ПРИНЦ И НИЩИЙ.

POV Курт – курсив, POV Блейн – обычный шрифт.

Дверь приоткрыта... и за ней темно... и тихо. Тишина - это плохой знак, уж чему-чему, а этому жизнь меня научила. Моё сердце болезненно сжалось. Господи, сделай так, чтобы с ним всё было хорошо! Пусть всё раскроется, пусть он злится на меня, я упаду перед ним на колени, я вымолю прощения! А если даже он не простит меня... пусть, лишь бы с ним всё было в порядке! 

В тот момент мне было так страшно, что казалось, я сейчас умру. Говорят, в последние мгновения перед глазами приговорённого мелькает вся его жизнь, будто кадры из старого, ещё чёрно-белого кино… что ж, присоединяйтесь к просмотру.

Итак, позвольте представиться, я – Блейн Дэвон Андерсон, а точнее, Блейн Андерсон для мамы и Дэвон Андерсон для отца. Почему так? Спросите вы. Потому что с момента моего рождения собственные родители не сумели прийти к единому мнению относительно моего имени. Меня назвали Блейн Дэвон Андерсон, и всё бы ничего, имя как имя, как и у многих, но только вот родители дома называли меня каждый по-своему. 

Отцу не нравилось то, как звучит мамино "Блейни", он всегда говорил, что с таким именем многого я в жизни не добьюсь. А маме казалось, Дэвон звучит слишком сурово и пугающе для маленького мальчика, будто и не Дэвон вовсе, а демон из преисподней. Сейчас, спустя годы, я понимаю, что была доля правды в её словах, потому что с фотографий на меня действительно смотрит маленький бесёнок: озорной мальчишка с кудряшками, огромными в пол лица глазёнками, играющими шкодливыми огоньками, то перевернувший праздничный торт на платье одной из дам маминого чайного клуба, то сделавший целую флотилию из папиного годового финансового отчета и запустивший её в бассейн, то подложивший хомячка в карман фартука нашей поварихе (а она, кстати, до смерти боялась мышей), то спустивший колёса у какой-то жутко дорогущей машины неведомого мне зверя – конгрессмена, ведущего с отцом деловой разговор. Проще говоря, всяческих пакостей от меня натерпелись все. Но, не думаю, что беда была именно в самом имени, скорее всего, в том, что я был младшим ребёнком в семье и мне дозволялось многое, очень многое. 

Но, справедливости ради, должен заметить, что и требовали с меня родители тоже не мало. Мама настояла на изучении языков, музыки и занятиях танцами, отец на частной закрытой школе и секции бокса. Говорить, что пальцы пианиста несовместимы с травмами боксера - было нельзя, иначе в доме разгорался скандал не хуже гражданской войны Севера и Юга. Да и невдомёк было мне, маленькому ребенку, что таким образом всего лишь находили отражение несбывшиеся мечты собственных родителей. Нет, они любили меня до безумия, да что там говорить, и сейчас продолжают любить не меньше. Во всем виноваты так называемые "старые деньги". И маме и папе пришлось взять на себя продолжение своих династий, укрупнив своим браком бизнес и увеличив и без того немалое состояние, вот они и пожертвовали своими увлечениями ради того, что считали первостепенным. И Купера, моего старшего брата, воспитали в том же ключе – сначала дело, потом личное удовольствие. А уж мне, как меньшему отпрыску фамилии, было дозволено заниматься чем-то кроме стратегии бизнеса и права. Но что-то я увлёкся. 

В общем, большие деньги и настоящие отношения – это вещи абсолютно несовместимые. Ну, по крайней мере, я так думал до недавнего времени...

***

Шаги на лестнице... его шаги. Вот сейчас он войдёт в эту дверь. Он – кто? Хороший вопрос. Я почти на сто процентов уверен в своей правоте. И если я прав, ему придётся объяснить немеренную уйму вещей. А если нет... что ж, мне придётся...
Но, может, сначала лучше представиться? Пожалуй.

Итак, я – Курт, а точнее Курт Элизабет Хаммел. Элизабет… так звали мою маму. Звали, потому что её не стало, когда мне было восемь, и мы с папой остались одни.

Сейчас мне двадцать пять и я гей, знаете, из тех, про которых можно сказать " у него на лбу написано". А чтобы было легче прочесть, мне нравится зачёсывать чёлку наверх, открывая этот самый лоб всем ветрам. Я не стыжусь того, кем являюсь. 

Не то, чтобы у меня никогда не было связанных с этим проблем, ещё как были, ведь я родился и вырос в эпицентре гомофобии – Лайма, Огайо, прошу любить и жаловать! И с того самого момента, как я осознал, что… не совсем такой, как другие мальчики, а точнее, когда это, чуть ли не раньше меня, осознали они, я начал мечтать. Мечтать о том, чтобы сбежать подальше, туда, где в меня не станут тыкать пальцем – и это в самом лучшем случае – только за то, кто я. Мне повезло несказанно дважды. Во-первых, мой отец всегда безоговорочно принимал меня, не упрекая и не пытаясь изменить никоим образом. Ну, разве что, уточнил, уверен ли я, когда я признался в своей ориентации. Но разве можно осуждать его за это? Какой отец не мечтает болтать с сыном о девчонках, давать советы по обращению с прекрасным полом… Впрочем, мне тоже было непросто, кто мог научить меня, как завоевать понравившегося парня? Правильно, никто. 

И, естественно, на первом курсе старшей школы я по уши втрескался в самого что ни на есть популярного парня, футболиста и до мозга костей натурала! Правда, в этом случае всё обернулось как нельзя лучше. Пытаясь сблизиться с этим парнем, я познакомил папу с его мамой, тоже вдовой, и, невольно сыграл роль Купидона. В результате, наши родители поженились, а из Финна со временем вышел отличный брат. 
Вторым везением был мой голос. Ну, не всегда, потому что по телефону меня продолжают неизменно принимать за женщину, но именно благодаря голосу – контртенор, не больше, не меньше! – мне удалось таки выбраться из Лаймы. И не просто выбраться, а попасть в Нью-Йорк. И не просто попасть в Нью-Йорк, а поступить в престижнейшую НЙАДИ. Да ещё вместе с моей вечной соперницей-подругой Рэйчел, по совместительству, невестой моего сводного брата. Финн на некоторое время застрял в Огайо, потом завербовался было в армию, но в результате, через год после нас, тоже приехал в Яблоко, поступив в театральную школу поскромней. Мы с Рэйч снимали лофт и, естественно, приняли его с распростёртыми объятиями.

И всё шло прекрасно, пока, одним из самых обычных вечеров три года назад Финн просто не вернулся после вечерней смены в пабе, где подрабатывал барменом. Как потом выяснилось, по дороге домой он заметил нескольких парней, пристававших к девушке, и, само собой, не смог не вмешаться. У одного из хулиганов оказался нож… Девушка убежала, как только появилась такая возможность, а парни бросили его истекать кровью. Это было довольно безлюдное, но всё же не пустынное место. Мимо проходили люди. Но Финна оставили за грудой ящиков, и с улицы были видны лишь ноги. «Подумаешь, ещё один бомж!», – надо полагать, думали прохожие, невольно прикладывая руку к его смерти. Потому что потом, уже в больнице, нам сказали, что он умер далеко не сразу, что его можно было спасти. 

Кэрол, мама Финна – медицинская сестра. Каждую зиму она рассказывала нам ужасные истории о бездомных, которые с завидной регулярностью, из года в год, поступали в отделение скорой – кто с обмороженными конечностями, кто с пневмонией, а кто и вовсе уже на пути в мир иной, и иногда даже трупом не первой свежести. Мы все дружно кивали, соглашаясь, что да, какой ужас, надо что-то с этим делать, но в результате благополучно возвращались каждый к своим делам.

Лишь тогда, потеряв родного человека из-за равнодушия толпы, я ощутил острую необходимость предпринять хоть что-то, только бы отмежеваться от этой самой толпы, не быть одним из безразлично проходящих мимо чужой боли. 

Через месяц после похорон брата я просто зашёл в ближайшую к нашему жилищу ночлежку и спросил, не нужна ли помощь. Сначала на меня посмотрели как на сумасшедшего, потом как на святого, потом подхватили под руки и провели, или, скорее, пронесли по всем помещениям, знакомя с сотрудниками – штатными и добровольцами – и рассказывая, какая работа для меня на выбор имеется.

После учёбы в Академии, а позже, службы в театре, да подработки выступлениями, где и когда только можно, времени оставалось совсем немного, но вечером в пятницу я неизменно приходил туда, стараясь внести свой, пусть ничтожный, но всё же вклад в помощь слабым и нуждающимся.
Год назад Рэйчел, наконец, сумела найти в себе силы и сказать прощай Финну. Она начала встречаться с парнем и уже через пару месяцев объявила, что намерена переехать к нему. В одиночку лофт мне было не потянуть, да и к чему такое пространство одному? Через знакомых я довольно быстро нашёл крошечную квартирку не совсем на окраине и вот уже десять месяцев чувствую себя совершенно самостоятельным человеком. И совершенно одиноким.

Нет, не поймите меня неправильно, у меня бывали увлечения за годы жизни в городе моей мечты, и я не настолько романтик, чтобы хранить невинность до встречи с единственным и неповторимым. И всё же, я его ждал. А после того как мы с Рэйч разъехались, ощущение пустоты по возвращении в тёмную и молчаливую квартиру стало недвусмысленно намекать, что пора бы моей половинке появиться.
И вот однажды…