ОТМЕЛЬ

«Женщина сильна, когда у неё есть выбор. И ещё сильнее, когда она делает его сама».
— Айн Рэнд.

******
Ветер гнал по улице клубы серой пыли, выгрызающей глаза, но Анлея шла не спеша — будто гуляла по площади, а не по щебню, усеянному осколками стёкол и гильзами. Её белое платье, сшитое из застиранной простыни, трепыхалось, как флаг сдавшейся крепости. На темных волосах, собранных в беспорядочный пучок, тускло поблескивала заколка-бант — трофей из дома, где когда-то жил ювелир. Карие глаза, подведенные засохшей подводкой, скользнули в сторону мужчины, прислонившегося к ржавой будке. Он присвистнул, проводя языком по потрескавшимся губам. 
— Эй, Палвин! — крикнул он, поправляя ремень с пистолетом. — Дорого нынче? 
Она не ответила. Улыбнулась так, словно он уже мёртв, и прошла мимо, улавливая за спиной его хриплый смех. В Лареце все знали: Анлея не торгуется. Её цена — редкая косметика, шоколад, иногда книги с картинками. За это мужчины получали час, где можно было притвориться, будто мир не сгорел. 
— Кто это? — прошептала за углом женщина, тыча пальцем в спину Анлеи. 
— Местная шлюха, — фыркнула её подруга, теребя волосы. — Говорят, до вируса в стрип-клубе работала. Теперь спит с нашими, пока мы, их жены, за три пайка картошки шьем бронежилеты из старых курток.
— А платье зачем? 
— Чтобы дураки сразу знали к кому обращаться.
Анлея слышала каждый шепот. Слова обжигали, как спирт на ране, но она лишь подняла подбородок выше.

Пять лет назад
Неоновые лучи рассекали клубящийся дым, выхватывая из полумрака фигуру девушки в обтягивающей чёрной юбке. Она скользила между столиками с подносом текилы, отработанным движением уворачиваясь от похотливых взглядов. Девятнадцать лет, карие глаза навыкате от накладных ресниц, тёмные волосы до плеч — клиенты окрестили её Кареглазкой, и это имя прилипло как жвачка к ботинку. За два часа до конца смены она засекла новую цель: троица у окна. Тот, что в потёртой косухе, смотрел сквозь неё — будто видел дрожащие руки, красные глаза и розовые щеки под слоем тональника.
На экране за барной стойкой мелькали кадры: толпа с перекошенными лицами, бегущие полицейские, бессвязные заголовки про «вспышку бешенства». Но в клубе «Джуси» всё ещё гремел техно-бит, а пьяные гости тыкали пальцами в телевизор.
— Эй, девочка! — крикнул тип в кислотно-жёлтой футболке, развалившись на стуле. — Три «Калифорнии»! И налей их... э-э... — он скользнул взглядом по её груди, — прямо отсюда. 
Она уже наклонилась, зажимая рюмку между грудью и кружевным бюстгальтером, когда парень в косухе резко перехватил её запястье. 
— Не надо, — бросил он, сунув пачку купюр под резинку её юбки. — Просто поставь. 
Его глаза вспыхнули бирюзой — точь-в-точь как море на открытках, которые папа присылал из командировок. Папа. Анлея судорожно потянулась к телефону в кармане. Последнее сообщение: «Анли, тут карантин. Позвони мне». 
— Я Финн, — парень щёлкнул зажигалкой, поджигая сигарету. Дым заклубился между ними, как дымовая завеса. — Ты не из тех, кто верит в этот вирусный бред? 
— Я верю в чаевые, — она выдавила профессиональную улыбку, но телефон снова завибрировал. Папа...Нет. Незнакомый номер. 
Девушка разлила коктейли дрожащими руками, стараясь не расплескать. Нужно проветриться. Слишком душно. Слишком много глаз. 
В подсобке пахло прогорклым пивом и отчаянием. Напарница София сидела на ящике из-под бутылок, листая новости. Экран освещал её лицо мертвенным синим светом. 
— Анли, ты видела, что происходит?! — София подняла на неё перекошенное от ужаса лицо. — В Сиззаре ввели военное положение! 
— Если я этого не вижу, значит, этого нет, — Анлея шмыгнула носом, натягивая чёрное пальто с облезлыми пуговицами. — Мой отец там. Говорит, карантин. — Она потрогала карман, проверяя пачку сигарет. 
— Боже, как ты спокойна?! — София вскочила, сжимая телефон так, будто это граната. 
— Спокойствие стоит дороже золота. Особенно здесь. 
Каблуки щёлкали по бетону, пока Анлея пробиралась к чёрному ходу. Осенний воздух впился в кожу холодными иглами. Она достала сигарету «Vogue» и розовую зажигалку с надписью «Fuck the rules» — подарок Софии на прошлое Рождество. 
Музыка из клуба глухо билась о стены, смешиваясь с обрывками разговоров: 
— «Завтра шеф убьёт за опоздание...»
— «Дорогая, я уже выезжаю...»
— «Слышали, в центре толпу собаки разогнали? Говорят, бешеные...»
Анлея затянулась, наблюдая, как дым растворяется в ночи. Она приехала сюда год назад, когда ей исполнилось восемнадцать — с чемоданом амбиций и блокнотом, где цветными ручками были расписаны планы: 
1. Поступить в университет «Денди». 
2. Найти друзей. 
3. Стать кем-то. 
Провалила вступительные. Не решилась сказать отцу. Осталась в Сиэтле, устроилась в «Джуси» — сначала уборщицей, потом официанткой. Мечты превратились в окурки на мостовой. Единственная подруга — София, вечно ноющая о бойфренде-алкоголике. 
— Эй, Кареглазка! — Из-за угла вывалился пьяный гость, шатаясь к ней. — Сколько за... 
Громкий смех заглушил конец фразы. Анлея обернулась. К бордюру приближалась компания друзей, доставая из карманов сигареты и курительные устройства. Парень в кожанке заметил официантку, он задумчиво оглядел её с ног до головы.
Пьяный гость приближался к девушке, протягивая руку к её волосам. Анлея попятилась назад. Сигарета выпала из пальцев, искры рассыпались по асфальту. 
— Не стесняйся, красотка... — его дыхание пахло перегаром и гнилыми зубами. 
Парень в кожаной куртке не раздумывая дернулся в сторону потасовки. Финн схватил мужчину за шиворот и припечатал к мусорному баку. Тот заскулил, как побитая собака. 
— У неё есть дела поважнее, — голос Финна звучал спокойно, но в его глазах вспыхнуло что-то хищное. — У тебя — пять секунд, чтобы исчезнуть. 
Пьяный пополз прочь, бормоча проклятия. Анлея выдохнула.
— Спасибо... — начала она, но Финн перебил: 
— Не благодари. Ты не представилась в клубе.
— Я Анлея, — девушка немного замешкалась — Анлея Палвин.
Его друзья, Джимми и Декстер неспеша побрели к машине, высокий блондин с татуировкой паука на шее, щёлкнул зажигалкой: 
— Финн, ты серьёзно возишься с официантками? 
Джимми, коренастый парень в кепке, присвистнул: 
— Она симпа... 
Вопль из переулка перекрыл его слова. Все обернулись. 
Мужчина с красными глазами и выступающими венами на шее,
вцепился в горло женщины. Та билась в конвульсиях, захлёбываясь кровью. 
— Это... шутка? — прошептал Декстер. 
Финн схватил Анлею за руку, таща к «Шевроле», припаркованной у тротуара. 
— Садись. Сейчас. 
Двигатель взревел. Финн вырулил на дорогу, сбивая мусорный бак. В зеркале мелькали силуэты — люди бежали, падали, кричали. Кто-то стучал в окно, лицо искажённое, глаза выцветшие, как у слепой рыбы.
— Что за хрень?! — Декстер высунулся в окно, тыча пальцем в женщину, которая теперь бросалась на всех, кто был у клуба. — Это же та тётка из переулка! 
— Вирус, — Джимми судорожно оглядывался по сторонам — Они говорили, что он вызывает агрессию. Бешенство. 
— Да ну, — фыркнул Финн, сворачивая на пустынную трассу. — Это массовая истерия. Наверняка террори... 
Машину тряхнуло. Что-то тяжёлое рухнуло на капот. Анлея вскрикнула — человек в окровавленной униформе охранника бросился на капот. Лицо было бледно - серым, вены вздутыми, как черви под кожей. 
Финн резко затормозил. Тело слетело на асфальт, хруст костей слился со скрежетом тормозов. В салоне повисла тишина. 
— Теперь веришь? — крикнул Джимми.
Анлея сжала телефон. Экран светился последним новыми уведомлениями.
— Куда мы едем? — её голос дрожал. 
— Подальше от центра, — ответил Финн, не глядя на неё.
— Но это же люди! — она трясла головой, пытаясь стереть образ синих вен, выпирающих из шеи охранника. — Может, им помочь... 
— Люди не кусаются, — Джимми фальшиво засмеялся. — А эти... 
— Включай радио, — приказал Финн. 
Анлея выкрутила ручку. Шипение. Ещё шипение. Потом голос диктора, прерываемый хрипами: 
«...повсеместные нападения... избегайте контакта... карантинные зоны...»
— Блядь, — выругался Декстер. — Это правда. 
Финн молчал, сжимая руль так, что костяшки побелели.
Двигатель «Шевроле» ревел, Финн лихо рулил между брошенными авто и бегущими тенями.
Анлея прижалась к холодному стеклу, каждый поворот, каждый резкий тормоз заставлял ее сердце биться о ребра. В зеркале заднего вида мелькали кошмары: горевший автобус, из которого выползали обугленные фигуры; стайка подростков, забивающих камнями что-то в подворотне; женщина, стоявшая посреди улицы и безучастно смотревшая, как горит ее платье.
"Папа..." – мысль билась, как пойманная птица. Она сжала телефон в кармане. Экран был темным – села батарея. Бессилие подкатило комом к горлу.
— Куда?! – рявкнул Финн, не отрывая глаз от улицы. – Куда, Джимми? Едем на окраину? В гараж Декса?
— Нет! – голос Анлеи прозвучал громче, чем она планировала. Она сглотнула, чувствуя, как горят щеки. – Мой... мой дом. Он рядом. Совсем. На Первой Авеню, дом 15. Первый этаж.
Финн прищурился, оценивающе глядя на нее. Бирюза его глаз в полумраке казалась ледяной.
— Первая авеню? – Его голос был плоским.
— Да. – Анлея кивнула, цепляясь за эту соломинку. – Минут пять езды... если пробки...
— Пробки? – Декстер фыркнул истерическим смешком. – Да тут не пробки, тут блядский фильм ужасов!
— Поехали, – холодно произнес Финн, неожиданно резко. – Первая Авеню, 15.
— Серьезно, Финн? – Джимми удивленно  поднял бровь. – Мы же...
— Серьезно! – отрезал Финн. – Отвезем её и двинем в гараж.
Финн рванул руль влево, сворачивая с широкого проспекта на более узкую улицу. Здесь было чуть спокойнее, но ненамного. Горело несколько машин, крики доносились из открытых окон домов. Они пронеслись мимо детской площадки, где качели раскачивал ветер, а не дети. Мимо супермаркета с выбитыми витринами – внутри мелькали фонарики мародеров.
— Вот... вот этот поворот направо, – прошептала Анлея, указывая. – Потом прямо, три квартала... красный кирпич, герани у входа. Улица была относительно пуста, лишь несколько перепуганных фигур шарахались в подворотни при виде их машины. Они проехали первый квартал. Второй. На перекрестке третьего горел светофор, мигая безумным желтым светом. Слева, из-за угла, доносился нарастающий гул, крики, звук бьющегося стекла.
— Желтый, проезжаем! – крикнул Декстер.
Финн прибавил газу. «Шевроле» вылетел на перекресток. Вспышка. Слева, из темной боковой улицы, на полной скорости вынесся огромный пикап. Он врезался им точно в левый бок со страшным, раздирающим металл и сознание грохотом.
Мир Анлеи опрокинулся. Буквально. Машину подбросило, перевернуло. Ее швырнуло вперед, ремень безопасности впился в плечо и грудь как нож. Голова ударилась о потолок (теперь ставший полом). Стекло сыпалось градом, мелким и острым. Воздух наполнился едкой пылью подушек безопасности, вонью бензина и... сладковатым медным запахом крови. Сирена «Шевроле» завыла безумно, сливаясь с звоном в ушах. Дым от сгоревшей резины щипал глаза.
— Выходи! — Финн бил ногой по дверце, которая заклинила при ударе. Его лицо было бледным, в царапинах от осколков, но глаза горели холодной яростью. — Быстро, Анлея!
Она едва смогла разглядеть источник звука, девушка медленно поползла навстречу. Финн схватил ее за руку и потащил через разбитое боковое окно. Осколки впились в ладони, но боль была тупой, отдаленной. Адреналин звенел в ушах.
— Джимми! — Декстер, выбравшийся первым, уже рванул к противоположной стороне автомобиля, дверь перекосилась от удара. — Джимми, брат, отзовись!
Он рванул дверь с силой отчаяния. Тело Джимми безвольно вывалилось на асфальт. Голова неестественно запрокинута. Яркая алая лужа быстро расползалась под ним из-под разорванной футболки на животе. Осколок стекла, длинный и острый, как кинжал, торчал чуть ниже ребер.
— Нет... Нет-нет-нет! — Декстер упал на колени рядом, тряся друга за плечо. Его голос сорвался на визг. — Джимми! Проснись, черт возьми! Это же несерьезно! Проснись!
Финн замер на мгновение, глядя на друга. Челюсть его сжалась так, что выступили желваки. В глазах мелькнуло нечто большее, чем ярость – шок, боль, неверие. Но он резко отвернулся, схватив Анлею за руку снова, почти срывая кожу.
— Он мертв, Декстер! — Финн рявкнул, перекрывая вой сирен и нарастающий гул паники вокруг. — Вставай!
Декстер не слушал. Он бил кулаками по асфальту, рыдая, его плечи тряслись. «Он был как брат... Он только что смеялся...»
Анлея огляделась. Улица была кошмаром. Горели машины, столкнувшиеся в чудовищном хаосе. Люди метались: одни пытались помочь раненым, другие в панике бежали куда глаза глядят, третьи... третьи вели себя не так. Женщина в разорванном костюме сидела на корточках над упавшим мужчиной, и ее плечи судорожно дергались. Мужчина в черной шляпе с диким ревом бил кулаками по стеклу аптеки. Вдалеке мелькали проблесковые маячки полиции, но они не могли пробиться сквозь заторы и хаос. Воздух гудел от криков, сирен, треска пламени и... странных хриплых рыков.
— Мой дом! — Анлея выкрикнула, цепляясь за единственную ясную мысль. Ее голос звучал чужим. — Рядом! Первый этаж! Вон там! — Она ткнула пальцем в сторону знакомого ряда кирпичных пятиэтажек, видневшихся за морем исковерканного металла.
Финн кивнул, резко, почти механически. Он подбежал к Декстеру, схватил его за воротник куртки и дернул вверх с нечеловеческой силой.
— Вставай! Двигай! К дому девушки! Беги!
Декстер, с лицом, мокрым от слез и сажи, позволил себя поднять. Его глаза были пустыми. Финн толкнул его в спину. «Беги!»
Пробежка до подъезда казалась вечностью. Они петляли между горящими машинами, перепрыгивали через разбитые витрины, отшатывались от мечущихся теней. Один раз Финн резко отдернул Анлею, когда на них, спотыкаясь, с выпученными белесыми глазами, направился парень в кепке, издавая булькающий звук.
И вот они у цели. Знакомый подъезд. У входа, как всегда, стояли кадки с пышными, ярко-красными геранями. Рядом росла старая липа, ее листья уже пожелтели и начали опадать, застилая тротуар ковром. Мирный, знакомый пейзаж, нелепо контрастирующий с адом, развернувшимся буквально в ста метрах. Финн распахнул тяжелую входную дверь, на которой кто - то уже вырвал магнит, они ввалились в прохладную, тихую темноту подъезда. Захлопнув дверь, Финн прислонился к ней спиной, тяжело дыша. Его руки тряслись. Декстер просто сполз по стене на пол, уткнувшись лицом в колени. Его плечи снова задергались от беззвучных рыданий.
Анлея, опираясь на стену, смотрела на них. На Финна, который только что был воплощением жестокой решимости, а теперь выглядел оглушенным. На Декстера, сломленного горем. На свои окровавленные ладони. За дверью ревел апокалипсис. В подъезде пахло пылью, липами и... страхом.
— К-квартира... вторая справа... — Анлея прошептала, роясь в кармане пальто за ключами. Ее пальцы не слушались. Ключи со звоном упали на каменный пол. Звук эхом отозвался в тишине. Финн медленно поднял на нее взгляд. Его бирюзовые глаза в полумраке казались почти черными. Бездонными. И совершенно пустыми.

Наши дни

Надежда. Именно она удерживала людей в Ларце. Люди мирились с жестокими правилами, дисциплиной, страхом и полуголодным существованием, лишь бы не остаться один на один с бескрайними полчищами зараженных. В стенах города теплилась их надежда. У каждого – своя. Кто-то верил во всемирное излечение, кто-то – в развитие города и грядущее свержение Совета. Но все они цеплялись за этот островок порядка посреди хаоса. До Лареца был Новрекс – заурядный городок с двадцатью двумя улицами. Когда пришла волна эпидемии, паника смела все. Люди бросали дома, громили магазины и аптеки, хватая что попало, лишь бы скорее бежать, уехать, спастись. И осталась лишь одна семья. Бэн и Рута Баркинс. И их дочь Нелли. Бэн Баркинс словно помешался. Его единственной идеей-фикс стало защитить их дом, их улицу, их крошечный мир. Он начал строить. Укреплять. Колотить заборы из всего, что попадалось под руку. Его одержимость притягивала. Отчаявшиеся люди, блуждавшие по опустевшему городу в поисках убежища, натыкались на возводимую Бэном крепость. И оставались. Присоединялись. Дерево, металл, кирпич – все шло в ход под его неусыпным командованием. Хаос начал обретать черты порядка. Нелли Баркинс, двадцатипятилетняя дочь основателей, шла вдоль высокого, неровного забора – творения рук отца и десятков таких же отчаявшихся, а потом надеющихся людей. В руке она сжимала баллончик с черной краской. Она остановилась, откинула прядь темных волос и взглянула на укрепления. Восхищение смешивалось с горечью в ее глазах. Рядом, на пыльном бордюре, валялся старый ящик с инструментами: пила, гвозди, молоток с облезлой деревянной ручкой. Нелли наклонилась, подняла молоток. Тяжелый, надежный, знакомый. Шершавая древесина рукоятки, холод металла. «Благодаря ему... Благодаря его упрямству... мы все еще живы», – промелькнуло у нее в голове.
Она резко поднялась, подошла к массивным, сколоченным из старых дверей и металлических листов воротам – главному входу в их хрупкое убежище. Взболтнула баллончик. Шипение краски смешалось со скрежетом цинка. Твердой рукой Нелли вывела на ржавом металле большие, угловатые, решительные буквы: Л – А – Р – Е – Ц
Черное на рыжем. Имя. Знак. Обещание. Ящик с инструментами остался лежать на бордюре – символ начала. На воротах же теперь красовалось имя того, что они вместе построили: их ковчега, их крепости, их последней Надежды.
Со временем власть неизбежно концентрировалась. Первые прибывшие семьи, те, кто стоял у истоков с Баркинсами, ухватили свой шанс. Потребность в контроле породила касты, ярлыки, а затем и Совет – олицетворение безраздельного господства. Они устанавливали правила, вершили судьбы, решали, кто достоин большего куска. Каждому микрогосударству нужен свой король. Здесь им стал Бэн Баркинс. Его правой рукой – и тенью – была Нелли. Прежняя Нелли, миловидная темноволосая девушка с распахнутыми на мир глазами, умерла где-то в начале Волны. Ее место заняла озлобленная женщина, чье тело стало оружием – мышцы стали рельефными, взгляд – острым и недоверчивым. В спину ей шипели – «Мерзкая Стерва». Мир отнял ее молодость, ее мечты о счастливой жизни. Теперь она отбирала свое у мира – власть, контроль, уважение, замешанное на страхе.
Власть Лареца выстроила четкую иерархию выживания. На вершине стояла Охрана: лучшие бойцы, меткие стрелки, сильнейшие мужчины и бесстрашные женщины. Их кормили досыта, одевали в новое, а платили за это кровью и страхом на вылазках в мертвые города. Ниже – те, кто поддерживал жизнь: повара, портные, уборщики, механики. Попасть в их ряды было привилегией, требовавшей навыков, связей или умения льстить; их паек был стабилен, но конкуренция – жесткой. И у самого дна – «Тени»: обреченные на самую грязную работу по указке Совета или Охраны. Их жалкий паек часто был испорчен, одежда – рваной, медикаментов – нет. Их дни были борьбой за глоток воздуха внутри стен, которые они помогали возводить.
Но не Анлея. Она не вписывалась. Она адаптировалась поверх системы, выгрызая свою нишу в самом низу. Она научилась превращать свое тело в валюту, добывая желаемое: еду уровня Охраны, новую одежду, косметику, даже книги и украшения. Ее комната, крошечная клетушка в общежитии была немыслимым оазисом: яркие плакаты со стершимися лицами звезд прошлого, флакончики духов, коробочки с тенями. В косметичке появлялись новые тюбики туши, помады, иногда даже накладные ресницы. Под тонким матрасом прятался заплесневелый шоколад и засахаренные дольки мармелада.
Она выбрала эту роль не из смелости или меткости – у нее не было ни того, ни другого. Она выбрала ее из холодного расчета. Это приносило плюсы: относительную безопасность, комфорт, иллюзию контроля. Ее ненависть к миру и к себе постепенно переплавилась в смирение, покрытое толстым слоем безразличия. Транзакция телом. Никаких поцелуев. Никаких прелюдий. Никакой грязной работы. Только тело. И отключенный мозг.
Но иногда, после ночи с кем-то из Охраны, пахнущим порохом, грязью и чужим страхом, иллюзия давала трещину. Дверь в ее клетушку захлопывалась, и в темноте, прижавшись лицом к подушке, Анлея плакала. Тихо, бесшумно, чтобы никто не услышал. Слезы были единственным, что она давала по-настоящему.
«Завтра, – шептала она сквозь всхлипы, зарываясь глубже в подушку, – завтра надену новое платье. Накрашусь. Съем шоколад. Возьму книгу... Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо...»
Завтра она снова будет искусительницей. Сегодня же она была просто Анлеей – потерянной, испуганной и бесконечно одинокой, плачущей в темноте над заплесневелыми крошками своего счастья.