Песнь о Графине

Уже въевшиеся под кожу овации вновь облетают зал, смешиваясь с мелодиями оркестра и осыпаются на меня. Я кланяюсь и ухожу вместе с потухшими прожекторами, чуть ли не забегая за кулисы. Там меня сразу же окружают циркачи, поздравляя с окончанием первого шоу за сегодня и поторапливающие быстрее переместиться в наш городок из вагончиков, чтобы отметить всё ранее упомянутое, да и просто отдохнуть перед тяжёлым днём. Да и дата сегодня какая, представления тринадцатого числа просто не могут закончится плохо! [8]

Я выпутываюсь из объятий Тёти Лиз, выскальзывая во двор. Окрепший ветер намеривается сорвать с моей головы цилиндр, но я перехватываю свой головной убор на лету, подходя к доске. Только сейчас до меня начинает доходить то, что нового расписания у меня-то и нет вовсе, артисты узнают его как раз таки на этой доске, и я не исключение. Зато рядом с запиской про белого кролика висит клочок пустого тетрадного листа в клеточку, небрежно прицепленный на скотч и намеривающийся сорваться в любую секунду. Я снимаю его и при ближайшем рассмотрении оказывается, что бумажка вовсе не пуста, просто исписана она шрифтом Брайля. Гадать долго не приходится, только один человек в окрестностях может писать исключительно таким образом. Однако, как бы печально не было это признавать, я абсолютный ноль в этой сфере. Внезапно в голову прокрадывается мысль о том, что где-то в моей комнате был дешифратор, подаренный лично самим Ноа, который, как мне казалось, будет крайне бесполезным, учитывая то, что писал метатель всегда при помощи чужих рук, просто на просто диктуя текст.

Зачем-то срываюсь на бег, хотя в спешке нет абсолютно никакой необходимости – до следующего выступления даже больше двух часов, ведь после наших перфомансов Таракашкам придётся убирать не только манеж, но и помещение за кулисами заодно, а в этот раз ещё и гардеробную... Но ноги будто бы сами несут меня на встречу неожиданно возникнувшим тайнам, словно этот листочек у меня отобрать пытаются. Уже в вагончике я на всякий случай запираю дверь на замок и подлетая к шаткой тумбочке у кровати, которая явно не ожидала такого внимания к себе, поэтому заевший ящик выдвигается с трудом. Среди фотографий, других записок и пары книжек лежит тетрадь, которая служит мне и местом для заметок, и личным дневников в придачу. Встряхнув её пару раз, раскрывая книжонку до хруста корешка, на ковёр плавно спикировал изрядно помятый листок. Весь латинский алфавит шрифтом Брайля и значение каждой из букв рядом были написаны размашистым и угловатым почерком – тут постаралась Тира, часто помогающая Ноа, хотя я даже не знаю, из-за чего она оказывает ему подобные услуги личного секретаря.

Простым карандашом заштриховав поверх клеточек всё послание, чтобы все точки были чётко видны, стала сравнивать каждую букву с памяткой. Не знаю, сколько времени прошло, пока я смогла окончательно составить весь (притом не особо длинный) текст письма, но голоса за окном уже начали своё празднование. Передо мной на полу лежала тетрадь с множеством зачёркиваний, но среди них всё же был виден вполне себе складный текст:

"Не смогут уши услышать то, что и не сказано вовсе. Не смогут предатели казаться друзьями, если ими вовсе и не были, даже сквозь ямы улыбок."

Пару раз перечитав получившееся послание, начинаю напряжённо думать. Среди нас есть предатели? Доносчики? В дверь стучат так, будто бы по ней бьют кувалдой. Я успеваю вскочить на кровать, смахивая содержимое ящика под неё. Оказывается, замок всё же решил подвести меня сегодня и напрочь отказался запирать дверь, а я, доверившись ему, не стала дёргать за ручку после прихода сюда. К мне заходит Фокусник, спрашивая, почему я всё ещё не веселюсь со всеми. Я отмахиваюсь, мол, зашла передохнуть и выхожу вслед за ним, надеясь, что сейчас не буду слишком уж явно разглядывать каждого из труппы.

Прямо у выхода из моего вагончика уже сидят некоторые циркачи. Складные стулья, которые обычно используют рыбаки, были расставлены в виде кривоватого круга, прямо как подушки на общих завтраках. Из больших картонных коробок соорудили подобие стола, а на нём уже были расставлены все предоставленные нам вкусности от продавцов ярмарки и припасённые спиртные напитки, которыми потешались разве что Элле с Тётей Лиз, да Ноа, который пролил содержимое своего стакана и сейчас растирал алкоголь за ухом [9]. Фокусник упал на свободный стульчик, который не выглядел достаточно надёжным для таких махинаций, и указал взглядом на место рядом с собой. Я опустилась более аккуратно, при всём своём уважении к нашей труппе, все вещи из личного пользования выглядели даже старше Елизаветы.

Элле шепнула Ноа о моём приходе, и он тут же, слегка пошатнувшись, поднялся. Выпивать перед выступлением – плохая идея, а делать это, когда ты метатель ножей вообще не стоит ни при каких обстоятельствах. Однако Ноа, видимо, это никак не беспокоит и (судя по прошлому опыту) никогда и не беспокоило. По крайней мере, стоит радоваться хотя бы тому, что при мне он ни разу не промахивался, находясь перед публикой на манеже.

– Графиня, Графиня, Графиня, – начал он, – я рад, что ты всё же лично сменила расписание!

Я протянула "Угу", подтверждая его слова. Значит, не ошиблась – записка была от Ноа и сделана она была для меня.

– Слышал, что и заказ на торт ты попыталась отменить, значит, новости о нём нас ждать не заставят, поверь! Но здесь мы собрались ради Альберта и премьеры его номера!

Все присутствующие хлопают, сочтя эту речь за некий тост и, кажется, совсем не замечают то, как Ноа выделил имя Фокусника. Перевожу на него взгляд, наблюдая, как он встал, шутливо кланяясь, принимая овации в свою сторону, и улыбается так, что на щеках его проступают ямочки. Быстро пытаюсь по памяти составить в голове текст записки и перенести его на Фокусника. Один из сиамцев трясёт меня за руку, шёпотом спрашивая, всё ли со мной хорошо. Встряхиваю головой, отвечая, что всё в норме, но сама понимаю, что, должно быть, побледнела до обычного состояния Нанны.

Прокашливаюсь, говоря, что мне надо отойти. Достойной отмазки я придумать не смогла, поэтому просто иду, куда глаза глядят. Спиной чувствую, что кто-то за мной наблюдает, но всё же прячусь за Соли, сползая вниз по её стволу. Обдумывать свои догадки не хотелось, но и оставаться на праздновании было невыносимо. Сейчас я вполне понимала Тиру, которая утром сидела в этой же груде листьев. Они шуршали и хрустели, закрывая собой все остальные звуки, создавая целое убежище для таких заблудших и потерявшихся в своих мыслях душ. Шелест усиливается, когда рядом со мной кто-то присаживается. Элле держит в зубах сигарету, двумя парами рук поправляя свой костюм и заботясь о его сохранности, в отличие от меня на данный момент.

– Чего приуныла, дорогуша? – она перехватывает пальцами сигарету, дым которой ветер будто бы специально "кидает" мне прямо в лицо.

– А может, лучше не отменять заказ на торт? – морщусь от неприятного запаха табака.

– Ни в коем случае. Мы попытаемся сделать всё, что в наших силах, поверь. Мы же знаем, что со сладостями к нам опять эти грызуны вернутся.

– Крысы?

– Они самые, лапочка.

Элле знает всё, что хотела бы знать и я. Но спросить я её не могу. У стен и правда есть уши, но страшнее становится, когда эти самые уши отделяются от них. Всё же я не могу теперь с подозрением относиться ко всем вокруг, как законченный параноик выяснять, кому верить можно, а кому нет, чтобы в итоге закрыться у себя в комнате, общаясь только с засыхающей фиалкой на окне.

Встаю из-под защиты умирающей листвы и говорю Элле, что пора идти готовиться к следующему выступлению, пока не нахлынули зрители. Негоже, если циркачей увидят не репетирующими, а пьянствующими. Она как-то вяло согласилась, хотя по её виду нельзя было сказать, что она всерьез отнеслась к моим словам. Элле поднялась следом, вытаскивая из моих волос жёлтый листочек, который тут же подхватило ветром. Беседу я продолжать не решилась, как и заканчивать её должным образом, поэтому просто ушла в сторону шатра, попросив передать остальным, чтобы они следили за временем.

Шатёр встретил меня чрезмерной тишиной. Вокруг валялись забытые Таракашками вещи, какие-то тряпки и непонятно откуда взявшаяся мишура. Выглянув из-за кулис я заметила одинокую фигуру, подметающую манеж. В потёмках внутри свет лился только из гримёрки, гирлянды которой горели до того момента, пока в них не садились батарейки. Я уселась прямо на пол, смотря на мерцающие огоньки под потолком. Тут же в гримёрку ввалился запыхавшейся Фокусник, который всеми силами пытался отдышаться и говорил до невозможного рвано и непонятно.

– Графиня, куда ты подевалась, а, куда?

– Вы могли продолжать без меня, я крайне устала, понимаете.

– Да мы уже расходимся! Просто хотим сделать общую фотографию, так, на память.

Хоть я и не из суеверных, но цирк явно плохо на меня повлиял, ведь на моём лице, кажется, отразилось всё недоумение и даже некий упрёк за равнодушное отношение к грядущему шоу [10]. Я всё же согласилась и поднялась со своего места, по просьбе Фокусника хватая фотоаппарат с полки. Наверное, это устройство было главной гордостью нашей труппы – неясно, откуда такая дорогая вещь возникла здесь, но использовали мы его крайне редко из-за нехватки специальной бумаги, необходимой для его работы.

У заднего входа в шатёр уже собралась вся наша компания. Эта была не самая удачная локация для съемки, но о живописных видах в целом тут можно было забыть. Вновь возникшая из ниоткуда Тея суетилась, расставляя всех с видом опытного фотографа и звеня своими колокольчиками. Завидев нас с Фокусником, она оживилась ещё сильнее, хватая меня под руку, а его за ворот жилетки и ставя перед всеми остальными. Я передала ей в руки фотоаппарат, и она отбежала, пытаясь уместить нас всех в его объектив. Обе руки я сложила на трость и склонила голову сторону, натягивая привычную ухмылку. Тея воскликнула "Скажите сы-ы-ыр!", после чего нас ослепило вспышкой. Выехавший снимок она начала трясти с такой силой, что весь двор залил звон, будто бы кто-то стучал палкой по церковному колоколу. Выуженным из потайных карманов костюма маркером она быстро черкнула что-то на обратной стороне фотографии, после чего передала её мне вместе с фотоаппаратом. Меня тут же окружили все желающие посмотреть на результат этой небольшой съемки. Дав время остальным удостовериться, что никто не моргнул и ничего не испортил, я перевернула снимок, читая выведенную там надпись: "Графская семья". Я хохотнула, пряча фотографию в карман и вновь возвращаясь в гримёрку.

Пока я возвращала фотоаппарат на его законное место, ко мне опять зашёл Фокусник. В этот раз он не остался, а просто кинул на стол белый конверт и удалился со словами о том, что обычных мышей часто путают с крысами. По спине пробежал холодок от осознания того, насколько сильно я заблуждалась в неосведомлённости Фокусника о происходящем.

С мыслями о надобности завести отдельную папку для писем сомнительного характера, я распечатала конверт, доставая из него слегка небрежно, но при этом очень старательно сложенный листок. На нём не особо аккуратным почерком была написана очередная загадка, которую, увы, мне понять не удалось.

"Взорвётся Солнце на манеже,

Луну казнят на гильотине.

И словно разом все забудут,

Что пели песнь здесь о Графине.

                                                                 Ф."

С левой стороны также красовалась длинная линия, скручивающаяся в несколько колец и не позволяющая понять, что за ней зашифровано. В этой завитушке я узнала подпись Фокусник, которую он, на моей памяти, в первый и последний раз использовал только в кабинете Хозяина в наше первое прибытие сюда. Я ещё раз пробежалась глазами по тексту, чтобы удостовериться, что я не пропустила ничего из написанного. После просмотрела бумагу на свету, осмотрела письмо с двух сторон и слегка подогрела его на свече, которую вместе со спичками удалось найти на стеллаже. Никакой магии и иллюзий не было – обычная бумага, обычные чернила. Значит, всё должно было быть сказано текстом. В отличие от других, с Фокусником я могла говорить открыто, не таясь, но после сегодняшних новостей уверенность в этом пропала. Всё-таки до следующего шоу времени оставалась не так много, чтобы пытаться разузнать, что могло скрываться за этим письмом. Может, оно и вовсе было всего лишь подарком в виде его лично написанного стихотворения без каких-либо задних мыслей.

К моему удивлению, вне гримёрки была так же тихо, как в ней. Крайне странным это казалось потому, что, когда время близилось к открытию очередного шоу, все были словно на иголках: носились туда-сюда, разминались, болтали, нервно посмеиваясь. Сейчас же даже в гардеробной не было никого, только пара Таракашек всё ещё носились, готовясь к очередному выступлению или просто имитируя видимость работы.

На ярмарке или около аттракционов тоже было крайне пусто. Всё же мне удалось найти несколько артистов недалеко от вагончиков: всё тот же Ноа, который, казалось, с начала дня стремительно тратил свой запал позитивной энергии и глупых шуток, и Тира. Фаерщица не пыталась отравить метателя язвительными фразами или прожечь глазами, а тот в свою очередь просто молчал. По пути я заметила ещё и Элле, сидящую на своей излюбленной ветке Соли, но вид у неё был до того печальный, что не хватало только лишь тучки с дождём над головой. Из-за этого я решила не донимать её расспросами, но и здесь мне, по всей видимости, тоже были не рады. Однако все остальные попрятались по своим комнатам, так что другого варианта не было, ведь время подгоняло делать поспешные и, возможно, в какой-то степени, необдуманные выборы.

Ноа услышал мои шаги ещё издалека. Он махнул рукой, подзывая присесть к ним. Так как импровизированное застолье уже свернули, сидеть пришлось на успевшей промёрзнуть земле, но сейчас это не имело особого значения. Важным было другое: Ноа не мог подобрать слова. Вот это как раз выходило за рамки реальности и даже фантастики, ведь обычно его наоборот невозможно было унять.

– Что там с тортом и крысами? – я всеми силами пыталась влиться в эту замысловатую игру метафор, надеясь, что хоть немного преуспела в ней. По крайней мере, по этого момента меня успешно понимали и отвечали тем же.

– Мы перепутали мышь с крысой, хотя она и говорила нам об этом, – чуть медля ответил Ной.

– Прости... – Тиру хватило только на это.

Их меня вырвался смешок, но никто не улыбался. Тира не извиняется без причины. Я тоже немного помедлила, всё же вставая и направляясь к вагончику, в котором живёт Фокусник. Тира схватила меня за край брюк, но тут же отпустила, отворачиваясь. Я смотрела на её растрёпанные волосы с короной из жёлто-оранжевых листов и боялась двинуться дальше, но на это пришлось решиться.

Жилище Фокусника находилось прямо за моим: оно пестрило знаками о запрете приближаться ближе из-за возможности получить электрический удар. Секрет о том, откуда он берёт эти наклейки, которыми обычно пестрят электрошкафы в городах, был настолько же хорошо скрыт, как и секреты его фокусов. Теперь же вагончик был настолько белым, что даже резал глаза больше кислотно-жёлтых знаков. Я подбежала к двери, дергая за ручку. Она оказалась не заперта, и я ввалилась внутрь, оглядываясь. Не было ни намёка на то, здесь кто-то проживал. Пустые полки, идеально заправленная кровать и вычищенная меловая доска, которую Фокусник выпрашивал через письма прямиком у Хозяина, что было крайне рискованно. Всё было готово к тому, что это место займёт другой человек, даже и не зная, как комната выглядела до него. Да уж, подручные Хозяина в совокупности с Таракашками постарались на славу, а я-то решила просто передохнуть полчасика.

Я просто стояла на пороге, переводя взгляд от оной вещи к другой и держа снятый цилиндр у груди. Я жалела только о том, что даже на минуту позволила себе подумать о возможности Фокусника быть одним из Таракашек. Дополнением к ушам стен. На прикроватной тумбочке сверкал блистер непонятных таблеток. Я пересекла комнату, пачкая светлый ковёр уличными ботинками, и сгребла серебристую упаковку в карман. Кажется, я думала лишь о том, что меня должны были забрать вместо Фокусника. Чёртового торта не хватало только для меня!

Я всё не решалась уходить, отдавая молчаливую честь моему внезапно объявившемуся спасителю, если его можно было таковым назвать. У дверей на улице меня уже ждала Тётя Лиз. Увидев меня, она поджала губы, заглядывая мне в глаз и пытаясь прочитать в нём хоть что-то. Я отмахнулась, как бы приказывая ей говорить быстрее. Мол, дел невпроворот.

– Графинушка, всё не лежит на поверхности, – я хотела возразить, но ясновидящая не дала мне перебить её. – Нам всё равно не удалось выбросить торт.

Я зависла на секунду, сжимая в руке трость. У меня в голове появился было вопрос о том, ради чего вместо меня к той самой гильотине из стихотворения добровольно пошёл Фокусник, но отчего-то не смогла озвучит свои мысли. Значит ли это, что Луной оказался он?

– Елизавета, Вы случайно не занимались гаданием для Альберта? – её передёрнуло от звучания имени Фокусника из моих уст.

– Он попросил сложить для него песнь, – уклончиво ответила Тётя Лиз и этого вполне хватило.

– Вот только, – всё же продолжила ясновидящая, – не учёл он того, что когда Солнце заменяет Луну, днём всё равно должен кто-то светить.

Я поблагодарила её, уходя в смешанных чувствах. Горечь утраты и осознание того, что чужое самопожертвование было напрасным, смешались с рациональным спокойствием, таким нужным для грядущего выступления. Все окончательно попрятались, будто бы боялись, что грядёт нечто ужасное. Понять их можно было, хоть мне это и давалось с трудом: вели себя мы тут как маленькие черти или демоны. Не в том смысле, что портили настроение другим, вытворяли ужасные вещи или приносили в жертвы посетителей. Демоны ведь не лгут, они недоговаривают. И как же это глупо, что все вдруг решили, что в наши слухи просочилась ложь!

Дохожу до шатра вновь, так и не встретив никого из труппы на своём пути, но и специально искать и подлавливать других я не собиралась. Таракашки стали как-то сторониться меня; это я заметила, как только пересекла своеобразные двери из разрезанной ткани. Тенью проскользнув вновь в гримёрку мне вдруг на секунду померещилось, что тут сидит Фокусник. В своей излюбленной позе – на полу, откинув голову на гору одежды и закинув ноги на стол. Но эта иллюзия быстро спала, стоило мне моргнуть пару раз. Я опустилась на стул, бросая цилиндр куда-то на стеллаж, а трость кидая к себе под ноги. Зажжённая свеча, при помощи которой я пыталась обнаружить следы невидимых чернил в виде лимонного сока, всё ещё горела на столе, заливая его воском. Я протянула руку к снимку, который был сделан от силы всего лишь час назад. Покрутив фотокарточку в руках, я с ужасом заметила, что фигура Фокусника будто бы стала тусклее и вот-вот собиралась вовсе исчезнуть. Тут же нащупав спрятанное в щели за столом письмо, проверяю написанное на нём. Конечно, кривые ряды букв, выведенные тёмно-синими чернилами, никуда не исчезли.

Списав все эти странности на усталость, я приняла решение вздремнуть прямо здесь, ведь сделать этого с самого утра мне так и не дали. Передо мной стояла пластиковая бутылка, но жидкость в ней казалась мутнее, чем обычная вода. Даже не проверив запах содержимого, тяну к себе странный напиток, а из кармана выуживаю блистер таблеток, неизменно присутствующих в комнатах, в которые должны в скором времени быть заселены новые артисты. Выдавливаю в ладонь штук пять бело-синих капсул, тут же забрасываю их в рот и, морщась, запиваю чьей-то настойкой, неосмотрительно оставленной здесь.

Успеваю приклеить на стену у зеркала совместную фотографию найденным на полу скотчем перед тем, как мир вокруг начинает заметно тускнеть. Я не сопротивляюсь внезапно нахлынувшей сонливости и скрещиваю руки на столе, кладя поверх них голову. Издалека доносится музыка, и кажется она до боли знакомой, будто бы я слушала её тысячи раз. Зажмуриваюсь ещё сильнее, когда музыка нарастает, до боли ударяя по барабанным перепонкам каждой своей нотой и аккордом. Даже сквозь веки вижу расплывающуюся красную одежду и прозрачные руки, которые тянуться ко мне, приглашая в объятия.

______________________________________

8. Число тринадцать считается счастливым у циркачей.

9. Если у циркового спиртное пролилось на стол - в него нужно обмакнуть палец и помазать им за ушами, это делается на удачу.

10. Фотографироваться перед работой считается плохой приметой в цирке.