Часть 1
Лежащий на больничной койке парень... Был достоин сочувствия. Какой день лежащий в коме студент экологического факультета все еще с трудом дышал сам и даже с помощью кислородной маски. Искусственную вентиляцию легких использовали уже несколько раз, насколько рассказывали врачи.
– Прости. Прости нас, Лололошка, – голос Дилана охрип, а в глазах плыло. Но он все равно подошел к соседу, не зная, слышит ли тот его вообще. Скорее всего нет. И упал на стул рядом, путая пальцы в своих же волосах. - Прости, пожалуйста. Я... Мы... Мы все соберем, только держись. Еще немного, просто... Просто держись. Мы не можем потерять и тебя.
Седьмой блок работал, доставал сбережения, просил и брал в долг. Они собрали на лечение, Дилан шел платить, чтобы уже завтра тело отправили в хирургию, но...
Он касается холодной руки, но так и не решается сжать ее в ладони. С каждым днем все меньше шансов, пока врачи будут разводить руками. Дилан и не помнит, когда в последний раз плакал, но сейчас, сидя в этой палате, он вытирая глаза рукавом. Как он будет смотреть в глаза остальным? После Брэндона все и так на нервах, а тут... Карла может подкосить это слишком сильно. Тот и так уже на себя не похож, пропадая на клумбах, пытаясь забыться. Даже пропустил день в университете. Но, все же, какой Карл просто Карл.
Цены подняли. Слишком сильно.
Теперь он должен будет вернуться, чтобы сказать, что их друг все еще при смерти и они не могут больше ничего отдать. А Лололошка останется лежать тут. И только попискивание монитора сердцебиения будет рядом.
Этот несносный эколог был на Карла похож. От части, издалека, но, кажется, выпускники этого курса просто по определению имеют добрый взгляд, милую улыбку и вездесущий оптимизм. И сейчас оба эти яркие солнца, ежедневно раздражающие его любовью к жизни, оставили за собой беспомощную пустоту, так резко контрастирующую с обыденностью. И Дилан не может сделать ничего.
Ни-че-го.
– Я так виноват. Бил бы ты дальше эти чертовы окна, лишь бы остался жив. Я много чего хотел и говорил, но явно не этого, – шептал парень тихо, почти не слышно. И не смел даже прикоснуться, лишний раз навязывая себе свою вину. – Карл беспокоиться. Очень. И Чед. Все стало так... Тихо. Карл даже не будит меня. Не уходи, пожалуйста. Мы все сделаем. Просто подожди еще немного. Я... Придумаю что-нибудь.
И снова повисла тишина. Такая своеобразная, разбавляемая только медицинской утварью. Невольно хочется подумать: а кому хуже? Тому, кто не чувствует ничего, оставаясь на грани благодарной смерти, дающей лежать в спасительном безсознании, не помня, не осознавая, или тому, кто абсолютно здоров, но вынужден смотреть на это, слушая неуверенные оправдания врачей?
Неприятный писк так ему и не ответил, сколько бы Дилан не вслушивался. И даже мир не получалось ненавидеть. Только тихо скулить, смотря на потолок, что, удивительно, тоже молчал.
– Я приду к тебе еще. Обещаю, ты будешь жив. Просто держись, – выдохнул Дилан, будто подводя итог сам для себя.
Перед тем, как уйти, он решается погладить соседа по руке, смотря на то, как тяжело вздымается грудная клетка, а сердце все еще бьется слишком слабо. Дилан почти с трудом закрывает за собой дверь. После умылся в найденной ближайшей уборной, прежде чем покинуть больницу, ничего не видя перед собой. Даже не замечает, как у него трясутся руки.
А впереди еще разговор с седьмым блоком.
Дилан устал.
И даже не увидел, что Саймон Солус наблюдал за ним, стоя у стойки регистратуры.