И снова ты тут

Марина шла не по той стороне улицы, которая ей была нужна, потому что на нужной вместо тротуара плёлся унылый забор из рабицы, а под ним вечно чавкала грязь. Под мышкой у Марины была зажата пачка конвертов. Четыре штуки формата А4, каждый отправится в какой-нибудь из близлежащих крупных городов. Наполнение конвертов было совершенно одинаковым, поэтому, по сути, неважно, какой куда - везде ксерокопии документов, описывающие ее заслуги за 17 лет жизни. Диплом, результаты экзаменов, что-то ещё по списку, тоже совершенно одинаковому, хоть и у разных вузов. Марина никому не сказала, что куда-то отправляет документы. Для всех она была оплотом железной воли и твёрдой уверенности в своём будущем - подалась у себя только в один институт. Конечно, ещё четыре попытки ей нужно было сохранить для призрачного шанса что-то в линии своей жизни изменить. Пока что она была прямая, как рельса: родилась, пошла в ясли, детский сад и школу, занималась хореографией, получала четверки в школе, родителей не расстраивала, летом уезжала к бабушке на дачу, с девятого класса дружила с мальчиком. Все говорили - поженятся. Она станет учителем, а он...Ну кем-нибудь рабочей профессии. Может быть, сварщиком.

Сварщиком Костя вполне мог стать. В колледже, где он оказался после девятого класса, на это учили, только он не учился. Костя считал, что самая сытая жизнь та, которая выбрана самостоятельно, а сварщик что. Сварщик - это элемент системы, где все уже давно поделено, и ловить в ней нечего.

Марина немножко дрожала. Конверты слегка помялись, где их коснулись рукой. На стенах домов вместо названия улицы - надписи баллончиком. Марина прошла не глядя. После самой большой - «И снова ты тут» - от которой веяло ужасом предположений, надо было свернуть налево. Казалось, это просто щель между двумя домами - кирпичным и деревянным - но нет, на самом деле проулок. Без асфальта, весь в рытвинах, покрытый серой слизью размокшей земли, поэтому идти надо по нему аккуратно. В этот проулок не выходит ни одно окно, да и вряд ли ее кто-нибудь заметит в такой час. После него небольшой кособокий двор, потому что дома повернулись к нему разными углами. Марина прошмыгивает пустой участок и ныряет в следующий закуток. Тут спряталось то, что она ищет - почтовый ящик. Ей сложно и неохота думать о том, почему она не опустила письма у себя во дворе, или не пришла с ними на почту. Вместо этого, сама не заметив, как, она по чуть-чуть купила нужное количество марок, потом нашла участок с самым нелюдимым почтальоном. Она не знала, как работает почта, но ей казалось, что каждое утро тот же человек, что приносит почту, уносит ее из синих побитых ржой ящиков в отделение, где они сначала смешиваются в общую кучу, а потом сортируются по месту доставки. Марина представляла, как четыре помятых конверта совершенно незамеченными попадают в большой холщовый мешок, потом на плече у здорового грузного дядьки едут на почту, там смешиваются с остальной кучей писем и так, инкогнито, покидают ее город, приезжают к проёмной комиссии. А о том, что будет потом Марина думать боялась. Это чтобы не спугнуть. Она никогда в серьез не задумалась о жизни в большом городе, какое-то детское сумасбродство толкнуло ее посмотреть, что надо сделать, чтобы поступить куда-нибудь «не к себе», просто забава.

Через пару недель она уже забыла об этом, хотя казалось, как можно забыть про план, который готовился не один месяц. Жизнь ее пошла дальше все так же ровно и гладко. У Марины была комната в оранжевых тонах и добротная мебель из середины нулевых, уже начинающая уставать. Там она смотрела сериалы, писала в дневник, писала личные сообщения, вовремя узнала, что в родной институт пора нести оригиналы документов. Потом прошла первая волна, и они с мамой испекли плюшки с вареньем, чтобы отпраздновать зачисление. Папа пошёл погулять с Булькой, пока булочки доходили в духовке. Их было хорошо видно из окна - курящего у тротуара папу и мелкую рыженькую Бульку, что-то вынюхивающее в траве. Ветер качал листья, пели птицы, от красоты этого дня щемило сердце.

У Марины зазвонил телефон. Префикс был не местный. Она инстинктивно скрыла экран от мамы и ушла поговорить в свою комнату. Вежливый женский голос из телефона спрашивал ее, собирается ли она к ним поступать, на журналистику, и потребуется ли ей общежитие. Марина весело ответила, что она уже поступила на учителя - поздновато о ней вспомнили. Женщина в телефоне хмыкнула и отключилась, а Марина вспомнила всю ту историю с конвертами и заявлениями, и ее чуть заметно кольнуло сожаление. Но поздно ведь значит поздно, так?

Через пару лет Марина в пальто с маленькой сумочкой и огромным бумажным пакетом снова шла мимо надписи «И снова ты тут».
«И ты ещё здесь, - удивлённо и не без ехидства заметила она».
Зимой хлюпающая грязь застывала в непробиваемую корку, покрывалась пушистой снежной горкой, а по ней вилась узенькая тропинка в один человеческий шаг. Тропинка была утоптана, каблуки по ней скользили, если поставить ногу хоть немножко не под прямым углом. Идти было трудно, ещё и с пакетом. Марина начинала жалеть, что не согласилась принять помощь от Кости и довезти подарок на его машине. По правде сказать, она не знала, чего стеснялась больше: Костиной старой машины, способа, которым он на неё заработал, или той причины, по которой она поехала вручать подарок. Все в этой истории было неправильным, это жгло ей душу. Костя толком нигде не работал, а занимался, как он говорил, «темами». Темы были ничего особенного, но все равно Марина считала, что это как-то нечестно. Костя поговорил с парой людей, и неделями был в свободном плавании, временами, правда, оказываясь дико занятым. И за что тут платить? Не заработанные это деньги, не пропитанные потом усилия. Нечестные, что тут ещё добавить. Марину это сильно смущало, она не могла брать недостойные деньги, на них недостойно дорого есть в ресторане. А Костю смущало, что она его стыдится, но он думал, это все с непривычки.

В Маринином мире переходили дорогу только на зелёный свет и никогда не брали денег в долг. Только нельзя долго сохранять свой мир, если уж так вышло, что теперь живешь в большом общем мире. Студенчество должно Марине многое показать, так думал Костя. Конечно, он догадался, куда она собралась с огромным сервизом на 12 персон перед самой зимней сессией и, очень удачно, перед самым Новым годом. Конечно, он знал, что подарки многих людей делают добрее, особенно, если от этих людей что-то зависит, и им об этом прекрасно известно. Конечно, Костя знал, что староста - представитель группы в любой ситуации, а для Марины понятие «долг» прочно припаяно к самой сути жизни, и поэтому, конечно, она пойдёт, и подарит, и примет уже этот Чертов мир таким, как он есть - другого все равно не будет.

На кафедре к Марине быстро привыкли - стали приглашать на чай. Однажды заведующий кафедрой убирал бумаги с общего стола, чтобы было куда приткнуть кружку, и нашёл листок, который ненадолго привлёк его внимание.
-О, Марина, - сказал Владислав Ильич, поправляя очки, - а вы же у нас английский знаете?
    - Знаю, - откликнулась Марина, как будто ей задали вопрос, хороша ли сегодня погода.
    - А в Оксфорд съездить не хотите? На стажировку.
Марина прыснула со смеху. Успела отвернуться, чтобы не попасть горячим чаем на Владислава Ильича. Ну какой же отсюда может быть Оксфорд.
Владислав Ильич обиделся за родной институт и объяснил, что они имеют достаточный вес для области, чтобы тоже участвовать в международных программах не хуже столичных вузов.
Марина извинилась и приняла приглашение. Ей нужно было написать мотивационное письмо, и в этом состояла вся сложность. Она заранее знала, что провалится, потому что патологически не умела врать, а от сиропной воды в документах ей сводило зубы, но в ней зажегся огонёк знакомой когда-то надежды.

На месте того пустыря за рабицей, напротив надписи «И снова ты тут», которую за выслугу лет уже можно было считать местным Арт обьектом, Костя устроил какое-то необычное место для отдыха. Там было красиво. Очень красиво. Густо коричневые домики, чугунные беседки, рестораны, всегда пахло огнём и едой, играла музыка. Совсем как в столичных парках. Зачем тут все это? Марине было больно смотреть на нездешние пейзажи,, а особенно на то, как Костя стал Константином Николаевичем, и его чёрный внедорожник проезжал мимо, не останавливаясь.

Интересно, а разбитое сердце может считаться мотивацией, чтобы сбежать отсюда?

Устыдившись своих мыслей, Марина пошла прочь , и неизвестно, чего она испугалась больше: того, что ее заметит тут Костя, или того, что она сказала сама себе «сбежать». «И снова ты тут». Эти слова бросились ей в глаза, как оскорбление.

Много раз Марина была близка к тому, чтобы уехать. Доходила до какого-то невидимого барьера, а потом поворачивала прочь. Узы сильнее, чем кровные, приковали ее к родной земле. Марина четко знала радиус, черту, которую не пересечь. Ее мир не расширился с тех пор на ни метр, но она поняла, что большего для себя не хотела бы.

И снова ты тут, - читала она опять и опять. Слова перестали быть горькими, перестали над ней смеяться и издеваться, когда она показывалась им после очередной неудачи. По-хорошему, это была вовсе никакая не колкость, как думала Марина сначала, а ироническое приветствие завсегдатаю.
-И снова тут тут
-Ну а где же мне быть?