Глава 14: Без права на «мы»
Утро выдалось сонным и глухим. В гостиничном коридоре царила тишина, нарушаемая лишь сдавленными звуками шагов. Кайл прислушивался — не потому, что ждал кого-то, а потому что весь его организм будто бы настраивался на частоту одной конкретной девушки. Но даже на этой волне — тишина.
Соседняя дверь его номера оставалась закрытой. Ни звука. Ни шагов. Ни стука.
Он не стал стучаться.
В комнате Мелоди царил порядок — почти стерильный. Постель заправлена, ноутбук аккуратно лежит на столе, партитуры разложены по алфавиту. Только одна деталь нарушала идеальную композицию — плюшевая игрушка в виде кота с символикой «Барселоны», лежащая на полу под кроватью, словно специально туда брошенная.
Мелоди сидела на краю кровати. Смотрела в одну точку. Глаза были сухими, но внутри — будто выжженное поле.
«Он не имел права...»
Она повторяла это, как мантру, но фраза теряла смысл с каждым разом.
Кайл попал точно туда, куда нельзя было бить. Туда, куда никто не смел заглядывать. Он разорвал её броню — ту, что она строила с детства, из перфекционизма, контроля, расписаний, целей. И сделал это хлёстко, в своей привычной манере — будто между делом.
«Мы только-только находим общий язык, и ты снова всё рушишь. Как будто тебе это доставляет удовольствие.»
Это не просто обидно. Это была формулировка, в которой пряталось: «ты – проблема».
Мелоди сжала кулаки.
Она не будет снова плакать. Не даст ему этого. И себе — тоже.
День она провела в зале. Ни с кем не говорила. Ни с кем не ела. Ушла в ноты с головой, как утопающий хватается за воздух. Репетиция с группой прошла сухо, чётко, безупречно — и абсолютно безэмоционально.
— Всё отлично, — заметил менеджер. — Только... ты сама как будто не здесь.
— Я здесь, — отрезала она.
— Ладно... Тогда — до завтра.
Кайл всё это время молчал. Наблюдал. Он не пытался снова подойти. И это даже пугало Мелоди больше, чем любое его слово.
«Почему он молчит? Или ему всё равно?»
Вечером она устроилась на кровати и открыла ноутбук. Видеозвонок. Луна, Лаура и Карина, как всегда, на связи.
— Мел, наконец-то! — воскликнула Луна . — Мы уже думали, ты нас кинула ради своего рок-звёздного дружка.
— Не сегодня, — пробормотала Мелоди, укутываясь в плед.
— Ты жутко выглядишь, — честно сказала Карина. — Что случилось?
Мелоди сделала глоток воды, попыталась выпрямиться. Потом — вздохнула.
— Мы поссорились.
— Опять? — синхронно удивились подруги.
— Не так, как раньше, — глухо произнесла она. — В этот раз... по-настоящему. Он сказал, что со мной невозможно. Что я всё ломаю.
— И ты? — осторожно спросила Лаура.
— Накричала. Заплакала. Вышла из себя. Я просто... сорвалась. Он... он был жесток. Но я тоже. Мы оба сказали друг другу вещи, о которых, возможно, пожалеем.
На экране повисла тишина.
— Знаете, что обидно? — вдруг заговорила она. — Он видит меня. Слишком чётко. Словно сквозь кожу. И каждый раз, когда я думаю, что мы находим общий язык — он рушит всё.
— Или ты рушишь, — мягко добавила Луна.
Мелоди резко подняла глаза на экран.
— Серьёзно?
— Послушай, — вступила Карина. — Мы любим тебя. Но, может, тебе стоит подумать: не потому ли ты так боишься Кайла, что он не вписывается в твой идеальный план? Он хаотичен. Эмоционален. И тебе от этого страшно.
— Потому что он опасен, — прошептала Мелоди. — Он рушит мою систему координат. Я не знаю, что будет дальше. А я всегда знала. До него.
— Вот только жизнь не всегда укладывается в расписание, — ответила Лаура. — Иногда она — как Кайл. Шальная, громкая, непредсказуемая. Но от этого не менее настоящая.
Мелоди замолчала. Её взгляд стал стеклянным.
«Если я впущу его — я потеряю себя. Но если не впущу — возможно, потеряю единственное настоящее чувство в своей жизни...»
— Спасибо, — хрипло сказала она. — Я подумаю.
Ночь. Город засыпал. Все — кроме неё.
Она стояла у окна, завернувшись в толстый свитер, и смотрела в усыпанное огнями небо Осло. И где-то за стеной — в соседнем номере — сидел Кайл. Он тоже не спал.
Он сидел на полу, прислонившись к холодной стене, с неразобранным букетом в руках. Цветы уже начинали вянуть. Словно отражение всего, что происходило между ними.
«Я перегнул. Я реально перегнул. Почему мне так сложно просто быть нормальным рядом с ней? Почему я должен всё превращать в бой?»
Он закрыл глаза.
Молчание. Он чувствовал её за стенкой, как будто бы они сидели рядом, спинами друг к другу.
«Она не робот. И я не ураган. Просто мы оба не умеем быть наполовину. Только — до предела. А это больно.»
В ту ночь они оба не сомкнули глаз.
Каждый в своей тишине.
Каждый — в одиночестве, созданном ими же.
Каждый — надеясь, что завтра станет яснее.
Лампа над столом бросала слабый свет, вытягивая по полу длинные тени. В номере было тихо, но у Кайла в голове — гремела целая буря.
Он прокручивал каждую фразу. Каждое её выражение лица. То, как дрогнули губы, как задрожали пальцы, как в глазах вспыхнула та самая искра, которую он уже знал: это был не просто гнев, не просто боль — это был крик. Немой, отчаянный крик: «Ты опять разбил меня».
Он закрыл глаза и, почти не дыша, позволил памяти вернуть его туда, где всё было иначе.
В Барселону.
Они шли по старым улочкам Баррио Готико. Она рассказывала про своё детство, про академию в Мадриде, про футбол — так азартно и живо, что он только кивал, не отрывая глаз. Лицо Мелоди светилось.
— Ты серьёзно пришла на «Эль Класико» в шарфе Барсы? — смеялся он тогда.
— Я не просто пришла. Я гордо сидела посреди мадридистов и пела гимн клуба. Меня чуть не выгнали, — сказала она, закатывая глаза.
— Это... самая отчаянная и идиотская вещь, которую я слышал.
— Спасибо. Мне нравится твоя пассивная агрессия. Она так прекрасно гармонирует с моим сарказмом.
Они обменялись взглядами. Тогда ещё в этих взглядах было любопытство, но не опасность.
А потом — вечер на площади. Уличные музыканты, запах жареных каштанов, разноцветные огни на фасадах домов.
Он не заметил, как начал наблюдать за тем, как она поправляет волосы, как прищуривается от вечернего солнца, как улыбается, когда слышит звуки фортепиано вдалеке.
Там, в её городе, она стала ближе. Там, среди своей улицы, своих людей, своих воспоминаний — она стала настоящей. Открытой. Смешной. Настолько живой, что ему захотелось прикоснуться к ней не только взглядом.
Он вспомнил, как тогда они сидели на скамейке у моря.
— Ты не такая, как я думал, — сказал он, внезапно.
— А ты точно такой, как я думала.
— И какой же я?
— Хаос в человеческом обличье.
Тогда он усмехнулся.
— А ты — контроль, завернутый в шпильки.
— Зато шпильки острые.
И оба засмеялись. А потом, между смешками, возникло короткое молчание. Тишина, в которой было... тепло. И что-то почти пугающее.
Он тогда хотел коснуться её руки. Но не решился.
И теперь сидел, вспоминая, как именно это желание появилось. Так незаметно. Так по-настоящему.
За стеной — в соседнем номере — Мелоди лежала на кровати, не зажигая свет. Комната была погружена в полумрак, только на потолке дрожали отражения света от фар на улице.
Она смотрела в пустоту. И тоже вспоминала.
Барселона. Её город. Её воздух. Её дом.
Она тогда чувствовала себя собой. Впервые за долгое время. Смеялась, позволяла себе не думать. И он... он будто бы подыгрывал ей в этой легкости.
«Кайл смеялся тогда искренне. Глубоко. И не был язвительным. Был живым.»
Она вспомнила, как он смотрел на неё, когда они ели тапас в уличной забегаловке. Как смотрел, когда она дразнила его за произношение испанского. Как держал дверь перед ней в старой библиотеке, будто это неважный, но искренний жест. Как стоял рядом на балконе их гостиничного номера и молчал, не пытаясь перебивать тишину.
И как всё это рухнуло. В один момент. Из-за пары фраз. Из-за гордости. Из-за страха.
Потому что если признать, что ты испытываешь что-то — это уже необратимо.
Она перевернулась на бок и крепче прижала подушку.
«Он хаос. Я знаю. Я знала это. Он может быть добрым, но может и разрушить всё за секунду. Я не выдержу, если он снова так скажет. Или снова сделает больно. А вдруг я уже...»
Она прикусила губу, почувствовав, как глаза предательски наполняются влагой.
«Чёрт, Мелоди. Не влюбляйся. Не смей.»
Она вытерла щёку и замерла.
И где-то совсем близко — за стеной — сидел человек, о котором она не могла перестать думать.
Так и прошла эта ночь.
Двое. В разных комнатах.
Сидели, спинами друг к другу, разъединённые тонкой стеной, но связаны куда более прочной нитью — воспоминаниями, чувствами, страхами.
Они оба не знали, что будет завтра. Но знали одно:
После Барселоны что-то изменилось.
И от этого было только страшнее.