эпилог
— Идем скорее! — Гермиона схватила Драко за руку и потащила за собой в сторону каменного моста. Была уже середина декабря, и Рождество подбиралось все ближе, вот-вот наступая на пятки. В теплой мантии, укутанные шарфами в цвет своих факультетов, они чуть ли не бежали к условленному месту, смеясь. Ее глаза светились от счастья, а его — светло-серые, излучали несвойственную им теплоту. Полтора года жизни без нее — его личного солнца, греющего холодную душу, — сказались на привычно отстраненном взгляде.
Но только не с ней. Ей, как никому другому, он дарил всю теплоту, на которую был способен. А способен он был на многое. — Иди сюда, вставай вот тут, — командовала Гермиона, поворачивая его тело из стороны в сторону, как только одной ей казалось правильно. — Что ты делаешь? — криво усмехнулся Драко, безоговорочно повинуясь. Она всегда его умиляла: такая жизнерадостная, мягкая, хрупкая. Даже когда пыталась командовать — это выглядело безумно мило. Грейнджер наконец развернула его в правильном направлении и, подойдя вплотную, на расстоянии нескольких сантиметров, начала медленно расстегивать его мантию с верхней пуговицы, игриво заглядывая в глаза. — Что ты делаешь? — уже совсем другим тоном, глухим, низким голосом переспросил Драко. Сначала ему было весело, но когда ее проворные пальчики начали медленно расстегивать его одежду — а для него это, пусть и верхняя, но уже одежда — мысли сами собой перекатились в определенное русло. Неужели она хотела прямо здесь?.. Гермиона загадочно улыбнулась, закусив уголок нижней губы, и продолжила расстегивать мантию. И вот одна пуговица уже была расстегнута, вторая, вслед за ней третья… Драко вдруг запустил правую руку в ее распущенные волосы и не спрашивая с силой притянул к себе для поцелуя, другой рукой прижимая к себе за талию. Девушка тут же замычала ему в рот, слов было не разобрать, но оба понимали — отпусти. — Ну что ты делаешь, неугомонный слизеринец! — возмутилась она, отодвигаясь. — Я? — криво усмехнулся Драко. — Это ты молча расстегиваешь мою мантию, что я должен был подумать? — Сейчас все узнаешь, — снова загадочно произнесла она, продолжив, — и не сбивай меня. Драко картинно закатил глаза, и Гермиона хихикнула. Она помнила этот жест на уровне клеток кожи, и если раньше, когда они ругались, он ее раздражал, то сейчас, в процессе попыток восстановить как можно больше воспоминаний, он ее радовал. Потому что во всем этом был ее Драко. Наконец, расстегнув мантию, Гермиона ловко обхватила парня за талию и прижала голову к его груди. — Запакуй обратно, — снова скомандовала она, и Драко, хмыкнув, обхватил полы мантии и укутал в нее девушку, запустив одну руку в ее мягкие волосы. Он опустил голову и носом уткнулся ей в макушку. Это было так… По-родному. Гермиона рассказывала ему о многих событиях из их прошлой жизни, и какие-то резонировали с его всплывающими обрывками в памяти, но в остальном он руководствовался лишь чувствами, которые побуждали его действовать определенным образом. — Это одно из самых теплых моих воспоминаний, — тихо проговорила она. — В тот раз, здесь, с тобой — я чувствовала себя в безопасности. Ты тогда по-хитрому вытравил меня из Хогсмида и привел сюда. В этом весь ты, — подавила смешок Гермиона. И сейчас она чувствовала себя с ним также — в безопасности. Парень глубоко вздохнул, крепче прижимая к себе. Он потерся носом об ее макушку, вдыхая легкий цветочный аромат ее шампуня. — Похоже, тебе это нравится, и я почти слышу комплимент, — хмыкнул Драко, переместив одну руку на ягодицу девушки, чуть сжав. Она хихикнула, а потом и вовсе засмеялась, попытавшись целомудренно переместить руку парня выше, но кого она обманывала? Гермиона подняла на него взгляд и смущенно улыбнулась, закусив нижнюю губу, и Драко не заставил себя ждать — припал к ее губам. Поцелуй, как и все с ним, был смесью нежности и напора — как он это делал? Жесткими губами целовал так мягко, нежно, проникновенно, что она таяла, а коленки предательски начинали слабеть. Чувство удовольствия и правильности разливалось теплыми волнами в груди, а бабочки в ее животе невесомо порхали, лаская, будоража. Говорят, любовь живет три года. Так ли? Гермиона не знала. Это чувство не просто в ней жило как нечто статичное — оно развивалось, росло, обрастало новыми оттенками, заставляло радоваться каждому дню и поддерживало в моменты, когда был повод расстроиться. — Может, переместимся куда-то в более теплое место? — хрипло прошептал он прямо ей в губы, поглаживая щеку. Она приоткрыла глаза и, облизав губы, смущенно улыбнулась, что не укрылось от проницательного взгляда парня. Его так умилял ее румянец на щеках, когда она чего-то стеснялась, и в то же время для него это было странно — они столько всего уже делали, а она все еще покрывалась румянцем от предложения уединиться. Что для него было нормой — для нее чем-то необычным. Такая уверенная в себе, умная, образованная, гордая, а с ним — его девочка. И это то, от чего у самого Малфоя слабели коленки. В тот день, в его месте, когда она показала через легилименцию что с ними произошло, он не знал, как вести себя на людях. Для него самого это казалось диким — он с самой Грейнджер. Почему в голове это отзывалось неправильностью? А когда держал в объятиях — ничего правильнее в мире не было. Ему не нужны были все эти воспоминания пяти лет, ему достаточно было того, что он чувствовал рядом с ней. Он тогда не долго думал. Он просто взял ее за руку и вошел вместе с ней в Большой зал, проводил до гриффиндорского стола, негласно заявив права всему миру на эту девушку. А она, как обычно, пыталась скрыть смущенный румянец под ошеломленными взглядами, но гордо задирала носик. Под стать ему, высокомерному чистокровному. Да, все-таки они друг друга стоили.