Выбрать волю

Естественно, к вечеру Эсна успела основательно себя накрутить. В её голове уже начала выстраиваться целая система: как владыка наверняка решил, что имеет место тайный заговор, направленный на свержение его с трона. Эта теория была крайне неприятна, потому что в самом благоприятном случае грозила Эсне разводом, а уж во всех остальных — и вовсе казнью. Умирать не хотелось. Разводиться, к слову, тоже.

Что касается Грэхарда, он, напротив, подостыл. Тому способствовала общая загруженность дня: торжественные мероприятия требовали внимания; а также сыграли роль настырные реплики Дерека, который умел правильно почувствовать момент и направить настроение владыки в мирное русло.

Так что в покои к жене Грэхард пришёл во вполне себе рабочем расположении духа, готовый обсуждать и понимать. Но, к своему неудовольствию, он тут же отметил, что Эсна в очередной раз закуклилась в свои страхи и даже не думает о разумном разговоре. Съёжившись на постели, они усиленно делала вид, что спит. Видимо, такая стратегия показалась ей достойным способом избегания конфликта.

Вздохнув, Грэхард присел на край кровати и запросил у Небесного терпения в особо крупных промышленных масштабах. Ему уже начало казаться, что он женился не на взрослой умной женщине, а на каком-то ребёнке, неспособном на здравый диалог в принципе.

Поразмышляв внутри себя, он прикинул варианты и озвучил своё мнение:

— Нет, я, конечно, могу сделать вид, что верю, что ты спишь. Но ты правда считаешь разумным дрожать ещё день напролёт в ожидании следующего вечера?

Эсна тяжело вздохнула, но глаз не открыла.

Он слегка наклонился, разглядывая её напряжённое лицо, и ворчливо отметил:

— Одного понять не могу, почему ты меня настолько боишься, солнечная?

От возмущения Эсна аж глаза раскрыла.

И даже села, и рот открыла, чтобы высказать десятки причин, по которым его следовало бояться.

Но, к счастью, прежде, чем начать их перечислять вслух, она принялась прикидывать последовательность и обнаружила, что её аргументы неприменимы к ситуации.

Причины, по которым следовало бояться владыку, были сплошь политические. Несколько безжалостных наступательных походов, морские бои с пиратами, жестоко подавленные бунты, уничтоженные рода оппонентов, демонстративные казни... Ну, это явно не те претензии, которые уместно предъявлять в супружеской постели.

Приподняв брови, Грэхард с самым любезным выражением лица ждал.

А ей оставалось только закрыть рот и покраснеть.

Осознав, что вразумительного ответа опять не дождаться, он снова вздохнул и разнообразия ради не повторил исходный вопрос, а конкретизировал его:

— А сейчас-то ты чего боишься?

В голове у Эсны снова замелькали ужасающие воображение картины, от казни — до пыток, от уничтожения её рода — до вечного заключения в каменной темнице. К счастью, и эти соображения показались ей неуместными, и поэтому она промолчала.

Грэхард возвёл глаза к потолку и простонал:

— Помилуй, женщина! Я не учёный и не романтик, и угадывать твои мысли — явно не мой конёк. Я воин и повелитель. Хочешь добиться толка — говори прямо.

Признав аргумент разумным, Эсна попробовала выразить то, что её беспокоит. Поведя плечом, она отметила очевидное:

— Вы гневаетесь.

Он нахмурился.

— А я вас боюсь, когда вы гневаетесь, — изволила расшифровать мысль она.

Он нахмурился пуще, взгляд его стал отрешённым: видимо, он смотрел вглубь себя и пыталась понять, действительно ли он так страшен.

Наконец, он осведомился:

— И ты полагаешь, что в гневе я могу причинить тебе вред?

Недовольно покосившись на него, Эсна пришла к неизбежному выводу, что у неё нет ни одной причины так полагать, и что подобные предположения, чего доброго, его оскорбят.

Она промолчала.

Диалог так и не сложился.

Чувствуя себя всё глупее, Грэхард попытался зайти с другого конца:

— Может, хотя бы объяснишь, зачем тебе потребовался бедолага-Треймер и почему ты не могла сказать об этом мне?

— Зачем бы мне это вам говорить? — настороженно ушла от ответа Эсна.

— В самом деле! — комично удивился он и даже картинно поразводил руками, оглядываясь в поисках подсказок, а после выдвинул предположение: — Возможно, чтобы ты получила возможность встретиться с ним в комфортной обстановке, а не босиком за гардиной?

Градус настороженности Эсны резко поднялся.

— А вы бы мне позволили? — прищурилась она, всем свои лицом выражая скепсис.

— А ты, значит, даже спрашивать не стала, а сразу отказала себе от моего имени, так? — перешёл в атаку он и скрестил руки на груди. — Солнечная, я ненавижу, когда кто-то пытается принять решение за меня.

Она отвела взгляд и передёрнула плечом.

Спустя примерно минуту разъяснила:

— Но ведь ясно же, что было бы нельзя.

Она не стала поворачиваться к нему, поэтому не видела, что он смотрит на неё с глубоким удивлением.

Наконец, он это удивление переварил и уточнил:

— И много у тебя в голове таких вещей, которых тебе ясно же, что нельзя?

Она опять передёрнула плечом, что он расшифровал как «очень много» и уточнил:

— Приведи хоть пару примеров.

Морально вымотанная Эсна принялась монотонно перечислять:

— Встречаться ни с кем нельзя. На улицу ходить нельзя. Писать никому нельзя. В город ходить нельзя...

Она, наверно, часами могла рассказывать, чего ещё ей нельзя, но у него не хватило терпения дослушать:

— Стоп-стоп-стоп, — выставил он руки перед собой. — Напомни, госпожа моя, когда это я успел столько всего тебе назапрещать?

Нахмурившись, она бросила на него раздражённый взгляд:

— Разве это не очевидно?

— Вовсе нет. — Открестился он и уточнил ситуацию: — Итак, тебе зачем-то понадобился Треймер, и вместо того, чтобы обратиться ко мне, ты заранее от моего лица себе отказала, ещё и снабдив этот отказ категорическим запретом, и пустилась во все тяжкие?

Невольно она улыбнулась и отметила:

— Звучит... очень по-детски, да?

— Да! — с облегчением подтвердил он, радуясь, что она и сама это видит.

Откинувшись на спину, он сместил её колени так, чтобы ему было удобно положить на них голову, и продолжил:

— Так ради чего вся эта круговерть, солнечная? Может быть, хоть сейчас я выгляжу достаточно безобидно, чтобы ты отважилась просто сказать?

Она застенчиво провела пальчиками по его лбу; он блаженно прижмурился, и вправду растеряв при этом грозность вида.

Запинаясь, она всё же решилась рассказать ему, что именно не даёт покоя.

— Пф! Дался тебе этот Веймар... — недовольно пробормотал он и затем заключил: — Ну ладно, ладно. Какой там подвиг тебе по душе, рассказывай, выдам соответствующую медаль родственникам. А хочешь, балладу велю сложить?

Эсна в возмущении всплеснула руками:

— Я не хочу выдуманный подвиг! — горячо воспротивилась она. — Я хочу узнать, как было по правде!

Он сел, всем своим видом выражая недовольство, потом вздохнул и сдался:

— Хорошо. Пришлю к тебе завтра Дерека, введи его в курс дела, и пусть займётся расследованием. В самом деле, солнечная! — раздражённо повернулся он к ней. — Ты вправду собиралась заниматься этим сама? — она покраснела. — Пусть Дерек носится. Пусть Треймера допрашивает, да хоть обоих. Пусть по генералам ездит. Да пусть хоть во Френкаль отправляется и Расмуса трясёт.

Застенчиво улыбнувшись, Эсна пробормотала:

— Спасибо.

Он снова откинулся на её колени и мечтательно проговорил:

— Могу я надеяться, что в следующий раз ты всё-таки обратишься ко мне, а не разведёшь все эти шпионские игры?

— Я постараюсь, — пообещала она, смущённо осознав, что уже не в первый раз предпочитает сложные обходные пути, лишь бы не спрашивать у него.

— Да уж постарайся! — он поймал её руку, которой она гладила его волосы, и принялся её целовать. — Можешь прямо сейчас и начинать стараться. Что ты там несла про запреты прогулок и переписок?

Она было дёрнулась, но руку он держал крепко, а глаза у него вмиг сделались серьёзные и строгие.

— Я... я хотела бы писать иногда сестре... — робко решилась она, чувствуя, что голос дрожит. — Можно?

— Пф! — снова выразил он своё отношение к степени надуманности проблемы. — Пиши. Можешь Дерека нагрузить, он передаст со слугами, можешь мне отдавать, Треймера озадачу.

Мысль сделать князя посыльным показалась Эсне идиотской; мира в семью сестры это точно не принесёт.

— То есть, проверять, что я пишу, будет Дерек? — уточнила она.

Он широко распахнул прижмуренные было глаза и в недоумении переспросил:

— Проверять? На предмет ошибок, что ли?

— Что? — не менее удивлённо уставилась на него она, моргнула и пояснила: — Нет, на предмет тайных донесений.

Несколько секунд он смотрел на неё не отрываясь; затем губы его дрогнули; он явно пытался сдержать смех, но не преуспел.

— Тайные донесения, серьёзно? — отсмеявшись, переспросил он. — И много ты тут уже успела нашпионить, солнечная?

Эсна обиженно надулась.

— В самом деле, — продолжал веселиться владыка, — ты в самом деле полагаешь, что можешь нашпионить больше, чем один из моих тайных дознавателей, коим является почтенный супруг твоей сестрицы?

Эсна покраснела. Она, разумеется, не планировала шпионить, но всё равно было обидно.

Правда, обидой ей было маяться недолго: развеселившийся Грэхард сменил позицию и заключил её в объятия, горячо целуя.

— Очаровательная солнечная шпионка, — резюмировал он между поцелуями. — А шпионкам, между прочим, положено втираться в доверие и быть нежными...

Отвлёкшись от своих переживаний, Эсна с удовольствием включилась в игру:

— А разве я недостаточно нежна, мой повелитель? — томно переспросила она, осыпая его лицо поцелуями — ту часть, которая не была закрыта внушительной бородой.

— Сейчас проверим, — пробормотал задумчиво он, освобождая её от одежды.

...на ночь он всегда уходил. Это было обычной мерой безопасности в Цитадели Раннидов: владыки не проводят ночи с женщинами, будто то жёны или наложницы. Слишком уязвимое положение, слишком велика вероятность покушения.

Грэхард всегда уходил, и Эсна всегда чувствовала себя покинутой и ненужной. Ей хотелось после близости засыпать с ним, чувствовать его рядом, но... она понимала, почему он поступает так, как поступает.

От этого не становилось менее больно.

Сегодня он почувствовал её огорчение. Вернувшись к постели, он облокотился на неё коленом, взял её за подборок, поймал взгляд и спросил:

— Что случилось? Я чем-то тебя огорчил?

Она упрямо высвободила подбородок и отвела глаза.

На миг мелькнула мысль сказать как есть — ведь он столько раз упорно требовал, чтобы она поступала именно так, — но она отбросила эту мысль, потому что случай явно был не тот.

Однако отвечать что-то нужно было, и она лихорадочно вцепилась в первый пришедший в голову предлог. Надув губки, пожаловалась:

— Вы обещали заняться моим проектом школы для девочек, но так и не нашли для этого времени.

Моргнув с удивлением, он присел на кровать. Идея эта, действительно, выскочила у него из головы.

— Завтра, — решил он, — ты разбираешься с Дереком по поводу твоих идей. А послезавтра я пришлю к тебе одного анжельца, — улыбнулся он. — Вот уж кто будет в восторге от этой идеи!

— Анжельца? — тут же оживилась Эсна.

Национальность обещанного помощника внушала оптимизм: Анджелия славилась как своей просвещённостью, так и равноправием полов.

— Прекрасного, умного, занудливого анжельца, — покивал для веса головой Грэхард.

Она лучезарно улыбнулась; он поцеловал её напоследок и ушёл.

Интермедия

Утренний совет в Среднем дворце всегда проходил по примерно одинаковому сценарию.

В просторном кабинете с несколькими столами собирались сановники. Отдельная кучка министров — более или менее постоянное «ядро». Отдельная кучка чиновников — её состав зависел от характера рассматриваемых вопросов. И несколько специально приглашённых, опять же в зависимости от проблем, которые обсуждались.

Обычно за четверть часа до начала все уже были на месте и ожидали владыку.

Тот врывался точно с боем часов и занимал своё почётное место на возвышении. За ним располагалась стража, по правую руку — секретарь, по левую — канцлер.

Дерек обычно тихарился где-то в тенях на периферии, следя за тем, чтобы вовремя подавились все нужные для обсуждения документы или материалы.

В этот день в числе особо приглашённых выделялся его благолепие — именно он заявлял наличие серьёзной проблемы — а среди чиновников замешалась пара-тройка священников.

Речь шла о блаженном Ире — дурачке при главном храме Небесного. Приблудив туда лет пять назад, Ир стал привычным атрибутом главной площади и пользовался большим авторитетом в народе. Считалось, будто бы он был пророком, и, помимо того, мог призывать гнев Небесного на закоренелых грешников.

Его благолепие, как глава совета Небесного, ныне донёс до сведения владыки о проблеме, связанной с блаженным. В последнее время он взялся проповедовать, что над грозным владыкой Ньона сгущаются тучи, и тому следует основательно покаяться в своих злодеяниях, чтобы миновать беды.

Ира пытались вразумить — и сам его благолепие, и главный священник, и другие представители клира. Но блаженный в священном экстазе возглашал, что является гласом Небесного, и потому земные авторитеты не заставят его умолкнуть и предать истину.

Выслушав суть проблемы, Грэхард сделал недовольный жест рукой. Привычный расшифровывать его настроения канцлер склонился в поклоне и озвучил:

— Подготовить приказ о казни?

Идея владыке явно пришлась по душе, но он степенно провозгласил, что хочет услышать мнения советников.

Те, как водится в любом совете, незамедлительно разделились на два лагеря. Первый из них, возглавляемый самим канцлером, поддержал идею с казнью. Второй, в котором главную скрипку играл младший Треймер, полагал казнь блаженного ходом ошибочным:

— Авторитет его в народе весьма высок, — холодно вещал Треймер, прожигая противников своим фирменным пронзительным взглядом. — Демонстративная казнь вызовет волнения.

— И что же, потакать его ересям? — раздражился главный священник. — Он не внемлет вразумляющим гласам!

С десять минут полюбовавшись склокой в совете, Грэхард прервал галдёж резким жестом и холодно вопросил:

— Треймер, и что ты предлагаешь?

— Тайное убийство, — пожал плечами тот, как будто озвучивал самую очевидную идею на свете.

— Ну конечно! — возмутился канцлер. — И никто не догадается, кто и зачем его убрал! После таких-то речей!

Все священники согласно закивали.

— Ну пусть не тайное, — безразлично согласился Треймер, под взглядом которого канцлер не ёжился только ввиду длительной привычки. — Пусть его убьют открыто, при свидетелях. За что-то очевидное. Кому он там ещё успел напророчить?

Его благолепие зарылся в свои бумаги и доходчиво предоставил отчёт, кому и что в последнее время пророчил Ир.

Грэхард, чем больше слушал этот список, тем больше усмехался, — блаженный не разменивался по мелочам, и напророчить успел всем и много. Кто богатства неправедная нажил, кто образ жизни разгульный вёл, кто совесть и честь предков забыл... Его послушать — так весь Ньон дружно шествует в преисподнюю, гремя своими грехами на весь мир.

Проблема в том, что кто же захочет ронять свой престиж, прилюдно убивая популярного в народе блаженного?

— Тут лучше какого-нибудь фанатика выбрать, — назидательно поднял палец главный священник. — Чтобы за ересь, значит, положил.

— А что, он там и ересь провозглашает? — оживился Треймер.

Священники переглянулись и вздохнули. Припомнить сходу они ничего подобного не могли.

— Устройте давку, и пусть его затопчут, — лениво предложил начальник столичной стражи.

Этот план вызвал максимальное оживление, пришёлся всем по душе и тут же был принят к исполнению.