13. Что я наделал?
Перед нами в мгновенье ока открывается ужасный мир. Куда ни глянь — везде кровь, громко кричат люди. Из-за дыма трудно что-нибудь разглядеть. Всюду бегают солдаты. Кажется, будто съёмочная группа просто не знает, что делать. Все паникуют. Так не должно было случиться. Всё должно было быть понарошку. Но всё происходит по-настоящему: настоящая кровь, настоящая боль.
Позади меня раздаётся второй взрыв. Должно быть, кто-то ненарочно привёл в действие капсулу, однако больше никому не оторвало ноги. От удара звенит в ушах. Становится трудно дышать. Так бывает после долгого бега. Перед глазами мелькают красные точки. Я кружусь на месте, пытаясь сообразить, где нахожусь.
В нескольких ярдах от меня, привалившись к стене, в полулежачем состоянии сидит Мессалла. Скорее всего, его оглушило. Финник сидит рядом с ним и пытается привести его в чувства.
В глазах всё плывёт; я слышу команду Джексон:
— Приготовиться к отступлению!
Митчелл, который по-прежнему находится впереди, поворачивается и хватает меня за руку.
— Идём.
— Не получится! — орёт Финник и машет рукой в ту сторону, откуда мы пришли. Обернувшись, я вижу, как на нас опускается тьма. Словно из гейзера оттуда вылетает что-то чёрное, похожее на масляную краску. — Назад дороги нет! Нужно найти другой путь!
Гейл и Натали, оказавшиеся впереди всех, поднимают автоматы и начинают стрелять. Оглушительная очередь вперемешку с наступающей нам на пятки чёрной субстанцией заставляет позабыть обо всём на свете. От нас пытаются избавиться, поджарить в этом чёрном масле. Не помня себя от страха, я оглядываюсь вокруг. Края зданий переливаются блеском. Ложь! Не правда!
Я осматриваюсь вокруг — мой взгляд натыкается на распростёртого на земле Боггса. Под ним растекается огромная лужа крови. Ног у командира больше нет: их разорвало взрывом. Одна оторвана выше колена, другая — ниже. Китнисс сидит рядом с ним, Хоумс не успевает менять бинты. Как такое могло произойти? Почему он истекает кровью? Почему умирает?
Виновата ли она?
Китнисс тащит командира — тот кричит от боли. Она убивает его! Вот в чём дело. Она помогает им уничтожить нас. Пронзительный вой раздаётся в ушах.
ОНА ПЕРЕРОДОК! УБЕЙ ЕЁ! УБЕЙ!
Я снова вижу, что они с ней сделали. Прекрасная работа без единого изъяна — никто даже не сомневается в том, что она человек. Из всех, кто её сейчас окружает, — никто не видит, в кого она превратилась. Ни Митчелл, который стоит прямо передо мной, ни Хоумс, сидящий рядом с Китнисс. Они даже не пытаются остановить её. Значит, это должен сделать я. Я должен уничтожить её, пока она никому больше не навредила. Она стала моим заклятым врагом. Я подаюсь вперёд, толкаю Митчелла в сторону и чуть ли не отрываю Китнисс от Боггса. Швыряю её на землю и замахиваюсь автоматом, собираясь размозжить ей череп, но Китнисс откатывается в сторону, и приклад врезается в мостовую.
УБЕЙ ЕЁ! УБЕЙ!
Внутри всё кричит. Сейчас существует лишь одна истина, один приказ. Остальной мир прекращает существовать. Я поднимаю автомат с намерением пристрелить переродка, но вдруг кто-то нападает на меня сзади. Я оказываюсь на земле — враг забирается сверху. Он крепко держит мои руки, пришпилив меня к мостовой. Волна ужаса накрывает меня с головой. Но я не могу позволить им добраться до меня — я должен защитить своё отделение от этого переродка. Со всей силы бью врага в живот. Он отлетает на несколько ярдов, так что теперь я могу встать. Годы тренировок с моими братьями не прошли даром. Уговариваю себя, что и переродка я смогу одолеть. Никто больше не помешает. Всё, что сейчас важно, — это добраться до монстра. Я должен убить её. Больше я её не пощажу.
Но мне и шага ступить не дают: другие чудовища хватают меня за руки. Они тоже оказываются переродками, настолько искусно замаскированными под повстанцев, что никто и не замечает. Я изо всех сил борюсь с ними. Но они сильнее меня. Рыча и брыкаясь, я пытаюсь вырваться, но их хватка слишком крепка.
Меня отвлекает громкий треск, и я вижу, как четыре троса, закрепленные на зданиях, поднимаются над грудой обломков; они тащат сеть, в которую угождает человек. Его тело заливает кровь, но я не могу понять почему. Кто-то кричит ему, чтобы он не двигался. А я всё никак не пойму, как это тросы могут вырасти из стены. Что это за мир такой? Куда ни посмотри, везде боль, страх и смерть. На свете больше не осталось безопасных мест.
Я делаю глубокий вдох и начинаю кашлять. С воздухом что-то не так. Перед глазами всё плывёт и переливается блеском. Я до сих пор пытаюсь вырваться из лап переродков, но они и не думают меня отпускать.
Возобновляется грохот пальбы, и я начинаю кричать.
Чьи-то руки подхватывают меня и несут в здание. Где это я? В очередной камере пыток? Не могу. Я больше не могу! Не буду. Мысли становятся бессвязными. За такой малый промежуток времени произошло слишком много событий. Всего пару минут назад мы бродили по заброшенному кварталу, а теперь всё обратилось в ночной кошмар. Я изворачиваюсь, пытаюсь пнуть кого-нибудь из нападающих. В комнате, куда меня принесли, замечаю мраморный пол. Его белый цвет напоминает мне о Капитолии. Пытка. Кровь на плитке. Меня охватывает сильнейшее чувство страха. От меня ускользает сознание. Думаю, это уже случилось, потому что я больше не ощущаю себя собой. Да и вообще, кроме страха, ничего не ощущаю.
Меня заталкивают в шкаф. Дверь закрывается — щёлкает замок. Ярость — это адреналин, которой придаёт мне сил. Я что есть мочи бью ногой в дверь. Снова и снова. Иногда делаю передышку. Приходится. Я должен вырваться из заточения ужаса, который меня окружает. Если бы я только мог выбраться отсюда и закончить работу — убить переродка, тогда я был бы свободен. Как же сильно я истосковался по спокойствию.
Снаружи раздаётся какой-то шум. Люди кричат друг на друга. Пронзительный девичий голос выкрикивает имя.
— Гейл! — У неё выходит как-то сипло.
В комнате хлопает дверь.
Темнота никуда не исчезает, а только приукрашивает моё сумасшествие. Стены маленького шкафа давят со всех сторон, и я начинаю задыхаться. Весь мир отходит на второй план, пока не остаётся лишь одна простая истина. Это безумие.
Силы постепенно покидают меня, но даже несмотря на это, я не оставляю попыток выломать дверь. Усталость берёт верх. Перед глазами маячат тени. Голоса в голове говорят, что каждый мой вдох может стать последним. В этой битве я проиграл. Нужно принять поражение. Я больше и пальцем не пошевелю, чтобы попытаться защитить остальных.
Сколько раз я уже умер? Как человек вообще способен жить, когда всё оборачивается против него? Наверное, во мне живёт другой я, который отказывается умирать. Он обладает невероятной силой. Ведь я жив. Осознание этого приходит ко мне, когда я чувствую: то, что по моему мнению было смертью, теперь отступает. Я медленно прихожу в сознание и понимаю, что всё ещё дышу. Подо мной лежит какая-то меховая накидка. До слуха доносится отдалённый звук взрыва — затем голоса в комнате.
— Это далеко от нас. — Голос принадлежит женщине. — Четыре-пять кварталов, не меньше.
— Там, где остался Боггс, — уточняет другая женщина. Её голос звучит мягче, он мне смутно знаком. Вдруг на ум приходит имя. Натали.
Следующее, что я слышу, — это пронзительный писк, звучащий с перерывами. Где же я? Веки отяжелели, но я всё равно пытаюсь открыть глаза. Левым глазом вижу только глубокий синий цвет. Потом открываю другой глаз и замечаю, что лежу на диване, застеленном синим мягким мехом.
— Все нормально! — кричит кто-то. — Это просто сообщение, которое передается в чрезвычайных ситуациях. Все телевизоры Капитолия транслируют его автоматически.
Я не спеша осматриваю комнату. Тут собралось около десяти человек. Те, кто не одет в военную форму, выглядят, как члены съёмочной группы. У двоих с собой огромные камеры. Женщина, которая сказала о трансляции, — жительница столицы. Я понимаю это по её внешнему виду: голова выбрита и разрисована татуировками в виде виноградных лоз. Я узнаю эти татуировки. Женщину тоже. И, если поразмыслить хорошенько, я знаю всех этих людей. Они мои надзиратели, мой отряд. Но как мы оказались в заброшенной квартире? Я стараюсь вспомнить, что происходило и как я здесь оказался. Как мы все здесь оказались. Может, мы выполняем какое-то задание, о котором я забыл?
Я замечаю, что все сидят вокруг огромного телевизора, на экране которого показывают улицы Капитолия и бегущую в смятении группу людей. Это мы. На земле лежит истекающий кровью Боггс. Китнисс и Хоумс сидят рядом с ним. Из-за угла здания выходит чёрная волна — Гейл и Натали начинают без разбора стрелять в воздух. Интересно, зачем? Совсем не помню такого. Я пытаюсь разобраться во всём, когда вижу, как Китнисс и Хоумс поднимают Боггса и несут его за остальными. Командир издаёт душераздирающие звуки, крича от боли. Очевидно, что ему недолго осталось. Он потерял слишком много крови.
Но то, что происходит дальше, становится для меня совершенной неожиданностью. Я отрываю Китнисс от Боггса, бросаю её на землю и пытаюсь убить прикладом. Но меня ни столько пугают мои действия, сколько взгляд. Это не я! Это сумасшедший человек, который пытается убить вовсе не переродка, а невинную девочку. Почему я пытаюсь убить её? Что на меня нашло?
Но дела становятся ещё хуже, когда Митчелл, чтобы защитить Китнисс, сбивает меня с ног. Я оказываюсь слишком силён. Выбросив левую ногу вперёд, бью Митчелла в живот — тот пролетает по воздуху и врезается в стену. Появляются тросы, Митчелл угождает в сеть. Всё его тело заливает кровь: оказывается, сеть сплетена из колючей проволоки.
А чёрная волна всё приближается. Кастор и Поллукс держат меня с двух сторон. Я не оставляю попыток вырваться, но они сильнее меня. Кто-то простреливает дверной замок, и мы скрываемся в доме. Митчелл остаётся в ловушке. Волна подступает. Гейл стреляет по тросам, пытаясь освободить человека, которого я бросил в сеть. Но тросы и не думают рваться. Поток маслянистого геля становится всё ближе. Потом экран чернеет.
Что я наделал?
Меня страшит увиденное. Я убил человека. Невинного человека, который был на моей стороне. В моих глазах светилось безумие. Меня охватывает ужас, когда я понимаю, что ничего уже нельзя изменить. Нельзя вернуться назад и исправить то, что я натворил. Я убил человека. Он погиб из-за меня.
Пелена спадает с моих глаз. Всё это время я ошибался. Вражеское оружие, переродок — не Китнисс, а я. Они изменили меня. Убедили меня в том, что она опасна. В конце концов, они сделали со мной то, чего я боялся больше всего. Мне вспоминается ночь перед нашими первыми Играми, когда мы стояли с Китнисс на крыше.
«Я просто не хочу, чтобы они изменили меня. Превратили в того, кем я не являюсь».
Что ж, тут они преуспели. Я чудовище. Они превратили меня в чудовище. Мне до сих пор трудно поверить, что это произошло. Но на кадрах всё было видно чётко и ясно. Я убил Митчелла. Он третий по счёту человек, который стал моей жертвой.
На первых Играх была девочка из Восьмого. Ей я перерезал горло.
Следующим стал Брут во время Квартальной Бойни. Брошенное мною копьё угодило ему в глаз.
А теперь Митчелл. Я толкнул его в активную капсулу, и чёрная волна доделала за меня всю работу. На мои плечи тяжёлым грузом наваливается вина. Вот, что они заставляют меня делать. Убивать невинных людей. Однажды я сказал Цезарю, что если убиваешь невинного человека — платишь собственной душой. Я был прав. Именно такую цену мне приходится платить. Я потерял всё, что у меня было: любовь к Китнисс, доброту, отношение к людям — ведь я всегда ценил другого человека больше, чем себя самого. Убив, я всё это потерял.
В мысли вклиниваются строки песни:
В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки,
Где вздернули парня, убившего троих.
Так со мной и нужно поступить — повесить. Именно этого я и заслуживаю — не меньше. Обстоятельства, при которых я убил первых двоих, отличаются от нынешних. Я участвовал в Играх. Девочку убил, чтобы прекратить её мучения. Брута — чтобы спасти Китнисс. А теперь я совершил преступление. И должен понести наказание.
Я чувствую, как ускользает сознание, пока я смотрю на Китнисс, сидящую перед телевизором. Эту девушку я любил. Ради её защиты я убил Брута. Ради неё я был готов пойти даже на это. Теперь же любовь превратилась в ненависть. Я пытался ранить, убить её. Почему судьба так издевается над нами? Мы словно прокажённые: как будто мне не остаётся ничего другого, кроме как сделать больно человеку, которого я люблю. Любил.
Мысли о том, что нас связывало, вводят меня в ещё более глубокое заблуждение, поэтому я стараюсь отмести их и сосредоточиться на том, что происходит на экране. Имена названы, личности установлены. Репортаж ведется из небольшого дворика. Миротворцы занимают позиции на крыше дома.
— Мы не видим съемок с воздуха. Наверное, Боггс был прав насчет планолетов, — говорит Кастор.
Миротворцы забрасывают в окна гранаты — взрывы следуют один за другим. Здание рушится, превращаясь в груду обломков.
Включается прямой эфир, и журналистка комментирует то, что мы только что увидели:
— Наши миротворцы разбомбили здание, в котором скрывались повстанцы. На своих экранах вы видите то, что осталось от их убежища. Пожарные героически борются с пламенем. Как вы сами можете судить, из здания невозможно было выйти живыми. Служба разведки докладывает, что в отряд из убитых нашими бравыми бойцами входили такие лица, как Китнисс Эвердин, Пит Мелларк, Финник Одэйр, Гейл Хоторн, Крессида Тенеси — жительница Капитолия, обвиненная в измене, и, наконец, командир отряда — Боггс. Также среди погибших есть неизвестные нам солдаты и операторы из съёмочной группы. Несомненно, весь отряд нашёл здесь свой конец. Тринадцать человек погибших, которые больше не будут представлять угрозы для нашей горячо любимой страны.
— Наконец-то хоть немного повезло, — замечает Хоумс.
Журналистка с неподдельным волнением в голосе продолжает:
— Мы рады сообщить вам, что с Сойкой-пересмешницей, Китнисс Эвердин, покончено раз и навсегда. Надо сказать, она заслужила такую смерть, и мы верим, что её жертва станет ключевым событием в ходе этой войны.
— Мой отец… Он недавно потерял одну дочь, а теперь… — говорит Натали и умолкает на полуслове. В её голосе слышится боль.
Капитолийские телевизионщики продолжают крутить ролик снова и снова. Они упиваются своей победой, уверенные в нашей кончине и впечатлении, которое эта кончина произведёт на людей. Как по мне, смерть тринадцати человек не разрешит ход этой войны. Жители Тринадцатого и жители Капитолия будут убивать друг друга до тех пор, пока в живых никого не останется.
Мне ясно одно: это надо прекратить. А чтобы прекратить, я должен убраться как можно дальше от людей, с которыми сейчас нахожусь. Я опасен для них. Я не знаю, в чём состоит их план. Уж точно не возвращаться в лагерь, где их считают убитыми. Скорее всего, они попытаются прорваться вглубь столицы. Стерпев недели съёмок наигранных сцен, эти люди хотят действовать. А что касается Китнисс, чего бы хотела она? Сделать что-нибудь невероятное? Попытаться убить Сноу, например. Я бы тоже попытался, если бы мог. Убил бы Сноу и умер бы сам.
Но сейчас речь не обо мне. Речь о моём отделении и их безопасности. Куда бы они не собирались, я не могу пойти с ними. Чем больше думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь в своей правоте. Я — угроза. Я — убийца. Я стал полной противоположностью того, кем хотел быть. Миру нечего мне предложить, и мне нечего предложить миру.
В комнате ненадолго повисает тишина, когда заканчивается вещание.
— Ну, ладно, мы мертвы. И что теперь? — спрашивает Гейл.
— Это же очевидно. — Мой голос звучит сдавленно. Я сажусь, опираясь на закованные в наручники руки. Все поворачиваются ко мне, только сейчас поняв, что я пришёл в себя. Осматриваю лица, размышляя, к кому лучше обратиться. Взгляд останавливается на Гейле. Гейл. У него одного есть веская причина защищать Китнисс: он её очень сильно любит. Гейл бы прикончил меня, не задумываясь; его взгляд полон решимости и возмущения. Я смотрю ему прямо в глаза и говорю: — Теперь мы должны… убить меня.