Выбрать волю

Пришедшая к себе Эсна — размышляла.

Опыт «примирения» с Грэхардом глубоко её потряс. До этого случая владыка всегда демонстрировал полное принятие и дружелюбие, и ей казалось, что это, наверно, действительно та самая настоящая любовь, о которой ей грезилось.

Эсна не очень-то хорошо разбиралась в отношениях между мужчиной и женщиной, и принимала за любовь ту романтичную составляющую, в которой под пение птиц и аромат цветов двое обмениваются нежными взглядами и поцелуями. С этой точки зрения, начало её отношений с Грэхардом было идеальным. Ну, почти.

А вот продолжение...

Со всей определённостью, Эсна не была готова к столкновению с этой стороной своего супруга. Более того, по совести говоря, она предпочла бы, чтобы эта сторона навсегда осталась для неё тайной, а ей доставалась только «улучшенная» романтичная версия.

Но, несмотря на отсутствие соответствующего жизненного опыта и понимания, как устроены люди и отношения между ними, Эсна всё-таки была умна. И осознание того факта, что в браке супруг поворачивается к вам не только своей красивой стороной, досталось ей не так уж сложно.

Другое дело, что «некрасивая» сторона Грэхарда, в самом деле, была невыносима, и более всего невыносима отсутствием уважения к ней.

Эсна привыкла унижаться.

Когда ты женщина и когда ты ньонка — это образ твоей жизни. Ты должна со смирением понимать, что являешься существом второго сорта, не чета мужчине, и что твои мысли, желания и чувства важны только для тебя самой.

Эсне повезло больше, чем другим её соотечественницам. Когда-то отец горячо и слепо любил её мать — урождённую ниийку — и та приучила его уважать женщин, и особенно — собственных дочерей. В своём доме Эсна чувствовала себя почти равной — насколько вообще ребёнок может быть равным родителю, конечно. Пропасть между нею и отцом оставалась, но она была ровно такой же, какой и между отцом и её братом.

С первым супругом Эсне тоже неизмеримо повезло — хотя, полагаем, дело здесь не в везении, а в тщательном выборе её отца. Урождённый ньонец из семьи, не забывшей ещё своих анжельских корней, Веймар, хоть и не видел в супруге равную себе личность, оказывал ей уважение пусть формальное, но крайне важное для неё самой.

Так что Грэхард, чьё поведение было даже более учтивым, чем у абсолютного большинства ньонских мужчин, для Эсны, тем не менее, был первым вызовом такого рода.

Отстаивать свои личные границы она не умела и не смела; но слова Дерека глубоко запали ей в душу и распрямили там что-то, от рождения согнутое и забитое.

«Я жена владыки Ньона», — повторяла про себя Эсна, с удивлением впервые осознавая значение этой мысли.

В любой другой стране жена правителя и сама была бы правительницей — королевой. В Райанци и Ниии женщина даже могла править единолично, унаследовав трон от отца!

Она, Эсна, стала ровней этим удивительным женщинам, которым дозволено всё то, что дозволено и мужчинам.

Да, в Ньоне не существует титула для жены владыки. Когда не станет свекрови, её начнут называть княгиней дома Раннидов, не больше, — главной женщиной в семье.

Но по факту — Дерек был прав, и она действительно является королевой.

Той, которая может что-то изменить.

Той, которую будут слушать — и которой будут подчиняться.

Той, у которой всё-таки есть власть, и есть возможность применить эту власть так, чтобы улучшить что-то в этой жизни — для многих.

Эсна смотрела на себя в зеркало и пыталась понять, как же это оно так.

Внешне она совсем не изменилась; но внутри неё что-то изменилось разительно, и это уже виделось в её взгляде. Она впервые смотрела на себя таким взглядом — тем, который Дерек угадал в ней, хотя ещё никто не мог его увидеть, — и ей это нравилось.

Внутри себя она дала себе слово, что больше не забудет о том, кем она является.

Она ещё не знала, что это — начало нового и длинного пути, на котором ей придётся выдержать немало испытаний, и первое же из них подстерегало её этим же вечером.

Дело в том, что Грэхард, несмотря на всю свою гневливость и упрямое желание гнуть выбранную однажды линию, тоже всё-таки был человеком умным. И отдельно от него шатающийся голос разума в лице Дерека в его голову всё же пробился. И поставил его перед тем фактом, что у Эсны, вообще-то, тоже есть чувства. Которые человеку цивилизованному стоило бы учитывать при построении общения.

Беда была в том, что Грэхард не умел сдаваться. Впрочем, умение сдаваться для претендентов на трон Ньона однозначно расценивалось как фатальный недостаток, поэтому немудрено, что у победителя среди желающих занять это место таковое качество отсутствовало напрочь. Оно Грэхарду и не нужно было, и в жизни скорее бы привело к гибели, нежели к чему-то хорошему. Напротив, именно железное упрямство вкупе с позицией «сдохну, но не отступлю!» раз за разом приводили его к успеху: трон, победы в войнах, политические победы, реформы и начинания.

Он не умел сдаваться и уступать, поэтому примирение его глазами выглядело только одним образом: полная капитуляция с её стороны и сдача позиций на его условиях.

Её сегодняшний приход он предпочёл рассмотреть как готовность к этой самой капитуляции, поэтому не стал мешкать и нанёс ей вечерний визит с намерением расставить все точки и иные знаки препинания в их отношениях.

Альтернативная пунктуация от Грэхарда включала в себя весь набор качеств, присущих истинному воину. Так, в покои к Эсне он ворвался, как полководец врывается в осаждённый город, — без предупреждения и сметая всё на своём пути. И тут же принялся наводить свои порядки: отослал служанок и выставил снаружи стражу.

Слегка ошеломлённая этим явлением Эсна обнаружилась у будуара, где она готовилась ко сну. В её вечерние планы не выходили никакие врывающиеся Грэхарды, и она, признаться, как с нею часто бывало в таких ситуациях, попросту замерла, пытаясь понять, что, собственно, вообще происходит.

Грэхард с некоторым изумлением изучал взглядом её простую и удобную ночную рубашку — отсутствие привычных ему кружав, вырезов и прочих привлекательных улучшений недвусмысленно подсказывало, что его сегодня тут не ждали.

Пока он глазел, Эсна наскребла ошмётки смелости по сусекам своей души и максимально спокойно спросила:

— А стучаться в двери вас не учили, мой повелитель?

В недоумении моргнув, Грэхард перевёл тяжёлый взгляд с рубашки на её лицо.

Возможно, в другой время он и признал бы справедливость подобного упрёка, но сейчас ему было слишком досадно, что дело движется не по его сценарию, поэтому он сурово начал трясти регалиями:

— Вот именно, Эсна. Я повелитель. Вхожу тогда, когда пожелаю, и никто не смеет меня остановить.

Хмыкнув, она сделала несколько шагов в сторону, взяла с полки книгу и принялась её листать. Потратив несколько секунд на это дело, она пробормотала вроде бы себе под нос, но вполне слышно для него:

— Странно... Почему-то они забыли указать, что слово «повелитель» означает ещё и «невоспитанный мужлан».

Книга, которую она держала в руках, конечно, не являлась словарём; но он этого, естественно, не знал. Рыкнув от досады и гнева, он шагнул к ней, отобрал томик и грозно навис над ней.

Сердце у неё сжалось от испуга, но она твёрдо напомнила себе, что больше не позволит себя запугивать, и больше не потерпит никакого неуважения. Манера врываться к ней вот так, без предупреждения, явно относилась к оному.

— Испытываешь моё терпение, солнечная? — пророкотал, меж тем, Грэхард.

— А оно у вас вообще есть? — вяло удивилась Эсна и аккуратно выпуталась из пространства между ним и книжным шкафом, чтобы отойти на расстояние, которое позволит ей чувствовать себя безопасно.

Он оказался несколько обескуражен этим манёвром, потому что планировал следующим шагом от слов перейти к делу.

Эсне, конечно, хотелось помириться, но, совершенно точно, она не готова была мириться таким образом — чтобы её чувства и мысли отмели, как мусор, и поставили перед фактом: «Я просто снова прихожу к тебе по вечерам, потому что я так хочу».

Грэхард, конечно, желал примирения, но, совершенно точно, он не был готов что-то обсуждать и искать какие-то компромиссы. «Только по-моему, и никак иначе!» — был его девиз.

Поэтому он шагнул вслед за ней, снова сокращая расстояние между ними и снова нависая над ней.

Она смерила его недовольным взглядом и снова отошла.

Он зло прищурился и снова шагнул вслед, пытаясь зажать её к стене.

Чувствуя себя в крайней степени раздражённой этими навязчивыми вторжениями в её личное пространство, Эсна попыталась выскользнуть мимо него на свободу, но он с рыком преградил ей путь рукой.

— Пустите меня! — попыталась оттолкнуть она эту руку, но не преуспела: где тонкие женские пальцы — и где мышцы привычного к фехтовальным упражнениям мечника!

— Пустить?! — почувствовал себя уязвлённым он и поспешил утвердиться за счёт мысли, которая ему особенно понравилась: — Ты ничего не путаешь, солнечная?! Сперва сама заявляешься ко мне, предлагая себя...

Но он был прерван самым беспардонным и вульгарным образом. Она залепила ему пощёчину и зло перебила:

— Если ты ещё раз назовёшь меня шлюхой — я пойду и предложу себя... твоим стражникам!..

Лицо её пылало от обиды, гнева, унижения, возмущения и ярости.

От страха у неё подгибались коленки, дрожали руки, истошно заходилось бешеным стуком сердце — но он, он видел только её горящие глаза, из которых молниями били яростные взгляды.

Он был ошеломлён и опрокинут, и даже сложно было сказать наверняка, что именно потрясало его больше.

То, что ему вообще дали отпор. То, что она залепила ему пощёчину — знаете ли, никто раньше не позволял себе таких фокусов с грозным владыкой Ньона! То, что она впервые за всё время обратилась к нему на ты. То, что она использовала такое грязное словечко, которое благовоспитанным ньонским барышням знать-то не полагается. То, что во фразе, которая приносила ему такое удовольствие, она усмотрела оскорбление. То, в чём состояла суть её угрозы. То, что она вообще ему угрожает. То, что она выглядела как человек, готовый эту угрозу незамедлительно исполнить.

Ему оставалось только растеряно моргать и тереть пострадавшую щёку.

У неё в голове билась только одна мысль: какое там «просто вернут отцу» — казнят незамедлительно!

Впрочем, почему-то именно это соображение её и успокоило.

Дело-то сделано, и поздно дрожать от страха.

Она вздёрнула подбородок, гордо выпрямляясь.

На его лице проступало всё больше обиды и недоумения; он выглядел как незаслуженно наказанный ребёнок, у которого отобрали любимую игрушку.

Он пару раз открыл рот, собираясь что-то сказать, но всё, что приходило в его голову, звучало либо слишком жалко, либо слишком нелепо. По совести говоря, он просто не знал, как вести себя в такой ситуации с противником, которому ты по каким-то причинам не можешь снести голову с плеч своим мечом.

Больше всего на язык рвалось детское: «Это нечестно!» — но он однозначно чувствовал, что подобной фразой распишется в своём проигрыше.

Не имея сил и возможностей подобрать правильные слова, чтобы выиграть у неё, он решил пойти простым путём и победить на другом поле — любовном.

Все моральные силы Эсны уже ушли на то, чтобы дать ему отпор; она с трудом держалась на одном упрямстве. Возможно, если бы он набросился на неё с присущим ему напором, она на этом самом упрямстве оказала бы ему сопротивление. Но Грэхард прекрасно помнил, что напор такого рода ей не по душе; к тому же, он шёл сюда сегодня побеждать, а не насиловать. Поэтому поцелуй, которым он коснулся её губ, был очень мягким, почти невесомым, отнюдь не нахальным и грубым, а дразнящим и нежным.

Эсна в недоумении широко распахнула глаза; сердце её затрепетало мучительно. Она слишком соскучилась по его губам и рукам, и поэтому покорно капитулировала под его неспешными настойчивыми ласками, забыв всякие соображения о гордости и обиде.