р и т у а л , х = y
5
Течение не даёт мне раскрыть глаз.
Вода по носовому каналу льется в горло.
Я захлёбываюсь.
Ната бьёт руками по воде.
Нату относит в противоположную сторону. Ната кричит.
Кашляет.
Глотает воду.
Выныривание было бы равносильно сдаче, но сейчас уже все равно.
Мы проиграли.
Это был бунт.
Нет.
Это был ритуал.
Ритуал возрождения. Ритуал новой жизни.
Но мы лишь дети своих родителей.
Мы- никто.
А теперь, когда я не могу вдохнуть,
когда Нату относит в другую сторону,
а ее отец бежит сюда с охотничьим ружьем,
чтобы, наверное, убить нас...
Я хватаю ртом воздух.
Не думал, что умру так,
наглотавшись речной воды по собственной воле.
Я хватаю ртом воздух,
выплёвываю воду...
Мне нужно немного времени.
Хотя бы пару минут.
4
Туман достигает второго этажа. Он густой, похожий на крем, и прохладный.
Ната выглядывает из окна и машет рукой.
От кисти до локтя протянулся пунктир белых рубцов.
По двору вокруг ее дома
разбросаны железные ведра и балки.
Некоторые из них полностью заржавели, некоторые полностью новые.
Я машу в ответ и говорю, что в четыре утра...
Ната резко прикладывает палец к губам и шипит.
А я и забыл, что надо быть тише.
Потом Ната перекидывает ноги в розовых шлепках через карниз и
хватается за подоконник.
Туман проглатывает ее ноги.
Ната медленно спускается вниз.
Одну руку.
Вторую.
Немного левее.
Туман проглатывает ее почти полностью. Я вижу только пальцы, сжимающие край подоконника.
Потом грохот.
Балки и ведра летят в разные стороны.
Я ныряю в густую дымку и машу руками, разгоняя ее.
Помогаю Нате подняться.
-Как думаешь, он слышал?
Она опирается на мою руку и встаёт. Быстро отряхивается и запрокидывает голову.
Сверху на нас косятся сощуренные глаза. Ната шагает назад и хватает меня за руку.
Человек, смотрящий на нас, надевает очки.
Вздрагивает.
Падает пузом на подоконник. Высовывается из окна.
Человек орет:
-А ну быстро в дом!!
Человек мечется в комнату, но сразу же снова высовывается.
Вены у него на шее и висках разбухли.
-Куда пошла, а?! Вернись назад!
Мы с Натой бежим к калитке.
Я цепляюсь за выступ решетки, ставлю ноги на прутья и залезаю наверх.
У нас мало времени.
Я оборачиваюсь и протягиваю руку Нате.
Кто же знал, что все пойдет так.
Что Ната рухнет прямо в ведра, что ее отец проснется именно в тот момент, когда мы собираемся уйти.
Когда мы собираемся
провести ритуал возрождения и новой жизни.
Уехать.
Уйти и не вернуться.
Я смотрю на Нату с высоты забора.
Я жду.
Ната не двигается.
Смотрит в землю и сжимает кулаки.
Этот забор, как камень преткновения.
До нас доносится ор человека в очках. Он кричит, что сейчас спустится.
Ната не двигается.
-Мы должны идти, Нат. До остановки недалеко. Поймаем попутку... -Я протягиваю руку.
-Пошли, а то твой папа ща прибежит.
-Я так не могу.-
Она отходит. -Не могу всё тут бросить. Ты говорил про ритуал. Про эту тупую сепарацию или как там ее.
Ты говорил про новую жизнь...
Отец Наты, человек в очках.
Он кричит, что пристрелит нас обоих.
Из своего охотничьего ружья.
-Ты говорил, что надо жить так, как хотим мы... Но... Я не знаю.
Я свешиваюсь и хватаю Нату.
Одной рукой цепляюсь за забор, другой за нее.
Прутья рвут кожу.
Почему именно сейчас она вдруг не готова?
Почему в тот момент, когда к нам уже спускается ее отец с охотничьей пушкой?
Когда мы готовы были уйти.
Убежать.
Не вернуться?!
Я тяну Нату на себя и говорю, что у нас нет времени.
Что либо сейчас она перелезает через забор,
либо мы больше никогда не увидимся.
Да, это шантаж.
Да, на самом деле я не даю ей выбора.
Ната смотрит на дом.
На окно, из которого только что высовывался ее отец.
На разбросанные ведра.
На железные балки.
Ната смотрит на свои розовые шлепки.
На меня.
На шлепки.
На меня.
И перелезает через забор.
Когда мы с Натой последний раз гуляли, человек в очках выследил наш маршрут, забрал Нату и запер в доме.
И выпорол.
Потом она несколько дней не появлялась в школе.
3
Берёза. Осина. Дуб. Берёза. Клен. Клен. Берёза. Ель. Осина. Ель. Дуб. Берёза.
Мы бежим через рощу.
Я держу Нату за руку. На ее кистях и выше белые рубцы.
Ель. Осина. Осина. Дуб. Берёза. Ель.
Там впереди река, вокруг реки простыня из тумана.
Скатываемся по склону на берег.
Песок забился в кеды.
Я говорю, что
теперь можно отдышаться.
Человек в очках отстал.
Мы плюхаемся на песок.
Он холодный, ещё не прогретый.
Ободранная на руках кожа горит.
Ната смотрит, как ветер разбрасывает песок на пляже.
А я смотрю на Нату.
Она похожа на человека в очках.
У нее его нос и губы, а ещё глаза.
И брови.
И я думаю, что как бы мы не хотели отделиться.
Как бы мы ни хотели стать другими.
Не иметь с ними ничего общего,
мы все равно всего-лишь дети своих родителей.
Их часть.
Мы- лишь продолжение рода.
Результат совокупления.
Мы- никто.
Ната смотрит на ветер и вдруг оборачивается на меня.
-Подожди, а дальше куда?
Я оглядываюсь.
Сверху на нас смотрит холм, с которого мы только что слезли.
А дальше река.
Вода.
Только вода.
-Идиот, куда ты нас завел?! - Ната вскакивает.
-Я думал, что ты знаешь, куда бежать!
-Да черт...Идиота кусок...-Ната хватается за голову.-Папаша нас щас прикончит...
Наверху, между деревьями мелькнул чей-то силуэт.
А мы в тупике.
Ната вцепилась в меня.
-Не паникуй, всё будет окей....-Я пытаюсь ее скинуть. Щас нельзя истерить.
-Окей?! Мой отец- охотник, понимаешь?
А у нас в холодильнике куча заячьих освежеванных тушек...
Перед разделкой он подвешивает зайца за голову и выдавливает какахи с мочой, понимаешь?
Я киваю.
Ната почти кричит.
-А потом он сдирает с зайца шкуру.
Меня тошнит от крови и я не ем зайчатину... Меня и от него тошнит, понимаешь?
Ната смотрит мне в глаза.
-Я не хочу возвращаться...
У Наты текут слезы.
Поднимаю голову и смотрю наверх.
Там, мелькая между берёзами и осинами, бежит человек в очках.
Наткин отец.
Папа.
Я скидываю кеды.
Ната смотрит мне в глаза.
Надеюсь, она поняла, что это единственный выход.
Мы- Ромео и Джульетта.
Человек в очках- Монтекки и Капулетти.
Ната смотрит мне в глаза и тоже швыряет розовые шлепки.
Мы- дети своих родителей.
И хрен с тем, что чудо-ритуал- это лишь ритуал.
Он ничего не поменяет.
Мы просто дети.
Мы ими родились и будем,
пока не помрём.
Пока.
Я крепко-крепко держу Нату за руку.
Раз.
Мы глубоко вдыхаем.
И идём к воде.
2
Знаете, бывают такие реки, где дно очень разноплановое.
Там может быть резкий спуск и сильная глубина.
А ещё рытвины, много рытвин,
в которые проваливаешься.
И камни.
И коряги.
И вода накрывает с головой.
Я сейчас в такой рытвине.
Я мог бы вынырнуть,
если бы нога не застряла в иле между какими-то штуками.
Под водой слышу, как Ната орет.
Течение несёт ее в противоположную сторону.
Ната орет, выкрикивая мое имя.
Ната меня ищет.
И просит спасти.
А я тут, под водой, с застрявшей между корягами ногой.
С лёгкими.
И с заканчивающимся кислородом в них.
Если бы я знал, что мы с Натой сегодня утонем, то все равно бы пошел к воде.
Бунт это или ритуал.
Новая жизнь или сепарация.
Все равно.
Когда умираешь, то это уже не важно.
Ни бунта, ни ритуала нет.
Не будет.
Ты просто миришься с тем, что твои родители придут на опознание тела их ребенка.
Шестнадцатилетней яйцеклетки, слившейся с самым удачливым сперматозоидом.
Они потратят все сбережения, которые откладывали на твою учебу.
Они потратят все сбережения на твои похороны.
Воздуха в лёгких больше нет.
Я вдыхаю воду, пытаюсь выкашлять ее, но только глотаю ещё больше.
Даже, если бы меня вытащили на берег, я все равно умер бы от "сухого утопления". Из-за спазма дыхательных путей я просто не смог бы сделать вдох.
Голова запрокидывается назад.
У меня больше нет сил бить руками в воде.
У меня больше нет сил.
Если вам интересно, о чем думает человек, когда через пару секунд умрет, то вот, что я вам скажу.
Он думает, как бы не умереть.
Очень смешно.
Наверное, мы думаем о смерти, прям реальной смерти, только тогда, когда сталкиваемся с ней.
Лицом к смерти. Лицом к жопе.
Внезапно кто-то хватает меня и тащит наверх.
На поверхность.
Я пытаюсь вздохнуть, но меня только рвет водой.
Кто-то кладет меня на песок и давит всем весом на живот.
Меня рвет водой.
Я не могу вдохнуть.
Вот оно, "сухое утопление."
Кто-то давит мне на живот.
Раз.
Два.
Три.
Четыре.
Пять.
Вдох режет горло и лёгкие.
Я моргаю, меня рвет водой.
Я Кашляю и вдыхаю ещё раз.
Человек в очках убирает руки у меня с живота.
Человек в очках встаёт и спрашивает:
-Где Наташа?
1
Вы когда-нибудь ели мороженное „Крем-брюле"?
Ната называет его „крем-блюе".
Однажды Ната сказала отцу, что идёт на подработку, а сама пошла ко мне.
Просто использовала подработку, как повод.
Мы купили шестнадцать стаканчиков крема-брюле по 30 рублей за штуку.
И съели всё.
И потом это всё попросилось наружу.
Я стоял под деревом в парке, хохотал и придерживал Нату, пока она приходила в себя.
Солнце щурило глаз и подсматривало за нами, а мы таяли на газоне, прячась под деревьями от его лучей.
В тот вечер за Натой пришел отец. Он выследил наш маршрут.
Вы только представьте, он шел за нами до самого парка.
И прятался, когда мы оборачивались.
Он стоял за киоском и наблюдал, как мы покупали 16 пачек мороженного.
Он наблюдал, как мы смеялись и ели крем-брюле.
Он наблюдал, как я придерживал его дочь, когда она чуть не грохнулась под дерево.
Он наблюдал, как мы целовались.
А потом вынырнул откуда-то и забрал Нату.
Просто забрал её. Серьезно.
После этого Ната несколько дней не появлялась в школе, а на ее руках я заметил белые рубцы.
Белые рубцы.
Ната резалась бритвой собственного папаши.
0
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Выдох.
Солнце, горящее сверху прожектором, разогнало остатки тумана.
Я валяюсь на песке в позе звёзды.
Рядом со мной охотничье ружье.
Человек в очках выходит на берег.
На песке мокрые следы босых ног.
Человек в очках держит на руках Нату, крепко-крепко прижимая у себе. С них льется вода.
Я подскальзываюсь в луже собственной водянистой блевотины, когда подбегаю к ним. Ружьё отлетает в одну из таких лужиц.
Ритуала не существовало.
Был только бунт. Краткосрочный тупой бунт.
Нет возрождения и нет новой жизни. Нет.
Я всё это придумал
когда ел крем-брюле,
когда лизался с Натой под деревом в парке.
Когда человек в очках пришел за ней. Когда забрал её.
И пусть нас бы не существовала без родителей. Как крема-брюле без рожка.
Но и родители никогда не стали бы родителями без нас.
Это прямо пропорциональная зависимость.
Y равен Х
X равен Y
Без разницы. От перестановки слагаемых сумма не меняется, или как там.
Когда смотришь на человека снизу, то чувствуешь себя слишком маленьким.
Особенно, когда смотришь на чьего-то родителя.
Особенно, когда на лице у тебя собственная блевотина.
Человек в очках проходит мимо.
Следы покорно движутся за ним, оставляя после себя мокрые песочные выемки.
Я кричу, чтобы он остановился.
Человек в очках поворачивается.
Ната у него на руках сжалась, вцепившись пунктирными руками в отцовский халат.
Я кричу, чтобы человек в очках остановился, встаю и иду к нему.
-Ты чуть не угробил мне дочь.
Я киваю и беру лицо Наты в руки.
Ната не смотрит на меня. Отводит глаза. Тихо скулит.
Человек в очках хватает меня за футболку и швыряет назад.
-Ты чуть не угробил Наташу, говнюк!!
Человек в очках швыряет меня назад, слюни капают на лицо.
-Опять я вытаскиваю вас из всякого дерьма! Опять. Что жрать мороженное с наркотой, что в речке топиться...
Это ж ты все придумал.
Я снова киваю.
А Ната втягивает сопли и утыкается носом в халат человека в очках.
Ната втягивает сопли и обнимает себя пунктирными руками.
Человек в очках легонько качает руками туда-сюда. Баюкает дочку.
Потом смотрит на меня и говорит, чтобы я шел домой. Он говорит, что с Натой мы больше не увидимся.
Я киваю.
Человек в очках разворачивается и медленно бредёт к дому, похлопывая Нату по спине.
А Ната крепко сжимает его халат, на плече которого большие и влажные капли.
Знаете, в том мороженном и правда не всё было "чисто". Но сейчас не об этом.
Я тут подумал, что если бы Ната не грохнулась, то мы сейчас ехали бы на какой-нибудь машине куда-нибудь.
Мы бы чмокались на заднем сидении. И потом жили бы в лесу или деревне. Ушли бы в веганство и кокс.
Мы были бы счастливы.
Когда человек в очках нес Нату наверх, поднимаясь по холму к дому, я думал о розовых шлепках.
О тех, которые Ната кинула к моим черно-белым кедам, перед тем, как утопиться.
И о ружье.
Я пошарил между кустами. Натянул на ноги носки с вансами.
Натины розовые шлепки пахнут землёй. На стоптаной подошве видны углубления от пальцев из-за долгой носки.
Натины розовые шлепки пахнут землёй и я понимаю, что они- повод нашей следующей встречи.
Я беру ружье и иду к ее дому.