Контракт с врагом

Тишина в пентхаусе была гнетущей. Не та тишина сосредоточенности, что царила здесь раньше. А тишина после взрыва. После того, как стены, возведенные с таким трудом, рухнули, обнажив выжженную пустошь. Ада стала тенью. Молчаливой, холодной, неуловимой. Она не смотрела в мою сторону. Не разбивала кружки. Не язвила. Она просто…исчезла. Оставив после себя пустую кружку на столе и ледяное эхо своих слов: Холодный, бездушный механизм. Ее ненависть теперь была не огнем, а вечной мерзлотой. И она была заслуженной.

Слова Локхарта резали уши, как наждак: Дочь банкрота и вора... Купленная вещь...Я видел гнев на его наглость. На его попытку влезть в мое пространство, в мои решения. На его презрение к ней. Я бросил ему в лицо угрозу разрыва отношений. Защищая…что? Свою собственность? Свою репутацию? Или что-то другое, что я сам не решался назвать? А потом…потом включился режим самосохранения. Холодный расчет. Уязвить Локхарта. Унизить его тупым высокомерием. Показать, что он сам – купленная лояльность. И для этого…для этого я использовал ее. И ее отца. Слабый, глупый человек...Платит за его глупость...Мое приобретение. Я сказал это. Сознательно. Жестоко. Чтобы доказать Локхарту, что я выше его жалких сантиментов. Что все для меня – инструменты. Вещи.

Я не знал, что она слышит. Не знал, что стоит за ширмой. Когда я увидел ее лицо – белое, с глазами, полными абсолютной, обжигающей ненависти – я понял. Понял, что перешел черту, за которой нет возврата. Ее слова на балу были не истерикой. Они были приговором. Точным. Безжалостным. Ты не человек. Ты – пустота в дорогом костюме. И она была права. В тот момент на балконе, говоря со Локхартом, я был именно этим. Механизмом. Холодным. Бездушным. Уничтожающим все на своем пути, включая те жалкие ростки…чего? Доверия? Симпатии? Что-то начало прорастать сквозь лед. Что-то опасное и неконтролируемое. И я сам его выжег каленым железом цинизма.

Теперь я сидел в кабинете. Глубокой ночью. Передо мной – отчеты, цифры, графики. Они не лезли в голову. Вместо них – ее глаза. Тогда, в галерее, когда я нес ее – испуганные, широкие, потом смущенные. И сейчас – мертвые. Полные ненависти. И слова Локхарта. И мои слова. И ее приговор.

– Идиот, – прошептал я в тишину, стискивая виски. Не Локхарту. Себе.

Я пытался рационализировать. Объяснить себе, почему я сказал то, что сказал. Локхарт– опасный инвестор. Нужно было поставить его на место. Показать силу. Без слабостей. Без привязанностей. Приобретение – это был бизнес-термин. Холодный. Точный. Ричард Хартфорд был слаб. Его решения привели к краху. Его дочь платила за его ошибки. Факты. Сухие факты.

Но почему тогда они жгли, как угли? Почему воспоминание о ее лице после слов "вещь" вызывало не раздражение, а…горечь? Почему пустая кружка на столе по утрам была таким немым укором?

Я встал, подошел к окну. Город спал. Где-то там был ее отец. Слабый, глупый человек. Да. Но он любил ее. И она любила его. До готовности продать себя в рабство. Эта мысль раньше вызывала лишь презрение – к его слабости, к ее наивности. Теперь…Теперь она вызывала что-то другое. Что-то похожее на…зависть? К этой глупой, саморазрушительной силе чувства?

Я вспомнил ее блог. Анонимный. Я нашел его неделю назад. "Записки о Драконе и Медвежонке". Читал. Сначала со скепсисом. Потом с… интересом. Она писала о кофейном цунами. О правилах на холодильнике. О страхе голубей. О старой книге. Она видела. Замечала те самые "трещины", которые я так тщательно скрывал. И писала о них с сарказмом, но и с…недоумением. С попыткой понять. И был тот комментарий. "Хранитель Механизма". Чей-то ядовитый шедевр, сводивший все к расчету, к игре. Я не писал его. Но, прочитав, понял: это была идеальная формулировка того, чем я должен быть. Чем я старался быть всегда. Безупречным механизмом.

И что же? Механизм дал сбой. Позволил Локхарту вывести себя из равновесия. Сказал лишнее. Уничтожил хрупкое перемирие. И получил…что? Удовлетворение? Нет. Пустоту. И ненависть Ады, которая теперь была не огненной и язвительной, а ледяной и абсолютной. Как вакуум. Она не боролась. Она просто ушла. В свою ненависть. Оставив меня здесь. С безупречным холдингом. С победой над Локхартом. С тикающим механизмом успеха. И с горечью пепла на языке. Пепла от сожженных мостов. Пепла от тех самых иллюзий, которые она, оказывается, успела посеять и во мне. Идиот.