу.
_______________________________________________