Глава 13
Виллоу
Не знаю, как долго я стою на улице, дожидаясь Бека. Это могут быть секунды, минуты, часы – я слишком пьяна, чтобы иметь представление о времени. Я знаю, что проходит достаточно времени, чтобы я прикончила свой напиток и вернулась к пьяному и комфортному онемению.
Легкий ветерок сдувает пряди моих длинных каштановых волос мне в лицо, когда я случайно натыкаюсь на перила на заднем крыльце и глазею на поле сразу за задним двором Бека. Я не уверена, что делать, стоит ли мне вернуться внутрь или пойти к машине и исчезнуть на несколько часов, пока не протрезвею. Я могла бы найти комнату, чтобы исчезнуть там, но сомневаюсь, что можно найти пустую комнату, учитывая, сколько здесь людей.
Может, мне просто стоит лечь на крыльцо и уснуть. Это кажется хорошей ...
Задняя дверь открывается со скрипом.
– Эй, извини за Титзи, – говорит Бек. Нервирует то, какой успокаивающий эффект оказывает на меня его голос. – Она иногда может быть сукой. Не волнуйся; я напомнил ей об этом
– Ее зовут Титзи? – я смотрю на него, пока он подходит ко мне.
Он прикусывает свою нижнюю губу, сдерживая улыбку.
– Что не так с Титзи?
– Я не знаю. Это звучит просто ужасно похоже на «легкомысленная»... – я кладу свои руки на перила. – И сиськи, – у меня такое чувство, что я должна быть смущена этими словами, но не могу собраться с силами, чтобы меня это достаточно взволновало. [примечание: имя девушки Titzi, легкомысленный – ditzy, ну а сиськи – tits]
Спасибо, господин Джек Дэниэлс, что спасаешь меня от смущения.
Бек разражается смехом.
– О, Боже мой, неужели моя сладкая, маленькая Виллоу только что сказала «сиськи»? – он оборачивается, упираясь локтями в перила, и косится на меня. – Сколько ты уже выпила?
– Не слишком много, – лгу я. – И раньше я говорила слово «сиськи».
Он подавляет смех.
– Нет, ты этого не делала. Ты никогда не говоришь грязные слова, только на своём уроке анатомии или на чем–то подобном, что относится к науке.
– Я говорю, «блять» что не является научным, – обиженно замечаю я. Почему все думают, что я такая ханжа? Почему мне вдруг не все равно? Потому что ты пьянаааая. – И слово «член».
– Это не то же самое.
– Как ты различаешь?
– Из–за того, как ты используешь эти слова.
Озадаченный сигнал отплясывает в моем опьянённом алкоголем разуме.
– На самом деле, я понимаю, о чем ты говоришь. Я не такая невинная, какой ты пытаешься меня сделать, – даже и близко не такая.
– Это не то, что я пытаюсь сказать, – он жует свою нижнюю губу, и все мое внимание сосредотачивается на его рте. – Когда ты используешь такие слова типа «хер», «трахаться» и «член», ты это делаешь потому, что разозлилась, правильно?
Я киваю, отрывая свой взгляд от его рта.
– Это нормально. Многие люди так делают.
– Да, но другие люди также используют эти слова по–разному, кроме выражения гнева, – свет на крыльце падет на его лицо, выделяя насмешливый блеск в его глазах. – Как, например, говоря: «Эй, давай трахаться всю ночь в моей комнате. У нас будет горячий, потный секс, когда я засуну свой член в твою...»
– О, Боже мой, я поняла твою точку зрения! – я вскидываю свою ладонь к его рту, мои щеки вспыхивают от жара.
Его дыхание растекается по моей ладони, когда он хихикает, а я сужаю глаза, несмотря на то, что мой желудок делает сальто.
– Может, мне стоит у тебя спросить, сколько ты выпил сегодня вечером.
– Может быть, слишком много, – признает он, его губы щекочут мою ладонь. – Все, что я пытаюсь сказать, что существует разница между использованием грязных слов для обзывания и чтобы завести кого–то.
– Ты не завел меня, – я ерзаю оттого, как сворачивается мой желудок.
Он вскидывает бровь.
– Ты в этом уверена?
– Д–да, – убираю свою руку от его рта. – Наверное, тебе стоит перестать говорить.
Он выгибает бровь.
– Почему?
– Потому что ты говоришь такое...и я... – переношу свой вес. – Просто ты говоришь такое из–за того, что мы пьяны.
– Откуда ты знаешь, что я пьян? Может быть, я просто наконец–то говорю то, что всегда хотел сказать, – когда я внимательно смотрю на него, он вздыхает. – Возможно, я выпил слишком много.
Я поднимаю вверх четыре пальца, я так думаю.
– Быстро, сколько пальцев я показываю?
Он косит глазами, наклоняясь.
– Семь, десять, двадцать девять, – его лоб врезается в мой, и мы оба хихикаем, когда он отклоняется назад. – Расслабься, принцесса, я не настолько пьян. Я просто люблю смотреть, как ты краснеешь. Это восхитительно, – он скользит костяшками по моей скуле, заставляя меня краснеть и дрожать. Затем вонзает зубы в свою нижнюю губу, полностью осведомленный тем, как на меня влияет.
– Мне не следовало надевать платье, – объявляю я, обхватываю себя руками, пытаясь уменьшить дрожь.
– Я был немного удивлен, что ты это сделала. Я думаю, что видел тебя в платье только, может быть, раза три.
– Я сделала это только потому, что ты сказал, что я должна.
– Я рад, что ты это сделала... Также, я надеялся, что ты наденешь те шорты, в которых была в ту ночь, – его взгляд падает на мои ноги. – Боже, твои ноги такие чертовски сексуальные.
Покалывание щекочет мою кожу, и я бесконтрольно дрожу. В последний раз, когда я так себя вела, мы закончили поцелуем.
Я нервно поглядываю на заднюю дверь, чувствуя себя, словно должна нестись к машине. Через дверное окно я вижу Титзи, смеющуюся над чем–то с толстошеим чуваком. Я вспоминаю, что она сказала обо мне и хмурюсь.
– Я не знаю, почему ты говоришь мне это, – бормочу я. – Я знаю, что не твой тип.
– Эй, – он поворачивает меня за плечи, заставляя посмотреть на него. – Ты в десять раз красивее, чем Титзи. Ты в десять раз красивее, чем каждая девушка в моем доме. В Риджфилде. В Америке. В мире. Во всей Вселенной и за ее пределами.
«Красивее» – не совсем то, что я имею в виду, но я выдавливаю крошечную улыбку.
– Ты зашел слишком далеко с «и за ее пределами». Вплоть до этого, все было про меня.
Он хмурится, выглядя немного грустным и очень не похожим на Бека. Обычно он всегда улыбается, пока его отец не ведет себя, как член.
– Ты в порядке? Ты, похоже, внезапно загрустил.
– Я в порядке. Это просто то... – он неожиданно сплетает свои пальцы с моими и тянет меня вниз по крыльцу и через задний двор. – Ну же. Я обещал тебе веселую ночь, а порчу ее своей депрессией.
Я хочу его спросить, почему он вдруг ушел от радуги и солнца к угнетающим дождливым облакам, но отвлекаюсь, когда он отпускает мою руку и перескакивает через забор.
– Куда мы опять идем? – спрашиваю я, когда перелезаю через забор, и приземляюсь на поле рядом с ним.
Он бросает взгляд вверх на сверкающие звезды и луну. Затем подцепляет мою руку, и мы удаляемся по полю.
– Я еще не уверен. Куда–нибудь в тихое место... где мы сможем поговорить и понаблюдать за затмением без вмешательства.
Я оглядываюсь назад на его двухэтажный дом. Огни похожи на светлячков, сверкающих в темноте, а музыка – не что иное, как журчание. Покой. Я чувствую себя такой спокойной прямо сейчас, что–то, чего я не ожидала, что произойдет сегодня вечером. Может быть, когда–нибудь.
– Что насчет Ари, Луны и Грея? – я возвращаю свое внимание к Беку. – Может быть, нам стоит написать им, чтобы узнать, захотят ли они прийти сюда. Ари интересуется астрономией. Возможно, захочет увидеть это.
– Ари уже знает о затмении, – отвечает он, глядя на небо. – Именно он сказал мне об этом.
– Окей, – смотрю на небо, улыбаясь, когда звезды танцуют по кругу. Потом я смотрю на Бека и вспоминаю, что случилось в прошлый раз, когда мы бродили наедине на вечеринке. – Тем не менее, может нам стоит ему написать, чтобы узнать, хочет ли он прийти сюда. Вид – удивительный. Ему бы понравился.
– Это выглядит так же везде, – он бросает взгляд через плечо на меня. – Я хочу некоторое время потусоваться только с тобой, хорошо?
Нервы бьют ключом внутри меня, когда я думаю о последнем разе, когда мы с Беком так тусовались. Его губы касались моих, легкое касание, которое сделало меня абсолютно, блаженно счастливой и вселило совершенный ужас. На следующий день после этого, я решила ограничить наше совместное время, чтобы прекратить так сильно полагаться на него, чтобы это не привело к моему разбитому сердцу.
И вот мы снова тут. Наедине. Вместе.
Все всегда возвращается к нему. Почему это происходит?
Несмотря на мое опасение, я позволяю ему вести себя через поросшее травой поле, точка нашего назначения не известна. Зная Бека, мы могли бы оказаться где угодно. В Вегасе. В Мексике. Быть заблокированными в закрытом театре в течение всей ночи, что да, действительно один раз произошло, и было так весело, как и кажется.
– Где твоя голова, Виллс? – спрашивает Бек, усиливая свою хватку на моей руке.
– Я просто думала о разных вещах, – о тебе. О нас.
– О каких вещах? – он идет глубже в поле, а я без раздумий следую за ним. – Ты же не беспокоишься о деньгах, школе и всяком дерьма, да? Я тебе уже сказал, что сегодня вечером тебе не позволено этого делать, – он поворачивается, идя задом наперед, и указывает на небо. – Это беззаботная ночь. Никакого стресса не допускается. На самом деле, тебе позволено только ценить все, что является мирным и прекрасным.
– Я пытаюсь, но иногда трудно не беспокоиться, – о тебе. О нас.
Он смотрит на меня, покачиваясь из стороны в сторону.
Я стараюсь не смеяться. Он такой пьяный.
Через несколько секунд, я спотыкаюсь о камень и чуть не падаю на свое лицо.
Окей, может быть, я тоже пьяна.
Он хихикает над моей неуклюжестью, и очень непривлекательное фырканье вырывается из моих губ, что только заставляет его хихикать, как гиену.
– Видишь? Веселье, правда? – спрашивает он после того, как его смех стихает.
Я киваю, хватая его за руку.
– Ага. Но, наверное, только потому, что ты здесь.
Он улыбается, останавливаясь в поле. Движение такое неожиданное, что я врезаюсь в него, что приводит нас обоих к еще одному приступу хихиканья.
После того, как мы перестаём вести себя, как легкомысленные подростки, воздух успокаивается, и над нами воцаряется спокойствие.
Бек поднимает свою голову вверх под углом, чтобы смотреть на звезды, притягивая меня ближе к своему боку и вешая свою руку на мои плечи.
– Как ты можешь о чем–то беспокоиться, когда перед тобой такой вид? – он во второй раз за сегодняшний вечер целует мою голову, и меня окутывает спокойствие, но у моего сердца контракт с ужасной суматохой. – Словно кто–то нарисовал это только для нас. Это не было бы так здорово? Если бы на самом деле кто–то разрисовал все небо... Что если именно поэтому существует небо? Что если в один прекрасный день кто–то просто решил покрасить его, а мы просто живем на холсте?
Я фыркаю от смеха.
– Чувак, ты под кайфом? Прямо сейчас ты кажешься под таким кайфом.
Он придвигает меня еще ближе, пока не сталкиваются бока наших тел.
– Неа. Я просто болтаю. И правда, по–настоящему счастлив.
Счастье в его голосе вызывает улыбку на моем лице.
– Ну, я не хочу разрушать твою мечту о жизни на холсте, но существует тонна доказательств того, что полностью сводит твою теорию на нет.
Он наклоняет свой рот к моему уху.
– Ой, да ладно; где твоя мечтательная сторона?
Я дрожу от ощущения его дыхания и мысленно проклинаю себя. В чем дело сегодня? Я сделала это, вроде бы, пять миллионов раз!
– Я не думаю, что у меня есть мечтательная сторона, – признаюсь я. – Я всегда относилась к более реалистичным девушкам.
– Не правда. Внутри тебя есть мечтатель. Я знаю, что это так.
– Нет, не думаю, что на самом деле у меня она есть...
Он поворачивается, ведя меня за собой, и обнимает за талию.
– Да, есть. И я собираюсь тебе это доказать, – затем он начинает нас раскачивать вокруг, танцуя под музыку, которую может слышать только он.
Я понятия не имею, что он делает, но, тем не менее, танцую с ним, потому что я расслаблена и спокойна, и отчаянно нуждаюсь в том, чтобы захватить эти чувства.
– Ты слышишь это? – шепчет мне на ухо.
Еще одна дрожь. Еще один смущенный скачок моего сердца.
– Я не знаю...
– Тебе холодно? – спрашивает он, его дыхание окутывает мою кожу.
В этот раз у меня получается не дрожать, но кожа зудит, и на ней появляются мурашки.
– Мне не холодно... Я просто... – смущена. Потеряна. Сама не своя. Прочищая свое горло, я обвиваю свои руки вокруг его шеи и меняю тему разговора на другую. – Итак, что я должна слышать? Все, что я слышу – это сверчки, – и как бьется мое сердце, словно безумное.
Его руки находят мою поясницу, и он придвигает меня ближе к себе.
– Музыку, глупышка.
– Ты слышишь ее на таком расстоянии от дома?
– Нет, не ту музыку. Нашу музыку.
– Нашу музыку? – эээ?
Вместо ответа, он начинает мурчать. И как только это происходит, что–то щелкает.
Наша музыка. Наша песня. Первая песня, под которую мы когда–то танцевали в седьмом классе. Мы были на танцах, и у Бека, который был популярным, общительным, у него была очередь из девочек, ожидающих танца с ним. А я, будучи застенчивой, неловкой девушкой, которой все еще и являюсь, провела большую часть вечера, болтаясь возле чаши с пуншем, наблюдая, как мои друзья весело проводили время, пока Бек не взял дело в свои руки.
– Хорошо, хватит этого, – он выхватил стаканчик пунша из моей руки и бросил ее в мусор.
– Эй, я это пила, – глупо заспорила я. Пунш был фиговым.
– Хватит стоять тут и скучать, Виллс, – он схватил меня за руку и повел в центр танцпола.
– На самом деле, я не очень хорошо танцую, – второй рукой я возилась со своим платьем, стараясь не сойти с ума, когда он потащил меня в толпу.
Едва ли кто–то обращал на нас внимание, разве что некоторые из них, и этого было достаточно, чтобы заставить меня чувствовать себя некомфортно и обеспокоенно. Я танцевала лишь за закрытыми дверями. Должно быть, я была похожа на дуру.
– Конечно же, ты хорошо танцуешь, – он положил свою руку на мою спину и подвел к себе, пока кончики его ботинок не столкнулись с моими. Затем он начал двигаться, поспевая за быстрым темпом поп–песни. – Все умеют танцевать, даже если они не знают об этом.
– Попробуй сказать это тому парню, – я кивнула в сторону парня из нашей школы, который взмахивал руками, как обезумевшая курица.
Бек изучал чувака, танцующего, как курица, наклонив голову.
– Я думаю, что он очень клевый.
– Это потому, что ты смог бы справиться с этими танцевальными движениями, – сказала я. – Но я бы выглядела уродом, если бы пыталась сделать что–то подобное.
– Ты никогда не будешь похожа на урода, – настаивал он, вернув свое внимание ко мне. Музыка стала более мягкой, и мы замедлились, чтобы соответствовать ей. – Я хочу, чтобы ты не была к себе так строга все время.
– Я не строга к себе все время, – или да?
– Извини, но это так, и это заставляет меня грустить, – он выпятил свою губу. – Видишь? Такой, такой грустный.
Я хихикнула, и он гордо улыбнулся.
– Вот так, – сказал он. – Разве тебе сейчас не лучше после того, как ты улыбнулась?
Я кивнула и медленно подошла ближе к нему, позволяя ему вести нас вовремя песни. Когда она закончилась, я ожидала, что он вернется к своей очереди из девушек, но он танцевал со мной и следующую песню. И следующую. И следующую.
Я моргаю, выбираясь из череды воспоминаний, когда Бек начинает очень фальшиво петь слова песни.
Я запечатываю свои губы, сдерживая смех.
– У тебя нет слуха.
– Неправда, – спорит он, затем хихикает, когда его голос скрипит на высокой ноте. – Хорошо, может быть, ты типа права.
– Типа права?– спрашиваю я, и он игриво щипает меня за бок. Я смеюсь, но то, как мой желудок кувыркается, заставляет меня паниковать. Я переигрываю это – хладнокровна, спокойна, собрана. По крайней мере, я думаю, что это так. – Но, по крайней мере, ты со всем этим хорошо справился, – я бессмысленно говорю, когда мои веки тяжелеют. – Это одна из моих любимых вещей в тебе. Ты не боишься ничего делать. И ты всегда делаешь то, что хочешь. Иногда, мне хочется быть похожей на тебя, – я зеваю и, не в силах держать голову поднятой, прислоняю свою щеку к его плечу. Мои веки начинают опускаться. Я серьезно прямо сейчас могу заснуть.
– Я не всегда делаю то, что хочу, – шепчет он, нарушая тишину.
Неопределенность в его голосе заставляет меня сделать шаг назад, чтобы получше его разглядеть.
– Что не так? – я исследую в темноте его лицо. – Ты кажешься... Не знаю. Обеспокоенным? – и уязвимым.
– Ничего не случилось, – бормочет он. – Я даже не знаю, почему это сказал.
– Не ври мне. Я знаю, когда что–то тебя беспокоит, – я делаю паузу, чтобы дать ему возможность ответить, затем давлю. – Твой отец опять был козлом? Мне нужно надрать кому–то задницу?
– Он забегал сегодня вечером, но не это меня сейчас беспокоит, – он заправляет прядь волос мне за ухо. – Хотя, я ценю твое предложение надрать ему задницу. На это будет забавно посмотреть. И я абсолютно уверен, что ты бы выиграла, – он смеется, но это звучит неправильно. Принудительно.
Я хмурюсь.
– Тогда что случилось? Я могу сказать, что–то тебя беспокоит.
– Я в порядке. Я обещаю. Я просто... – он снова меня изучает. Затем он движется назад и опускается на землю, не отпуская моей руки. – Садись со мной, и давай смотреть на звезды.
Я открываю рот, чтобы отказаться, но еще один зевок покидает мои губы. Между выпитыми мной ранее шотами и поздними часами, когда училась и работала, я потерпела серьезную неудачу.
Бек нежно тянет меня за руку.
– Садись, соня, до того, как свалишься.
Я смотрю вниз на платье, которое на мне.
– Это платье Винтер. Я не уверена, могу ли его пачкать. Ты знаешь, какой она может стать из–за одежды.
– Кого волнует, если оно будет испорчено? К тому же, она всегда на что–то злится. Садись со мной и наблюдай за звездами. Живи моментом, а не будущим. И к черту Винтер и ее глупые истерики.
О, Бек, если бы только жизнь была такой простой. Может быть, если бы мое будущее было улажено, я смогла бы так много не нервничать. Но я понятия не имею, где буду через три года, где я надеюсь быть, что является двумя совершенно разными понятиями.
Надежда так неопределенна. Мое будущее настолько неопределенное. Единственная вещь, которая не является неопределенной – это Бек и моя дружба. Ну, так было раньше. В последнее время в этом произошел сдвиг, запутанный, опасный сдвиг против моего правила.
Вероятно, мне стоит уйти. Я чувствую, как этот сдвиг прямо сейчас повисает в воздухе. На самом деле, я знаю, что должна уйти. Но нахожу себя, опускающейся на землю перед ним.
Он сразу же обнимает меня за талию и привлекает к себе. Затем скользит ногами с обеих сторон от меня, окружая меня.
Не обращая внимания на оглушающее биение моего сердца, я откидываюсь спиной на его грудь.
– Могу я задать тебе вопрос?
Он проводит пальцами вверх вниз по моему боку.
– Ты всегда можешь спрашивать у меня что угодно.
– Вы с Винтер... Вы, ребята, никогда не...? – я делаю паузу, думая о том, что сказал мне Ари, что в их спорах есть сексуальное напряжение. Затем я думаю о том, что сказала Титзи, о том, что Беку нравятся девушки высокого класса, кем определенно является Винтер. – Вы, ребята, когда–либо были вместе?
Что со мной не так? Почему, черт возьми, я спрашиваю об этом?
– Что? Боже, нет, – говорит он, выглядя потрясенным. – Какого черта ты вообще спросила об этом?
– Я не знаю, – пожимаю плечами. По–видимому, я пьяна, и это заставляет меня вести себя, как ревнивую идиотку. – Мне просто интересно, думаю. И я не единственная, кто так считает. Ари думает, что вы, ребята, боритесь все время из–за того, что тайно нравитесь друг другу. И ты один раз на нее запал. Ты даже ее поцеловал.
Его руки напрягаются.
– Тот тупой поцелуй был просто глупостью в средней школе. И да, я, возможно, был влюблен в нее в начальной школе, но это было чертовски давно и длилось около двух чертовых секунд. Я больше не смотрю на нее так. И больше никогда не смотрел на нее таким образом. Она даже не мой тип.
Его слова заставляют небольшую улыбку украсить мои губы. Я даже не знаю, почему, кроме того, что я идиотка, и думаю это уже упоминала
– Ты такой лжец, – говорю я ему. – Винтер – великолепна. Она любит получать удовольствие и чрезвычайно общительный человек. Это именно твой тип. Она по большей части твоя женская версия.
Нас окутывает тишина. Я чувствую себя так глупо из–за этого разговора.
Я, кажется, ревную.
– Великолепный, а? – замечает он с воодушевлением. – Лично я всегда думал о себе, как залихватски красивый, но думаю, что приму «великолепный».
Озадаченная, я воспроизвожу, что сказала. Великолепный? Я назвала его великолепным? Зачем бы мне это делать? Я имею в виду, да, он великолепен с его светлыми волосами, которые всегда торчат идеально хаотично. Кроме того, у него идеальная форма губ, его худое тело оскорбительно сексуальное, а глаза... Даже не позволяйте мне начинать это. Они – самые совершенные глаза, которые я когда–либо...
Подождите. Когда я это начала?
– Залихватски красивый? – я пытаюсь шутить, мой голос кажется скрипучим. – Что ты такое? Прекрасный Принц или что–то в этом роде?
– Я мог бы им быть. Я, безусловно, достаточно великолепен, чтобы им быть, – задиристо говорит он. – К тому же, так как ты – моя принцесса, то это имело бы смысл.
– Такой дешевый, – я делаю рвотный звук, а он посмеивается. – И я не это имела в виду. Ну, я это сказала, но этого не говорила. Я просто пытаюсь сказать, что ты такой же великолепный, как и Винтер, – моя взволнованность и растерянность увеличивается. Голова кружится. Потерянная. Пьяная. Измученная. – Знаешь что? Неважно. Я просто собираюсь прекратить говорить, потому что даже не могу следить за тем, что говорю.
Он проводит своим большим пальцем вниз по моему боку.
– Расслабься. Я просто подшучиваю над тобой. Ты такая чертовски милая, когда растерянна.
Я закатываю глаза, больше для себя.
– Нет. Я не такая. Я глупая. И растерянная только потому, что пьяна.
– Я совершенно не согласен, – его пальцы впиваются в мои бедра, а затем он тянет меня назад, притягивая на свои согнутые колени, и кладет свой подбородок на мое плечо. – Мне это нравится... ты и я под звездами. Флирт. Разговор. Давненько я не был так расслаблен. Я скучал по тебе.
Я сглатываю. Он думает, что мы флиртуем?
Я воспроизвожу свои туманные воспоминания о сегодняшнем вечере и, в конце концов, понимаю почему: танцы, касания, грязные комментарии, милые и великолепные комментарии, ревность в моем голосе, когда я спросила его о Винтер.
Да, мы флиртовали весь вечер.
Каждый чертов раз, когда мы выпиваем, случается это дерьмо.
Я никогда больше не буду пить.
Я никогда больше не буду флиртовать.
Ха, ты такая идиотка!
Мои мысли надо мной смеются.
– Ты снова напряжена, – он скользит ладонью вверх по моей руке, чтобы помассировать плечо. – Расслабься. Затмение скоро начнется, и тогда мы сможем вернуться обратно и поесть торт.
– Ты знаешь путь к моему сердцу, – улыбаюсь я, беспокойство на цыпочках пробирается внутрь меня.
Флирт. Я флиртовала с Беком. Это опять будет, как в последний год старшей школы.
Может быть, это к лучшему. Ты хотела, прекратить так много полагаться на него. Может быть, это заставит тебя.
Эта мысль вызывает у меня тошноту.
Отрывая свое внимание от моих глупых, идиотских мыслей, я сосредотачиваюсь на луне. Мы таким образом сидим минуты, может быть часы, глядя на звезды, наблюдая сияние, ожидая чего–то волшебного, что произойдет в небе.
– Ты не права, – нашептывает он из ниоткуда, заставляя меня подпрыгнуть.
– В чем? – спрашиваю я, кажется, что у меня немного перехватывает дыхание.
– В том, что Винтер – мой тип.
– Ты все еще думаешь об этом?
– Конечно. Я бы хотел не думать, но необходимо убедиться, что ты знаешь, что мне она не нравится. Во всяком случае, не так, – он откидывает мои волосы в сторону, затем наклоняется через мое плечо, чтобы поймать мой взгляд. – Винтер и я... Мы иногда можем действовать одинаково, и многие люди могут думать, что она великолепная или какая бы ни была, но я определенно не влюблен в нее. На самом деле, мне нравится кто–то другой. Долгое время.
Бек всегда был таким любителем пофлиртовать, что приводило его к некоторым драматическим и неловким ситуациям. Обычно, он достаточно обаятельный, чтобы довольно хорошо сгладить ситуацию. С другой стороны, он несколько раз просил меня поговорить с девушкой, которая влюблялась в него и не отступала.
У меня не было с этим проблем, но к концу нашего последнего года в старшей школе, я начала избегать своего вовлечения в его личную жизнь. Отчасти потому, что я была занята, работая, чтобы попасть в хороший колледж и отчасти, потому что... Ну, мне не нравилось слышать о нем и других девушках.
И до сих пор не нравится, если, действительно, быть честной с самой собой. И прямо сейчас, я чувствую себя, как мисс Честность. Тем не менее, я играю роль хорошего лучшего друга, будучи слишком обязанной ему.
– Итак, кто же на этот раз?
– Вау, Виллс. Мне больно, – как ни странно, не казалось, что ему больно. – Ты ведешь себя так, словно мои влюбленности являются мимолетными и незначительными.
– Они не незначительны, но определенно мимолетные, – говорю я, извиняясь.
– Это не правда, – он расчесывает пальцами волосы, затем целует мое голое плечо. – Мне пару лет нравится одна девушка. Я просто ничего не говорил, потому что мы очень близки, и знаю, что она взбесится, потому что у нее есть это никаких–свиданий правило с каждым парнем и никаких–поцелуев правило со мной.
Мое сердце дико бьется в груди, когда я вспоминаю, что ранее говорил Грей. Медленное, болезненное осознание ударяет меня кулаком.
Я нравлюсь Беку? Нравлюсь именно такой?
Нет. Я, должно быть, ошибаюсь. Должна.
Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что я не ошибаюсь.
В глубине души, я думаю, что знала это уже некоторое время. Я просто была слишком напугана, чтобы признать это.
– Ты не собираешься спросить меня, о ком я говорю? – шепчет он с незнакомой нервозностью в своей интонации.
Бек так нервничает.
Это очень плохо.
Я сглатываю, желая, чтобы слово «нет», слетело с моих губ. Не выходит ни звука.
– Если ты не спросишь, я этого не скажу, – его интонация несет в себе скрытый смысл.
Он дает мне выбор: держать мои губы запечатанными, и пусть наша дружба существует, или спросить, а потом ... Ну, я не знаю, что произойдет.
Спрашивать Бека – против моего плана. Если я спрошу, то испорчу красоту того, какие мы вместе. Я не хочу этого. Я хочу оставаться здесь, в его руках, как друг, и удержать спокойствие, которое он всегда дает мне.
Тем не менее, я обнаруживаю, как мои губы разъединяются. Позже, я обвиню в своей реакции алкоголь, стресс и отсутствие сна.
Позже, не прямо сейчас.
Прямо сейчас, я могу думать только об одном.
Спроси.
– Кто это? – ляпаю я.
Его грудь врезается в мою спину, когда он высвобождает задержанное дыхание.
– О, Боже, не могу поверить , что ты спросила... Не думал, что ты это сделаешь.
Обхватив мою щеку, он наклоняет голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Его пальцы дрожат, так сильно, как и мое сердце.
Одна, две, три секунды проходят, и затем он задевает своими губами мои.
Ох. Мой. Бог. Я едва могу дышать, когда его губы трутся о мои один, два, три раза. Мои веки медленно закрываются, а воздух вырывает из легких.
Бек целует меня. Мой лучший друг во всем мире целует меня. Словно, и в правду, сумасшедше целует меня. Святое сумасшедшее что–это–за–дерьмо? Мне нужно остановить это. Сейчас же!
Но когда он нежно покусывает мою нижнюю губу, каждая из моих забот говорит «до свидания», «увидимся позже», «я–отправляюсь–к–звездам».
Я хватаюсь за низ его рубашки, отчаянно нуждаясь держаться за что–то, успокоиться, ухватиться за рациональность. Кажется, я не могу думать ни о чем, кроме его успокаивающей ладони на моей щеке, его теплого тела напротив моего, мягкости его губ. И когда он наклоняет мою голову назад и просовывает язык в мой рот, целуя меня с такой интенсивностью, клянусь, мое сердце вырывается из груди.
Это не было частью моего плана. Этот поцелуй такой незапланированный. Этот поцелуй, казалось, не должен был происходить ...
Прекрати, Виллоу. Прекрати это сейчас, прежде чем ситуация выйдет из–под контроля.
Он стонет в мои губы, углубляя поцелуй, притягивая меня ближе, и заставляет меня чувствовать себя в такой безопасности.
Нет... Думаю, я не права... Этот поцелуй может быть...
Всем.
Наши языки запутываются, и я практически слепо погружаюсь в поцелуй. Но голос разума шепчет мне, просит меня остановить это. Я должна... до того, как все это слишком выйдет из–под контроля. У моего тела другие идеи, и вместо того, чтобы разорвать поцелуй, мои руки скользят вверх по груди Бека, когда я поворачиваюсь, чтобы оседлать его колени.
Он стонет, его пальцы оставляют мою щеку, чтобы пробраться через мои волосы в то время, как другая рука блуждает по моей пояснице. Он прижимает мое тело ближе, вдавливая мою грудь в свою.
Еще один гортанный стон. Я даже не знаю, кто из нас издает его, но что–то в звуке приводит нас в неистовство.
Медленный поцелуй становится безрассудным, как будто у него нет абсолютно никакого контроля над тем, что он делает, и это его не волнует. По–видимому, меня тоже, потому что я целую его в ответ, хватаясь за него и потирая своими бедрами об него снова и снова, как делала в ту ночь в моей постели. Только сейчас я не сплю и полностью осознаю, что его твердость прижата ко мне, когда он тянет меня ближе, ближе, ближе, двигаясь со мной, стонет, задыхаясь, желая, нуждаясь. Я лишь второй раз целую парня, но серьезно, это может быть мой последний раз, поэтому не думаю, что что–нибудь может быть лучше.
Ничто никогда не сможет быть совершеннее, чем это ...
Когда я жадно целую его в ответ, позволяю ему скользнуть руками под мое платье. Его пальцы дрожат, когда он обхватывает мою задницу и раскачивает свои бедра напротив моих. Повсюду вспыхивают покалывания, и я сильно прикусываю его губу.
Хриплый стон покидает его губы, затем он глубже проскальзывает своим языком в мой рот. Наши языки запутываются. Мои ногти впиваются в его лопатки. Я чувствую, что выхожу из–под контроля, проваливаясь в неизвестность. Остальное не важно. Больше ничего не существует, кроме Бека и меня, и того, как наши губы движутся вместе, того, как он держит меня, словно боится, что я упаду. Это точно, как ад, я чувствую, как падаю в место, где никогда раньше не была, где ничто не имеет смысла...где я потеряна...где я сворачиваю со своего пути...где я больше не имею понятия, что хочу или кто я. И на данный момент, мне все равно.
Идеальный. Этот момент идеальный. Бек идеальный.
– Боже, я хотел этого так долго, – он шепчет в мои губы, погружаясь в еще один поцелуй, когда снова раскачивается своими бедрами напротив моих.
Я цепляюсь за него, мои колени вжимаются в его бока, когда я испускаю вздох. Он совершает это движение снова и снова, пока мои мысли не затуманиваются. Я чувствую, как уплываю к звездам, и на секунду хочу, чтобы мне никогда не нужно было уходить.
Затем Бек шепчет:
– Ты так удивительна и красива. Чертовски совершенна.
И точно так же, как это, реальность омывает меня, как ледяной водой.
Я делаю рывок назад, хватая ртом воздух.
– С–святое д–дерьмо.
– Пожалуйста, не паникуй, – просит он, не пропуская ни чего. – Это просто поцелуй. Ничто не должно измениться, если ты этого не хочешь.
Я борюсь с тем, чтобы взять свое неустойчивое дыхание под контроль.
Он слишком хорошо знает меня. Как он это делает? Как он читает меня, если даже не может видеть мое лицо в темноте? Как он может быть настолько совершенным?
Совершенна.
Ты чертовски совершенна, сказал он.
Нет, Бек, я не такая.
И мы не можем быть совершенными вместе.
Потому что я не совершенна. И когда ты это поймёшь, ты оставишь меня, и я буду сломана, как моя мама.
– Я должна идти, – я спотыкаюсь в своих ногах, дергая подол платья вниз по заду.
Он поднимается на ноги и тянется к моей руке.
– Подожди. Мы можем об этом поговорить?
– Я не могу сейчас говорить, – не об этом. Не тогда, когда он так близко. Не с яркими воспоминаниями об идеальном поцелуе, все еще горящем на моих губах, и с тем, как ощущалось мое тело, когда он терся об меня.
Святое дерьмо, – думаю я, – только что был мой первый оргазм... с Беком.
Святое дерьмо. Святое дерьмо. Святое дерьмо.
Я не смотрю на него, когда по полю ухожу к его дому.
– Проклятье, пожалуйста, ты можешь просто прекратить паниковать, – он не отстает ни на шаг. – Ты не можешь сбежать. Я испоганил нашу дружбу, а мне нужно, чтобы мы были, по крайней мере, друзьями.
По крайней мере, друзьями? В отличие от чего? От пары? И что потом? Мы просто будем встречаться, пока он не узнает, как сильно я похожа на свою мать, и тогда отвалит от моей жалкой задницы? Затем я вернусь к своей дрянной жизни, чувствуя себя дерьмом и превращаясь в ожесточенную женщину, которая не может процветать без мужчины?
Нет, я не могу превратиться в это.
Мой пульс ускоряется, когда я продолжаю неумело бежать трусцой к дому, замедляясь только тогда, когда достигаю забора на заднем дворе. Я перевожу дыхание, дерзко бросая взгляд на него.
Беспокойство заполняет его глаза, когда он с осторожностью приближается ко мне, что заставляет меня заволноваться о том, что я сломала его.
Что я сделала?
– Пожалуйста, не уходи, – умоляет он, останавливаясь рядом со мной. – Я тебя знаю. И если ты сбежишь, прежде чем мы проясним это, ты будешь об этом беспокоиться все выходные и придумаешь всякие сумасшедшие идеи в своей милой маленькой головке. И тогда мне придется беспокоиться о том, о чем беспокоишься ты, а мы оба знаем, как сильно я ненавижу беспокоиться, – он закатывает глаза и делает драматический вздох. – Это так утомительно и отнимает много времени, – я не знаю, он шутит для моей пользы или для своей.
Не желая больше его беспокоить, я пытаюсь предложить ему ободряющую улыбку, но взгляд лишь заставляет его нахмуриться.
– Я не буду тратить выходные на беспокойство, – быстро говорю я. – Я знаю, что мы просто были глупыми или пьяными или... что–то в этом роде, – честно говоря, я не знаю, какими мы были. Это часть проблемы. Неизвестность парит над моей головой, как туча, угрожая дождем.
Начиная снова паниковать, я хватаюсь за забор, чтобы перебраться через него.
– Мне нужно идти. Луна сказала, что сегодня ночью я могу переночевать у нее, и я должна встать очень рано, чтобы вернуться домой и проверить кое–какие вещи, – врунья...Все, что тебе нужно проверить – это пустую квартиру.
Он смотрит на меня, выражение его лица непроницаемо.
– Окей... Но обещай мне, что завтра ты позвонишь мне, – он протягивает мне свою руку с согнутым мизинцем. – Клянись на мизинцах, что ты это сделаешь.
Я соединяю свой мизинец с его, надеясь, что он не сможет определить, насколько сильно меня трясет.
– Обещаю.
Не говоря больше ничего, я отдергиваю свою руку и перетаскиваю свой пьяный зад через забор. Потом я бегу внутрь, чтобы найти Луну и убраться отсюда. Ну, это то, в чем я убеждаю себя.
На самом деле, я бегу от чего–то, с чем не уверена, что смогу справиться.