Рокфеллеры

Эвелин продолжила жить своей привычной жизнью. На завтрак ела овсянку, на обед – ростбиф, а на полдник – Йоркширский пудинг. Ходила в академию и посещала званые ужины, как того требовал новый статус. Как-то мало-помалу она уже привыкла к тому, что всем вокруг нужно улыбаться, за чаепитиями нужно мило поддерживать беседу и в основном ни во что не встревать, избегать острых тем: политики, религии, феминизма и так далее.

И как-то постепенно она стала забывать свою ту, старую, жизнь. Больше её не тянуло к бунтарству. Она стала той, кем хотел видеть её отец. Она стала своей матерью.

—Нравится?

Валерио подошел сзади к Кире, но ничуть не напугал её. Она всегда чувствовала его приход.

—Это, весьма, интересно.

—Многие осуждают её. Она слишком развратная. — Посмеялся Валерио.

Они рассматривали инсталляцию «моя кровать».  Неприятные желтоватые разводы на мятых простынях, использованные презервативы, пустые пачки сигарет, бутылки водки, противозачаточные. У многих эта работа вызывает лишь омерзение. Но Трейси показала реальную картину депрессии. Она не ела мороженого напротив телевизора с мелодрамой, как показано в дешевых фильмах – всё было иначе. Её довели до того, что она безвылазно лежала на кровати, употребляла, курила, вела беспорядочные связи.

—Ничуть. Она показывает реальные вещи и не стыдится этого. Все люди такие осуждающие и правильные. Трейси лишь показала действительность, а все возмутились и оскорбились. Она напоминает мне.., как его.. — Она начала щелкать пальцами в надежде вспомнить. — Ах, «Олимпия» Мане! Вспомни, как его осуждало общество. Но он прав, они прикрываются за фраками, хотя их души полны порочности.

Парень улыбнулся, а девушка смутилась.

—Ты так любишь искусство, я бы часами слушал, как ты говоришь про него! — Он посмеялся, а девушка закатила глаза.

—Поэтому постоянно говоришь колкие фразы, чтобы я начала яро протестовать.

—Именно!

—Когда твоя жизнь пуста, приходится искать краски извне. Мой взгляд невольно притягивают яркие полотна, заставляют забыть, что жизнь никчемна. — Вздохнула девушка.

Её лицо уже давно не знало улыбки. Девушка часто улыбалась, но искренности в ней не было. В какой-то момент она просто перестала жить. Забылась в своих проблемах и ушла в какую-то глубь дремучего леса. Это произошло не когда Эйдан умер, позже. Когда человек умирает, мы не сразу понимаем всю суть утраты. Нам требуется время, чтобы пожить с этой пустотой и понять, какую сильную рану нам нанесли.

—Эй, у тебя есть я. — Девушка сначала недоверчиво посмотрела на него, а потом обняла. — Ты справишься со всем, ладно?

Она кивнула, и они вышли с выставки Трейси Эмин. На её душе была такая непроглядная грусть, что, казалось, улыбнись она фальшиво, то вмиг вся её маска затрещит по швам. Не хватало только песни королевы печали Ланы Дель Рей, какой-нибудь Violets for Roses.

—И всё таки они ещё те пошляки! — Сказал напоследок парень.

Они начали разговаривать про Трейси. Кира отчетливо видела, что художница не боялась выражать собственного «я». Это и привлекало в ней. Бунтарка среди белого дня. «Все, с кем я спала в 1956-1995» – только чего стоит.

«—Ты серьезно увлекаешься искусством? Нет, в жизни не поверю! — Насмешливо сказала девушка.

Вся его комната была увешана различными картинами, какие-то были вставлены в рамку и повешены на стену, какие-то просто лежали на полу, а какие-то представляли собой свернутые листы. Его комната была похожа на какую-то мастерскую, где он что-то творил.

—По-твоему, все мои увлечения должны сводиться к выпивке и сексу? — Грубо спросил тот.

Они, мягко говоря, недолюбливали друг друга, но что-то между ними проскальзывало.

—Да, именно это я и думаю. Воспитание не позволило сказать. — Насмехнулась она и начала рассматривать картины.

На удивление, они очень понравились ей. Особенно портрет какой-то девушки, выполненный в нежных тонах. Это был аккуратный набросок, который явно не закончен.

—О Боже, нет! Это Джексон Поллок? В жизни не поверю. Ты её спер? — Она чуть ли не встала на колени перед этим произведением искусства.»

Сложно было представить двух людей, любящих искусство сильнее. И так это было странно, ведь они жили в совершенно разных мирах, которые не пересекались. По всем законам у них не должно было быть даже общих тем для разговора. Но оказалось, страсть стирает все границы.

—Как тебе в Нью-Йорке? Ты ведь была уже здесь? — Спросил Валерио, отвлекая её от мыслей.

—Да, родители привозили меня сюда. Но, этот город не по мне. Я всегда мечтала побывать в Италии.

Как же прекрасна Флоренция, она переполнена произведениями искусства. В ней чувствуешь необыкновенную эпоху Возрождения. Этот город вдохновляет. Но её сердце принадлежало неповторимой Венеции. Она мечтала побывать в этом городе на воде.

—Почему тебя не свозили туда? — Спросил парень, передавая девушке сладкую вату.

—Это опасная страна. Знаешь, мафия и все дела. — Валерио от души рассмеялся. Ему показалось это очень забавным. Да любому нормальному человеку покажется это абсурдным. — Не смейся! Меня в этом убеждали с двенадцати лет. Плохие парни – табу.

—Заметно-заметно!

—Ты меня что ли не знаешь? Я не люблю правила.

Они ходили по улицам Нью-Йорка и вдыхали этот солнечный американский воздух. Нужно же было запастись витамином D и хоть как-то спастись от депрессии.

Ей нравилось в Нью-Йорке многое. Он умел привлекать и располагать к себе. Солнечный светлый город с большими небоскребами и простыми людьми. Здесь не носят фраков, не извиняются при каждой возможности, не надевают приторных и лицемерных масок.

Но общество, в котором она была вынуждена жить в каждой стране было одинаковым. Проклятье богатства – испорченность людей. Всё чаще замечаешь неравенство в жизни разных классов. Эвелин часто замечала, как искренне радуются бедные люди простым вещам, в высших классах тебе не позволительны эмоции. В детстве она часто мечтала об обычной жизни в семье рабочих. Позже ей объяснили, что бедные не имеют самого главного в этом мире – денег. А радуются они потому, что глупцы. Может и так. Но маленькая Эвелин всегда мечтала быть глупой, но счастливой.

Её не прельщали желтые такси, жирные бургеры, картошка фри, бесплатный интернет и розовые закаты. Она не умела радоваться мелочам. Вскоре и искусство перестало так завлекать её. Для неё оно оказалось не таким уж и необъятным. Ей быстро наскучила жизнь. Это очень страшное явление. Шаг на пути внутреннего самоубийства.

—Валерио, мы можем подольше остаться здесь? У меня нет сил возвращаться туда, — сказала Кира, сидя напротив камина. Ей нравилось смотреть на огонь и чувствовать его тепло.

—Да, конечно. Может тебе сходить куда-нибудь отдохнуть? — Спросил парень с нотками волнения.

—Не думаю что есть такие места, где может отдохнуть моя душа. — Но оно было. Рядом с самым любимым человечком на всём свете. Но его больше нет.

Её обучение в академии подходило к концу, и это не могло не расстраивать. Несмотря на атмосферу пафоса и лицемерия, ей нравилось учиться. В её семье было не принято, чтобы девушки продолжали обучение после какого-то определенного уровня образования, академии. Они не работали по специальности и занимались воспитанием детей. Им ни к чему было в полном объеме обучаться. Да у них и не было времени. В основном, к двадцати одному году у всех уже были дети.

Эти обстоятельства были для Киры невыносимыми. Она знала, что ей не составит труда сойти с ума от безделья и пустоты. Её бы "сожрали" собственные мысли.

—Эвелин, тебе нужно жить дальше. — Девушка странно кивнула.

Она прекрасно знала об этом и сама. Но Эвелин просто не могла. Это было не нечто мимолетное и простое, с точностью наоборот. Эти отношения были сложными, проблемными, странными, непонятными, грубыми, причиняющими боль, опасными. Но они были самым ярким, что произошло за всю её жизнь. С ними даже не может сравниться, детский побег Эвелин из дома, тогда она впервые попробовала пончики, увидела салют и подружилась с обезьянкой.

Она скучала по нему. Именно скучала, а не скорбела. Может, девушка была ещё слишком молодой для этого чувства, но она ощущала лишь тоску и боль по нему. Но боль от скорби, она другая. Всепоглощающая, сметающая всё, неумолимая ни к чему, валящая с ног, пробирающая до дрожи, убивающая, не преклоняющаяся ни перед кем, не щадящая никого.

—Как насчет кофе? — Спросил Масс, и Кира улыбнулась. Она любила этот напиток. Он хорошенько бодрил.

—Ognuno sta solo sul cuor della terra
Trafitto da un raggio di sole:
ed è subito sera. — Говорила на итальянском девушка. Это был её любимый стих.

(Каждый стоит по одиночке в сердце мира,
Пронзенный солнечным лучом:
И наступает вечер.)

В дверь особняка Масса раздался стук. Девушка поднялась с места и пошла к двери. Пройдя мимо кухни, она заметила как энергично парень готовил кофе.

Дверь была незаперта, поэтому незнакомец вошел в дом и пока закрывал дверь, стоял спиной к девушке. Его спина, покрытая черной тонкой кожанкой, была так знакома девушке. Она не могла не узнать её.

Мгновение она стояла неподвижно. Но и оно казалось ей немыслимо долгим. Она укорила себя за промедление.

—Эйдан! — Она громко вскрикнула и подлетела к парню, вцепившись к нему в спину.

Её сердце разрывалось на части. Она не испытывала ещё такого большого чувства освобождения от смертельных оков. Казалось, с этим парнем пришло и счастье в её дом.