Искупление через неё

Ненависть — понятная эмоция. Она горит ровно, как факел, освещает путь и сжигает всё на своём пути. А это... это было похоже на попытку разжечь костёр под ливнем. Тлеющие угли, едкий дым, который щиплет глаза, и никакого тепла. Только обещание тепла, которое никогда не придёт.

Утро. Защита от Тёмных Искусств.

Кэрроу снова был в ударе. Его склизкий, насмешливый голос заполнял класс, заставляя сжиматься даже самых стойких. — Сегодня, — прошипел он, обводя нас взглядом хищной птицы, — мы поговорим о непростительных заклинаниях. Не о том, чтобы их применять. О том, как распознать их последствия. Чтобы знать, с чем вы можете столкнуться.

Он щёлкнул пальцами, и на столе перед ним появилась стеклянная банка с мутным, пульсирующим розоватым газом. — Остаточные эманации после Crucio. Вдохните — и вы на несколько секунд почувствуете отголосок агонии. Кто желает... добровольно?

В классе повисла мёртвая тишина. Даже Паркинсон съёжилась. Кэрроу ухмыльнулся, наслаждаясь нашей трусостью. Его взгляд скользнул по рядам и остановился на ней. На Т/и. — А ну-ка, т/и. Твоя очередь показать, на что способна твоя... чувствительность.

Она побледнела как полотно. Я видел, как сжались её пальцы на крае парты. Её подружка-всезнайка порывисто двинулась, чтобы что-то сказать, но Кэрроу резко жестом остановил её. — Без возражений, мисс Грейнджер. Или присоединитесь к ней.

Она медленно поднялась. Её ноги, казалось, едва держали её. Идиотка. Почему она всегда выглядит такой... хрупкой? Почему не может надеть маску, как все мы?

Она сделала шаг к банке. А потом ещё один. В воздухе запахло страхом. Её страхом. Он был густым и терпким, как прокисшее вино.

И что-то во мне ёкнуло. Глупый, иррациональный импульс. Прежде чем я успел обдумать его, моё тело уже двигалось. — Профессор.

Голос прозвучал хрипло, но твёрдо. Все взгляды, полные удивления, устремились на меня. Кэрроу медленно повернулся, его брови поползли вверх. — Малфой? У вас есть что добавить?

— Это пустая трата времени, — я сказал, вкладывая в голос всё своё привычное высокомерие. Я встал, чтобы быть наравне с ним. Чтобы отвлечь внимание. — Она и от простого «Фуфикуса» чуть не плачет. Что мы узнаем? Что у неё низкий болевой порог? Это и так очевидно. Давайте лучше посмотрим на кого-то, кто сможет проанализировать ощущения, а не просто забиться в истерике.

Я кивнул в сторону Гойла. — Вот он. Сильный, голова пустая — идеальный объект для чистого эксперимента. Без лишнего шума.

Гойл тупо уставился на меня. Кэрроу сузил глаза, оценивая. Он видел вызов. Но он также видел логику. И ему, как и всем им, было интереснее увидеть страдания более «крепкого» материала.

— Хм... Резонно, — он кивнул, и его ухмылка вернулась. — Гойл! Вперёд! Покажи нам свою стойкость.
Пока все внимание переключилось на туповатого Гойла, который с гордым видом подошёл к банке, она стояла как вкопанная. Она смотрела на меня. Не с благодарностью. С шоком. С непониманием. С тем же чертовым вопросом в глазах, который сводил меня с ума.

Я резко отвернулся, садясь на место. В животе что-то неприятно засосало. Глупо. Рискованно. Идиотский поступок.

Вечер. Забалконный переход.

Мне нужен был воздух. Мне нужно было убежать от этих глаз, от этого вопроса. Я вышел на открытый каменный балкон, с которого открывался вид на озеро. Холодный ветер бил в лицо, и это было кстати.

Я не услышал её шагов. Просто почувствовал присутствие. — Зачем ты это сделал?

Её голос был тихим, но твёрдым. Я обернулся. Она стояла в нескольких футах, её руки были сжаты в кулаки, а щёки раскраснелись от холода и, возможно, злости.

— Я не делал ничего, — буркнул я, глядя на озеро. — Просто указал Кэрроу на более подходящий материал. Не вини меня, если твой героический факультет не выдержал такого удара по самолюбию.

— Ты солгал, — она не отступала. — Ты сказал, что мы не союзники. Что это перемирие. А затем... затем ты делаешь такое.

Я резко повернулся к ней, и злость, настоящая, чистая злость, наконец, загорелась во мне. — Я сделал это, потому что ты дрожала как осиновый лист! — прошипел я, делая шаг вперёд. — Потому что если бы ты вдохнула эту дрянь и закатила истерику на весь класс, Кэрроу стал бы копать! Он бы задавался вопросами! А вопросы, т/и, ведут к ответам, которые нам с тобой не понравятся! Я защищал не тебя, я защищал нашу тайну! Нашу! Поняла?
Мы стояли близко. Слишком близко. Ветер трепал её волосы. От неё пахло чем-то сладким. Мылом или шампунем. Глупо.

Она не отступила. Её глаза блестели в свете луны. — Ты кричишь на меня, — заметила она странно спокойно. — Значит, я права. Ты нервничаешь.

— Я не нервничаю! — мой голос прозвучал резко, почти срываясь. — Я...

И тут это случилось. Наше раздражение, злость, страх — всё это смешалось в воздухе, зарядив его статикой. Мы смотрели друг на друга, и внезапно злость куда-то ушла. Осталось только это... напряжение. Густое, тяжёлое, пульсирующее.

В животе у меня снова ёкнуло. Только на этот раз это было не неприятно. Это было... тепло. Странное, непрошенное тепло, которое разлилось по жилам, заставляя сердце биться чаще. Я видел, как её зрачки расширились, как она облизнула губы. Она чувствовала это тоже. Это проклятое притяжение, которое было опаснее любой ненависти.

Это длилось всего секунду. Может, две.

Затем мы оба отпрянули, как ошпаренные.

—Просто... просто держись подальше от неприятностей, — выдохнул я, голос снова стал жёстким, отстранённым. — И держись подальше от меня.

— С удовольствием, — бросила она, но в её голосе не было прежней силы. Она развернулась и почти побежала прочь.

Я остался один, прислонившись к холодному камню парапета. Я дышал, как после спринтерского забега. В груди что-то дико колотилось, а в животе всё ещё теплилось это дурацкое, непонятное чувство.

Я сжал кулаки. Это ничего не значило. Адреналин. Страх. Злость. Всё что угодно, только не... не это.

Она была гриффиндоркой. Она была проблемой. Она была...

...единственным человеком, который видел меня настоящего. И от которого мне почему-то вдруг захотелось не отдаляться, а... приблизиться.

Я с силой стукнул кулаком по камню. Боль была чёткой и ясной. Она была гораздо понятнее, чем всё то, что творилось у меня внутри.

Проклятие. Мне было легче иметь дело с Тёмным Лордом, чем с этой... этой бабочкой в животе, которую вызвала какая-то взъерошенная гриффиндорка.