Глава XI | Таси
«Не страшно, что темно. Страшно, что не веришь в рассвет» — автор неизвестен
Я проснулась от тишины. Такая тишина бывает только под утро, когда весь город словно замирает перед тем, как снова вдохнуть. Листья на балконе неподвижны, тени от подоконника лежат ровно. А в комнате пусто. Холодно.
Я осторожно поднялась с кровати, машинально накинула на плечи свитер в надежде согреться. Однако тепло ткани обманчиво. Кровать Айзека пустовала. Не было ни шороха, ни легких шагов по квартире. Только ветер за окном царапал ставни. Я затаилась, прислушиваясь — не шумит ли вода в ванной, не гремит ли посуда на кухне. Нет. Ничего.
А почему это меня вообще должно волновать? Но было уже поздно: внутри все сжалось, как от предчувствия.
Поздно ночью он тихо ушел. Я слышала, как щелкнул замок. Айзек не сказал ни слова. И вернулся тоже, когда я сладко спала. Только сквозь дрему уловила, как скрипнула дверь и как он долго сидел на краю кровати, будто не решаясь лечь.
Я вздохнула, пошла к своим вещам — собрать все на работу, и заметила уголок бумаги, выглядывающий из-под тумбочки у окна. Не то чтобы я искала что-то чужое... Просто заметила.
Фотография. Немного выцветшая, с неровными краями. На ней мальчик с чуть взъерошенными волосами — так похож на Айзека, будто его светлая тень. Рядом — девочка. Маленькая, в платье с пышной юбкой, улыбающаяся. Их лица — счастливы. Неподдельно.
Сестра? Ведь так на него похожа.
Я еще раз взглянула на фото, осторожно, будто держа в руках чью-то память. Потом сунула в карман, решив вернуть ему лично. И вышла в кухню. Сердце едва не выскочило из груди — Айзек сидел за столом.
Я была уверена, что его нет. Он сидел, как статуя: чуть сутулившись, с напряженными плечами, опустив взгляд в одну точку. Будто время остановилось. Будто он замер где-то в пустоте, и я нечаянно потревожила его из другого мира.
Я испугалась. И удивилась. Не от того, что он здесь — от того, как он здесь.
Чай в его чашке наверняка остыл, яичница на тарелке осталась нетронутой.
— Доброе утро, — сказала я тихо, почти на выдохе.
Он не ответил. Только бросил на меня короткий, почти равнодушный взгляд. Как чужой.
Сердце екнуло, но я заставила себя сделать шаг вперед.
— Я... — достаю фотографию из кармана, Айзек как раз в это время поднимает на меня свой кареглазый взгляд, — Нашла кое-что. — протягиваю находку. — Вот, это...
Не успела договорить.
— Какого черта? — его голос резко взрезал воздух. Он вскочил. Глаза вспыхнули.
Я замерла.
— Я просто... — выдохнула. — Мне интересно, кто...
— Какого черта ты роешься в моих вещах?! — в его голосе зазвенело что-то, чего я раньше не слышала. Страх? Боль?
— Айзек, послушай...
Он вырвал фотографию из моих рук так резко, что я едва удержалась от шага назад. Его пальцы сжались — так сильно, что костяшки побелели.
— Это не твое гребаное дело! Ясно тебе? — он ткнул пальцем мне в грудь. — Я всего-то просил не трогать мои вещи! Неужели это так сложно? Неужели ты не понимаешь, что личное пространство — это не просто слова?
Я не знала, что сказать. Все в груди съежилось от обиды и вины. Со мной еще никто не смел так разговаривать.
— Если ты еще раз будешь копаться в моих вещах... — он не договорил. Только резко развернулся, натянул куртку, обулся кое-как.
— Айзек...
Хлопок двери.
После его ухода я осталась стоять, не двигаясь. Слышала, как в прихожей что-то с глухим стуком упало — наверное, ботинок задел стену. Отлично. Просто восхитительно. А я ведь всего лишь... Я ничего плохого не сделала, черт его подери!
Я зажала виски ладонями, но это не помогло — пульсация под черепом только усилилась.
Какого черта он вообще думает, что имеет право так со мной разговаривать? Как будто я вторглась в его личный храм. Как будто я проклятие, а не человек, с которым он живет под одной крышей.
Я села за стол, глядя на его нетронутую еду. Яичница остывала в тарелке, рядом — чашка чая, которую он даже не притронул. Ну конечно. Легче выместить злость на мне, чем... чем признать, что за этой чертовой фотографией что-то скрывается.
И ведь я вижу это. Чувствую. Как будто за каждым его резким словом прячется что-то большее. Не просто злость. Страх? Боль?
Сложно сказать. Но это точно не равнодушие.
— Ладно, — выдохнула я в пустоту. — Плевать.
Я съела половину своего завтрака, как по привычке. Не потому что голодна — потому что не хотелось идти на смену с пустым желудком.
Айзек не первый, кто взрывается. Но почему-то именно он не выходит у меня из головы.
Целый день я ловила себя на том, что подсознательно вслушиваюсь — не звякнет ли дверной колокольчик? Не появится ли он? Может, тоже захочет извиниться. Или хотя бы... выслушать. Пусть и со скрипом, пусть и сквозь зубы.
Когда дверь наконец распахнулась, я чуть не уронила чашку. Сердце вздрогнуло — будто тело успело поверить раньше разума.
Он шел, и лицо его было скрыто за коробками. Я напряглась, сердце на мгновение подпрыгнуло — но почти сразу сникло. Это был не он. Даже по походке, по углу наклона плеч я поняла: не Айзек.
Когда я вообще успела так изучить его тело? Наверное, в те моменты, когда он думал, что я не смотрю. Или когда я, уставшая, прислушивалась к каждому его движению в квартире, будто к пульсу дома.
Парень с темными волосами, спортивный, чуть небрежный, с уверенным шагом подошел к стойке.
— Привет, — сказал он. — Я за Айзека сегодня. Меня зовут Ной.
Я замерла.
— Он в порядке?
— Просто сегодня он решил остаться на других адресах. Не знаю, почему выбрал так. Может... не хотел лишнего. — он пожал плечами, сдержанно, без тени осуждения.
Я нахмурилась.
— В смысле?
— Ну, я его видел утром. Он на смене. Просто маршруты у нас разные. Я взял этот адрес.
Он сжал губы и посмотрел на меня чуть дольше, чем нужно.
— Ты ведь Таси, да?
Я напряглась.
— Откуда ты знаешь?
— Он про тебя говорил. — улыбка у него была едва заметной, как у человека, которому и интересно, и неловко. — То есть... не напрямую. Но этого хватило.
— Правда? — стараюсь говорить спокойно. — Забавно. Потому что он частенько делает вид, что едва меня выносит.
Ной усмехнулся, поправляя сумку на плече.
— Может, именно поэтому и не пришел. Айзек упрямый. И когда эмоции бьют через край — он исчезает. Так проще, чем признать, что все вышло из-под контроля.
Я опустила глаза.
— Он не отвечает. Ни на звонки, ни на сообщения.
— Знаю. Он и мне не отвечает. — Ной кивнул, но без осуждения. — Слушай... ты сильная. Видно же. Но не бейся в стены, которые он сам не готов снести.
— Я не бьюсь, — резко ответила я. — Я просто... хотела поговорить. Хотела сказать, что была не права. В чем-то. Не все так однозначно, как ему, видимо, кажется.
Он чуть наклонил голову.
— Уверен, ты скажешь ему это. Когда он будет готов услышать.
— Или когда я устану ждать, — бросила я, но в голосе уже не было злости. Только усталость.
Ной мягко кивнул.
Я взяла ручку, поставила подпись в бланке и приняла доставку кофейных зерен и прочей ерунды. Все происходило машинально — будто между делом. Слова, взгляды, ощущения — все было важнее этих рутинных движений, но именно в них иногда и пряталась жизнь. Жизнь, которую никто не отменял, даже когда тебе хочется просто сесть и больше не вставать.
— Рад был познакомиться, Таси.
— Взаимно, — ответила я, глядя ему вслед.
Когда за ним закрылась дверь, я на миг прикрыла глаза, прижала ладони к лицу — будто так можно было остановить поток мыслей.
Мне жаль. По-настоящему. Но внутри все еще кипит злость. Я злилась на Айзека — за то, как он закрылся, за то, как легко ему было сделать меня виноватой. Как будто я — угроза, а не человек, который просто хотел понять.
После смены я даже не пошла домой. Было бы только хуже — остаться наедине с мыслями, с этой давящей пустотой, с сообщениями без ответа. Лучше — сцена. Пусть под ногами до боли знакомые доски, пусть стены облуплены и пахнет пылью — но здесь я могла быть кем угодно. Или вообще никем. Раствориться.
Я выложилась полностью. Кричала. Плакала. Выматывала тело, пока не начало дрожать от усталости. Все — чтобы только не чувствовать себя. Чтобы не чувствовать того, как больно не знать, где он и почему так просто исчез.
— Больше отчаяния! — крикнул режиссер. — Ты тонешь, Таси. Понимаешь? Тебя никто не спасет. Ты одна. Только так ты раскроешься. Только тогда ты настоящая.
Я не ответила. У меня не осталось слов.
Когда все закончилось, медленно выхожу наружу, будто только что сбежала из чьего-то сна. Улица была пустой, теплый воздух висел тяжело, как мокрое одеяло. Небо затянуто облаками, и одинокий фонарь рядом с театром жужжал, моргая, будто не решаясь погаснуть совсем.
Я уже собиралась свернуть в сторону остановки, когда увидела его.
Фургон. Белый. С вмятиной на боковой двери. Слишком знакомый, чтобы ошибиться. Слишком внезапный, чтобы быть случайностью.
Сердце на мгновение остановилось, потом сорвалось с места, будто его подцепили крюком и потянули в горло. Я замерла — а потом рванула вперед.
— Айзек! — голос мой сорвался, будто я не просто звала его, а просила о помощи. — Айзек, стой!
Он остановился, как будто услышал. Я видела это: его фигура напряглась, спина чуть выгнулась, будто он хотел обернуться.
Миг.
Один единственный миг.
Но он не обернулся.
Дверца захлопнулась. Двигатель завелся. И он уехал. Оставив после себя лишь след фар на асфальте и звон в ушах.
— Айзек... — выдохнула я. А потом, громче, со злостью уже почти срываясь: — Черт бы тебя побрал!
Голос отдался глухим эхом между стен домов, и все затихло. Я ринулась домой, наверняка, он уже там.
— Таси? — голос прозвучал неожиданно, как шаг в тишине. Я вздрогнула.
Режиссер. Он шел за мной по узкой улочке сбоку от театра. Лицо его скрывала тень, но голос был тягучий, уверенный, как у человека, привыкшего к власти.
— Я устала. Завтра рано, — бросила я, не останавливаясь.
— Минуту. Просто поговорим. У тебя... очень сильная энергетика. Особенно сегодня. Я это чувствовал, — он усмехнулся. — И ты тоже. Не так ли?
Я хотела ускорить шаг, но ноги налились тяжестью. Он приближался. Я чувствовала это кожей.
— Уже поздно, — сказала я тише. — Правда.
— Не бойся, — его голос стал почти ласковым. — Я просто хочу тебе помочь. У тебя есть потенциал. Но он... связан с телом. С доверием. Все идет через близость. Без этого — нет правды в игре.
Он приблизился. Мое плечо дрогнуло, когда я ощутила тепло его руки, скользнувшей по коже чуть выше локтя. Он стоял слишком близко. Пахло вином и потом.
— Не надо, — прошептала я, стараясь сохранить голос ровным.
Он обошел меня, медленно, как хищник, загоняющий жертву в угол. Мы оказались в переулке — темном, без единого фонаря. Стены были сырыми, прохладный ветер пах плесенью и сигаретами. От театра нас отделяли всего несколько шагов, но казалось, что я в другой реальности. Здесь не было ни зрителей, ни коллег. Только мы. Только он.
Он прикоснулся к моей щеке.
— Все хорошо, детка. Не будь такой напряженной. Ты же актриса. Откройся. Позволь себе больше.
Я отшатнулась.
Но он был быстрее.
Рывком прижал к стене. Подол моего платья вздымает вверх. Я пытаюсь его оттолкнуть, но его руки сильнее. Он напорист и груб, его дыхание иголками расплывается по телу, и я чувствую, руки режиссера на своей груди.
Я кричу — или хочу кричать — но голос вязнет в горле. Рот тут же накрывает потная ладонь. Тяжелая. Вонючая. Я давлюсь тишиной.
Ужас парализует. Я не двигаюсь — только внутри все кричит, вырываясь наружу. В голове одна мысль:
Айзек уже уехал.
Он не слышит.
Никто не придет.