Хороший Монстр

— Это одна из наших ферм, — сказал Александр, проходя со мной по двору к дальнему небольшому домику, выкрашенному, как и все остальное, в темно-красный цвет. Справа от нас в загоне блеяли овцы, а загон слева пустовал. — Конкретно эта принадлежит двум семьям. В том числе, моей, — пояснил он.

— А сколько всего у вас ферм?

— Сейчас, вроде, пять. Эта самая маленькая.

— Поэтому тебя попросили отвести меня сюда? Потому что эта ферма твоей семьи? — поинтересовалась я, глянув на блондина.

— Наверное.

Мы приблизились к домику, и в этот момент его дверь открылась. Наружу вышел не слишком высокий, но крепко сбитый, коротко стриженный мужчина лет пятидесяти с чем-то на вид. На чуть обвисших щеках и широком подбородке виднелись пеньки отросшей черной щетины. Увидев нас, мужчина поставил руки на бока и прищурился, отчего его небольших глаз не стало видно.

— Привет, Торбьорн, — сказал Сандр, протянув ему руку.

Вервольф пожал его ладонь, неестественно улыбнувшись.

— Здравствуй, Александр. Как семья?

— В порядке. А ты как тут?

— Не жалуюсь, — он опять растянул губы в фальшивой улыбке. — Слышал, ты решил в отдельном доме жить? Не захотел с родителями? Не ладите?

— О, да я через пару месяцев после того, как мы присоединились к вам, дом поставил, — ответил блондин. — Друзья помогли. Но, нет, у нас все нормально в семье, просто... большой же уже мальчик.

Торбьорн громко и снова как-то наигранно рассмеялся. На меня он не смотрел, что, в общем-то, радовало. Его глаза казались неприятно-злыми, холодными, а взгляд будто склизким и скользким. У Лиса тоже были злые глаза, но они не казались при этом такими гадкими.

— Ну да, верно. Хотя, смотрю, это влияние людей, а, Сандр? У нас никогда не было постыдным делить с семьей одну крышу. Но я тебя не сужу. Молодежь должна жить, как считает нужным, я прав?

В ответ Александр улыбнулся.

— А про переезд твой – так я тут засел, сам знаешь, в деревне почти не появляюсь. Людей в городе вижу чаще, чем своих.

— И я тебе, вот, еще одного человека привел, — блондин указал на меня кивком головы и невесомо коснулся плеча. — Это Моника.

— Здравствуйте, — выдавила из себя я.

От зрительного контакта с Торбьорном стало не по себе. Этот вервольф чуть ли не пах угрозой и тьмой. Если Сандр, Лика и даже Кьяр вызывали вопросы, заставляли задумываться на их счет, то этот мужчина точно был злым и страшным серым волком, которого стоило опасаться.

— Добро пожаловать, — отозвался он, окинув меня взглядом, и снова посмотрел на Варгенссона. — Это о которой Альфа говорил?

Сандр кивнул. Тонкие прядочки челки касались его лба. Страшно бесило, что легкая небрежность в прическе гармонично дополняла его безупречную внешность. Ну почему некоторые монстры такие красивые? Сандр, Кьяр, Фрэнсис, да даже Альфа. Это несправедливо. Они все должны быть уродами, чтобы внутреннее отражало внешнее. Вот со мной в классе училась одна девочка, она всегда была очень доброй, очень отзывчивой и действительно умной, но с внешностью не повезло, из-за этого и буллинг ее коснулся, и с парнями никогда не клеилось. Вот почему? Это нечестно. Как было бы здорово, если бы внешность всегда отражала внутренний мир, душу. Это было бы справедливо.

— Да. Она.

— Очередная на... перевоспитание?

— Типа того. Вообще, Моника адекватная, — сказал Сандр, глянув на меня. — Спокойная. Проблем пока никому не пыталась создавать. Вежливая, вроде как. Так что ты с ней помягче, ладно?

Зачем он это делал? Снова благодетеля из себя корчил? Лицемерный урод, но, в общем-то, мне это на руку.

— С врагами помягче... — задумчиво на выдохе повторил Торбьорн. — Ладно, сынок, я понял.

— Ну, и на кладбище цветы растут, — внезапно произнес мою фразу Сандр, изменив ее смысл, — так что можно дать ей шанс, я думаю. Девочка просто запуталась. Хотя ты сам разберешься, конечно. Это я так. Ну... я пошел, дальше вы сами? — спросил он, снимая со спины мой рюкзак.

— Да, покажу ей все, с Анной-Марией познакомлю. Иди. Всем привет от меня передай. И заглядывайте в гости!

— Обязательно заглянем. А как Анна-Мария, кстати?

Торбьорн выразительно посмотрел на Сандра, тот понимающе кивнул.

— Окей, приветы передам, — блондин отсалютовал ему двумя пальцами от виска, затем отдал мне рюкзак и заглянул в глаза, — удачи, Моника, увидимся, — тихо сказал он.

— Спасибо, Сандр, — шепнула я ему, не успев подумать. Слово благодарности само вылетело. И ведь случайно я поблагодарила его даже не за пожелание удачи, а за... помощь? Опять забылась, с кем на самом деле общалась.

Парень развернулся и быстрым шагом двинулся обратно к лесу. Я смотрела ему вслед. В груди появилось очень странное чувство тоски и страха, что-то подобное должны испытывать дети, впервые оставленные в детском лагере, когда их родители садятся в машину и уезжают. Но с чего бы мне не хотеть, чтобы Сандр уходил? Впрочем, это логично. Его я знала, привыкла немного, угрозы он, вроде как, не представлял, а этот неприятный Торбьорн мне не нравился, неясно, что он вообще мог со мной сделать.

— Девочка? — позвал вервольф, заставив обернуться. — Идем.

Вздохнув, я накинула рюкзак на плечо и поплелась за ним.

— Сколько тебе лет? — сухим тоном задал вопрос Торбьорн, направляясь к самой большой и длинной постройке.

— Двадцать три.

— Умеешь что-то делать руками? За животными ухаживать? Может, у родственников на ферме прежде работала?

— Нет, но... Животных я люблю. Могу убираться и готовить. Остальному, чему нужно, научусь.

— Откуда такой порыв? — замедлив шаг, вервольф поравнялся со мной и заглянул в глаза.

Рефлекторно я отшатнулась в сторону, но тут же притворилась, что меня просто повело.

— Альфа сказал, что, если буду хорошо себя вести и не буду создавать проблем, то меня отпустят домой, когда вы будете переезжать, — ответила я.

— Честная, — покивал он. — Хорошо.

Больше просто так мы не переговаривались. Торбьорн показывал мне ферму, рассказывал что и как делать, я же в ответ, в основном, лишь кивала или кратко отвечала что-то вроде "поняла" и "да, хорошо".

На ферме жила целая отара овец с маленькими ягнятами, десяток коров, куры, кролики и один конь – иссиня-черный, как волосы Кьяра или вороново крыло. А еще несколько собак: бордер-колли, кангал и два метиса размером с немецкую овчарку. И рыжий кот. По большей части мне предстояло ухаживать за животными, убирать за ними и кормить. Не самая худшая работа.

В длинном амбаре поселили всех животных, кроме коня, у которого было стоило в огороженном загоне, и там же в амбаре лежали всякие инструменты и корм. В доме побольше жил Торбьорн, а моим временным жилищем должен был стать домик поменьше. Полукругом ферму плотной стеной окружал бескрайний лес, все остальное пространство занимало поле, часть которого использовалось для выращивания культур, часть – для выпаса скота, а дальше оно просто тянулось к горизонту, где виднелась стена другого леса. К цивилизации вела лишь грунтовая дорога, утопающая где-то в высокой траве. Шансы на успешный побег были минимальными, и на хозяйский старенький пикап не имело смысла поглядывать – я даже водить не умела.

— Ну, вроде всё, — сказал Торбьорн, когда мы вышли из амбара. — Теперь идем, познакомлю тебя с Анной-Марией.

Видимо, это его жена? Хотелось надеяться, что она поприятней, чем ее муж.

Ноги гудели, спина побаливала, голова раскалывалась, а еще ужасно хотелось есть. Хорошо, что день постепенно клонился к вечеру – даже если решат запрячь уже сегодня, много работы не успеют повесить. Завалиться бы скорее в постель... но сначала поесть.

Торбьорн дважды постучал в деревянную дверь мощным кулаком и открыл ее сразу же, не дожидаясь ответа.

— Анна-Мария, — излишне громко позвал он. Я слегка поморщилась. Его крик отозвался болью в пульсирующих висках. — У нас гости.

За дверью оказался широкий, но короткий коридорчик с тремя дверьми: одной впереди, одной справа и одной слева. В домике пахло черным чаем, старым деревом, немного сыростью и сеном.

— Иду, хозяин! — ответил слабый женский голос из комнаты, расположенной слева.

Хозяин? Мерзость какая.

Через мгновение перед нами возникла женщина. Бледная, осунувшаяся, с чуть впалыми щеками, одетая в серое платье длиной до щиколоток и с манжетами на рукавах, застегнутыми на запястье. Она смотрела на меня выцветшими голубыми глазами, взгляд в которых давно потух. Ее темно-русые волосы были собраны в тугой низкий хвост, брови росли немного несимметрично, в центре лба виднелась глубокая морщинка. По внешнему виду я никак не могла предположить, сколько ей лет. Двадцать пять? Тридцать? Сорок? Непонятно.

— Анна-Мария, знакомься, это... — Торбьорн сделал паузу, словно задумавшись, — напомни имя?

— Моника, — я сделала вид, что не поняла, что он специально притворился, будто забыл имя, желая подчеркнуть мое низкое положение.

— Это Моника. Будет пока жить с нами. Присматривай за ней, ладно? И научи всему, что потребуется. Она будет тебе помогать.

— Да, хозяин, — коротко кивнула Анна-Мария, опустив глаза в пол, затем глянула на меня. — Здравствуй, Моника.

— Здравствуй, — почти беззвучно ответила я.

— Что ж, приготовьте ужин, ко мне друзья придут, а потом можете отдыхать.

— Да, хозяин, — снова повторила женщина.

Жесть какая. Она казалась зомбированной. Может, они и из меня такое хотели сделать?

Торбьорн удалился, а Анна-Мария повела меня на кухню, находящуюся за дверью в конце коридора.

— Можешь звать меня Энн, — таким же бесцветным, как и глаза, голосом сказала она. — Я займусь мясом, а ты почисти картошку и нарежь овощи.

— Можно мне сначала сходить в туалет, руки помыть и поесть, пожалуйста? Мы с Сандром очень долго сюда шли.

— О, Александр Варгенссон красивый вервольф. Сильный, — все еще безэмоционально, но уже с нотками нездорового восхищения произнесла она, достав из холодильника две большие кастрюли. — В туалет иди, дверь напротив комнаты, не заблудишься. Воды из крана попей. Она чистая. А ужинать еще рано.

— Ясно... — отозвалась я, разглядывая старую кухню, которая особо ничем не отличалась от стандартных человеческих деревенских кухонь: деревянные тумбы с ящиками и дверцами, такие же полки с облупившейся в некоторых местах белой, но уже пожелтевшей от времени краской, старый большой холодильник, раковина с краном, деревянный стол с четырьмя стульями, стоящие на темно-зеленом ковре, запах застоявшегося чая в воздухе. Ничего особенного. — А рюкзак я могу в комнату положить?

Анна-Мария достала из одной из кастрюль кусок замаринованного мяса и стала нарезать его большим ножом.

— Да. Твоя кровать та, что слева.

— Поняла.

Я неспешно направилась в маленькую, тоже вполне себе деревенскую ванную, с тусклым светом, без изысков в дизайне и лишних вещей, привела там себя в порядок, умыла лицо, особо не торопясь, чтобы хоть немного отдохнуть, затем зашла в комнату.

Комната, она же спальня, оказалась скромной и небольшой. И вся мебель в ней также, что ожидаемо, была старой. Справа и слева у стен стояло по односпальной кровати, каждая из которых была накрыта тяжелым плотным покрывалом с изображением цветов. Между кроватей, у окна, стоял письменный стол со стулом, настольной лампой и стопкой книжек и тетрадей в углу. В изножье кровати Анны-Марии поместился высокий шкаф, около изножья моей кровати поставили тумбочку. Стены когда-то давно поклеили светлыми бумажными обоями с мелкими розовыми цветочками, а весь скрипучий деревянный пол выстилал коричневый потертый ковер.

— Здравствуй, дом, милый дом, — сорвалось с губ, когда я окинула взглядом помещение.

Что ж, все лучше, чем клетка. Или смерть.

Поставив рюкзак на пол, я присела на временно мою кровать и откинулась на спину. Прикрыла глаза на пару секунд. Тяжело вздохнула. И встала. Надо было идти работать, пока прислуга серого волка меня не хватилась, а то система их наказаний еще не была мне известна, рисковать не хотелось.

— Ну, что делать? Где картошка? — спросила я, закатывая до локтей рукава клетчатой рубашки. Рана от когтей все еще болела при любом движении руки, но эта боль уже вошла в привычку, да и в последнее время притупилась.

— Картошка в мешке в углу.

Я перетаскала клубни в раковину и включила воду.

— Овощечистка есть?

— Выключи воду, не трать впустую, она из колодца. Овощечистки нет, есть нож.

— Ладно, — вздохнула я и, взяв нож, начала чистить первый клубень.

Энн продолжала молча нарезать мясо и раскладывать его на противни. Какая-то она странная все же была. Будто немножко не в себе.

— А ты же человек, да? — спросила я.

— Да, как и ты, — не отвлекаясь от готовки, ровным голосом ответила Энн.

— И давно ты здесь?

Женщина на пару секунд задумалась, ее рука с ножом застыла над очередным куском мяса, но на меня она не смотрела.

— Зимы четыре прошло уже. Кажется.

— Ого... Ты тут четыре года? А сколько тебе лет? Извини за такой вопрос.

— Мне тридцать три.

— И как ты сюда попала?

Если ей тоже обещали свободу взамен на хорошее поведение, то долгий же испытательный срок они давали... Перспектива застрять тут на годы вообще не радовала.

— Пришла с группой, — сказала Энн. — Глупой была. Поверила трусам, да и сама от них не отличалась. Была запутавшейся трусихой.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурившись, я глянула на нее.

— То, что сказала.

Все-таки она очень странная. Напоминала сектантку. Дальняя родственница тети связалась с какой-то сектой, и вот она в похожей манере разговаривала, и взгляд у нее такой же потухший был, и лицо так же эмоций не выражало. Мрак.

Я опустила первый очищенный клубень в кастрюлю с холодной водой.

— Тебя тоже обещали отпустить, если будешь хорошо работать и слушаться?

— Наверное. Я не помню уже. Я не хочу уходить.

— Ты... не хочешь домой? — удивленно переспросила я. — Не хочешь уйти отсюда обратно к людям?

— Нет, — твердо произнесла Анна-Мария, разместив на противне еще пару кусков. — Мне нравится здесь. И это большая честь и большая удача попасть сюда, помогать вервольфам.

— Почему?..

Она точно сумасшедшая. Даже жаль ее. Конкретно женщине мозги промыли.

Энн положила нож и, опустив руки на столешницу, посмотрела на меня. От этого пустого взгляда было не менее не по себе, чем от мерзкого-злобного взгляда Торбьорна или смотрящего в душу уверенного взгляда Альфы.

— Ты еще не поняла, Моника, да? Вервольфы – удивительные существа. Сверхлюди, но только лучше. Совершенные. Магические. Они сильнее людей и сильнее животных, им чуждо большинство болезней, они лишены страха, они умнее. Они могут менять облик, — завороженно рассказывала Энн, продолжая смотреть на меня. — Эта огромная честь жить рядом с ними, говорить с ними, помогать им. Я не хочу никуда уходить. Я хочу и дальше работать на ферме у Торбьорна. Я бы не променяла это на жалкую человеческую жизнь в обществе с жалкими трусливыми людишками. — Вдруг губы женщины расползлись в слабой нездоровой улыбке. — Вижу, ты пока не понимаешь, Моника. Но ты поймешь. Я уверена.

Ответить на этот бред мне было нечего. Какой вообще смысл общаться с сумасшедшими сектантами? Если вервольфы и мне собирались так мозги промыть, то у меня для них плохие новости.

Хм... А все эти разговоры Сандра про то, что они на самом деле не плохие, что мне стоит пересмотреть свою позицию, их широкие жесты заботы и все остальное... Они уже начали вербовку, получается? То есть, их цель – это не получить от нас временную помощь и отпустить, великодушно предоставив второй шанс, а промыть мозги, превратив в сектантов-рабов, которые будут восхвалять тварей и монстров, словно ангелов?

Ну уж нет.

И значило ли это, что тогда в итоге меня ждет смерть? Рабом-то я точно не стану.

Что ж, теперь все происходящее имело смысл и логику. Спасибо, Энн. Но торопиться с выводами не стоило, как и с действиями. Постараться найти убийцу родителей, если получится, и придумать план побега – в любом случае моя первостепенная и единственная задача. Пока, правда, придется поработать и побыть покладистой... но ничего. И так-то мне очень повезло, что работать предстояло с животными, с нормальными, обычными животными – о них заботиться приятно, это намного лучше, чем прислуживать чудовищам.

Черт, Сандр мне хотел разум запудрить, в доверие втереться, а я его еще и благодарила за что-то? Да откуда столько наивности?

— Еще кто-то из тех, кто был с тобой, когда ты сюда пришла, выжил? — спросила я, продолжая чистить картошку. Прикольно было представлять, что это сердца вервольфов.  — Что с ними стало?

— Нас немного было изначально, — Энн вернулась в безэмоциональный режим. — Вервольфы сохранили жизнь мне и еще одному человеку.

— А он где?

— Погиб, вроде как.

— Погиб? Или оборотни его убили?

— Я не знаю, что с ним случилось. Я не спрашивала.

— Ясно...

И вдруг мне в голову пришло одно очень мерзкое предположение. Аккуратно заправив за ухо выбившуюся прядь волос, я вновь посмотрела на Анну-Марью. Сутуля плечи и глядя четко перед собой, она продолжала методично нарезать мясо и складывать ровными рядами на противень для духовки. Как преисполнившийся зомби. Кайфово ей, наверное, было готовить еду для своего хозяина. Большая честь все-таки.

— Энн? — позвала я.

— Я слушаю тебя, — ответила она, не поднимая головы.

— А ты... в отношениях с кем-то? С Торбьорном? У вас что-то есть?

Женщина улыбнулась, но на меня не посмотрела.

— Что ты, Моника. Этого не может быть. Союз вервольфа и человека невозможен.

— А ты... хотела бы? Если бы это было возможно?

— О, я знаю, что такого не будет, так что даже не смею мечтать.

— Мечтать? То есть, ты все-таки хотела бы?

— Я уже ответила тебе, Моника.

Да, она и правда ответила. Жесть. Очень нездорово все это. Крайне. Вот это уже реально пахло стокгольмским синдромом, самым настоящим.

Продолжать диалог я не стала, разговаривать с сумасшедшими мне удовольствия не доставляло. Так что мы молча приготовили ужин – запекли мясо и овощи с картошкой в духовке, потом отнесли его в дом к Торбьорну, где, помимо него, оказалось еще три вервольфа – два взрослых мужчины и женщина, затем поели уже сами, все еще почти не переговариваясь. Мне разрешили принять душ, и после этого наступил долгожданный период отдыха, покоя и сна на нормальной кровати.

Анна-Мария заперла входную дверь на ключ и положила его себе под подушку.

Запертая входная дверь, окна, у которых открываются только форточки... Что-то подсказывало, что закрывались не мы от кого-то, а закрыли тут меня. Клетка уровня комфорт плюс.

— А почему кровати две? — откинув покрывало, спросила я и забралась под одеяло. — Тут кто-то жил с тобой?

— Нет, только временно останавливались. Самое долгое – недели две.

— Люди? Или вервольфы?

— И те, и другие, — Энн включила настольную лампу и погасила верхний свет. Было еще не поздно, но я не возражала, чтобы уже лечь спать. Никогда прежде за всю жизнь я не ощущала себя настолько уставшей, как за эти дни в стае.

— Что случилось с людьми, которые тут были?

— Я не знаю.

Устроившись в кровати, Анна-Мария взяла со стола книгу. А я отвернулась к стенке, свернулась калачиком, обняв одну из двух подушек, и закрыла глаза.

В комнате было тихо, только за окном завывал ветер, слышались отдаленные голоса животных и Энн периодически перелистывала страницы. Желтый теплый свет от лампы делал атмосферу чуть уютнее, напоминая заботливо включенный кем-то ночник. Тело наконец-то получило долгожданный отдых, внимание освободилось от физических страданий и внешних причин для переживаний и переключилось на что-то, что было внутри. А внутри было мрачно, больно, страшно и до одури одиноко. Глаза начало щипать, по щекам покатились слезы. Со всей силы вжимая в себя подушку и сворачиваясь, я будто пыталась заткнуть зияющую дыру в душе.

Увы, такую дыру подушкой не заткнешь.

— Ты плачешь? — нарушил тишину голос Энн. В нем не слышалось ни сочувствия, ни волнения, ничего. Их и не должно было быть. Просто от этого стало еще тоскливее и еще хуже, потому что это будто выкрутило одиночество на максимум.

Мне так хотелось, чтобы меня пожалели. В очередной раз. Это жалко, но это правда. Я так хотела лежать у кого-то на коленях, чтобы меня гладили по голове и говорили, что все будет хорошо, что я не одна. Чтобы меня обнял кто-то, кто сильнее, кто способен защитить. Кто-то, кто смог бы меня понять, услышать и просто захотеть побыть рядом.

На мгновение в памяти вспыхнула картинка того, с каким сочувствием и вниманием смотрел на меня Александр, когда я рассказывала ему свою историю. Хороший он актер. Натурально это изобразил.

Стало еще паршивей.

— Почему ты плачешь? — снова спросила Анна-Мария.

— Домой хочу, — сдавленно отозвалась я, стараясь подавить всхлипы. — Я так хочу домой. В свою кровать.

Энн ничего не ответила.

Как же мне было плохо. Страшно. Бесконечно одиноко.

Все-таки, пусть в клетке было и неудобно, но находиться рядом с Тийтом, обнимать его, знать, что неподалеку еще Вилья и Андрес, что мы все в одной лодке, было намного легче и комфортнее, чем спать в мягкой кровати в одиночестве, зная, что рядом только потерявшая себя и разум почти незнакомая женщина.

Анна-Мария успела и почитать, и отложить книгу и, судя по звуку дыхания, даже уже уснуть, а я все так и лежала в обнимку с подушкой, смотря то ли в стену, то ли в темноту, пока по щекам сбегали ручейки слез.