Глава 16 Марк
Я сидел за столом и все еще чувствовал, как на щеке пылает огненный отпечаток её маленькой ладони, словно клеймо. Утонув в гомоне друзей, я лишь рассеянно улыбался, прижимая руку к горящей коже.
— Да она тебя знатно приложила, все пять пальцев отпечатались, — расхохотался Ярик, и хохот подхватили остальные.
— Слишком юная, надеюсь, не твоя студентка? — с прищуром спросил Петр, откидываясь на спинку дивана.
— Моя, –— ответил я, усмехаясь и смакуя данное слово.
— О-о-о-о, — протянулись слева дразнящие возгласы Дениса и Ярика, в то время как Петр молча смотрел на меня.
Я знал этот взгляд. Это было осуждение. Слишком явно всё читалось на лице лучшего друга, и его можно было понять. С какой стати студентка поднимет руку на преподавателя? Только если он систематически доводит ее до грани на регулярной основе, а не просто в порыве страсти. И да, у нас с Вероникой была своя история, тщательно оберегаемая от посторонних глаз, но теперь, видимо, придется ее открыть. Другая, более привычная для них тема, померкла в свете произошедшего, ведь я невольно перетянул все внимание на себя. Даже тот светловолосый парень, яростно защищавший мою студентку, сверлил меня недобрым взглядом из-за барной стойки, но, к его разочарованию, он меня совершенно не интересовал.
Я опустился на диван и залпом осушил свой наполненный до краев стакан. В горле запершило от крепкого виски, но я почти не почувствовал вкуса. Внутри и так все горело.
Зачем? Зачем я это сказал? «...я поцелую тебя, но только в щёчку. На большее не рассчитывай.». Идиот. Самодовольный, напыщенный идиот.
Она смотрела на меня на танцполе — такая живая, такая недосягаемая, а этот хлыщ водил по ней руками... и во мне вскипело что-то темное, уродливое, знакомое. Ревность? Да. Но не только.
Страх.
Страх перед этой силой, которую она надо мной имеет. Страх перед тем, как тело отзывается на её взгляд, на её близость. Я — преподаватель. Я — тот, кто держит дистанцию, кто контролирует. А она... она одним движением ресниц разрушает всю мою выстроенную крепость. И это безумно меня пугает.
Я видел, как она танцует с ним, и мне захотелось подойти и... и что? Вежливо попросить? Нет. Мне захотелось заявить права на неё. Потому что это проще, чем признать, что я завишу от её улыбки. Что её смех для меня важнее, чем одобрение в деканате. Что я думаю о ней, когда ложусь спать рядом с невестой.
И я выбрал самый подлый, самый трусливый способ: унизить, оскорбить, принизить её ценность, чтобы обесценить собственную слабость к ней. Сделать её очередной, которая бегает за преподавателем, а не той, кто заставляет меня чувствовать себя живым впервые за последние годы. Убить в себе это... это проклятое оживление, эту надежду, которую она во мне разбудила.
Я хотел оттолкнуть её, чтобы она перестала быть опасной. Чтобы вернуть себе контроль. Чтобы доказать самому себе, что она ничего не значит.
Но, получив пощечину, я почувствовал не ярость. Я почувствовал облегчение. Справедливость. И дикое, ненормальное восхищение её силой. Она не расплакалась, не стала оправдываться. Она дала сдачи. Такой, какой я её и представлял — с характером, с огнем.
И теперь этот огонь меня обжёг. По-настоящему. И впервые за долгие годы я чувствую не пустоту и не вину, а что-то острое и настоящее. Боль. Яркую, обжигающую волну жизни, которая пронзает меня, вливая в вены саму суть существования. Мало того, что я сволочь, так я ещё и мазохист.
В голове крутились строчки из той песни, под которую она так плавно двигалась. Я знал английский, и когда понял, о чём поёт певец, и увидел того нахального парня с его руками на моей студентке — то не смог больше сидеть на месте. По воле случая этот трек был словно создан для меня и нашего с ней общего момента.
«Ты пришла именно тогда, когда мне это было нужно, именно тогда, когда мне нужна была ты».
Я прокручивал их снова и снова в своей голове. Вспоминал, как держал её тонкую талию, как она смотрела на меня и как я... всё разрушил. Каким же идиотом надо быть, чтобы так сказать? Грань между нашими играми в университете стёрлась, и я совсем не подумал о том, что сказанное причинит ей боль, а не вызовет азарт. Сейчас я ощущал странное и непривычное чувство. Мне одновременно хорошо и плохо, одновременно грустно и радостно. Это чувство называется научным словом — амбивалентность.
— Не ожидал от тебя, Марк, удивил, конечно, — Денис выпустил облако дыма кальяна, глядя на меня с хитростью. — Я знал, что ты требователен к студентам, но, чтобы настолько довести девчонку, что она тебе пощёчину влепила... Или есть за что?
Я доверял своим друзьям, знал, что они не сдадут меня Лине, но делиться сокровенным не хотелось. Всё, что происходило между мной и Вероникой, было только моим, личным, не предназначенным для чужих ушей. Она стала моей тайной с момента своего появления, превратив серые университетские будни в нечто яркое и захватывающее. А потом... потом она ворвалась в мою жизнь целиком. Да, я думал о ней, вспоминал, особенно перед сном, когда не мог уснуть. Она была моей отдушиной в потоке противоречивых мыслей, а со временем стала чем-то большим, и в итоге мы пришли к этому...
Впервые за последние годы я почувствовал что-то настоящее, и пусть это была боль, она была живительной. Словно пелена спала с глаз, мир обрёл чёткость и краски. Теперь я видел её по-другому. Она – движение, она – та жизнь, которой мне так не хватало. И этого было мало, я жаждал ещё эмоций... больше... и только от неё...
— Так что произошло? — не унимались Денис с Яриком, а Пётр лишь молча наблюдал за мной.
Не сейчас. Я не готов.
— Парни, давайте я вам потом расскажу, я, наверное, уже пойду, дома Лина ждёт, — ответил я и потянулся за телефоном, чтобы перевести деньги за вечер, но Денис перехватил мою руку.
— Брось, это же изначально планировалось как мальчишник. Но в свете последних событий я прощаю тебе этот должок за интереснейшую историю, в которой ты играешь главную роль.
Я кивнул, убрал телефон и, пожав руки друзьям, покинул клуб.
Лишь сейчас, словно очнувшись, я смог выдохнуть и расслабиться. Позволить себе насладиться ускользающими воспоминаниями о Веронике и наконец почувствовать запоздалый, но такой острый укол совести. Да, непрофессионально, чертовски непрофессионально так себя вести и говорить с собственной студенткой, но в тот момент рассудок словно покинул меня. Сейчас, когда опьянение еще не отступило полностью, поездка в такси оказалась очень захватывающей. Я достал телефон, нашёл по тексту тот самый трек и попросил водителя включить Bluetooth, а после весь салон залила та самая песня, которая теперь стала одной из моих любимых.
«Я уезжаю из города, это правда, я чувствую себя чертовски новым».
Да, я тоже чувствовал себя по-новому. Это, наверное, одни из самых острых эмоций, которые я когда-либо переживал. Не считая, конечно, отрицательных. И пусть с опозданием, пусть не в лучшем положении, но как же приятно их было ощущать.
Ветер бил меня по лицу, трепал волосы, даря обманчивое ощущение свободы, которое рассеялось, как только я переступил порог своей квартиры. Темнота. Ангелина давно спала, да я и сам сказал, чтобы не ждала. Снимая пальто и ботинки, шатаясь, я ухватился за тумбочку и неловким движением смахнул стоящие на ней флаконы. Они грохнули с оглушительным треском, нарушив тишину. Я тихо засмеялся, чувствуя себя виноватым подростком, вернувшимся домой позже обещанного, и эта мысль почему-то забавляла.
Лина свернулась калачиком на краю кровати, а я замер между ней и диваном, словно между двух миров. Наверное, не стоит ложиться рядом в таком состоянии, дыша перегаром, — это я скажу ей завтра, когда она спросит, почему я спал на диване. А сейчас я, отдернув шторы, упал на тёплый плед на диване и уставился в окно.
За эту ночь многое изменилось. Я снова узнаю себя — того, каким был раньше. Искра во мне не угасла окончательно, и теперь я чувствую, как жизнь снова разливается по венам, горячая и яркая. Я обязательно попрошу прощения у Вероники, объясню ей всё... но не сейчас. Ей нужно время, чтобы остыть. А пока... пока я хочу насладиться этим забытым чувством.
Раньше я не замечал звёзд, а в последнее время они словно притягивают мой взгляд. С блаженной улыбкой я закрыл глаза и мгновенно провалился в сон, успев подумать лишь об одном: жизнь изменится, всё уже меняется, и эта перемена благодаря ей.