Хлороформ

Ю сгорает от ужаса каждое мгновение своего жалкого, в край испорченного тупыми выродками существования. Снова привязана к кровати, снова все тело горит от постоянного использования сраной многохвостки. Запястья огнем горят от боли и бесконечных попыток освободиться от пут, сковавших намертво. Кажется, кожа под грубой хозяйственной веревкой стерта в кровь.

По щекам крокодильи слезы градом, ими можно затопить эту чертову темную комнату, в которой собрались все черти. У девушки истерика. Та самая — неконтролируемая. Сдерживать себя от рыданий и всхлипов не выходит, потому что, черт возми, в заднице на полной мощности жужжит вибро-яйцо нереально крупных размеров. Кажется, ее порвали, когда без смазки запихивали внутрь эту штуку. А один из очередных клиентов трахает ее сильно и жестко, проникая до основания и сжимая нежную кожу бёдер с такой силой, что от каждого прикосновения хочется визжать.

На сосках дурацкие зажимы. Только Ю их почти не чувствует, потому что боли и без того слишком много. Настолько, что ее хватит для приличной по размерам могилы. Даже надгробную плиту сделать можно будет.

Второй же клиент просто наслаждается этой отвратительной картиной, созерцает каждое до посинения грубое проникновение в беззащитное девичье тельце, сотрясающееся в конвульсиях от изнеможения и боли. Только скучно это, не находите? Просто сидеть и наблюдать со стороны, как твой друг ловит кайф от насилия и унижения — в каждом новом столкновении тел слышно шепотом гадкое склизское "ебаная шлюха", "обоссаная шмара" и еще миллионы подобных этим выражений. Поэтому мужчина подходит ближе, заглядывая в темно-серые глаза, наполненные немой мольбой, и наслаждаясь этой беспомощностью своей игрушки на одну ночь.

— Хочешь пососать, сука? — противный голос и шлепки, тело к телу сливаются в единый гул в голове Ю, она не может это контролировать. Не слышит, задыхается, умирает и снова складывается по частичкам в единое целое, чтобы не понять ничего из услышанного.

Но мужчине абсолютно наплевать. Он перекидывает ногу через ее грудную клетку, без намека говоря, чтобы Ю открыла ротик пошире. Только девушка не может осознать. Вроде, в бизнесе давно, только все никак не привыкнет к подобному. Когда особо жестокие клиенты доводят до ручки, она просто впадает в ступор, не понимая, что происходит вокруг. И только воет и плачет, всхлипывает и неприлично шмыгает носом.

Пощечина обжигает покрытую пятнами щеку так, что голова безвольно поворачивается почти на сто градусов, до хруста в шейных позвонках. Это немного отрезвляет, приводит в чувства. Мужчина же чуть пошатывается из-за резкого движения и неустойчивого положения и вдруг падает задницей прямо на сжатую в зажимах грудь Ю. Визг нестерпимой боли глушит обоих клиентов. Но они натренированные, поэтому первый, активно трахающий, почти ничего не замечает, лишь на мгновение сбившись со своего бешеного ритма. Второй же, пользуясь прекрасной возможностью, быстро принимает прежнее положение и засовывает член Ю в рот по самые яйца.

— Умница. Хорошая шалава, — приговаривает клиент, пальцами ероша спутанные волосы на макушке, — так широко рот еще никто не раскрывал для меня! — утробно смеется, откидывая голову назад. Этому ублюдку весело, пока Ю, внезапно атакованная самым ужасным из всех возможных способов, слишком поздно осознает, что воздуха не хватает. Нос забит из-за бесконечных рыданий, а во рту теперь вонючий член этого утырка.

Она срывается на кашель и задыхается. Сдавленно кашляет, кашляет, кашляет до срыва в горле, когда все гореть начинает и принуждает кашлять еще сильнее. А мужчина не спешит вытаскивать член из чужой глотки. Ему, кажется, слишком нравится то, как она корчится под ним, пытаясь избавиться от этого дерьма во рту.

Воздуха все меньше и меньше. Звуки доходят все глуше и глуше, будто Ю просто резко ушла под воду. Из-за слез ничего не видно. И только этот адский колючий смех кое-как царапает сознание.

Девушка резко подскакивает на кровати, ощущая как по виску стекает холодная капелька пота. Дыхание дается с трудом, словно кто-то держит крепко за шею, придушивая. От этого ужас еще сильнее сковывает тело, по кусочкам разбирая на запчасти без наркоза. Глаза непроизвольно заполняются слезами, когда Ю понимает — рыдала во сне.

"Почему же жизнь так несправедлива? Почему именно я?" — хочется громко выкрикнуть эти вопросы, хочется, чтобы хоть кто-нибудь услышал и пришел на зов. Может быть, прижал к себе покрепче, погладил бы по голове и сказал дебильное "все будет хорошо". И пусть они оба с этим кем-то знали бы, что ничерта хорошо уже никогда не будет, все равно стало бы легче на душе. И кошки перестали бы скрестись о легкие, не мешая больше дышать.

— Да, именно так. Я верну ее в лучшем виде, — за дверью нового пристанища игрушки в руках больших дяденек внезапно слышится голос ее нового хозяина, от которого мурашки по спине табунами пробегаются, заставляя сжаться в маленький комочек, — да, все верно, Ким. Так все и будет. Я помню про наш уговор, — мужчина останавливается прямо у двери, это понятно, потому что голос глуше не становится, — но и вы помните про свою часть. Ваш штатный психолог должен поговорить с Ю. Не знаю, как, но вы сотворили что-то ужасное. Да... Хорошо... — видимо, теперь на другом конце что-то  говорят.

Но Ю уже все равно. Она больше не может сдерживаться. Ее прорывает, словно старую столетнюю плотину.

Тихий скулеж отражается от стен легким приглушенным эхом. У девушки в груди вместо сердца огромная открытая рана, которая саднит и горит, гноится, источая жуткий запах разложения. Ю в подушку носом утыкается, срываясь на всхлипы. Слезы впитываются в синеватую ткань, оставляя уродливые разводы.

Ей не хочется обратно в бордель к чокнотому господину Киму и ужасным клиентам. Вообще-то, она мечтает о нормальной жизни: о семье, муже, детях, хорошем образовании. Жаль только, что все эти детские желания давно разбиты о суровый айсберг с диким названием "реальность".

А еще вопросы роятся в голове, жужжат и сводят с ума. Зачем она здесь? С какой целью этот человек выкупил ее? И выкупил ли на самом деле? Кажется, ее просто взяли на перевоспитание. Из-за той ночи, которая теперь в кошмарах снится. Когда чуть не задохнулась из-за чужого члена в собственной глотке.

Воспоминания теперь непрерывным потоком дефелируют в голове, вынуждая завыть от безысходности. Крик застывает на кончике языка. Хочется завизжать громко и протяжно, как той ночью и сегодня во сне. Сорвать связки в этом крике.

— Я принес тебе поесть, Ю, — девушка дергается, отрывая голову от подушки слишком резко. Все лицо опухло от слез, потому что покраснения от плача во сне еще не сошли до конца, — ревешь? — господин Мин вроде ухмыляется криво, но только где-то глубоко внутри бурлит волнение, которое он показывать не привык.

— Не подходите ко мне! — кошкой с прищемленным хвостом шипит Ю, отодвигаясь к стене и вжимаясь в нее спиной, когда мужчина подходит ближе с подносом в руках. Пахнет вкусно, только девушке сейчас кусок в горло не лезет. Слишком взволнована, слишком напугана, слишком расстроена, да и вообще, слишком уже все слишком.

— Тебе нужно поесть, — спокойно объясняет мужчина, осторожно присаживаясь на край кровати.

— Откуда мне знать, что вы меня не отравите? Или не усыпите, как собаку? — вопреки желанию — засунуть истерику поглубже себе в зад и говорить холодно и равнодушно, Ю снова крупно дрожит, обнимая себя руками. Голос срывается то и дело, а потом пропадает.

— Я слишком много за тебя заплатил, чтобы убивать так просто, — господин Мин отпускает усмешку, наклоняясь ближе, от чего Ю максимально сильно вжимает себя лопатками в стену, мечтая, чтобы последняя вдруг развалилась и выпустила на свободу, даровала хотя бы слабую тусклую попытку бежать без оглядки, — поешь. Все будет нормально. Поверь.

Ю не хочется верить. Но лезть на рожон при господине — не вариант. Поэтому девушка осторожно принимает поднос, стараясь не уронить, хотя руки нещадно трясутся. Это не нравится Мину.

Ему, почему-то, хочется обхватить чужие пальцы и крепко сжать, подбодрить. Но руки заняты подносом.

— Идем со мной, в гостевой комнате поешь. Там есть стол.

Ю покорно поднимается на ноги и шагает следом, искренне надеясь, что в этом доме смотрительница не выпорет по заднице за такие прогулки — пусть даже и с господином.

А что? В позапрошлом особняке и такое случалось.

Огромный дом выглядит не особо приветливо изнутри, слишком темно, слишком жутко, будто Ю попала в склеп к древнейшим вампирам — не иначе. По телу все еще гуляет крупная дрожь, она всхлипывает каждые полминуты, потому что сердце разъедает кислота. Ю кажется, будто она слышит шипение от обоженного органа, и вот-вот из носа повалит едкий дым. Хочется упасть на колени, закрыть лицо руками и пореветь в голос, как маленькой глупой девочке, которая совсем не понимает, что слезы не помогут, поэтому нет смысла тратить на бесплодные истерики свое время. Только вот, если твоя жизнь разрушена, и ты в ловушке, действительно ли, стоит сдерживать бесконечный поток соленой воды? Нет ведь разницы: помогут слезы или нет, если, по итогу, не поможет вообще ничего.

Отчаяние — вот что бурлит под ребрами у Ю, вот что она испытывает. Это всепоглощающее чувство безысходности, окрашивающее реальность в серый угнетающий, от которого кровь в жилах стынет и в горле ком из бесконечных неисправных сожалений. В голове гуляет мысль о том, что пять лет назад глупо было полагаться на честность людей. И каждый день она задавала себе один и тот же вопрос, повторяя словно мантру, зачем она тогда пошла в этот чертов клуб? Зачем послушала подругу? Изминилась бы ее жизнь в таком случае и если да, то как?

— Присаживайся, — громом звучит чужой властный строгий голос. Ю крупно вздрагивает, поднимая заплаканные глаза, и молча присаживается на указанное место в гостевой комнате за столом. Хочется завыть диким волком, только девушка приказывает себе прикусить язык и не издавать ни звука.

Поднос опускается прямо перед ее лицом, и девушка скользит взглядом по обилию разных блюд, а в голове пульсируют воспоминания, как по команде выстраиваясь в очередь. Словно какой-то таракашка вдруг протрубил в голове и объявил о том, что можно свести с ума хозяина.

Ю сквозь пелену видит болезненные сцены из прошлого. Она вспоминает, как однажды сильно разозлила господина Кима, потому что клиент пожаловался на плохое поведение. Кажется, в тот раз Ю слишком громко кричала во время порки. Или же это были иглы? Какая теперь разница, если все оставило неизгладимый след на теле и на душе?

Красная комната в публичном доме назначалась тем, кто вел себя из рук вон плохо, но некоторым зачастую приходилось работать там, потому что девушки привыкли соответствовать "правилам". Ю попала туда, потому что Ким ее недолюбливал больше остальных. Девочка, чьи большие и светлые надежды нравилось рушить суровой реальностью. Была бы его воля — он бы лично ее исполосовал так, что взглянуть было бы страшно.

Ю кашляет, глядя на еду, понимая, что банально проглотить кусок не сможет. Хочется блевать от нахлынувшей волны памяти, бьющийся о стенки сознания.

Девчушка будто вновь оказалась там, куда приходили самые отбитые из всего рода человечества. Даже извращенцами с трудом язык поворачивался назвать. Будто наяву ей вновь склеивают губы суперклеем, чтобы громко не визжала, ведь "прижигания — очень приятно, правда, малышка? Так зачем же нам поднимать лишний шум?" И главное — никому не было дела. Ким лишь на четвертый день осознал, что что-то было не так, когда порол, кажется, в сотый раз за безмолвие. Это выглядело, как протест, только просто сказать не получалось, что с ней сотворили.

По щекам снова слезы, и тошнит так, будто легкие сейчас окажутся на подносе с едой. Ю вспоминает, что четыре дня провела без воды и еды лишь потому, что никто не мог понять ее мычаний и слез, а Ким только насмехался и назначал ежедневную экзекуцию. Только мужчине быстро надоело, стал чаще раздражаться, а на четвертый день от боли Ю потеряла сознание, закричав так громко, как никогда в своей жизни. Весь рот был в крови, а это остро-тупое чувство слилось в единое целое, сводя с ума, уничтожая, убивая, ломая, насилуя.

Зато потом несколько дней было посвящено отдыху, потому что отсасывать нормально не могла, а большинство клиентов только ради этого и приходили в бордель. Логово воров и пристанище извращенцев.

Уже в тот же день, четвертый — Ю ненавидит это гадкое число, — все то, что девушка не ела в предыдущие числа свалили в кучу и заставили есть. Она помнит, как ее выворачивало, помнит, как тошнило прямо в тарелку, только ничего не помогало, все равно заставляли.

Девушка жмурится сильно, чувствуя эту горячую жидкость, стекающую по щекам прямо на поднос.

— Ешь, — голос обманчиво спокойный и без принуждения, но власть все равно сквозит в этом дыхании. У Ю все внутренности сводит, она дергается, как от удара током, крик застревает в глотке. Да еще и эта рвота, которую уже сдержать не получается.

Девушку выворачивает наизнанку. Все содержимое желудка оказывается на подносе с едой. А когда осознание достигает своего апогея, Ю парализует от страха, сковывает красивым изваянием. Она боится, что сейчас ее могут заставить это жрать, и только от этой мысли ее вновь воротит. Голова кружится от ужаса: теперь живого места на теле не оставят.

Ю готова на колени встать, вымаливая прощение, только все тело застыло, не слушается.

— Госожа Кан, — в голосе господина Мина нет и намека на злость, только хорошо прикрытое волнение, но Ю чудится в этом тоне самая настоящая ярость. Ее колотит от того, как мысли разбегаются в разные стороны, исследуя в памяти все виды возможного и невозможного изврата, через который уже доводилось проходить, — унесите поднос, — когда на пороге появляется милая старушка лет пятидесяти, приказывает мужчина, — и приготовьте расслабляющую ванну.

— Да, госодин, — охает старушка, выполняя то, что ей велено. И ворчит что-то себе под нос, а Ю в голове уже выстроила план, как старшая будет над ней издеваться за сотворенное с ее стряпней.

Мин поднимается со своего места, оказываясь рядом со скованной какой-то неведомой судорогой девушкой.

— П-прошу вас, — заикаясь шепчет Ю, едва ворочая языком от страха. Внутри все покрывается льдом, горло кто-то стискивает холодными костлявыми пальцами, — прос-стите, по-пожалуйста... — будто она в Арктике, где вечное пристанище Снежной королевы. И дом уже почти затоплен этой противной влагой, которую не получается контролировать.

— Успокойся, — спокойный тон господина вызывает лишь дикую дрожь, — сейчас примешь ванну, расслабишься, а потом мы поговорим.

Для любого нормального человека это прозвучало бы, как обычный план. Только Ю примерно представляет, что с ней сделают за закрытой дверью ванной комнаты. Почему-то думается сразу о худшем. В голове отчетливо вырисовывается, как ее будут топить в кипятке или в кислоте.

Неужели она заслужила это?

— Всё готово, господин, — та самая госпожа Кан снова появляется в дверях гостевой комнаты, а Ю прошибает пот, потому что окунуться в кипяток — не то самое желание, которым горит любая девушка.

Она все еще помнит диковатую парочку, которые обожали водные процедуры. От них в "подарок" остались ожоги на спине и дикий страх перед шампунем, который могли просто в обильном количестве накапать в глаза. От воспоминаний фантомная боль воспламеняется где-то под кожей, слезы должны вымывать это жжение, только вот оно усиливается.

— Пойдем, я провожу тебя, — Мин протягивает вытянутую руку ладонью кверху, предлагая принять помощь. Вообще-то, наверное, он бы понял, откажись Ю от его помощи, только вот она покорно вкладывает свою в любезно подставленную, хотя дрожит, боится — видно в больших глазах, чувствуется в каждом отрывистом неуверенном движении.

— Прошу в-вас, н-не надо, — шепчет одними губами, а слёзы градом срываются вниз, словно хрустальные капельки улетая в бесконечность темного паркета, — я б-больше н-не... н-не буду-у, — подвывая всхлипывает, когда пальцы сжимают крепко и осторожно тянут вверх, заставляя подняться на ноги. Ю покорно ведется на умелые манипуляции, понимая, что лучше не перечить, если не преследует цель утонуть в боли.

— Сейчас примешь ванну, идём, — проводя Ю через длинные тёмные коридоры, озвучивает план господин, совершенно не обращая внимание на то, как истерика постепенно превращается в целый ураган.

Но на подходе к нужной комнате у Ю внутри что-то щелкает, причем очень громко и протяжно, вышибая весь здравый смысл или — наоборот — вбивая обратно его жалкие крупицы. Девушка отчетливо отдает себе отчет в том, что сейчас окунуться в воду с подвохом — абсолютно точно не её план. Как-то инстинкт самосохранения отбрасывается, она напрочь забывает обо всем своем "хваленом" опыте в сглаживании углов. Ю резко выдергивает ладонь, отступая маленькими шажками, мотая головой.

— Пожалуйста, не надо, — в подкрепление слов Ю качает головой и срывается на рыдания, — я не хочу в кипяток, пожалуйста! Не надо, прошу вас, — спотыкается, двигаясь спиной, падает на задницу, больно ударяясь копчиком. И громко всхлипывает, неприлично шмыгнув носом.

— В кипяток?! — удивление прямо-таки сквозит в голосе недалеко стоящей госпожи Кан, которая морщинистой рукой прикрывает рот от услышанного, — вода всего тридцать пять градусов, — старушка сгибается в низком поклоне, не зная, куда себя подевать от этого кошмарного заявления.

— А что там? Кислота? — тормоза у девчонки срывает вовсе, шлюзы открыты, вода хлещет, как не в себя — сплошным потоком, — хотите обжечь мне ноги? — голос пропадает, то срывается, глаза слезятся, а связки болят, будто Ю кричала беспрестанно на протяжении очень долгого времени. Горло жжется, как ободранные коленки, — они уже обожженны, не надо, прошу вас, — беззвучно, непослушно шепчут женские губы, пока девушка отползает от надвигающегося господина Мина.

— Что? Нет, — мужчина старается говорить мягче, обманчиво ласково, чтобы вызвать доверие. Ему ни к чему все эти шараханья, от них его эмоциональная устойчивость опасно пошатывается. Мину нужно спокойствие и расслабленность, его настораживает подобное поведение, — там просто вода средней температуры. Расслабишься и успокоишься, Ю, — тихо, без резких движений, стараясь убедить в благих намерениях. Только девушка уже впала в транс своей истерики — вряд ли что-то поможет. Она отдаляется, спасаясь слабой попыткой бегства, — хочешь я опущу в воду руки? — мужчина ладони поднимает в капитуляционном жесте, сдается, чтобы не вспугнуть и без того такую забитую девчонку.

— Я... я-я... — заикается, едва ворочая языком и то и дело всхлипывая от ужаса. Верится в слова господина Мина с большим трудом, просто потому что не привыкла она доверять людям, от них всегда прилетала только боль, насмешки и унижения. От них всегда тошнило, но даже блевать толком в этом питомнике, где за животных держали людей, не позволяли, а если не сдержался, то в лучшем случае валяли в этом дерьме, а в худшем — забавный звереныш жрал эту гадость.

Мин, подлетев к ускользающей девушке в короткий миг, подхватывает ее на руки, не зная, как поступить по-другому. И, полностью игнорируя попытки избавиться от чужой крепкой хватки, заносит в ванную комнату, осторожно сгружая Ю на стиральную машину попой.

— Ю, послушай, — Мин обхватывает девчачье лицо ладонями, чтобы заставить сконцентрироваться на том, что он говорит, — я оставлю тебя с госпожой Кан, хорошо? — медлит, будто ожидая ответа, хотя прекрасно понимая — его не последует, — в воде нет никаких веществ и она не кипяток. Смотри, — отпускает на секунду, чтобы приблизиться к ванне и сунуть туда сразу обе руки, — убедительно? — поднимая мокрые руки кверху, интересуется Мин. Только Ю все равно не отвечает, неконтролируемо всхлипывая.

У мужчины внутри взрывается вселенная — он чувствует: надо скорее уходить подальше от девчонки.

— Госпожа Кан, помогите Ю, — и выходит прочь, чтобы не натворить — по его мнению — глупостей. Ещё не время.

***

P. S.
У меня есть телеграмм-канал, где я выкладываю разную информацию по главам, слэш и, реже, гет аушки, а так же просто общаюсь с людьми. Вернее, буду общаться, если люди будут туда заходить, лооол.
Если кого-то заинтересует: https://t.me/yoo_jey78