10. Опасность
Такое ощущение, что в школе я не была несколько месяцев, а не пару дней. Оставшийся выходной, по настоянию Влада, я провела дома, занимаясь домашкой. К тому же, мама плохо себя чувствовала, так что я не могла оставить её одну. В итоге, в понедельник, как и обещал дядя, в школу мы отправились в сопровождении двух огромных «шкафов». Никакие другие сравнения для этих двухметровых бугаёв у меня просто не находилось. Особой разговорчивостью они не отличались, так что всю дорогу до школы в салоне была не напрягающая тишина. Припарковав машину недалеко от ворот школы и кратко оповестив нас, что всё время занятий они останутся на охранном посту, нас отпустили навстречу знаниям.
И вот теперь я сижу на алгебре, пытаясь сосредоточить внимание на решении уравнений, а не на мыслях о воскресном утре, которое я встретила в объятиях любимого мужчины и о том, что жизнь, наконец, начинает налаживаться. Даже мысль о беременности Елены уже не вызывает негативных чувств как прежде. Единственное, что меня беспокоит, так это Ирка, которая с самого утра словно на иголках. Как назло, именно сегодня математичке понадобилось видеть у доски никого другого, кроме Громовой, а та настолько погружена в свои мысли, что даже не слушает задание, за что и получает двойку, так любовно выведенную в классном журнале и пару раз обведенную синей пастой.
Плюхнувшись рядом, девчонка недовольно вздыхает и прикрывает глаза.
― Ир, ― я сжимаю её локоть, притягивая ближе, чтобы вездесущая училка не увидела, как мы переговариваемся. ― Успокойся, всё будет хорошо. Он тебя не тронет, пока ты с охраной. Тем более, вряд ли он сунется в школу. Сама подумай, зачем ему светиться?
― Я и думаю, Насть. И если он чего-то захочет, то никакое «засветиться» его не напугает. Какая ему разница, с него же сняли все обвинения, ― брюнетка принимается нервно водить карандашом по раскрытой тетради, вырисовывая на белоснежных листках какие-то каракули.
Я замолкаю, обдумывая сказанное подругой. Тем более что больше слов у меня не находится. А что ещё можно сказать в такой ситуации? «Всё будет хорошо» я талдычу уже с того самого момента, как только обо всём узнала. И что-то с каждым разом складывается ощущение, будто я пытаюсь убедить в этом себя, а не подругу.
Остаток урока мы почти не разговариваем, хотя я то и дело поглядываю на задумчивую брюнетку. Математичка, конечно, не упускает момента подколоть девушку несвойственным для неё молчанием, на что Ира выдавливает из себя подобие улыбки, но я-то вижу, как дрожат её руки, сжимающие тонкое древко карандаша.
Остаток учебного дня мы не поднимаем волнующую нас тему, но от этого скребущее внутренности чувство ни на секунду не покидает меня, грозя превратиться в самую настоящую паранойю. Всё это время я стараюсь не отходить от подруги, которая походит на бледное, осунувшееся приведение. И меня до сумасшествия раздражает мысль о том, что помощи от меня в такой ситуации практически нет. Остаётся надеяться на Влада и связи нашей семьи, которые должны помочь выудить этого недоделанного маньяка и избавить нас от нависшей угрозы.
К обеду погода, еще с утра радовавшая мягкими солнечными лучиками, пробивающимися сквозь густые облака, совсем теряет яркие краски, накидываясь на прохожих ледяным ветром, готовым в любую минуту превратиться в снежную бурю. Мы с Иркой как раз идём к выходу из школы, когда нас останавливает окрик учителя.
— Романова! — бодрой походкой к нам приближается Илья Алексеевич собственной персоны.
— Здра-а-сте, — недовольно тяну я, уже заранее побаиваясь его деланно веселого выражение лица. Что-то прячется за этой голливудской улыбкой. Что-то совсем не хорошее.
Молодой мужчина смотрит на нас, задерживая взгляд на совершенно не замечающей происходящего Ирке, которая задумчиво разглядывает противоположную стену, увешенную плакатами младшеклассников к приближающемуся празднику.
— Здрасте-здрасте, — усмехается он. — Ты неуд свой когда отрабатывать будешь, а? Или мне его превратить в красивого лебедя напротив твоей фамилии?
— Не надо лебедя, — бурчу я, опуская голову. — Отработаю, обещаю.
— Ты пойми, Романова. Мне-то вообще по барабану, это ведь тебе там золотую медаль вручать собрались. Уверен, проблемы с физкультурой совсем не то, что тебе нужно в выпускном классе.
— Илья Алексеевич, я отработаю, честно. Только давайте завтра, у меня сегодня даже формы нет.
— А она и не понадобиться, Романова. Пошли, — он разворачивается, даже не собираясь выслушивать мои протесты и направляется к спортзалу, по всему уверенный, что я последую за ним.
Я оглядываюсь на подругу, которая, кажется, немного оживляется, с блёклой улыбкой наблюдая за удаляющимся силуэтом учителя.
— Надо же, как прицепился с этим несчастным неудом, — тянет девушка, пробегаясь пальцами по густой чёлке. — Иди, а то ещё что-нибудь придумает, — брюнетка кивнула в сторону двери.
— А ты?
— А что я? Наши бравые солдаты должны быть на посту. Ну в самом деле, не убьёт же он меня посреди бело дня во дворе школы. Всё будет хорошо.
Мысль здравая, только вот моя врождённая мнительность, которая и без всяких реальных угроз была на очень высоком, можно сказать запредельном, уровне, отчего-то не даёт так просто отпустить подругу.
— Как доберешься, обязательно напиши. И... не выходи никуда одна, ладно? — я вцепляюсь в запястье девушки, которая вновь давит из себя улыбку. На лице пролегла тень усталости, и я прикусываю язык, чтобы не выдать что-нибудь банально-сожалеющее. В конце концов, эта слащавость уже у меня самой сидит в печёнках.
— Обязательно. Ты главное сама тут не переживай, а я скажу, чтобы наши шкафчики поехали обратно и дождались тебя.
— Не надо. Я позвоню Владу, подожду его, — идиотская улыбка против воли расползается у меня на лице, как бы я не пыталась её сдержать.
Проницательная подруга хитро щурит тёмные глаза.
— Вы там только это... предохраняйтесь, — выдает она беззаботно, словно ничего предосудительного в том, что происходит в наших с дядей отношениях, вовсе нет, и спешит сбежать от гневной тирады смущённой подруги.
— Дура! — выкрикиваю удаляющейся девушке, которая, подмигнув мне, скрывается за белоснежной входной дверью.
За всем этим чуть не забыла, зачем я тут осталась. Тащусь в спортзал, пытаясь предположить, что же задумал физрук и каким же образом мне придётся отрабатывать двойку. Надеюсь, не заставит отдраить весь зал, или ещё чего в этом духе. Илья Алексеевич терпеливо ожидает меня в своей каморке, которую некоторые по незнанию именуют кабинетом. Так как основное рабочее время мужчина проводил либо в зале, либо на спортивной площадке на заднем дворе школы, то здесь располагается стол, несколько шкафов со всякими папками, документами и прочей макулатурой и конечно же награды, для которых поначалу не было другого места, чтобы, так сказать, на них можно было полюбоваться, а теперь, когда в коридоре второго этажа поставили специальный стеллаж, ни у кого не доходят руки, чтобы всё это богатство перетащить на положенное место, так что ни продолжают пылиться здесь, прозябая безызвестную жизнь металлических статуэток и кубков разной пробы.
— Если вы таким образом решили меня наказать, то сразу говорю, что я знаю свои права и, если что, буду жаловаться, — выдаю я, в надежде разрядить обстановку, потому как мужчина, сведя светлые брови к переносице, пристально изучает какой-то документ.
— Что? А, Романова... — он оглядывает кабинет, словно пытается найти, чем же меня занять, как будто эта идея только что пришла ему в голову. — Там, — он указывает рукой в сторону одной из немногочисленных полок. — Отчёты за последние несколько лет, у меня всё никак руки не дойдут, а Кларе Васильевне срочно понадобился один за две тысяче девятый, по выпускному классу. Будь добра, поищи.
— А потом?
— Что потом? — учитель непонимающе моргает, отвлекаясь от листка, к которому было приковано всё внимание. Что же там?
— Ну, это ведь не всё? Вы позволите мне отработать неуд просто за один найденный отчёт? — я скидываю сумку на пол у шкафа, подходя к нужной полке и выгребая с неё увесистую стопку бумаг.
— Это всего лишь оценка, Романова. А у меня, на твоё счастье, нет цели валить учеников, так что да, это всё, что от тебя требуется. Справишься? — усмехается он, вновь опуская глаза на объект в руках. Он настолько увлечен, что у меня самой появляется желание заглянуть и узнать, что же такое там написано.
Вместо этого приходится разбирать гору отчетов, которая только на первый взгляд показалась маленькой. Мало того, что упорядоченностью по годам тут и не пахнет, так ещё и выписки были сделаны за каждый месяц, поэтому я разбираю листочки на маленькие стопочки по двенадцать штук. Через полчаса из две тысяче девятого года был найден только февраль и апрель, но Илья Алексеевич фыркнул, что этого недостаточно поэтому продолжаю рыть дальше. Приходит сообщение от Ирки, и улыбаюсь, глядя на экран. Одним поводом для волнения меньше.
В конечном счёте я заканчиваю только к началу следующего урока, с гордостью шлёпая тонкую стопочку листов на учительский стол. Мужчина улыбается.
— Выручила, а то Клара Васильевна точно меня наизнанку вывернула бы.
— Как я могла вас бросить ей на растерзание, — смеюсь я, собираясь на выход. — Так... значит, с неудом вопрос решён?
— А как же безвозмездная помощь несчастным и обделенным?
— Илья Алексеевич! Вы же сказали...
— Да шучу я, Романова. Иди уже, — он поднимается из-за стола, складывая документы в ящик.
Попрощавшись, полная радости освобождения от обязательств, выпархиваю из кабинета, проходя по коридору на выход и по пути набирая Владу сообщение. Ответ приходит через несколько секунд, оповещая о том, что дядя освободится минут через пятнадцать и заедет за мной сразу после этого. Предвкушая время наедине с родственником в салоне автомобиля, я решаю дождаться его во дворе, выходя на крыльцо. Дохнуло декабрьским холодом и я, поёжившись, поправляю мягкий шарф, утыкаясь в него носом. Постояв так несколько минут, думаю, что ничего плохого не случится, если я пройдусь до магазина за углом. Тем более на улице не наблюдается никаких подозрительных личностей. Для верности я оглядываюсь по сторонам, выискивая знакомую рожу, но рядом вообще никого нет, поэтому я с успокоенным страхом шествую в ларёк.
На выходе из ворот я сталкиваюсь с неожиданно появившимся парнем, уже намереваясь обойти его, только меня грубо хватают за локоть, ощутимо сжимая даже сквозь плотный рукав пальто.
— Что вы... — я поднимаю глаза, обмирая от страха, потому что встречаюсь с невероятной глубиной чёрной бездны и глядящих из неё чертей.
— Привет, — парень растягивается в улыбке, которая любезно превращается моим воображением в хищный оскал. — Давно не виделись, правда?
— Отпусти меня, — предпринимаю попытку вырвать руку, но пальцы лишь сильнее сдавливают её, отчего я морщусь.
— Не так быстро. Надо поговорить, — шатен хмурится, дёргая меня за руку в сторону, отводя в безлюдный закуток между забором и соседним зданием химчистки. Хотя, вокруг и так ни души. Видно, наркоманская мания преследования никак не отпускает.
— Нам с тобой не о чем разговаривать, — хмыкаю я, всё ещё пытаясь вырваться из стальной хватки, но этот клещ так просто не отцепится.
— Действительно. Мне нужна твоя подружка.
— Даже не думай, ты с ней не увидишься.
— Да что ты? Я ведь помню её адрес. Глядишь, надумаю зайти на чай. С родителями познакомлюсь. Может, братишку её встречу, — намеренно растягивая гласные, парень методично выбивает меня из колеи, с упоением поливая зерна страха, которые и без его помощи вымахали до невероятных размеров.
— Миш, зачем тебе всё это? — я практически умоляю, меняя тактику в надежде достучаться до его милосердия. Если такое вообще осталось в нём. — Тебя же выпустили, вернись к своей жизни и вычеркни Громову как страшный сон.
— Да что ты? Думаешь, так просто можно забыть всё, что мне пришлось вытерпеть из-за этой швали? Прости, я оказывается очень злопамятный и всегда возвращаю долги, так что мне очень... очень нужно увидеться с ней. Если не хочешь, чтобы и тебе досталось, будь послушной девочкой и приведи её ко мне.
— И не надейся, — выплёвываю я, сжимая свободную руку в кулак. Куда там бить, чтобы выиграть больше времени на побег?
— Настя, — он практически рычит, притягивая меня к себе так близко, что горячее дыхание скользит по щеке. — Не советую тебе вставать на моём пути. Поверь, ты не захочешь встретить тех людей, что стоят за мной.
— Ты думаешь один такой — со связями? Я бы тебе тоже посоветовала отвалить и оставить Иру в покое. Тебе её никогда не достать.
Его лицо искажает такая жуткая гримаса ярости, что в какой-то момент я думаю, что теперь он точно ударит меня, но парень одёргивает руку, выпуская меня, а затем сплёвывает на дорогу. Скривившись, отхожу на шаг назад. Что же, он прислушался к моим недоугрозам?
— Думал ты окажешься умнее, Насть, — хмыкает он, пристально глядя в мои глаза. — Ты смотри, осторожнее ходи. Мало ли что...
Развернувшись, он спешит скрыться, оставляя меня в этом чёртовом закоулке с идиотской фразой, которая так и зависает в воздухе. Только сейчас понимаю, как сильно колотится моё сердце. Дрожащими руками откапываю в сумке телефон, набирая дяде, который уже подъезжает к школе. Сделав глубокий вдох, я иду обратно к воротам, пытаясь успокоиться. «Ауди» плавно сворачивает к тротуару, мигнув фарами и я оказываюсь не в силах сдержать улыбки. Вот она, безопасность в чистом виде.
Устроившись в тёплом салоне, я перекладываю сумку на заднее сидение. Влад улыбается краешком губ, притягивая меня к себе и оставляя на губах нежный поцелуй. В эти несколько секунд все волнующие меня проблемы отходят на второй план.
— Замёрзла? Дрожишь вся, — хмурится он, а я никак не решаюсь сказать ему о недавней встрече.
— Да, в школе душно было. Решила на улице подождать, — отмахиваюсь я, пристёгивая ремень безопасности. Сказать, не сказать?
— Всё в порядке? — конечно, он читает меня как открытую книгу, но я улыбаюсь.
— Да...
Какое-то время мы едем молча. Я разглядываю проплывающий за окном город, взвешивая все за и против. Боюсь, что если Влад узнает, в какой ситуации я оказалась, предварительно отпустив телохранителей с Иркой, по головке меня не погладят. С другой стороны, эта информация слишком важна, чтобы скрывать её. В итоге решаюсь признаться, понимая, что мои опасения по поводу скандала из-за моей безответственности по отношению к собственной безопасности, совсем ничто по сравнению с реальной угрозой подруге.
— Влад... — в кармане вибрирует мобильный, и я отвлекаюсь на него, принимая вызов. — Да, мам, привет...
— Простите, Анастасия Дмитриевна? — вместо родительницы на том конце звучит мужской голос, и я сжимаю пластиковый корпус телефона.
— Д-да...
— Меня зовут Константин Валерьевич, я врач второй городской клинической больницы. Ваша мама поступила к нам...
Бум. Я, словно щёлкнул тумблер, отключаюсь от мира. Отдалённо слышу голос Влада, кажется, он что-то спрашивает. Затем у меня из рук забирают телефон. Снова какой-то разговор, вопросы, меня слегка качает от поворота автомобиля. Но всё, о чем я могу думать — мама.
Моя мама в больнице.