Часть 1
Метка на предплечье светлеет с каждым днем.
Гермиона дотрагивается до нее кончиками пальцев, проводит слабо по вытатуированному знаку, чувствуя, как тлеют черточки-линии, все еще очерчивая страшный силуэт.
Малфой молчит, когда она это делает. Он вообще почти ничего не говорит, прислонившись к стене и закрыв глаза. Гермиона опускается на колени напротив, выдыхает сквозь зубы — потому что страшно, потому что неправильно, потому что они не остановятся — и забирается ладонью под рубашку, ослабив узел галстука. Пуговицы поддаются не сразу, она ломает ногти об них, чтобы быстрее, пока не успела передумать или просто — подумать, и прижимает ладонь к метке — ей не надо видеть, чтобы чувствовать.
Малфой шипит что-то нечленораздельное и откидывает голову назад, зажмурившись сильнее.
Гермиона думает о том, что представляет из себя Метка теперь, когда нет Сами-Знаете-Кого? Как она реагирует на ее, грязнокровки, прикосновения? Не делает ли она Малфою хуже?
Хотя тот выглядит таким измотанным, что хуже, кажется, уже быть не может.
— Больно? — бормочет она, не понимая, что говорит. — Что мне?..
Он качает головой. Гермиона пересаживается ближе, убрав от него руки, и прижимается к теплому боку Малфоя. Его сердце стучится о ребра как сумасшедшее, и Гермиона чувствует это биение как свое собственное. Как и панику Малфоя, как и его усталость.
Иногда ей кажется, что она сойдет с ума. Свихнется от этого чувства безысходности, от страха, от отчаяния. Раньше она боялась за них всех: за родителей, Рона, Гарри, себя.
Теперь она боится только за Малфоя, но этот страх хуже. Он выматывает ее до полного истощения, потому что она не должна о нем волноваться — но она ничего не может поделать с собой. Им, вернувшимся в Хогвартс доучиваться, не по себе: их объединили с теми, кто действительно только перешел на седьмой курс. И если для гриффиндорцев, хаффлпаффцев и рейвенкловцев просто было странно учиться с теми, кто еще вчера был младше на год, то слизеринцы...
Рон говорит, они заслужили. Гермиона думает, что да, конечно, заслужили, когда вспоминает, что они с ними сделали, но потом видит Малфоя, дотрагивается до Метки, цепляется за него, чтобы вытащить, и вся ее старательно выстроенная схема ценностей рушится.
Ей кажется — сейчас они, победившие, ничем не лучше проигравших. Слизеринцам не дают прохода, каждый считает своим долгом выразить презрение по отношению к ним, и Малфою, как и следовало ожидать, достается больше всех.
Она знает, что он виноват — и помнит, как он их спас там, в Малфой-Меноре. Как его мать солгала Лорду, сохранив тем самым жизнь Гарри: пусть и ради Драко, это неважно.
Помнит, как смотрел на них Люциус Малфой во время суда, на котором решалась его судьба.
Он выторговал себе и своей семье свободу — на этом его спасение заканчивалось. И если он и Нарцисса могли укрыться в своей норе, свернуться в кольца, как змеи, чтобы переждать худшие времена, то у Драко не было выбора. Он на виду, и каждое острое слово, каждое оскорбление, каждое пожелание сдохнуть добирается до цели.
Гермиона находит ладонь Малфоя и сжимает в своей.
Она не знает, снятся ли ему кошмары — для этого надо заговорить, а она не решается: нужно что-то большее, чем посиделки в пустых классах по вечерам. Ей — снятся, она никак не может забыть о пытках, которые устроила ей Беллатриса. Стоит только вспомнить, как ее начинает мутить. Гермиона закрывает глаза и выдыхает, не замечая, как сильно вцепилась в Малфоя.
Когда понимает это, то ослабляет было хватку, но тот неожиданно едва заметно пожимает ее пальцы в ответ.
Сглотнув, Гермиона поворачивается к нему, но он рассматривает пыльную доску, и она опускает голову. Вопрос почти срывается с языка, но она до боли впивается зубами в губу, заставляя себя замолчать — вдруг Малфой уйдет?
Ей нужно находить его каждый раз в новом месте, нужно, усевшись рядом, слушать тихое дыхание, нужно чувствовать Метку под своими пальцами. Когда она видит Малфоя, когда она дотрагивается до него, смерть — Фреда, Снейпа, Грюма, Добби — почти обретает смысл, она почти начинает верить, что все было не зря. Что они кого-то спасли. Что это не будет так больно, что это пройдет.
Это не проходит, но Малфой все равно нужен ей.
Время то ли течет слишком быстро, то ли не течет вообще: Гермиона не знает, сколько минут прошло с тех пор, как она вошла в этот класс, когда Малфой, шевельнувшись, начинает подниматься. Ее руку он выпускает в последний момент.
Гермиона смотрит на него снизу вверх, откинув голову назад, и Малфой пялится на нее в ответ. В горле застревает комок, и Гермиона так хочет сказать ему что-нибудь вроде нелепых «тебе обязательно уходить?», «все будет хорошо» и «завтра новый день». Или что-нибудь похуже.
«Я с тобой, Малфой».
Она приоткрывает губы, и эти слова — ненормальные, невозможные слова — почти вылетают из ее рта, но Малфой начинает пятиться к двери, и ей приходится замолчать. Он прожигает ее взглядом еще пару секунд, а затем, крутанувшись на каблуках, выходит из кабинета. Гермиона изучает его сгорбленную высокую фигуру, пока дверь за ним не закрывается, и только тогда она встает и отряхивает юбку.