Джон Смит

Моя жизнь в Лондоне кажется такой далёкой, даже друзья – я иногда думаю о них, звоню или пишу, но что я могу им рассказать? Что схожу с ума по женатому профессору Снейпу?

А в Полперро Виллидж время течёт размеренно и неторопливо, дни сменяются днями, недели – неделями. Тед Питерс, хозяин магазинчика и стержень деревенского общества, говорит мне, что летом всё иначе: суета, приезжают туристы, открываются кафе и бары, улицы допоздна полны народу... Но мне (и, похоже, Питерсу тоже) больше нравится сейчас - тихие улицы, разговоры ни о чём с соседями, постепенно холодеющие вечера. В один из дней я слышу в небе грустные протяжные крики – это перекликаются журавли, улетая на юг. Они летят высоко в небе, задевая крыльями облака, много-много стай, одна за другой, а я стою, задрав голову, и долго смотрю им вслед.

Как-то так получилось, что вечера я всё чаще провожу у Смитов. Не каждый день, естественно, так далеко моё нахальство не заходит, но несколько раз в неделю – точно. Профессор... бывший профессор сказал же, что не возражает? Вот теперь пусть терпит! Мне нравится бывать в этом доме – небольшом, просто обставленном, уютном. Кэт всегда рада меня видеть, её муж, как мне кажется, тоже. Вот только я почему-то совсем не чувствую в доме Снейпа, на всём, что я вижу – на мебели, на картинах, на светлых обоях с цветочным орнаментом, даже на занавесках в кухне – отпечаток личности Кэт, её тепло, её свет. А где же он? Снейп... который теперь Смит? Вот только книги, везде, в каждой комнате, много книг – медицина, химия, ботаника, а стихов нет. Почему? Спросить, что ли?

Но спросить я не решаюсь. С Кэт мы как-то сразу перешли на общение по имени и можем разговаривать о чём угодно – правда, я внимательно слежу за своими словами, чтобы не сболтнуть лишнего. Беременность протекает тяжело, врачи опасаются за её жизнь и даже, кажется, рекомендуют избавиться от ребёнка – это я понял из случайно подслушанного разговора, окно на кухне было открыто, она говорила громко, а он тихо, и я не знаю, что он на самом деле обо всём этом думает. Но несмотря на это, Кэт так по-детски радуется каждому дню.

Но если для Кэт я – Гарри, то для её мужа я по-прежнему «мистер Поттер», с лёгкой, едва заметной паузой перед фамилией. Иногда я ловлю на себе его внимательный взгляд, он смотрит на меня, когда думает, что я этого не вижу. Мне кажется, внутренний огонь, который сжигал этого человека много лет, угас, покрылся пеплом, и только когда он смотрит на меня, в чёрной глубине словно вспыхивают шальные искорки, отголоски былого пламени. Когда он смотрит на меня... Я с удивляющей меня самого корректностью обращаюсь к бывшему профессору исключительно «мистер Смит, сэр», ни разу не сбившись. В моих мыслях он – Снейп, думать о нём, как о Джоне Смите, я просто не могу.

А ещё... ещё он для меня Северус. «Северус» - выдыхаю я, когда кончаю в дУше, представляя себе, как его большой горячий член входит в меня. Я спал с мужчинами больше двух лет, чувствуя себя совершенно комфортно, но сейчас впервые ощущаю себя извращенцем – я до безумия хочу человека, с женой которого, можно сказать, дружу. Я провожу вечера в его доме, мило улыбаясь, разговаривая с ним о политике или играя в шахматы (он каждый раз выигрывает и получает от этого тщательно скрываемое удовольствие), а потом возвращаюсь к себе, срываю одежду, забираюсь под горячий душ и начинаю думать, как это могло бы быть... Его губы – целующие, ласкающие, пробующие меня на вкус. Его руки. Его чёрные волосы – каковы они на ощупь? Его глаза, закрытые от наслаждения, которое я дарю ему. Чёрт, это мазохизм какой-то! Что я делаю? Зачем, какого дементора я это делаю? Но я снова и снова иду в этот маленький уютный дом. К Кэт. И к Снейпу.

«Однажды дракончик, который не знал, что он дракон, спросил старую мудрую черепаху:

- Скажи, ведь ты всё знаешь... скажи, почему я не такой, как все?

Старая мудрая черепаха не торопилась с ответом – она так долго прожила на свете и столько ещё проживёт, ей некуда спешить. А маленький зелёный дракончик ждал, нетерпеливо переминаясь с лапки на лапку.

- Ты... не такой... как все... потому что ты вылупился... из неправильного яйца...

- И что же мне теперь делать? – с надеждой спросил дракончик, ведь старая мудрая черепаха всё знает, она обязательно поможет ему!

Старая мудрая черепаха задумалась. Она думала так долго, что её глаза закрылись и она задремала... А маленький дракончик, который не знал, что он дракон, так и не дождавшись ответа, потихонечку отошёл от её нагретого солнцем камня».

- Гарри, можно, я вас нарисую? - спрашивает меня однажды Кэт, когда мы с ней гуляем по узким улочкам, наслаждаясь последними солнечными деньками – уже декабрь, и, хотя климат в Корнуолле мягкий, приближение зимы чувствуется в воздухе. – У вас такое лицо интересное... Я училась в художественной школе, помните, я рассказывала. Только я сто лет никого не рисовала. Джон не хочет позировать, а соседей как-то неудобно просить.

Да уж, представить себе профессора Снейпа, позирующего для портрета, сложновато! Так – почему бы и не доставить Кэт удовольствие? И я соглашаюсь. Мы спешно (скорее, Гарри, пока не стемнело, а то свет уйдёт!) идём к ним, Кэт усаживает меня у окна, хлопочет, выбирая правильную позицию, чтобы свет падал под правильным углом (вот так, Гарри, а теперь поверните голову немного вправо... чуть-чуть влево... подбородок пониже... всё, не двигайтесь!), потом убегает куда-то, возвращается с планшетом и кучей карандашей и начинает быстро водить ими по бумаге. Её губы недовольно поджаты, между бровей возникает напряжённая морщинка. Видимо, портрет не выходит.

- Гарри, расскажите мне что-нибудь. Всё равно что, а то глаза получаются... неживые. Вот Джуди говорит, вы собираетесь книгу писать. Правда?

Я смущаюсь – а ведь и правда, что-то такое я ляпнул своей хозяйке в самом начале. Но мне очень хочется поделиться тем новым, необычным, что растёт во мне, выплёскиваясь на страницы маггловской тетради в линеечку, и я рассказываю Кэт свою недописанную сказку. Слушая меня, она быстрыми уверенными штрихами набрасывает что-то на листе бумаги.

- А дальше? – говорит Кэт, когда я замолкаю. – Он научился летать?

- Я не знаю.

И я замечаю стоящего в дверях гостиной Снейпа (Смита, Поттер, безмозглый ты гриффиндорец!), который не сводит с меня жадных горящих глаз, а лицо его... Мерлин мой, у нашего застёгнутого на все пуговицы профессора такой шквал эмоций – откуда? Заметив мой взгляд, он на секунду отводит глаза, и лицо меняется, теперь на нём только вежливое внимание. Показалось, что ли? Кэт чувствует присутствие мужа, оборачивается, мило краснеет:

- Джон, милый, я не знала, что ты дома! Вот... решила нарисовать Гарри. У него такие выразительные глаза, правда? Посмотри!

- Да, - говорит он, но смотрит почему-то не на портрет, а на меня. – Глаза у мистера Поттера действительно выразительные. Ну, не буду мешать. Если что – я в кухне. Вы ведь останетесь на обед, мистер Поттер?

Я молча киваю, а он, прикоснувшись к виску жены лёгким поцелуем, выходит из комнаты. Кэт ещё некоторое время рисует, потом показывает мне получившееся. Она, безусловно, талантлива, но мне почему-то кажется, что нарисованный ей симпатичный зеленоглазый парень с взлохмаченной чёлкой и открытой улыбкой не имеет ко мне никакого отношения... хотя и похож. Она обещает подарить мне портрет, когда он будет закончен (но так и не подарит – муж скажет, что это её первая работа за многие годы, жалко отдавать).

Оказывается, бывший профессор умеет готовить! И неплохо, хотя со стряпнёй моей несостоявшейся тёщи не сравнить. Ну да, он же жил один (один ведь, правда?) в этом своём маггловском доме... Как только мы доходим до десерта, раздается громкая трель телефона.

- Дом Смитов. Да, я. Успокойтесь, Тед, я ничего не понимаю. Что? Когда? Так вызывайте скорую, чёрт возьми, чего вы ждёте! Да знаю я, сколько им ехать. Не трогайте его, я скоро буду, - и, швырнув на рычаг жалобно пискнувшую трубку, кидает нам с Кэт, - Джимми Питерс с крыши слетел. На спор полез, идиот малолетний! Кэт, где ключи от машины?

- Я с вами, - поднимаюсь я со стула. Снейп хочет что-то сказать, но я перебиваю, - мистер Смит, я бывший ав... в смысле, полицейский. Я могу помочь!

- Хорошо, Поттер, идёмте, поможете. Кэт, я позвоню, если что!

И мы вылетаем из дома Смитов, я на всякий случай проверяю палочку во внутреннем кармане куртки – уж что-что, а привычку ни-шагу-без-палочки в академии в нас вбивали намертво. Наплевав на все скоростные ограничения, Снейп (к чёрту Смита, сейчас рядом со мной – мой бывший профессор, шпион и зельевар) гонит по тёмным улицам, бормоча себе под нос что-то не особо печатное о малолетних идиотах, лезущих, куда не надо. И кажется, он имеет в виду не только моего вихрастого приятеля.

Джимми Питерс лежит у стены дома, похожий на изломанную куклу. Возле него, помимо Теда, его жены и родителей пацана, толпа народу – видимо, приятели, с которыми он и поспорил, и их родители. Мать мальчишки рыдает, уткнувшись в плечо растерянно обнимающего её мужа.

- Детей увести, живо! – командует профессор и шпион, опускаясь на колени возле распростертого тела Джимми. – Чарли, уведите Мэри в дом и накапайте чего-нибудь. И вообще всем отойти подальше. Поттер, сюда, посветите мне. Чёрт, чёрт – смотрите на зрачки, похоже на сотрясение мозга, причем серьёзное... а если ещё и позвоночник повреждён... И скорая ещё когда будет!

Он поднимает на меня обеспокоенные глаза – мы не врачи, мы не можем ничем помочь пострадавшему по собственной глупости мальчишке, который так болел за «Манчестер Сити». Мы не врачи, нет. Мы маги! Я достаю палочку и бросаю в сторону застывших в сторонке родных Джимми невербальный Конфундус.

- Поттер, вы с ума сошли? Какого чёрта!

- Если я этого не сделаю, мальчишка в лучшем случае останется калекой! Ну? Я умею, меня учили в академии! Сами отойдёте или на вас тоже что-нибудь наложить?

- Поттер, вы не можете...

- Остановите меня, профессор!

Он смотрит на меня. Потом на бледного окровавленного мальчишку. Потом на палочку в моей руке. Потом встаёт и молча отходит в сторону. А я, лихорадочно вспоминая все, что умею (и почему я сдал тогда исцеление всего лишь на «выше ожидаемого»? Внимательнее надо было профессора Тревински слушать, Поттер!) начинаю водить палочкой вдоль распластанного тела, бормоча исцеляющие заклинания. Даже не поднимая глаз, я знаю, что Снейп рядом, готовый вмешаться, если что-то пойдёт не так. Но, кажется, всё идёт, как надо. С лица Джимми уходит восковая бледность, его дыхание становится более ровным, кровотечение прекращается. На большее я не способен – но теперь мальчишка точно доживёт до приезда скорой. Я аккуратно подчищаю Питерсам память (за что меня потом будет мучить совесть, но ведь иначе поступить я не мог, правда?), мы говорим, что с мальчиком всё более или менее в порядке, серьёзных повреждений, кажется, нет, и вообще он каким-то чудом легко отделался, и выходим на улицу – курить и встречать скорую. Снейп закуривает – и я вижу, как трясутся его пальцы. Мои, впрочем, тоже.

- Впечатляюще, - выдыхает он вместе с дымом. – А почему бывший?

- Не сложилось, - пожимаю я плечами.

- Семейная жизнь, я так понимаю, тоже... не сложилась?

- Правильно понимаете, профессор.

Его чёрные глаза не отрываются от меня. Между нами словно протянута даже не нить – корабельный канат, тугой, как струна. Я забываю обо всём – о лежащем на земле искалеченном мальчишке, о ждущей дома Кэт – и делаю шаг к нему. Потом ещё один. Медленно. Неотвратимо. Я подхожу всё ближе к нему. Почти вплотную. Ещё шаг, и...

- Поттер, нет, - слышу я хриплый голос. – Не... не смейте.

Но меня сейчас может остановить только Авада Кедавра. Или сирена скорой помощи, надсадно вспарывающая тишину в конце улицы.

Когда скорая забирает Джимми и его родителей, Снейп говорит, глядя в сторону:

- Мистер Поттер, давайте договоримся... Этого не было. Ничего этого не было.

- Как скажете, мистер Смит.

Обратно мы возвращаемся в полном молчании.