♪
Вечером в старом театре, на улице Йозефа Штрайтера спектакль начнется, как всегда, по расписанию.
Александр Илфамович уже развесил афиши на воротах внутреннего дворика театра. Сегодня, как сообщают черные неровные буквы, выведенные на куске какой-то ткани, будет "Гамлет, принц датский".
Александр Илфамович стоит внутри театра у входа и проверяет билеты. Он очень волнуется, ведь Гамлет - это роль - мечта для любого актера, и ее нужно не сыграть - в ней нужно прожить.
Больше входящих нет. Их и не было, но Александр Илфамович все ровно подгоняет одному ему видимую толпу зрителей:
- Дамы и господа! Спектакль начнется уже через несколько минут! Вы слышите звонок?
Он спешит по коридору за сцену. Спешит аккуратно, чтобы не затушить свечу, ведь даже ем, знающему театр как свои пять пальцев, сложно пробраться по нему в кромешной тьме.
За сценой Александр Илфамович ободряюще произносит:
- Ну что, ребята, пора? - и выходит на скрипящие доски сцены.
Как это подходит под происходящее на сцене! Гамлет доказал себе вину короля, и вот он произносит свой второй, бессмертный монолог.
Александр Илфамович поспешно переносит от одного столба к другому скелеты Розенкранца и Гильденстерна, внимательно слушающих своего друга.
— Быть — или не быть? Вот вопрос! — с чувством восклицает Гамлет Илфамович, а первый ряд в партере на секунду оказывается освещен и тут же прячется во тьме.
Зрители в восторге. Александр Илфамович счастливо кланяется безмолвному мраку. Никогда жители города, пусть и в виде скелетов, и пластиковые работяги бутиков и модных салонов — манекены, — не видали такого представления. Пусть актер местами забывал текст и путал "Гамлета" с другими пьесами — он все-таки уже немолодой, да и на его ошибки уже некому указать.
Вечером в старом театре на улице Йозефа Штрайтера будет спектакль. Как всегда.
Иногда во время представлений Александр Илфамович вдруг словно просыпается. Он с ужасом осматривается и убегает за сцену, где в крохотной комнатке, в полной тьме, завернувшись в груды пыльных ветхих костюмов и обхватив руками голову, он лежит калачиком на полу, дрожит и жалобно плачет.
Но вскоре он поднимается, удивленный своим поведением, и с еще мокрыми глазами возвращается на сцену, к своим холодным безмолвным зрителям.
Ведь, как пел уже обреченный солист одной группы, которую так любил в молодости Александр Илфамович, show must go on.