похоже не интересно вам
мы, как и прежде, о прошлом не говорим. все, что я помню, беседа bei nacht und nebel. ты к сентябрю возвращаешься в свой Берлин; я остаюсь в равнодушно-гранитной глыбе, что именуется сладостно «город грёз». может, красиво, но мне здесь ни сна, ни места. я не умею по правилам и всерьёз.
ты обещаешь отправить письмо с зюйд-вестом. вспомнишь мелодию, или тебе напеть? брошенной женщиной плачется фортепьяно. я в этом городе видел чужую смерть: смерть собирала поблёкнувшие тюльпаны. нынче они осыпаются под окном. ты понимаешь, к чему все идёт, mein lieber? вечер прощаний, с подарками и вином, где за углом притаилась твоя погибель.
ты не успеешь ошибку свою понять – я же быстрее, придётся признаться сразу. пальцы сжимают холодную рукоять, месть, будто яд, разъедает безумный разум. я буду пьян, словно пил не вино, а скотч. комната после пропахнет душистым мылом. и никто не узнает, куда ты пропал в ту ночь, и никто никогда не отыщет твою могилу. лишь лепестки, белоснежные, словно мел, будут лежать под расколотым лунным блюдцем.
ты – завязал. я пытался, но не сумел.
das tut mir leid,
но в Берлин тебе не вернуться
им плевать на меня, ибо я – грандиозный ноль, но вот слово моё – это лучше, чем просто тело. если б кто-нибудь знал, как отчаянно мне хотелось, чтобы люди прозрели, прозрели любой ценой: все границы – пустяк, существующий лишь во сне, так как делать, что нравится – разве не в этом смысл? не могу продолжать, от меня ускользает мысль, но надеюсь, вы поняли, поняли, разве нет?
мои нервы к весне превратятся в свинцовый жгут.
улыбаясь, я выйду из длительной зимней комы,
и на тёплом бульваре, спиной прислонившись к дому,
допишу эти строчки и счастливо их сожгу.