Глава 8 Ч.1
Беатрис
После того как я поблагодарила Массимо за все, что он сделал, я двинулась вперёд, к Леонасу. Не оглянулась. Хоть и хотелось. Слишком сильно. Но я не могла позволить себе встретиться с его глазами ещё раз — знала, что это будет лишним.
Я поравнялась с братом и наконец прильнула к нему. Леонас прижал меня к себе так крепко, словно боялся отпустить. Его руки — надёжные, тёплые, тяжёлые — окружили меня полностью. И я едва сдержала слёзы, подступившие к горлу.
Мы пошли к машине. Риккардо молча занял место за рулём, Рокко сел рядом. Мы с Леонасом устроились на заднем сиденье. Его рука так и не отпустила меня, обнимала крепко, но не душила - делилась теплом, силой и уверенностью.
И только тогда, впервые за всё это время, я позволила себе полностью расслабиться. Вдохнуть полной грудью. Выдохнуть. Словно весь кошмар остался позади, и сейчас я наконец могла быть просто младшей сестрой, которую держит в руках её старший брат.
Машина тронулась с места. Из далека еще доносился рев машин Фальконе, которые только отъезжали. Дорога впереди размывалась, фонари мелькали за окнами, но для меня всё будто замедлилось. Я слышала только ровный гул мотора и чувствовала руку брата, крепко сжимающую моё плечо.
Леонас сидел близко, его ладонь то и дело скользила по моей руке, как будто он проверял — здесь ли я, жива ли, не исчезну ли снова.
— Ты в порядке? — его голос был низким, чуть хриплым. Не как обычно - уверенный, хладнокровный. А с надрывом, как у человека, который всё это время держал себя в руках и теперь позволил слабину только рядом со мной.
— Да, — выдохнула я. Неуверенно. Но по-другому не могла.
Он крепче прижал меня к себе и, опустив голову, сказал почти шёпотом:
— Я очень виноват в том, что случилось. Я должен был предугадать, должен был защитить тебя лучше. Больше никаких рисков, слышишь? Придётся быть осторожнее. Я не позволю, чтобы тебя снова тронули.
Я закрыла глаза, позволив его словам обволакивать меня, и одновременно ощутила, как внутри сжалось что-то болезненное.
— Беа, — он чуть отстранился и заглянул мне прямо в глаза, — скажи честно. С тобой точно ничего не случилось? Никто не посмел плохо обращаться с тобой? Я понимаю, что произошедшее - и без того ужасно, но я должен знать, что тебя не обидели.
В груди похолодело. Его взгляд прожигал насквозь, требовал правды. Но я знала: если выдохну хоть крупицу того, что произошло, он не простит себе этого никогда. Никогда.
Я заставила себя кивнуть.
— Нет, Лео. Всё обошлось. Спасибо Массимо Фальконе, он вовремя спас меня.
Он смотрел ещё несколько секунд, будто пытался прочитать меня. Но потом просто притянул обратно к себе и поцеловал в макушку.
- Хорошо. Значит, всё позади. Теперь ты дома.
Я прижалась к нему сильнее, скрывая, как внутри колотилось сердце. Потому что правда была иной. И её знал только один человек — Массимо Фальконе.
***
Я не заметила, как сон накрыл меня полностью. Последнее, что помнила — тёплое плечо брата, его дыхание рядом.
Когда открыла глаза, за окном уже был другой свет: мягкий и знакомый. Чикаго.
— Мы уже дома? — выдохнула я, моргая от неожиданности.
Леонас посмотрел на меня краем глаза и чуть усмехнулся, будто только этого момента ждал:
— Ты так крепко спала, что даже не проснулась под гул вертолёта. Мы давно в Чикаго.
Я снова удивлённо оглянулась. Всё казалось каким-то нереальным. Ещё несколько часов назад я была в клетке, а сейчас машина уже въезжала в нашу огороженную территорию.
Особняк Кавалларо встретил нас мягким светом и гулом голосов внутри. Не вся семья была в сборе: Инес и Пьетро вместе с Софией уехали, должны были приехать только утром. Это мне сказал Лео. Но остальной дом был полон - папа и мама, Анна с Сантино и их дочерью,
Шарлотта. Все собрались здесь.
Все ждали меня.
Не успела я даже переступить порог, как дверь распахнулась, и мама заключила меня в свои объятия.
Её руки дрожали, но держали крепко, так, словно она боялась, что я снова исчезну, стоит ей разжать пальцы.
Я вдохнула её запах — тёплый, родной, чуть сладковатый, тот самый, который ассоциировался с домом. В груди что-то защемило. Все это время я чувствовала холод и страх, а сейчас впервые ощутила: я дома.
Её глаза были красными, словно она не спала все то время, что меня не было. Полные влаги, боли и облегчения. В них было столько всего сразу, что я сама едва удержалась и прижалась крепче, позволив себе сломаться. Я позволила маске соскользнуть, и из глаз полились слезы.
— Моя девочка... — прошептала она, и голос дрогнул, но в нём всё равно оставался тот самый стержень, который держал нашу семью даже в самые темные времена. — Ты дома.
— Мам, — только и смогла выдохнуть я.
Она чуть отстранилась, чтобы посмотреть на меня, и аккуратно коснулась моих щёк ладонями, стирая слёзы, хотя ее собственные сверкали на свету.
— С тобой всё хорошо? — её голос дрогнул, но она всё же она собралась, стараясь быть сильной для меня. — Ничего не болит? Никто не... — она запнулась, словно не решаясь договорить, и быстро оглядела меня с ног до головы, будто ища хоть малейший след.
Я поймала ее взгляд и заставила себя выпрямиться, подарить крохотную улыбку, хоть внутри всё сжималось.
— Всё хорошо, мама, — ответила я тихо. — Правда. Я сейчас дома, и это главное.
Она прижала меня снова к себе, так сильно, что стало трудно дышать, но мне и не хотелось вырываться.
Мама отстранилась, и Анна бросилась ко мне следом, заваливая вопросами, даже не давая мне отдышаться.
— Беа, ты как? Ты в порядке? Они не сделали тебе больно? Ты уверена, что чувствуешь себя хорошо? — слова срывались с её губ, быстрее, чем я успевала отвечать.
Я обняла ее, прижимаясь к ее плечу. Она дрожала — от злости, от страха, от облегчения.
— Всё хорошо, Анни, — прошептала я, наконец отстранившись.
Она погладила меня по волосам и улыбнулась сквозь слёзы.
— Ты не представляешь, как я боялась за тебя, — выдохнула она, прежде чем снова прижать меня к себе. — Мы все боялись.
И вдруг к моей ноге прижался маленький тёплый комочек. Я опустила взгляд и встретилась с огромными глазами Микаэлы. Она вцепилась в край моего кардигана и уткнулась в колено.
— Тетя Беа, больше не уходи, — ее тоненький голосок дрогнул, и сердце моё оборвалось.
Я присела на корточки, обняла её крошечное тельце, уткнувшись носом в мягкие волосы с запахом ванили.
— Никогда, Мика, — прошептала я. — Я никуда не уйду.
Когда я поднялась с Микаэлой на руках, рядом оказалась Шарли. Она не стала осыпать меня словами, не стала расспрашивать, как остальные. Просто мягко положила ладонь мне на плечо и чуть сжала его. В её взгляде было всё, что мне было нужно — я здесь, ты не одна.
Я почувствовала, как ком подступает к горлу, и позволила ей обнять меня. Это объятие было иное — тихое, спокойное, как будто она пыталась передать мне часть своей силы, не требуя ничего взамен.
Чуть в стороне стоял Сантино. Он не произнёс ни слова, только кивнул, встречаясь со мной взглядом. В этом кивке было больше, чем во множестве слов: одобрение, поддержка, обещание быть рядом, если понадобится. Я отпустила Мику, и она побежала к нему на ручки.
А дальше я заметила его.
Папа.
Он стоял в дверном проёме, будто разделяя два мира — мир страха, из которого я только вернулась, и мир дома, в который пыталась шагнуть. Его руки были сжаты в кулаки, челюсть напряжена, взгляд цеплялся за меня и тут же отводился, словно он не имел права смотреть прямо.
Он боялся. Боялся подойти, боялся сделать первый шаг. Я знала — он винил себя сильнее всех. В каждом морщинистом изгибе его лица читалось это: Я подвёл. Я не уберёг. Снова.
И, возможно, он боялся не только того, что это произошло по его вине, но и того, что я не прощу его.
Мы молча смотрели друг на друга. Он стоял неподвижно, будто прибитый к полу.
И вдруг он двинулся. Медленно, шаг за шагом, будто преодолевая самую страшную битву в своей жизни.
— Беатрис... — его голос дрогнул, и я впервые услышала в нём то, чего никогда не слышала раньше: не ярость, не силу, не командный тон. Вину. Слабость. Страх.
Он поднял руку и осторожно коснулся моей щеки, словно боялся, что я исчезну, если он прижмёт сильнее. И тогда я позволила себе дрогнуть.
Он заключил меня в свои объятия. Крепко, так, как только он умел. Мир сузился до этого прикосновения, до его тяжёлого дыхания у моего виска.
— Моя принцесса, - голос его был низким и глухим, срывающимся на шёпот. — Я очень сожалею. Сожалею, что не смог это предотвратить. Что не защитил тебя. Прости меня..
Я уткнулась лицом в его грудь. И вновь ощутила, что я — не только пленница, не только холодная Кавалларо. Я снова была дочерью. Его дочерью.
Я подняла глаза. Он стоял передо мной, высокий, такой сильный — и в то же время сломленный этим моментом.
Его руки крепко держали меня, и я слышала, как сбивается его дыхание. Он не позволял себе слёз — но я знала, внутри он разрывается не меньше меня.
— Папа, — всхлипнула я, даже не заметив, как слезы вновь вырвались наружу. — Я тебя не виню. Всё обошлось, — прошептала я, чтобы слышал только он.
Он прижал меня ещё сильнее и поцеловал в висок.
***
Три дня спустя после обеда мама с папой настоятельно предложили, чтобы я пошла к семейному врачу. Четыре года назад я перенесла операцию на сердце после несчастного случая, и с тех пор визиты к доктору Россини стали чем-то обыденным, почти рутинным.
Но сейчас всё было иначе. Похищение вновь пробудило старые механизмы. Тахикардия дала о себе знать, как напоминание о том, что мое тело все еще помнит стресс, который мой разум пытался всячески игнорировать.
Я села на кушетку, выпрямив спину, стараясь держать лицо спокойным. Мама села рядом, тихо держала мою руку, папа стоял немного в стороне, наблюдая молча. Я знала, что они боятся встревожить меня. Я тоже не хотела тревожить их лишними эмоциями.
— Беатрис, — начал доктор Россини, мягко и спокойно, — как ты себя чувствуешь?
— Все хорошо, — ответила я ровно, — иногда сердце реагирует, но это нормально.
Доктор кивнул, надел стетоскоп. Прохладный металл коснулся груди, дыхание учащалось, но я держалась. Минуту я просто сидела, считая удары, делая глубокий вдох и выдох. В редкие моменты, когда сердце скакало сильнее, я закрывала глаза и мысленно вспоминала Массимо. Его образ был коротким, как якорь. Спокойный голос, его рука, мягко поддерживающая меня. Всего несколько секунд — и ритм возвращался к норме.
— Глубокий вдох. Выдох. Ещё раз, — тихо сказал доктор, и я подчинилась.
— Шумы отсутствуют, — сообщил он после осмотра. — Тахикардия — это реакция на стресс. Нет повреждений после операции. Ничего критичного.
Мама облегченно выдохнула, папа кивнул. Я кивнула тоже. Тело помнило, но разум был ровным.
— Что дальше? — сухо спросил отец.
— Наблюдение, — ответил доктор. — ЭКГ, возможно, суточный мониторинг. Важен покой и привычная рутина. Лёгкое успокоительное на ночь можно использовать при необходимости, но главное — контроль и спокойствие.
Я кивнула. Все это уже знакомо, привычно. Сердце ещё немного учащалось, но я знала, как стабилизировать себя.
Я не знала, как Массимо Фальконе связан с тем, что происходило внутри меня, и пока не пыталась в этом разобраться. Но разберусь. Позже. Сейчас важно просто дышать, быть здесь и не позволять пережитому управлять мной. И неважно, какие средства для этого потребуются. Пусть даже образы Фальконе.
— Ты сильная, Беатрис, — сказал доктор, — но не забывай, даже сильные люди имеют право на покой.
Россини вырвал меня из паутины мыслей. Я улыбнулась крошечной, ровной улыбкой. Легкая вспышка благодарности промелькнула в мыслях о Массимо — спасибо, катализатор.
***
Мы уже были в пути домой.
— Тебе лучше? — спросила мама, поглаживая меня по руке.
— Да, мам. Все отлично, — я улыбнулась одной из своих теплых улыбок, - Может, посмотрим сегодня фильм?
— Я только за, — ответила она. — Как раз Анна собиралась нас навестить. Только скажи ему, — она указала на папу, — чтобы он не сидел до утра за документами и присоединился к нам.
— Разве могу я отказать своим любимым женщинам в их просьбе? — папа слегка усмехнулся, в его глазах заиграла любовь, когда он посмотрел на нас с мамой. — Пусть теперь Лео отсиживается за документами.
Я улыбнулась про себя, глядя на родителей, ощущая тихое тепло и безопасность.
Машина въехала на территорию особняка. Я глубоко вдохнула, стараясь вновь ощутить себя в безопасности, которую чувствовала минуту назад, но это удавалось не так просто. Отрывки той ночи иногда всплывали в голове, когда я проходила по дворе.
Я вышла из машины и направилась прямо в свою комнату. По пути тихо поздоровалась с Габи: она одарила меня тёплой улыбкой. Наконец я поднялась наверх, и дверь за мной закрылась. Я опустилась на край кровати и резко упала назад. Матрас мягко прогнулся под моим весом — я почти улыбнулась. Моя кровать. Моя тёплая кроватка, которой я всё ещё не могла насытиться, даже спустя три дня после возвращения. Внутри дома я чувствовала себя намного спокойнее.
Немного повалявшись, я всё же поднялась и переоделась в уютный сливочный свитер и пижамные штаны в полоску.
Спустившись по лестнице, я замерла, из гостиной доносились голоса родителей.
— Я все еще не доверяю Фальконе, — говорил папа. — Они могут вновь завлечь нас в ловушку.
— Но, Данте... — мягко возразила мама. — Фальконе спасли Беатрис. Мы не можем игнорировать этот факт. У них, вероятно, есть зацепки по этому делу. Если мы не заключим перемирие, возможно, никогда не найдем тех, кто сделал это с нашей дочерью.
Я задержала дыхание, не двигаясь. Сердце дернулось, но я быстро стабилизировала ритм.
— Это единичный случай, — продолжил папа. — Вспомни, что они заставили нас пережить.
— Это было столько лет назад, Данте. Думаю, нам пора передохнуть от этой войны. Доверься Леонасу.
— Я доверяю Леонасу, — тыердо ответил он. — Но не доверяю им. Я просто не хочу, чтобы этот союз навредил нам.
Я так и осталась в тени, слушая, как их голоса переплетаются. Они обсуждали будущее семьи — мое будущее. А я стояла в полутьме между лестницей и гостиной, стараясь убедить себя, что пережитое больше не управляет мной.
— Я облажался, Вэл. Снова. И я не намерен рисковать жизнями близких вновь, заключая мир с безумцами.
Раздался дверной хлопок. Я вздрогнула и обернулась к входу. На пороге показалась маленькая головка с шоколадными волосами, а следом вошла Анна.
— Ну вот, а я думала, что меня никто не встретит, — с легкой улыбкой сказала она, снимая пальто.
Я выдохнула, ощущая, как напряжение уходит из плеч.
— Анна! — я шагнула к ней, и в голосе зазвучала неподдельная радость.
Она обняла меня крепко, как всегда, будто хотела убедиться, что я действительно здесь, в целости.
— Скучала, малышка? — шепнула она, заглядывая в мои глаза.
Я кивнула, прижимаясь к ее плечу.
— Эй! — обиженно выкрикнула Мика, уперев руки в бока. — А меня?
Она надула щеки и насупилась, будто я совершила ужасное предательство, обняв Анну первой.
Я присела на корточки и протянула руки.
— Разве могу я оставить своего птенчика без внимания? — спросила я.
Малышка с радостным визгом бросилась ко мне. Я взяла ее на руки, закружив, и она звонко засмеялась, вплетаясь пальчиками в мой свитер.
На шум из гостиной вышли мама и папа. Мама приветственно улыбнулась Анне, а в следующий миг Мика выскользнула из моих рук и с хохотом побежала к деду. Он подхватил ее на руки так легко, будто она совсем невесомая.
Вечер сразу стал светлее. От папиной нахмуренности не осталось и следа. Он с серьезным видом разглядывал ее новое платье и, изображая преувеличенное изумление, щедро осыпал Мику комплиментами.
— Кажется, я здесь лишняя, — с легким сарказмом произнесла Анна, изображая наигранную обиду. Никаких сомнений в том, что Мика унаследовала ее характер.
— Никогда, — спокойно ответил папа и поцеловал ее в макушку, придерживая другой рукой Мику.
— А где наш главный спонсор проблем и его леди? — спросила Анна уже с довольной улыбкой, явно удовлетворенная отцовским ответом.
— Шарлотта решила навестить сестру, а Лео должен скоро появиться, — ответила мама.
В этот момент в дверях показалась Зита. Она вытерла руки о белый фартук и с привычной теплотой произнесла:
— Ужин готов. Прошу всех к столу.
Мика радостно всплеснула руками, будто только этого и ждала, и папа с улыбкой опустил ее на пол. Она тут же побежала первой, увлекая за собой Анну. Мы все последовали в столовую, где запах свежей пасты и запеченого мяса окончательно прогнал остатки былого напряжения.
Ужин прошел в привычной для нас суете. Анна рассказывала истории из своей последней поездки, показов, мама то и дело поправляла ей локон за ухо, а папа с серьезным видом комментировал каждую ее реплику, хотя глаза выдавали, как сильно он наслаждается моментом. Мика, заняв место рядом с дедом, пыталась повторять за ним движения ножом и вилкой, и весь стол сдерживал смех, наблюдая за этой забавной картиной. Микаэле было всего три года, но она была невероятно смышленым малышом.
Когда трапеза подошла к концу, мы перебрались в гостиную. Анна опустилась рядом со мной на диван, и я устроилась ближе, чувствуя привычное тепло ее плеча. Мама принесла плед, укрыла нас обеих, словно мы снова были детьми, и устроилась возле нас. Мика же снова забралась на дедовы колени, требуя продолжения его фокусов.
— Ну что, что сегодня смотрим? — спросила мама, поправляя плед.
— Римские каникулы, — уверенно предложила Анна. — Классика, которую никто не осмелится оспорить.
Мама улыбнулась, папа фыркнул, но промолчал.
Я наблюдала за ними и невольно улыбалась. В комнате витало ощущение уюта и семейного единства, которое я всегда ценила. Но где-то глубоко внутри оставалось странное чувство пустоты, будто мне чего-то не хватало, хотя рядом были люди, которых я любила.
Экран засветился мягким светом, фильм начался. Я прижалась к Анне, позволив себе раствориться в этом тепле, и одновременно старалась не задумываться о том, почему мне все еще казалось, что внутри зияет пустое место.
Фильм шел уже на половине, когда в коридоре раздались шаги. Дверь в гостиную открылась, и на пороге появился Лео.
— Добрый вечер, — коротко произнес он, приветствуя маму и нас с Анной легким кивком.
— Лео, — улыбнулась мама, поднимаясь, чтобы обнять его. Я тоже подняла глаза и встретила его взгляд — усталый, напряженный, но все же полный тепла.
— Отец, — обратился он уже к папе, — нам нужно поговорить.
В комнате воцарилась короткая тишина. В это время Мика, уютно устроившаяся на дедовых коленях, окончательно задремала. Данте мягко поднялся, осторожно перекладывая внучку на диван. Он укрыл ее пледом, пригладил прядку волос и только потом медленно выпрямился.
— Пойдем в кабинет. — ответил он, бросив взгляд на Лео.
Легкий свет от экрана продолжал мерцать на стенах, но прежняя беззаботность вечера уже начала рассеиваться. Я почувствовала, как тяжесть снова вернулась в воздух, и, чтобы не сидеть под этим грузом, поднялась.
— Я сейчас, — тихо сказала я и направилась к кухне.
На самом деле мне хотелось просто отойти, перевести дыхание, но заодно я решила прихватить что-нибудь сладкое к фильму.
По пути я замедлила шаги — от кабинета доносились приглушенные голоса. Я остановилась, прижав ладонь к холодной стене. Голос папы звучал глухо, но решительно:
— Ты поспешил с перемирием, Лео.
— Папа, — возразил Лео, его тон был резким, но спокойным, — если мы продолжим упираться, мы останемся в тупике. Фальконе могут быть нам полезны в поиске людей, что попытались завладеть нашими документами. Хотя бы ради того, чтобы найти тех, кто напал на Беатрис, и для чего они это сделали.
Сердце у меня неприятно сжалось. Я сжала пальцы на подоле свитера и сделала вид, что поправляю его, хотя никто меня не видел.
— Ты понимаешь, что последует за этим перемирием? — продолжил отец. — Сотни людей, возмущенные этой новостью, восстанут против тебя. И я их пойму, на их руках - кровь наших солдат.
— Мне плевать, — отрезал Лео. — Если мы не хотим потерять еще больше людей, мы должны пойти на этот шаг. А тот, кто восстанет против меня, никогда мне и не доверял. Я их капо. Я их закон. Если они не подчиняются своему капо — эти люди нам не нужны.
— Лео... — в голосе отца сквозило предупреждение.
— Отец! — резко перебил он.
Повисла тягучая пауза, полная сдержанного напряжения.
Наконец Лео снова заговорил:
— Есть и другие зацепки. Фамилья. Я узнал, что на их территорию тоже пробрались люди. Пытались добраться до Сферы, но ничего не вышло. И еще поговаривают, что там появилась какая-то шайка мексиканцев. Они настраивают солдат против Луки.
— Сука! — выругался отец так яростно, что я едва не дернулась. — Не нужно быть кандидатом медицинских наук, чтобы понять, что это одни и те же люди. Но кто, и какова их цель, — он резко выдохнул. — Возможно, уже и в наших рядах настраивают против тебя, Лео. Будь осторожен. Мы должны проверить своих людей.
— Верно, — коротко кивнул Лео, в его голосе слышалась холодная решимость. — Я уже предпринял некоторые меры. Но мы должны разоблачить этих людей как можно скорее, пока это не разрушило синдикат.
Я услышала, как он сделал шаг ближе — даже за дверью чувствовалось напряжение в его фигуре.
— Поэтому я хочу заключить перемирие с Фальконе. Временно. Пойми меня, — в его голосе звучала просьба, но твердая, почти приказная.
На миг в кабинете воцарилась тишина, и я ощутила, как внутри сжимается сердце. Слово «Фальконе» будто ударило меня сильнее всего.
Я стояла, прижимая к груди пустые ладони, словно держала что-то невидимое и хрупкое. А потом сделала шаг назад, осторожно, стараясь не выдать себя ни скрипом пола, ни дыханием. Я сделала еще один шаг назад и почти неслышно выдохнула. Надо было уйти, иначе любое движение двери или случайный звук могли бы выдать меня.
Я поспешила на кухню и открыла шкаф, чтобы достать коробку с пирожными, хотя руки у меня слегка дрожали. Взяла наугад несколько, переложила на блюдо. Сладость казалась подходящим прикрытием — мелкая бытовая деталь, за которой можно спрятать собственное смятение.
Когда я вернулась в гостиную, свет экрана снова мягко озарил лица семьи. Анна с мамой сидели рядом, что-то тихо обсуждали, когда заприметили меня - замолкли.
Я поставила блюдо на столик перед диваном и натянула улыбку:
— Я принесла сладкое.
Анна тут же протянула руку к пирожному, подмигнув мне, будто ничего не изменилось. Я тоже сделала вид, что ничего не произошло. Но внутри зияла та самая щель, через которую теперь сквозило сильнее, чем прежде.
Я устроилась рядом с Анной, сделала вид, что сосредоточена на фильме, но мои мысли упрямо тянулись к словам, услышанным за дверью кабинета.
С самого приезда я старалась игнорировать все. Игнорировала любопытные и сочувствующие взгляды персонала, когда проходила мимо них в коридоре. Игнорировала то, что охраны в особняке стало вдвое больше, чем раньше. Игнорировала и то, что каждый, кто задерживал на мне взгляд, прекрасно понимал — Беатрис что-то скрывает.
Я будто выстроила вокруг себя прозрачную стену: снаружи — тепло семьи, уютный смех, привычные разговоры, а внутри — та самая холодная щель, через которую продолжал тянуть сквозняк.
Анна положила голову мне на плечо, и я машинально обняла ее, улыбнулась. Все выглядело правильно. Все выглядело как прежде. По крайней мере, я пыталась в это поверить.
Я почти позволила себе раствориться в фильме, как вдруг дверь гостиной скрипнула. Вошли папа и Лео. В их фигурах было что-то одинаковое: прямая спина, твердый шаг, сосредоточенные взгляды. Только если у папы на лице оставался след усталости, то Лео держал маску уверенности так крепко, что казалось — она вросла в его кожу.
— Ну вот и вы, — мама улыбнулась, задержав взгляд на папе. «Потом», — читалось в его глазах. — Садитесь с нами, фильм как раз в самом разгаре, — продолжила она.
Лео коротко кивнул ей и Анне, а я уловила его взгляд, скользнувший по мне. Он был быстрым, но в нем мелькнуло что-то, будто он хотел убедиться, что я в порядке.
— Дайте угадаю, жанр выбирала Анна? — закатив глаза, спросил Лео.
Анна скорчила рожу и хотела бросить подушку в него, но спящая Мика остановила ее. Папа осторожно поправил плед на малышке, словно намеренно задержался рядом с ней, прежде чем занять свое место.
Я сидела тихо, ощущая, как напряжение от их возвращения накатывает поверх тонкой пленки тепла, что только-только окутала меня.
Полчаса спустя фильм закончился, и один за другим все начали расходиться по спальням. Анна осталась ночевать у нас — Сантинo был в отъезде, и она с улыбкой заявила, что хочет «еще немного побыть дочкой, а не женой». Мика спала безмятежно в детской наверху, мама задержалась в гостиной, а я ушла наверх, к себе.
Я уже лежала в кровати, когда дверь моей комнаты тихо приоткрылась. В проеме показался папа.
— Спокойной ночи, птичка, — сказал он негромко, заходя внутрь. Его взгляд смягчился, когда он посмотрел на меня в полумраке.
— Спокойной, папа, — я улыбнулась, но эта улыбка вышла едва заметной.
Он уже собирался выйти, когда я тихо позвала:
— Папа... останься.
Слова сорвались сами, без подготовки. На миг я испугалась, что он удивится или спросит зачем, но он просто остановился, прикрыл за собой дверь и вернулся ближе к кровати.
Он присел на край кровати, опершись рукой о матрас, будто хотел быть ближе, но не нарушать моего пространства. Я повернулась к нему, поджав колени под одеялом.
— Тебе тяжело, да? — тихо спросил он, глядя прямо в мои глаза и изучая меня.
Я чуть отвела взгляд, но кивнула.
— Я стараюсь не показывать... — призналась я. — Все смотрят на меня так, будто я могу сломаться в любую секунду. А я не хочу быть жалкой.
Он тяжело выдохнул и провел ладонью по моим волосам, осторожно, словно я снова была маленькой девочкой.
— Ты не жалкая, Беа. Ты сильная. Даже если внутри все кричит и болит — ты сильная. Но... — он замолчал на мгновение, будто подбирая слова, — даже самые сильные имеют право на слабость. Особенно рядом с семьей.
— А если я не смогу снова стать прежней? — вырвалось у меня. Голос дрогнул, и я сжала кулаки под одеялом. — Внутри пусто. Как будто я оставила часть себя там.
Отец закрыл глаза на секунду, и в его лице проступила боль.
— Это моя вина, — сказал он глухо. — Я не уберег тебя.
— Нет, папа, — я качнула головой и коснулась его руки. — Не смей так думать.
Он накрыл мою ладонь своей, крепкой, теплой.
— Я все отдам, чтобы ты снова чувствовала себя в безопасности, — произнёс он твердо, но с такой тоской, что сердце сжалось. — Все.
Я глубоко вдохнула.
— Просто останься рядом, — прошептала я.
Папа кивнул, не говоря больше ни слова, и остался сидеть рядом. Его молчаливое присутствие оказалось сильнее любых обещаний.
Я глубоко вздохнула, ощущая тепло от его присутствия рядом. Почти шепотом сказала:
— Я знаю, что это неправильно, и так делать нельзя, но я подслушала ваш разговор с Лео. Может... может дать шанс этому союзу с Фальконе?
Папа слегка нахмурился.
— Беа... — его голос был тихим, но в нем слышалась легкая строгость и одновременно забота.
Я опустила взгляд, сжимая кулаки под одеялом, и почувствовала, как внутри что-то сжимается и одновременно освобождается. Это признание позволило мне снять часть тяжести с груди.
Я слегка прикусила губу, не отводя взгляда от папы.
— Я понимаю, что это сложно, — прошептала я. — И что это рискованно. Но, папа, если мы не попробуем, мы никогда не узнаем, что может получиться. Я... я хочу, чтобы этот союз сработал. Я хочу, чтобы эти люди понесли наказание.
Мои слова вышли тихими, почти хрупкими, но в них была решимость, которую я сама едва ощущала внутри. Я хотела, чтобы он понял: я готова довериться ему и, может быть, всему этому даже если боюсь.
Папа глубоко вздохнул и склонил голову, разглядывая меня в полумраке комнаты.
— Беа... — начал он медленно, осторожно подбирая слова. — Я понимаю тебя. И я горжусь твоей смелостью. Но, — он слегка нахмурился, глаза его потемнели от тревоги, — иногда даже самые правильные решения могут обернуться опасностью.
Я кивнула, чувствуя, как внутри что-то дрожит: смесь облегчения и тревоги.
— Я знаю, — прошептала я. — Но мы столько лет враждуем, что эта вражда уже потеряла всякий смысл.
Он глубоко выдохнул и коснулся моей руки, крепко сжимая ее:
— Хорошо, Беа, — сказал он тихо, в голосе слышалась тревога. — Спи.
Я кивнула, ощущая тепло его присутствия рядом. Он еще секунду посмотрел на меня, и в его глазах читалась неуверенность, словно мои слова заставили его задуматься.
Он медленно поднялся, подошел к порогу, но прежде чем выйти, наклонился и мягко поцеловал меня в лоб.
— Твое мнение я так же сильно ценю, Беа, — сказал он тихо, почти шепотом.
Я устроилась поудобнее под одеялом, сердце еще колотилось. Его поцелуй словно растопил маленький кусочек внутреннего холода, и на мгновение щель внутри меня стала уже не такой ощутимой. Легкая теплая волна прошла через плечи, обволакивая тело, и я наконец смогла расслабиться.