ПРИНЦ И НИЩИЙ.

– Или ты сей же час признаёшься, кто он, или я рассказываю папе про твой вокально-инструментальный эксгибиционизм по субботам… ну, или маме про свидания с грушей по понедельникам, я ещё подумаю! – Куп приложил указательный палец к губам и уставился в потолок, как бы не зная, на что решиться. И ведь не скажешь, что гений… видимо, просто это я слишком очевиден. 
– Не в чем мне признаваться! Ты напридумывал себе бог весть что… я просто пока не совсем поправился, но не бросать же тебя одного ещё на неделю! – попытался отбрыкаться я, но не тут-то было.
– Ага… посмотрим, напридумывал, говоришь? А как насчёт твоего внезапного нездорового интереса к нью-йоркским ночлежкам?.. Боже мой! Я знал! – он театрально схватился за голову. – Я знал, что нужно было договариваться на что-то вроде сбора мусора вдоль автострады… что-то с минимальным личным контактом! Не говори мне, это какой-то бомж, он разбил тебе сердце, и теперь ты в отчаянии пытаешься отыскать его, боясь обнаружить лишь окоченелый труп где-нибудь под мостом… – внезапно он прервался, будто его осенило. – Нет! – заорал он, воздев всё тот же указательный палец вверх. – Неееет… это не бродяжка, это, наверняка, один из тамошних волонтёров… ну, конечно же, высокий красавчик с золотым сердцем, добровольно помогающий отбросам общества… Шустрик… поверь старшему брату… – он вцепился мне в плечи мёртвой хваткой и придал увлажнившемуся взгляду – Боже, Куп, серьёзно? – нарочитую проникновенность, – все эти штучки в стиле «Красотки» не работают, в конечном счёте, ты проиграешь, так или иначе, так что, прошу тебя, просто… выброси из головы! – если бы это зависело от меня, за эту речь Купер Андерсон получил бы Оскар! Да, он, безусловно, переигрывал, но… в такие моменты, несмотря на внутренний истерический хохот, у меня сердце разрывалось! Потому что в такие моменты все ожесточённые споры брата с отцом по поводу его выбора колледжа и, соответственно, будущего, обретали смысл. Тогда, шестнадцать лет назад, мне, десятилетнему пацану, было невдомёк, почему брат в слезах прибегал из гостиной после очередной безобразной ссоры с родителями, и зло шипел в подушку невозможное для меня «Ненавижу!» Теперь я понимал, что ему пришлось пожертвовать собственным увлечением – нет, страстью – ради семейных интересов, ради бизнеса. Спустя годы, похоже, он простил отца, но иногда у меня возникало сомнение… может, это лишь игра. 
Тем не менее, я не собирался ни в чём признаваться. Да и не в чем пока было, оставалось обзвонить ещё четыре, из десяти возможных, богоугодных заведения, дальше этого радиуса я тем вечером вряд ли мог забраться. Да… хорош же я был!
– Куп! – я состроил самую искреннюю мину, на которую был способен – всё-таки, артистизм, видимо, у нас в крови – и выдал на одном дыхании: – Мамой клянусь, у меня никто не появился, но если это случится, ты узнаешь первым! – это, похоже, подействовало, поскольку его хватка почти мгновенно ослабла, и он с явным облегчением шумно выдохнул.
– Уффф! Ну, и слава Богу! То есть жаль, конечно, что ты всё ещё один. Но всё равно проверить стоило, и, кстати, эти общественно полезные работы, – он с отвращением поморщился, – отнимают у тебя чересчур много времени – целых два рабочих дня! – ты вообще склонен увлекаться подобным. Жду не дождусь, когда твой срок закончится! Ну, собственно, вот то, зачем я приходил, – Куп протянул мне пригласительный на один из маминых благотворительных вечеров. – И на этот раз ты отдуваешься за нас обоих. 
– Куп, ты не можешь бросить там меня одного, – взвыл я. – Опять весь вечер улыбаться и кивать головой, словно китайский болванчик. 
– Шустрик, радуйся, что на этот раз в воскресенье, а не в субботу, и ты не упустишь возможности исполнить очередной хит Кэтти Перри.
Мой гиперактивный братец, наконец, отправился по своим – благослови их господь! – делам, а я к проверке оставшихся ночлежек на предмет наличия у них добровольца по имени Курт Хаммел! 

***

Включив в субботу утром мобильник, я в очередной раз убедился, что знаю мою подругу лучше собственных карманов: двадцать пять пропущенных звонков – последний из которых… в полчетвёртого ночи!.. – и семь сообщений, постепенно меняющих тон от возмущённого до обеспокоенного.
Не успел я порадоваться своей гениальной интуиции, посоветовавшей мне не прикасаться к телефону, пока не высплюсь от души, как в дверь позвонили… постучали – кажется, каблуком – и добавили тренированным сопрано: «Открывай быстрей! Не то вся вкуснятина сейчас на полу окажется!»
Ну, конечно! Любопытство Рэйчел уступало лишь её тщеславию, а я так давно не давал даже малейшего повода ему проявиться, что при первом же, пусть и весьма сомнительном, намёке на появление гипотетического «его» на моём горизонте, она вцепилась в него, как коршун в добычу!
Четверть часа спустя, она сидела у меня в кухне, потягивала чай и… вела допрос.
– Ну и что, твой ночной знакомый, каков он? – лукаво выспрашивала Рэйчел, сжимая в руках большую кружку с чаем.
– Милая, я уже говорил и повторю еще раз. Он натурал.
– Ты спрашивал его?
– Нет, Рейч, этого не требуется, как и не требуется спрашивать меня, гей ли я.
– Так значит, ты не спросил?
– Рэйчел Берри, что в словах "он натурал" осталось для тебя непонятным? – начинал я терять терпение. – Он мужчина. У него абсолютно все замашки натурала, он одевается как натурал, хотя должен заметить со вкусом, он говорит как натурал, у него квартира холостяка-натурала. 
– Так, значит, девушки у него нет? – не унималась Берри.
– Не знаю Рейч. Живёт он определенно один на чердаке довольно старого дома, но, должен признать, в неплохом районе. В холодильнике у него кусок пиццы, заплесневелый сыр и пара соусов. Чем тебе не содержимое холодильника натурала?
– Ну, не знаю Курт, у моих пап в холодильнике тоже всегда есть кусок Дор блю**, – с притворной задумчивостью протянула Рэйчел.
Я застыл на полпути к столу с тарелкой принесённой ею ещё горячей выпечки в руках, пронзённый мгновенным сомнением, а Берри заливисто рассмеялась над моим смущением.
– Про то, что тот сыр, возможно, не безнадёжно просрочен, а такой и должен быть, я как-то не подумал, – буркнул я недовольно.
– Да ладно, не бери в голову. Пошли лучше в следующий раз с нами в бар. Там по выходным поёт очаровательный парень и уж он-то, поверь, точно гей и, к тому же, похоже, одинок.
– Во-первых, я не просил тебя подыскивать мне пару, а во-вторых, Рэйчел, твой гей-радар ещё ни разу не дал правдивой информации.
– О, в этот раз я не ошибаюсь, поверь. И он тоже одевается, как и этот твой Блейн, как натурал, так что у тебя будет шанс заняться его гардеробом, у него даже небольшая бородка есть, но он поёт песни Кэтти Перри, Курт! Какой натурал будет петь репертуар Кэтти Перри?
– Впервые в жизни, я готов признать, что твой радар, возможно, сработал, – давно уже я не смеялся так искренне и открыто, и на моей маленькой кухне, освещенной лучами утреннего солнца, на какое-то время, стало, как и в прежние времена, тепло, уютно, весело и ни капли не одиноко. – Может, и правда, схожу в следующий раз с вами. 

***

Естественно, как и следовало ожидать, искомое заведение оказалось самым последним в моём списке. Ну, и ладно, главное, он нашёлся!
Был вечер среды, а значит, с завтрашнего дня начиналась моя вторая жизнь: четверг и пятницу я посвящал практически полностью отработке долга обществу, не появляясь больше в нашей с Купером конторе и, по мере необходимости, делая только бумажную работу дома. Под домом, в данном случае, я подразумеваю не роскошную квартиру на Манхеттене, подаренную родителями на окончание университета, а мной лично обустроенный чердак в жилом районе. Тот самый, куда в прошлую пятницу меня и доставил Курт. 
Я внимательно посмотрел на себя в зеркало. Волосы после душа торчали во все стороны, радостно ловя момент свободы от оков геля, а на щеках была уже довольно явно заметна трёхдневная щетина. Завтра всё ещё усугубится, а к вечеру пятницы я снова превращусь в не слишком ухоженного общественного защитника, с которым Хаммел познакомился несколько дней назад. Почему-то мне хотелось предстать перед ним именно в таком образе. Этот парень зацепил меня, и он определённо не был из тех, кого могут привлечь большие деньги, скорее, наоборот, узнай он о моём положении и состоянии… я лишь проиграл бы в его глазах. А, возможно, и вовсе потерял любой шанс… ну, познакомиться поближе, скажем. 
Если хорошенько подумать, мне стоило позаботиться о легенде, глаз у него, похоже, намётанный, раз с ходу разглядел зажим от Картье в полутьме салона такси…

***

И снова вечер пятницы… и я снова провожу его в ставшей уже родной ночлежке. Нет, я вовсе не считаю это время потерянным, это мой выбор, никто меня не принуждает приходить сюда, и всё же… отсутствие стоящей альтернативы несколько угнетает. Стараюсь не задумываться, но иногда невесёлые мысли приходят помимо воли. Чёрт возьми, я не урод, не глуп и не стерва… ну, большую часть времени! Мне двадцать пять, не рано и не поздно, а в самый раз, завести какие-никакие серьёзные отношения, а горизонт моей личной жизни пуст и чист… девственно чист. Я автоматически улыбался очередному клиенту, наполняя его миску и начиная погружаться в знакомую и неприятную, но такую затягивающую, трясину жалости к самому себе, когда меня оттуда выдернуло лёгкое постукивание по плечу, и смутно знакомый голос произнёс:
– Могу я тебя спросить? Я здесь новенький! – я обернулся и не поверил своим глазам. Передо мной, светясь счастливой улыбкой, стоял Блейн… Ух ты, он всё-таки нашёл меня! – Привет, Курт! 
– Блейн! А… что ты здесь делаешь? – вот, интересно, моя глупость вообще имеет предел? Сейчас он решит, что я не рад его видеть и уйдёт! Словно в подтверждение моих опасений, улыбка сползла с его лица, уступая место расстроенному выражению.
– Видишь ли… в прошлую пятницу ты был так мил и добр ко мне. И домой доставил, и в постель уложил, и лекарства заставил принять, и даже поесть приготовил! Одну только вещь ты забыл! – Блейн с упрёком посмотрел мне в глаза. – Почему ты не оставил мне его, Курт? – Боже мой, он что, всё-таки ожидал, что я дам ему свой телефон? Моё сердце готово было вырваться из груди, но тут он внезапно лукаво улыбнулся и подмигнул мне. – Ты это специально, да? Признавайся, ты знал, что у меня выработается зависимость от твоего бульона, и я на коленях приползу за рецептом! – я, как можно незаметнее, облегчённо перевёл дыхание… этот парень в могилу меня сведёт своими шуточками!
– Так, смотрю, вы уже познакомились! – жизнерадостно воскликнула старшая сегодняшней смены. – Давай, Курт, проведи быстренько новичка по местам боевой славы! А тут я за тебя постою. 

………………….

– Я что-то не пойму, ты себе крылышки решил отрастить? – мы только что вывалились из пропахшей общественной столовой и не слишком свежим духом тамошних обитателей ночлежки и с наслаждением вдохнули свежий – во всех смыслах, учитывая лёгкий морозец – воздух. Блейн растерянно уставился на меня из-за огромных линз, явно не понимая моего вопроса. Точно… моя черепушка ведь не прозрачная, и мыслительные процессы внутри неё остаются тайной для окружающих, пока я их не озвучу. Иногда я склонен упускать из виду эту несущественную деталь. Особенно, когда нахожусь в такой вот приятной компании. – Ну, я имею в виду, ты и так всю неделю защищаешь не самых богатых клиентов, и, я так понимаю, визиты в заведения вроде этого по долгу службы для тебя не редкость… а теперь ты ещё и в свободное время взялся здесь работать!.. Или это я тебя заразил? 

***

– … Или это я тебя заразил? – господи… он так мило залился краской и смущённо опустил глаза, что я еле сдержался, чтобы не поцеловать его прямо в покрасневшую щёчку! Держи себя в руках, Блейн, не то он тебя за сексуального маньяка примет!
– На самом деле, так и есть, заразил! – усмехнулся я, потирая затылок. Он забавно округлил глаза и рот, становясь похожим на маску древнегреческого театра «Удивление». – И, к тому же, общественной защитой я занимаюсь всего два дня в неделю и не совсем по своей воле… – я прикусил язык, но, похоже, поздно, поскольку в его глазах тут же зажёгся огонёк любопытства.
– Вот как? Ха! Я так и знал, что ты тайный миллионер, решивший очистить совесть и принести пользу обществу! – видимо, моё вытянувшееся лицо испугало его, потому что он тут же обеспокоенно принялся меня уверять, что просто глупо пошутил, и ничего такого обо мне не думает. – Хотя… тот зажим от Картье не даёт мне покоя! – добавил он и вопросительно прищурился.
– Подарок! Мой старший брат, в отличие от меня, довольно успешный юрист… это он иногда балует меня всякими дорогими безделушками! – не слишком изобретательно вывернулся я и расслабился было, но его не так просто было сбить со следа.
– Понятно… а что насчёт остальных дней недели? И в каком смысле, не совсем по своей воле? – мы медленно шли по улице, совсем рядом, мне стоило лишь самую малость шевельнуть пальцами, чтобы коснуться его руки, и я – от греха подальше – сжал кулаки и сунул их в карманы.
– А остальные дни недели, как нетрудно догадаться, я работаю на моего брата, – неохотно ответил я. – А общественная защита, на самом деле – мой приговор, вместе с приличным или даже нет, неприлично большим штрафом за хулиганство и нанесение телесных повреждений в нетрезвом состоянии… Так что, до крылышек мне далеко!
– Вот это дааа! – протянул он, как ни странно, вовсе не напуганный или разочарованный такими подробностями моей биографии. Скорее, наоборот, он чуть на месте не подпрыгивал от энтузиазма. Я остановился и уставился на него, склонив голову набок. 
– Тебя это, кажется, забавляет? Мне было не до шуток, когда я внезапно оказался по другую сторону решётки, не испытывая, к тому же, ни малейших угрызений совести! – в голове все ещё гулко отдавался звук молоточка судьи и приговор: штраф в размере немалом даже для весьма преуспевающего юриста, запрет приближаться к заведению и мистеру Райту ближе, чем на сотню футов и тысяча часов общественных работ на выбор, а так как я юрист, то мне было предложено в добровольно-принудительном порядке отбыть свое наказание в качестве защитника тех, кто не мог себе позволить оплату дорогого адвоката. Да, общественная защита - не мой основной профиль, но выбирать не приходилось. Безусловно, отец запросто мог надавить на нужные кнопочки, обратиться к нужным людям, благо, связей среди сильных мира сего у него хватает, но это шло вразрез его жизненной позиции. А его жизненная позиция включала убеждение, что, если, наступив на грабли, не уберёшь их на место, неизбежно повторишь ту же ошибку. И, следовательно, как любящий отец, он поприсутствовал на процессе, ободряюще похлопал меня по плечу, но и только. Перед законом я был виновен и признал это. Глупо было бы не признать. Я не сдержался и съездил оппоненту по наглой, самодовольной морде прямо в баре, куда отправился после неудачного процесса. Давненько меня так никто не выводил из себя, а этот, с позволения сказать, мистер Райт (и надо же, фамилия какая "правильная"!) вывел. Я мирно запивал неудачу проигранного процесса, на который пришёл честно, с открытым забралом, в отличии от него, подделавшего бумаги и приплатившего экспертам за их признание, но доказать этого я, разумеется, не мог. А, как известно, не пойман - не вор. Итак, процесс был с треском провален, а я отправился в бар. И надо ж было такому случиться, что праздновать свою победу, или моё поражение, уж не знаю точно что (третий шток бурбона уже лишил меня возможности адекватно оценивать обстановку), именно в этот бар и пришёл мой противник. Пара усмешек с его стороны, и меня уже было не остановить. Нос мистера "Правильного" был сломан. Моё давнее увлечение боксом было расценено судьёй как отягчающее обстоятельство, а сломанный нос, как крайне важный для работы орган, и приговор, в итоге, оказался суров. И нет, я не имею привычки напиваться, но в тот вечер мне было обидно, одиноко и гадко. Примерно так же, как и когда-то, после случая с танцами Седи Хокинс. В то вечер мне и моему другу, даже не парню, досталось от футболистов, и отец впервые реально оценил масштаб проблемы. Переступив через свои убеждения о том, что его сыновья должны познать жизнь с самых низов, он перевёл меня после выписки из больницы сначала на домашнее обучение, а затем в весьма дорогую и столь же частную мужскую академию.
– Прости, я… это, видимо, профессиональное любопытство! Это было бестактно, извини! – Курт так искренне раскаивался, что я моментально почувствовал, что готов простить ему всё на свете. А, интересно, что же у него за профессия такая?
– И при какой же это профессии людей так заводят перипетии чужой жизни? – поинтересовался я. – Ты, случайно, не шпион?.. Психолог?.. Автор детективных романов?.. Моя фантазия отказывает! Кто ты, Курт?

***

– Кто ты, Курт? – он смотрел на меня с неподдельным интересом, и я вдруг понял, что готов… действительно готов ответить на его вопрос, даже если для этого могла понадобиться целая ночь… и, может, не одна. Но тут здравый смысл пришёл мне на помощь, напоминая, что Блейн спрашивал всего лишь о моей профессии… Точно!
– Я – актёр! – объявил я, гордо улыбаясь. А что? Мне было, чем гордиться! Пусть я не был какой-то звёздной знаменитостью, известной на весь свет, но в нашем узком кругу нью-йоркского музыкального театра занимал не последнее место. После окончания – с отличием, кстати – НЙАДИ мы с Рэйч практически сразу нашли работу в совсем новом небольшом театре, открытом одним из выпускников нашей же академии, окончившим обучение по классу режиссуры на пару лет раньше нас. Не то чтобы мы были с ним неразлучными друзьями, но, всё же, он нас знал, поскольку мы с Берри регулярно заставляли говорить о себе, начиная с не совсем традиционного поступления обоих, продолжая победой Рэйчел ещё первокурсницей на знаменитом Рождественском концерте и нашим участием в Полуночном безумии – то друг против друга, то вдвоём против тех, кто осмеливался встать нам поперёк дороги – и заканчивая созданной нами вместе с двумя студентами НЙУ музыкальной группы, имевшей довольно шумный успех… в окрестных клубах. Так вот, этот парень был от Бога организатор, и, как говорится, на ловца и зверь бежит: едва он начал искать место, где открыть свой собственный театр, ему подвернулось небольшое, но очень необычное здание рядом с Центральным парком. Изначально оно проектировалось специально для частного стрип-клуба и было устроено по принципу арены – круглая сцена посреди заведения с кольцом танцпола, охватывающим её, а вокруг столики. И всё бы хорошо, только вот с местом хозяин промахнулся. То есть, ночью-то, в разгар работы, проблем не было, поскольку округа почти вымирала, но днём семьи, приводившие в парк детей, были не в восторге от такого соседства. Пошли жалобы в мэрию, и лавочку пришлось прикрыть. Для наших целей, зал, естественно, пришлось перестроить, возводя несколько, постепенно возвышающихся, рядов кресел и оборудуя сцену всякой чертовщиной для спецэффектов, но в результате получилась конфетка!
Работа на этой сцене многому нас научила. Там некуда спрятаться, работать надо на все триста шестьдесят градусов, нельзя же обделять часть зала! На репетициях, помимо режиссёра, действо на пятачке арены всегда контролировали ещё и три его помощника, охватывая, таким образом, все четыре сектора. Да, после такой дрессировки теперь мы чувствовали себя готовыми ко всему!
Театру дали имя Сфера*, даже если это было правдой всего лишь наполовину. За два года нашей небольшой дружной труппе удалось наработать репертуар достойный уважения, а в последней постановке мы с Рэйч получили ведущие роли. Так что, да, я гордился нами и нашими достижениями.
Очевидно, я сиял, как новенький доллар, поскольку он весело спросил:
– Ого! Здорово, надо будет выпросить фото с автографом… Похоже, ты любишь то, чем занимаешься!
– Это – моя жизнь! – не задумываясь ляпнул я. Он удивлённо вздёрнул брови.
– Так уж и жизнь! Уверен, у тебя от поклонников отбою нет! Признавайся, сколько разбитых сердец на твоей совести? – я немного смутился, потому что у моей гримёрки, конечно, не собирались восторженные толпы, но редкий спектакль обходился без какого-нибудь экзальтированного юноши с плюшевым мишкой или престарелого ловеласа при букете роз. Но я эти варианты даже не принимал к рассмотрению. Не после той эпопеи с Чендлером. Он поморщился, уловив моё замешательство. – Эмм… извини, я что, случайно наступил на больную мозоль?
– Н-нет, нет, правда! Всё в порядке, просто… видишь ли, работа действительно отнимает уйму времени. Когда нормальные люди отдыхают, у нас спектакли, а после так устаёшь, что хочется только забраться под одеяло и спать, спать… А крутить романы с поклонниками я зарёкся после одного неприятного опыта с одним из них. Возможно, это, своего рода, дискриминация, – он тихонько рассмеялся, и я улыбнулся ему в ответ, – но у меня выработалась стойкая непереносимость ухажёров из публики! – мы медленно шли вдоль улицы, наслаждаясь морозной, но сухой и безветренной погодой. В какой-то момент наши пальцы оказались так близко, что почти касались, и мне показалось, что он собирается взять меня за руку, но в следующее мгновение, он, как-то даже сердито, сунул кулаки в карманы. Я постарался сдержать разочарованный вздох и на секундочку отвернулся, принимая нейтральное выражение.
– Расскажи, – попросил он чуть ли не заискивающе, – театральная жизнь… поклонники, для меня это всё, как из другого мира! – я задумался на секундочку, но потом решил, что, пожалуй, это даже забавно. Ну, по крайней мере, теперь, задним числом.
– Его звали Чендлер! – сделал я драматическое вступление, после которого выдержал достойную Оливье паузу, а затем уже обычным тоном, под его хихиканье, продолжил: – Да на самом деле, ничего такого страшного не произошло, просто этот парень был невероятно навязчив, из него вечно фонтаном бил энтузиазм по любому поводу, как, впрочем, и без, одно его присутствие утомляло несказанно, и при всём этом, не было ни малейшей возможности от него отвязаться. То есть, он вообще не воспринимал отказов, точнее даже, он их будто бы не слышал. Сначала я пытался быть вежливым. Потом, в отчаянии, обратился за советом к моему старому приятелю, жуткому бабнику. Ноа сказал мне золотые слова: «Фарфоровый, мужчины намёков не понимают! Ты должен быть с ним прямым, недвусмысленным, а если сумеешь, лучше всего, даже брутальным! А понадобится помощь тяжёлой артиллерии, только свистни, приеду и лично набью ему морду… это обойдётся тебе в макси-пиццу с анчоусами!» 
– Хорошие у тебя друзья… – пробормотал себе под нос Блейн, опасливо отступая на полшага в сторону… или мне это показалось?
– Да, друзья – лучше не бывает… – протянул я, застигнутый врасплох внезапным приступом ностальгии. У меня действительно были прекрасные друзья, старые и испытанные, только вот, из всей компании лишь мы с Рэйч продолжали держаться вместе. Остальные разлетелись по всей стране, а кое-кто и за её пределы, как Себ – с которым я, как ни странно, довольно близко сошёлся после знаменитого шпионского десанта в Далтон, с подачи того же Ноа – уже четыре года безвылазно проживавший в Париже. – Но, суть в том, что и это не помогло! Как бы брутально я с ним ни обращался, этот парень приходил лишь в ещё больший восторг, открывая новые стороны моей натуры! Представляешь?! Я уже чуть только головой о стенку не бился. Выручил меня неожиданный всплеск вдохновения, иначе и не назовёшь! Сидим мы как-то у меня в гримёрке с Рэйчел, собираемся домой, у нас был запланирован тихий вечерок за банкой мороженного и марофоном мюзиклов, и я уже мысленно предвкушал прекрасное времяпрепровождение с подругой наедине, как вдруг заглядывает костюмерша и ехидно так объявляет: «Внимание! Чендлер приближается!» – и исчезает! Я хватаю бедную Рэйч в охапку, усаживаю на диван и спрашиваю: «Ты мне доверяешь?» – она с такой силой кивнула, что я испугался, как бы голова не отлетела. «Тогда, подыграй мне!» – взмолился я. Для нас это несложно, мы столько импровизаций ещё в академии провернули, что чувствовали друг друга на клеточном уровне. И вот, открывается дверь, Чендлер входит, при извечном букетике и блаженной улыбке, которая, впрочем, тут же тает, поскольку застаёт нас с Рэйчел, страстно целующимися, лёжа на диванчике, прямо против двери! Мы ещё принялись постанывать на публику, а я, помолившись, накрыл ладонью её грудь, для верности! Ох, вот это подействовало! Бедный парень пулей вылетел из театра и больше не показывался! Видимо, я вызвал у него неодолимое отвращение своей… всеядностью! И, при всей моей любви к Рэйчел Берри, на подобные подвиги я вряд ли ещё решусь. Хотя, она утверждает, что целуюсь я здорово!
– Рэйчел утверждает! – поддел меня Блейн. Я немного смутился.
– Ну, не только она… – между нами повисло неловкое молчание. Меня так и тянуло за язык спросить о его ситуации на личном фронте, но я никак не мог решиться. С другой стороны, какой смысл? Я и так уже дал ему море зацепок, если бы он был хоть сколько-нибудь заинтересован, давно бы вставил что-то вроде: «А вот моя девушка (мой парень, ну, как вариант, хоть и маловероятно) то-то и то-то…» или «Я тоже сейчас ни с кем не встречаюсь». Короче, была возможность ненавязчиво, как бы к слову, обозначить как ориентацию, так и статус, но он этого не сделал. Отсюда вывод… точнее, три возможных вывода: либо он таки натурал и не видит смысла обсуждать со мной свою личную жизнь, либо, при любой ориентации, уже с кем-то встречается, либо, он гей, но я его, занят он или нет, просто не интересую в этом смысле. Ну и ладно, обидно, конечно, но переживём!

***

Меня так и тянуло за язык в течение всего разговора ввернуть что-нибудь типа «Да, на личную жизнь совсем не остаётся времени!» или «А вот мой бывший никогда бы так не сделал…», просто чтобы дать ему понять, что да, я гей и, да, я свободен, но я так и не решился. С другой стороны, какой смысл? Я же напрямую спросил его, встречается ли он с кем-то, а он не ответил тем же. Ведь было бы вполне естественно сказать «А у тебя есть кто-то?», но нет, он исчерпывающим образом удовлетворил моё любопытство… но и только. И поскольку я знаю, что ему нравятся парни, а теперь ещё и выяснилось, что он одинок, вариант его молчания один: я просто не интересую его в этом смысле. Да… обидно, досадно, придётся над этим поработать! Я открыл рот, набрал в лёгкие воздуха, чтобы пригласить его завтра в Парнелл и… зашёлся в очередном приступе кашля! Ну, великолепно вообще! Похоже, мой конёк – давить на жалость!

***

Боже, я просто не мог этого вынести, у меня сердце в груди сжималось от этих звуков! И это довольно странно, поскольку в этом году вирус гриппа часто давал такие вот осложнения на бронхи, так что в ночлежке сухой кашель в последние недели стал навязчивым и неизбежным саундтреком. Но в его «исполнении» я воспринимал его гораздо болезненнее. Тем более, что сам знал не понаслышке, насколько это может выматывать. С самого начала моего волонтёрства меня предупредили, что придётся сделать множество необязательных по закону прививок, включая сезонные от вируса инфлюэнции, по причине тесного контакта с представителями группы риска, и с тех пор самой большой неприятностью для меня зимой мог стать насморк. Но я отчётливо помнил бессонные ночи, когда был ещё маленьким мальчиком, и мама до утра сидела рядом с кроваткой, прижимая ладонь к моей груди, согревая своим теплом и будто бы оттягивая на себя часть болезни. Позже, думая об этом, я не мог найти этому разумного объяснения, но именно рука мамы, а не всякие компрессы и мази помогала мне успокоиться и заснуть. Я решительно шагнул к Блейну, обнял поперёк груди, прижимая к себе спиной, просунул между застёгнутыми пуговицами пальто руку и положил ему на грудь свою ладонь, слегка надавливая.
– Чшш… сейчас всё пройдёт… всё будет хорошо… чшш… – я продолжал нашёптывать ему на ухо утешающие слова, вскоре ставшие похожими на необычную колыбельную речитативом, и он постепенно затих. Когда Блейн, наконец, перестал кашлять, мы с минуту постояли молча в этом странном объятии, а потом он, не отстраняясь, откинул голову мне на плечо, чуть разворачивая лицо, блаженно улыбнулся и прошептал:
– Спасибо!.. Это было… ты просто волшебник.
Круто! До этого момента мне было уютно и тепло рядом с ним, а вот теперь что-то стало жарко! Конечно, я бы предпочёл услышать подобное в несколько ином контексте, но и так произнесённое им произвело определённый эффект. Я торопливо отстранился.
– Я не волшебник, я только учусь… – отшутился я, надеясь, что Блейн не заметил, как на меня подействовали его слова, его голос, его улыбка, его взгляд, биение его сердца под моей ладонью – просто… он. Да что ж это со мной! Назад, в детство? С чего меня опять на натуралов потянуло? И ведь как потянуло-то! Два вечера в его компании – и я уже готовенький, можно упаковывать и бантик сверху - Курта Хаммела заказывали?..

***

– Я не волшебник, я только учусь… – крайне смущённо пробормотал Курт. Было довольно темно, несмотря на свет фонарей, но я заметил, как сильно он покраснел, и не понял, почему. То, что он сделал, этот его жест… это было мило, и действительно помогло. Мне захотелось встряхнуть, развеселить его, уверить, что всё в порядке, и я всё-таки решил пригласить его завтра в Парнелл. Это было стопроцентно моё место, там я занимался тем, что всегда любил, тем, чем хотел бы заниматься двадцать четыре часа в сутки – ну, ладно, может, десять… – там меня принимали и любили таким, какой я есть, не надеясь что-то урвать или поживиться за мой счёт. И мне хотелось, чтобы Курт соприкоснулся именно с этой половинкой моей жизни, потому что именно там концентрировалось всё искреннее, тёплое, щедрое… и все эти эпитеты как нельзя лучше подходили к моему новому знакомому. Хм, новый знакомый! Два вечера вместе, а мне кажется, что знаю его всю жизнь. 
Я осторожно взял его за локоть.
– Курт? Всё в порядке? – он неуверенно кивнул, закусив губу, и робко улыбнулся. 
– Да. Всё нормально, просто… иногда я сначала что-то делаю, и только потом думаю, а как это может выглядеть со стороны, как другие могут отреагировать?.. Вот я и подумал: каково тебе было стоять посреди улицы в обнимку с едва знакомым парнем! Мне так неловко! – он безутешно покачал головой, а мне захотелось рассмеяться в голос и крикнуть ему, что я бы с удовольствием пообнимался с ним перед телекамерой, которая транслирует изображение на гигантские экраны по всему Бродвею, и гордился бы! Но вместо этого я лишь тихонько усмехнулся и сжал его локоток чуть крепче.
– Кууурт! В этом нет ничего, ровным счётом, ничего дурного! И потом, это же помогло! Послушай, в благодарность я хочу пригласить тебя завтра вечером в одно заведение, где я работаю по вечерам в субботу. Если у тебя, конечно, нет спектакля. Придёшь? – он как-то недоверчиво на меня посмотрел.
– Нет, спектакля завтра нет, то есть, должен был быть – это же субботний вечер – но полтруппы в постели с гриппом, так что… Но, друзья меня уже давно зовут в какой-то потрясающий, по их словам, бар, где выступает невероятно сексуальный исполнитель, как моя подруга утверждает, гей и сингл, и я им уже обещал. Может, в другой раз? Просто Рэйчел от меня мокрого места не оставит, если я опять откажусь, – ух ты… у меня все внутренности в узел свернулись. Завтра он, возможно, познакомится с каким-то «невероятно сексуальным» геем, а я… я останусь ни с чем! От беспомощности мне даже плакать захотелось, и я поёжился, обхватывая себя руками.
– Ох, Блейн! Прости, я тут всякие глупости болтаю, а ты совсем продрог! Тебе нужно срочно в тепло! – мгновенно спохватился Курт и рванул к обочине ловить такси. Видимо, он и тут был мастером высшего класса, потому что уже через пять минут я сидел в тёплом салоне вполне приличной машины и жалобно смотрел на него из окошка.
– Курт, вот визитка этого заведения, мало ли, вдруг тот певец не окажется таким уж сексуальным… – я сознавал, как жалко это звучало, но ничего не мог с собой поделать. Я протянул ему карточку с адресом бара, он кивнул, улыбнувшись, помахал рукой, и такси отъехало от обочины.

----------------------------------------------------------------------------------------
* Прототип театра, где работает Курт - Московский драматический театр «Сфера», создан в 1981 году. Общая его идея в формулировке создателя звучала так: «Мы отвергаем принцип театра куба со снятой стенкой и подглядыванием — мы утверждаем принцип сферы общения». Главная идея, заложенная его основателями, в их числе актёры — Георгий Тараторкин, Александр Калягин, Олег Даль, Георгий Бурков и другие артисты, — в особой сфере общения зрителя и артиста, которую воплотили в самом театральном здании в саду «Эрмитаж» главный художник театра Владимир Солдатов и архитектор Наталья Голас. Зал представляет собой круговой амфитеатр с центральной сценой и подвижными площадками внутри него. Фотография зала: http://imgdepo.ru/id/i6283004

** Дор блю - сыр с благородной голубой плесенью, можно употреблять при непереносимости лактозы, так как он её практически не содержит.