Глава 1
Это было в канун Рождества. Новак Стинги, как обычно, сидел на кухне перед окном и пил крепкий чай. Он смотрел, как по другую сторону падает снег, и лицо его выражало крайнюю степень недовольства.
— Опять Рождество, — гневно сказал Новак, звонко поставив чашку на блюдце.
Да, мистер Стинги был из тех, кто ненавидел Рождество и всячески пытался избавиться от этого праздника. Он раздражался лишь от одной мысли, что люди, которые по его несчастью живут рядом, будут его праздновать.
Старик так погрузился в ненавистный праздник, что не сразу услышал громкий смех соседского мальчишки, который стоял напротив его дома и что-то активно жестикулировал своим друзьям. Это был Джон Оклер, местный весельчак, который постоянно носился около дома Стинги, зазывая своих товарищей. Новак прекрасно знал, что сорванцам была до невозможности интересна его жизнь, и они неоднократно пытались подсмотреть в окно. Однако, к радости мистера Стинги, он был слишком внимателен. Как только калитка его забора начинала громко скрипеть, мистер Стинги выбегал в одной ночной рубахе, держа в руках ржавую кочергу. Он громко проклинал этих хулиганов, и те в панике разбегались в разные стороны.
Пользуясь моментом, Новак безжалостно забирал брошенные вещи и относил их на чердак. Так со старыми вещами оказались: новенькие сани, красивая кукла и пара машинок. Сколько раз родители этих безобразников приходили по его душу, и сколько раз они убегали со страхом в глазах — не сосчитать. Новак прекрасно знал, как соседи недолюбливали его, и, к счастью, это было взаимно.
Дом мистера Стинги был очень старым, где-то были видны трещины, а в некоторых местах недоставало кирпичей. Крыша уже была непригодна, и непонятно, как старик жил в таком доме. Очевидно, что он ничего не менял с тех пор, как въехал. Даже цветы, что росли во дворе, сравнялись с землёй, и теперь двор больше напоминал пустошь, нежели сад.
Жители обходили его дом стороной, как и самого хозяина. Они боялись старика Стинги, который кричал на них без особой причины, и большинство считало его невменяемым. Однако, по неизведанной причине, они не трогали Новака. Словно приняли его как данность. И потому тот доживал свои последние годы в абсолютном одиночестве, не считая, конечно же, Джона и его компанию, которые не оставляли попыток узнать личную жизнь старика побольше. Словно Новак Стинги был их местной достопримечательностью, а не обычным жителем деревушки Блэгдон-Хилл.
Но мы немного отвлеклись. Когда ветхий забор заскрипел, Новак увидел во дворе Джона Оклера. Тот уже перелез через ограду и по заученному пути осторожными шагами крался в сторону гостиничного окна. Но старик был проворнее: пока мальчишка скрипучими шагами шел к окну, Новак стоял уже около двери и выжидал момент, чтобы резко выскочить из дома, напугав сорванца. Он крепче сжал ручку двери, и его лицо приобрело очень озлобленное выражение.
Ещё немного, ещё чуть-чуть… Новак посмотрел в зеркало напротив окна, где появилась шапка Джона, и резко отворил дверь:
— А ну проваливайте отсюда, паршивцы! — гневно прокричал он и замахнулся кочергой. Джон от испуга упал на снег, и быстро поднявшись, побежал к калитке. Его дружки уже разбежались кто куда. Мистер Стинги пристальным взглядом проводил мальчишку и, убедившись, что тот скрылся с поля его зрения, захлопнул дверь.
— Маленькие уродцы! Безобразники! Да чтоб вы померли наконец! — прокричал в пустоту старик и посмотрел на календарь, висящий на стене. Он устало вздохнул, провел по лицу рукой и подошёл к комоду, над которым висел календарь.
Второй и третий ящики были наглухо закрыты, а в первом лежали принадлежности Новака. Он достал оттуда карандаш и зачеркнул число двадцать четыре.
— Как же я устал… — прошептал старик и печально оглянулся на кресло с цветочками.
Наверное, в доме Мистера Стинги только это кресло напоминало хоть какую-то радость. Нет, оно было таким же дряхлым, затхлым и потертым, как всё остальное, что стояло в его доме, но только это кресло выглядело более-менее нормально. На нём всё ещё была пожелтевшая от времени обивка, маленькая подушка с той же наволочкой, которую Новак бережно перешивал, когда та рвалась. Это, возможно, единственная мебель, за которой следил Мистер Стинги.
Старик приблизился к креслу и нежно его погладил. Он стоял так несколько минут, будто загипнотизированный, а затем, ещё раз оглянувшись, прошёл в сторону кухни и положил кочергу на место, около печки, на которой местами был виден рисунок, напоминающий цветы, но какие, к сожалению, было не разобрать. Рисунок почти стёрся, и на печи остались лишь его частицы, подтверждающие, что он там есть.
Утро не выдалось с самого начала. Новак потянул спину и был злее обыденного. Его ноги зудели от шерстяных носков, которые он искренне хотел выбросить, но зима в этом году выдалась очень холодной, из-за чего обычные носки не грели. Хотя, если бы в природе не было ни осени, ни зимы, Новак ходил бы вовсе без носков.
Так ещё этот Джон Оклер, которому с самого утра не сидится. Новак честно не понимал, что ему нужно, но, тем не менее, постарался забыть об этом хулигане и решил сконцентрироваться на делах насущных.
Он прошёл в свою спальню, где аккуратно была заправлена большая кровать, и приблизился к дубовому шкафу, в котором висели поношенные и местами рваные вещи. Старик переоделся в уличный костюм, который видел лучшие годы, и поверх надел гавелок. Он подошёл к туалетному столику и взглянул на своё отражение. Всё, что Новак в нём увидел, — это полный грусти взгляд. Пожалуй, ни у кого в деревушке Блэгдон-Хилл не было такого взгляда, особенно в канун Рождества.