Счастливое завтра

Уже две недели отец Роберт не выходил из своей комнаты. Головная боль и бессонница стали частью его самого. Вторая неделя практически без сна... Реальный мир стал для него чем-то общим между прошлым и настоящим. Иногда, смотря на себя в зеркало, он видел в отражении какого-то ребенка в старом спортивном костюме, с разбитым лицом, с опухшим коленом и на костыле.

К отупляющей головной боли прибавилась боль рваной плоти. Два рога, каждый длиной около четырех дюймов, порвали лоб и продолжали стремительно расти. Кожа вокруг них только-только перестала кровоточить.

Роберт начал бояться себя самого. Он вновь стал тем девятилетним мальчиком, который просто хочет, чтобы кто-то пришел и помог ему. Вот только прийти было некому.

Огромный черный капюшон теперь стал для него броней, за которой он скрывался от внешнего мира. Диакон Ник помогал ему, как мог, но Роберт понимал, что он тоже его боится.

"Чего же тогда ждать от остальных?"

За окном был понедельник. Со смерти Скарлетт прошла неделя. Роберт ничего не знал ни о смерти девушки, ни о том, какой сегодня день и тем более что сейчас за окном – день или ночь. Он просто сидел в своем кресле. Укрытый капюшоном, он был абсолютно неподвижен, лишь изредка поднося платок к глазам, он вытирал с них слезы. Был ли он сейчас в этой комнате, или приюте, или в том грязном подвале – он сам не мог бы ответить.

В комнату постучали. Дверь едва приоткрылась. Диакон Ник не стал по обыкновению просовывать свою голову через дверь.

– Роберт, ты меня слышишь? – спросил он из коридора.

Проносясь сквозь темный подвал и магазин, залитый виски вперемешку с рвотой, Роберт очутился в кресле.

– Да, что случилось? – едва шевеля губами, сказал священник, болью ощутив каждую произнесенную им букву.

– Тут к тебе... какой-то человек пришел, хочет тебя видеть, – угрюмо сказал Ник.

Старик переживал за Роберта. Каждый вечер, тихо подкрадываясь к двери, Ник старался хоть что-то уловить из-за нее. Но все было тщетно. Несколько раз он ездил к врачу, стараясь больше узнать, что стряслось со священником, но врач ничем не мог ему помочь, кроме как таблетками обезболивающего.

Оранжевые баночки множились на столе священника. Он давно уже ничего не принимал и практически ничего не ел. Диакон исправно приносил ему завтрак, обед и ужин и каждый раз уносил их нетронутым.

– Скажи ему, что я болен.

– Я так и сказал ему, но он настаивает. Говорит, что это дело жизни и смерти.

– Скажи, что меня это не волнует.

– Он еще сказал, что это касается Томаса Клока.

Роберт открыл глаза. Перед ним сразу всплыл тот молодой человек, которого он подвез домой.

– Хорошо, –  вставая с кресла, сказал священник, – скажи ему, что я через минуту приду.

Роберт медленно прошел в зал. На первом ряду сидений его ожидал худой молодой человек, которого он видел впервые в жизни. Мужчина был одет в длинное потертое коричневое пальто, белую рубашку, поверх которой был накинут синий жилет, и черные узкие брюки, которые были ему коротковаты. На ногах красовались аккуратные, но уже весьма повидавшие коричневые туфли. Лицо вытянутое, но весьма приятное. Волосы взлохмаченные. Видно, что эта кипа густых черных волос когда-то представляла собой аккуратную прическу, но сейчас они больше напоминали неподстриженный куст. На носу были большие очки, за которыми можно было разглядеть карие глаза глаза.

Посетитель сидел и смотрел на фреску святого Николая, держа черный кожаный чемодан на коленях. Когда Роберт вошел, мужчина встал и, сделав несколько шагов навстречу к священнику, улыбнулся и протянул ему руку.

– Здравствуйте, меня зовут Себастьян Манчини. Я адвокат.  Я буду представлять...

Роберт проигнорировал протянутую руку и лишь указал ему на скамейку. Мужчина присел рядом со священником и продолжил:

– Я представляю моего клиента, а именно Томаса...

– Что произошло?

– Моего клиента обвиняют в жестоком убийстве девушки... – адвокат открыл свой чемодан и достал оттуда какой-то документ, – Некой Скарлетт Смит. Его обвиняют в том, что он нанес жертве двадцать три колотых раны в область живота, что и привело к смерти...

Адвокат продолжал о чем-то говорить. О каких-то показаниях свидетелей, о том, что он решительно настроен до конца защищать своего подзащитного, о том, что Томаса несправедливо хотят осудить, но сам он не имеет никаких сомнений в том, что тот невиновен.

Роберт слушал адвоката, но не слышал. Сейчас он лишь думал о слове "жертва".

"Ужасное слово, совершенно обезличивающее человека. Словно если убрать из контекста имя убитого, становится намного легче. Словно никакого убийства и не было. Кто знает, что это за жертва? Их сотни и тысячи по стране. И каждая жертва. Емкое слово, которое переводит мертвого человека в разряд предмета судебного разбирательства".

Сейчас Роберт вспоминал ее. Скарлетт. Он отчетливо помнил ее, хоть совершенно не был с ней знаком.

Молодая и красивая, еще три недели назад она сидела с семьей в среднем ряду. А сейчас она стала жертвой.

"Мертвой жертвой".

Сидя в своей комнате, Роберт слышал, что в церкви состоялось какое-то мероприятие. Кажется, Ник говорил ему о похоронах, но все это сейчас было лишь смутным воспоминанием.

"Кажется, это была среда или четверг?"

Сейчас священник представлял тысячи цветов и сотни людей в черных нарядах, сидевших тут, где сейчас сидит он. Воображение рисовало ему красный гроб, рядом с которым с пустыми глазами стоит Кейт. А в нем она. Вся в белом. Роберту казалось, что он был там и видел ее. Или это была не она и не здесь?

– Простите, вы сказали Себастьян?

– Да, меня зовут Себастьян Манчини, – адвокат снова открыл свой чемодан, и достал оттуда маленькую карточку, которую протянул  священнику. – Вот моя визитка.

Роберт взял карточку и повертел ее в руках.

На черной бумаге белыми буквами было написано:

"Себастьян Манчини. Юрист. Юридическая консультация, представительство интересов в суде, подготовка и экспертиза документов, регистрация права".

На обороте красовалась привлекательная женщина, махавшая рукой из открытого окна такси.

"С Нами вы всегда будете вовремя!" – гласила надпись под девушкой и короткий номер телефона.

– К сожалению, они работают только по Нью-Йорку. Может, если вы там когда-нибудь.... – виновато сказал адвокат.

– Сколько вам лет? – оборвал его священник.

– Мне 23 года. Если честно, я только полгода назад закончил юридическую академию...

– У вас странный акцент, – задумчиво сказал Роберт

– Я итальянец. Родители переехали в США, когда мне было 10 лет.

"Однако это не умаляет того факта, что ты не приезжий. Приезжий будет защищать беженца. Да, у Томаса почти нет шансов ".

– Кто судья?

– Кажется, Джейн Саммерс...

"Теперь шансов совсем не осталось".

–...Я знаю, что дело не из простых. К тому же я прекрасно понимаю, что в данной ситуации оно имеет "национальный" подтекст, что делает его еще более сложным. Однако я не намерен так просто сдаваться. Я готов приложить максимум своих усилий и сделать невозможное...

Роберт встал и собирался уходить.

– Постойте, вы куда?

– Я себя неважно чувствую.

– Но я еще не все вам рассказал. Видите ли, Томас никак не мог совершить это жестокое преступление, поскольку в то время, когда это случилось, как он сам меня заверил, прощался со своими родственниками, которые в тот вечер уезжали на родину...

Роберт замер. Он медленно повернулся и посмотрел на адвоката.

– И кто это подтвердит?

– Мы отправили соответствующий запрос в их страну о месте нахождения их в ночь с воскресенья на понедельник. Пока ответа нет, но вот-вот должен прийти. Если его родственники подтвердят, что Томас был с ними в момент, когда совершалось убийство, то...

– В какое время было совершено убийство?

– По данным экспертизы, время смерти жертвы... Сейчас, – Себастьян снова открыл свой чемодан и достал оттуда папку с бумагами. – Так, так, так. Ага, вот. Время смерти в районе: "00:30 - 01:30".

"В это время он был со мной".

– Я могу с ним встретиться?

– С кем?! – удивленно спросил адвокат.

– С Томасом.

– А это необходимо?

– Да.

– Хорошо, я могу это организовать. Сегодня вас устроит? Можем хоть сейчас поехать?

– Хорошо, поехали.

Вот уже неделю Томаса держали за решеткой. Он находился в полицейском участке, ожидая начала слушания по его делу. Пока Роберт ехал в машине вместе с адвокатом, он узнал, что все обвинение в адрес Томаса строится на переписке между ним и покойной Скарлетт. Исходя из нее и ссылаясь на то, что у Томаса отсутствует алиби, прокурор и строит свое обвинение.

– Знаете, это дело не такое простое, как кажется. Переписка в общей сложности ничего не говорит, главная проблема состоит в том, что у Томаса отсутствует алиби на момент совершения преступления.

В участке было довольно тихо. Видимо, без беженцев работы сильно поубавилось. Полицейские сонно сидели за столами, непринужденно о чем-то болтая. Только за одним столом слышалось рабочее шуршание бумаги. Когда Себастьян подошел к секретарше, которая листала глянцевый журнал, и сказал, что ему необходимо увидеться со своим подзащитным, из-за того самого стола поднялась взъерошенная голова Трэвиса Брука. На его лице всплыла ухмылка, и он громкими шагами направился навстречу адвокату.

– Зачем пришел? – грубо спросил офицер Брук.

– Я пришел к своему клиенту, – сухо ответил адвокат, даже не поворачиваясь лицом к офицеру.

– Ты уже сегодня приходил.

– Согласно закону, я имею права посещать своего клиента без ограничений количества свиданий и их продолжительности. Так что? Вы будите соблюдать закон? Или же, как впредь, вы будете считать, что если у вас есть полицейский значок, то имеете права сами его устанавливать?

– Слушай, ты... – офицер сделал пару решительных шагов вперед.

– Должен вам сказать, – Себастьян повернулся и решительно посмотрел Трэвису в глаза, – что следы побоев с моего подзащитного уже сняты и будут приложены к делу. Если вам неймется, то вы так же можете распустить свои руки и сейчас, но тогда, заверяю вас, последствия будут для вас плачевными.

Трэвис стоял в каких-то двух шагах от адвоката и смотрел на него, как бык смотрит на красный флаг.

– Ну и как это?! А?! Защищать человека, который убил молодую девушку? Скажите, святой отец, разве это не грешно? – сказал он, глядя на Роберта, чье лицо было скрыто под капюшоном.

– Пока ничего не доказано, – спокойно сказал Себастьян. – Думаю, мы и так уже потратили бесполезно уйму времени. К сожалению, мне за это никто не платит, в отличие от вас. Думаю, нам пора. Мой клиент уже заждался, – и адвокат прошел прямо по коридору.

Трэвис злобно посмотрел ему в след и, оглядев одетого в рясу и закрытого капюшоном священника, ухмыльнулся и пошел обратно за  свой стол.

– Чертов деревенщина. Если бы полиция хотя бы старалась найти убийцу, а не просто выставить кого-то виноватым, поверьте мне, адвокат не был бы такой востребованной профессией. Если все улики указывают на тебя, то никакой, даже самый дорогой адвокат тебе не поможет, а если против тебя только косвенные улики, как в нашем случае, то все будет решаться за счет красноречивости адвоката и прокурора. Ну и доверчивости присяжных, конечно же.

– А вы красноречивый? – спросил священник.

– Не знаю, святой отец. Когда дело рассматривается там же, где и совершенно, сложно сделать так, чтобы тебе доверяли. К тому же я итальянец. К нам сейчас отношение тоже не из лучших. Особенно после последних заявлений Евросоюза, а в частности, президента Италии, который сказал, что то, как США поступает в отношении беженцев, является "преступлением против человечности". Так что остается наедятся на свое обаяние и красноречие, – ухмыляясь, сказал адвокат.

– Должен сказать, то, как вы общались с офицером, делает вам честь. 

– А, это так. Думаю, хоть кто-то должен ставить таких, как он, на место.

Роберт и Себастьян сидели в маленьком душном кабинете, в котором не было окон.

– Это правда, про побои? – спросил священник.

Он слышал много историй о том, как выбивают показания из обвиняемых, но никогда ничего подобного не видел.

– Правда. Да вот только никто никогда в этом не признается. Я ездил к доктору, хотел, чтобы он зафиксировал синяки, но он не приехал. Боится. Вот еще один минус этого дела. В большой степени присяжными будут люди, такие же недалекие, как офицер Брук. Эти люди уже против Томаса, лишь потому что он "грач". Я, конечно, попытаюсь завтра, на предварительном слушании, просить о переносе дела, но думаю, Джейн Саммерс его отклонит.

– Да, я тоже так думаю.

– Я просмотрел больше сотни прецедентных дел об убийстве, убийстве и изнасиловании, убийстве на нервной почве, убийстве в состоянии аффекта. Во всех делах, за исключением пары десятков, окончательным вердиктом был смертный приговор. Как говорится, "око за око". В сущности, вся прелесть этого вердикта в том, что через пару месяцев никто и не вспомнит о деле, никто не станет его обжаловать и искать новые подробности, новые улики. Это избавляет тебя от признания своей ошибки. От ошибки полиции, которая просмотрела важные улики. Ошибки судьи, который закрыл глаза на факты, потому что был просто не в настроении, мучаясь головной болью. Ошибки, которую совершают двенадцать человек, когда дружно говорят "виновен". Каждый из них в глубине души знает, что он больше не увидит этого человека. Не услышит по новостям, что его незаконно посадили. Не почувствует укор совести, за то, что вынес неверное решение. Все хотят побыть БОГОМ, но при этом хотят, чтобы их руки остались чистыми.

– Как и вы, – сказал Роберт.

– Что?

– Ну, разве вы не хотите казаться БОГОМ? Ведь власть ваших подзащитных в ваших руках. От вас зависит, умрет он через полгода или будет жить. Только в отличие от обычных людей, вам за это неплохо платят, – сказал священник.

– Сказать честно, не так уж и много, – улыбаясь, сказал адвокат. – Однако должен заметить, что к вам это тоже относится, святой отец. Разве священники не ближе всех к БОГУ? Разве говоря с трибуны проповедь, вы не ощущаете себя равным ЕМУ?

– Думаю, чем ближе к Богу, тем ты отчетливее видишь, кто ОН, а кто ты. Я не решаю чужую судьбу и тем более не выношу приговоров. Я даже не "пастырь", что ведет "овец". Я такая же "овца", что и другие. И смотря на людей с амвона, я каждый раз в этом убеждаюсь.

В этот момент дверь кабинета открылась и в нее завели Томаса. Он был одет в черный свитер и джинсы. Когда Себастьян ехал в машине с адвокатом, он рассказал, что ему не давали переодеться пять дней и не пускали к нему родителей, до тех пор пока не приехал адвокат. Полицейский посадил Томаса за стол и надел ему наручники.

Взгляд парня был отрешенным. Он угрюмо посмотрел на адвоката, а потом на священника.

– Как дела, Томас? – спокойно спросил адвокат.

– Так же, как и пару часов назад. Здравствуйте, святой отец.

– Здравствуй, Томас.

На лице у юноши была пара синяков, которые уже проходили. Видимо, нанесли их уже давно. В этот момент Роберту почувствовал радость, что именно Себастьян стал адвокатом этого парня.

"По крайней мере, он ИХ не боится".

– Вы пришли. Я не думал, что еще увижу вас.

Роберт сидел молча. Он хотел поговорить с Томасом, но наедине, как и сам юноша. В это время адвокат достал из своего чемодана папку.

– Прокурор будет строить свое обвинения, опираясь на переписку, которая велась между Томасом и покойной Скарлетт. В этой переписке...

– Думаю, это можно опустить. Ближе к делу, – сказал Томас. Он пристально смотрел под капюшон священника, стараясь разглядеть его глаза.

– Хорошо. Если дело будет проходить в этом городе, то честно сказать, шансов у нас будет немного, это при том, что родственники Томаса подтвердят то, что во время совершения убийства он был с ними. Сложность в том, что Томас хоть по закону и гражданин Соединенных Штатов, но все же является "грачом". В настоящее время среди жителей города да и в целом страны растет тенденция ненависти к беженцам. А сейчас это усугубилось тем, что во время принятия закона о "Всеобщей реэмиграции беженцев" была огромная волна протестов и беспорядков. Насколько мне известно, в вашем городе все прошло мирно. Но все же сейчас среди населения не особо жалуют "грачей".

В связи с этим при рассмотрении дела присяжными у них уже будет негативное отношение к Томасу. Я обошел множество людей, среди них были учителя из школы, хозяин продуктового магазина, в котором Томас подрабатывал во время летних каникул, соседи и знакомые его семьи, но, к сожалению, ни один человек не согласился выступить с положительной характеристикой на суде или даже написать ее.

После безуспешных попыток я спросил самого Томаса, есть ли в городе хоть один человек, который... так сказать, "не врос корнями в этот город". И он назвал мне вас, святой отец. Сейчас в стране религия имеет огромное значение, и если бы вы смогли выступить в суде с положительной характеристикой, то для Томаса это была бы неоценимая услуга. Это смогло бы заставить людей задуматься при рассмотрении дела и помогло бы им принять взвешенное решение, а не только руководствоваться чувством ненависти, вызванного пропагандой. Это помогло бы нам уравновесить шансы.

Роберт продолжал смотреть на Томаса.

– Спасибо, Себастьян. Думаю, святой отец все понял. А сейчас ты не оставишь нас на пару минут?

Адвокат удивленно посмотрел на Роберта, потом на Томаса. Закрыв чемодан и пожав плечами, он вышел за дверь.

– Я не думал, святой отец, что мы с вами вновь увидимся при таких обстоятельствах.

– Я тоже.

– Видимо, ваша голова так и не прошла?

– Нет.

– Можно взглянуть? – наклонившись. спросил Томас.

Роберт пристально посмотрел ему в глаза. Под глазом рассасывался синяк, а нижняя губа была опухшей. При виде этого прошлое вновь всплыло у него в голове.

"Почему каждый раз, глядя на этого парня, я вспоминаю себя самого?"

Святой отец медленно отодвинул капюшон. Яркий свет от лампы упал ему на глаза, вызвав парализующую боль. Лицо Томаса скривилось. На нем застыл ужас. Но все же он не отводил взгляда. Наверное, так же люди смотрят на то, как искореженное тело вытаскивают из разбитой машины. Это страшно и даже больно видеть такое. Но в каждом человеке есть это скрытое желание увидеть что-то такое.

Роберт снова закрыл капюшоном свое лицо.

– Да уж, а я думал. я плохо выгляжу, – усмехнувшись, сказал Томас. – Сильно болит?

– Невыносимо.

– Ну да. Оно видно. Я бы помог тебе, как в прошлый раз, но извини.

Томас тяжело вздохнул.

– Тогда нам с тобой не о чем говорить.

– Почему?

– С таким лицом ты не станешь выступать. Я бы не стал. Если ты выступишь, Джейн Саммерс тебя уничтожит. Вместе со мной, – парень сложил руки на столе и, потупив взгляд, стал смотреть на них. – Ты был на похоронах?

– Нет, я не выхожу из комнаты уже вторую неделю.

– Меня тоже не пустили. Хотя я и не просил. Как думаешь, нужно было?

– Тебя все равно бы не пустили.

– Вот и я так решил. Знаешь, Роберт, я знаю, что меня ждет. Ничто уже меня не спасет. Даже если мои родственники подтвердят, что я в тот вечер был с ними, это ровным счетом ничего не дает. Кто поверит "грачам"? Да и кто поверит, что у меня были родственники? Это дело уже проиграно. Мы оба знаем это, верно?

Роберт просто пожал плечами. Парень поднял на него глаза.

– Я не жалуюсь, – грустно продолжил парень. – Я не жалуюсь. Я не из тех тупых людей, что сами выбирают президента и правительство, а потом без конца жалуются, что их не устраивает то, как они живут. Я не из тех, кто женится на любви всей своей жизни, а потом, сидя в дешевом баре за бутылкой пива, хвастается тем, как обманывает свою жену, спя с малолетней потаскухой. Они не увидят моих слез и не услышат жалобной мольбы. Я не опущусь до этого. Я могу позволить себе плакать о ней, когда они не видят. Я могу позволить себе плакать, вот только мои слезы не станут украшением их суда, они не станут тем громыхающим салютом, из-за которого люди высовываются из окон. Это все дешевый цирк, в котором клоун плачет бутафорской водой из глаз. Но я не он. Пусть газеты подавятся моей невозмутимой рожей. "Последний суд над "грачом". Они думают, что сломают меня. Вот только они не знают, что ломать уже нечего... – голос Томаса задрожал. Слезы потекли по его лицу, оставляя мокрые линии на щеках, которые блестели от тусклого света лампы.

– С ней ушло все, что у меня оставалось. Мне совершенно плевать на всех них и на себя. Вот именно поэтому я говорю тебе, что ты не должен выступать в суде. Иначе тем клоуном станешь ты. А я этого не хочу. Это слишком большая цена. Сделав это, ты станешь на одну доску со мной. В один ряд с убийцей "грачом". Я никому не говорил, что в тот вечер ты подвез меня домой. И не стану. Так что прости, что Себастьян вытащил тебя из твоей комнаты. И спасибо, что ты пришел.

Томас опустил глаза.

– А теперь иди. Скажи Себастьяну, чтобы он зашел.

Роберт поднялся и пошел к двери. Он уже собирался уйти, как Томас сказал:

– Можно задать тебе вопрос, Роберт?

– Да.

– Ты не задумывался, почему у тебя растут эти рога. Ты говорил, что врачи ничего не могут сказать, верно?

– Верно.

– Может быть, это вовсе не болезнь или какое-то отклонение твоего организма. Может, кто-то хочет тебе что-то сказать.

Роберт шел по коридору. Навстречу с пластиковой чашкой кофе шел Себастьян.

– Вы поговорили?

– Да. Томас просил, чтобы вы зашли.

– Нам нужно обсудить еще пару моментов, а потом я отвезу вас обратно. Хорошо?

– Я подожду вас в закусочной на углу.

– Через полчаса я подойду.

На улице было очень солнечно, но плотный капюшон самоотверженно выгорал под лучами безжалостного Солнца, которому нет дела до тех, у кого болят глаза или голова. Которому ни до кого нет дела.

Роберт шел по улице, вдоль которой, сине-белой вереницей, стояли полицейские машины. Из-за такого количества создавалось впечатление, что сейчас по всему городу не сыскать ни одного полицейского, кроме как в участке.

Свернув направо, священник оказался как раз перед закусочной. Это была одна из тех закусочных, в которых обычно перекусывают герои американских фильмов.

Роберт вошел через скрипучую дверь и сел за барный стол. Пестрое глянцевое меню моментально упало у него перед глазами. Девушка в короткой униформе стояла за стойкой и светилась глупой улыбкой.

– Могу посоветовать вам сегодняшнее блюдо дня – кукурузный суп с креветками.

– Нет, спасибо. Просто кофе.

Роберт почувствовал, как рядом с ним тяжелое тело опустилось на стул.

– Мне то же самое, красавица, – сказал Трэвис, и запах сигарет из его рта сразу же ударил в нос священнику.

"Вот она, скрытая угроза. Обостренное обоняние теперь будет моим врагом. Надеюсь, кофе тут варят что надо, иначе мне придется еще и пить эти вонючие сигареты".

– Как дела, святой отец? – спросил офицер, как только официантка, виляя тощим задом, пошла готовить кофе.

– Все хорошо, офицер Брук, как у вас?

– Все отлично. Просто замечательно. Как ваше здоровье? Что-то я давно не видел вас в церкви? Ходят слухи, что вы серьезно больны? Некоторые поговаривают, что нам скоро придется искать нового священника в нашу церковь, – смеясь, сказал мужчина.

Трэвис никогда не отличался умом. Силой – да. Но уж точно не умом. Вот только одной силы мало, для того чтобы дослужиться до офицера. Однако, помимо крепких рук, у Трэвиса был в кармане козырь, который всегда отличал его от всех остальных. Это было чутье. Еще в школе он всегда чувствовал, когда можно толкнуть немного дури, а когда нет. На военной службе он чувствовал, когда стоит лезть на рожон, а когда стоит помедлить, где стоит идти, а где тебе может запросто оторвать ногу на растяжке. 

Трэвиса злило, что этот адвокат трется по всему городу, задавая слишком много вопросов. Офицер знал, что Себастьян беседовал и с Джонни Тейлором, и с Моникой Гилберт, и даже пытался добиться разговора с Кейт, но она его отшила. Вот только то, что удавалась узнать адвокату от свидетелей, Трэвис и сам знал. Поэтому, когда в участке он увидел священника рядом с адвокатом, он сразу понял, что все это не просто так. Джейн уже давно предупреждала его о Роберте, но пока он вел себя смирно. А что же происходит сейчас?

"А сейчас этот гнусный "макаронник" приводит в твой участок священника, о котором ты ничего не знаешь!"

Чутье подсказывало Трэвису, что пока не стоит ничего предпринимать, достаточно будет просто поговорить.

"Нужно вправить этому святоше мозги!"

Поэтому, когда Роберт вышел из участка, офицер последовал за ним.

– Думаю, слухи о моей болезни сильно преувеличены, – спокойно ответил Роберт.

– Ну, я просто беспокоюсь о вас, святой отец. Вас не было на празднике города. Вы пропустили похороны Скарлетт Смит. Вы хоть слышали, что с ней случилось?

– Я знаю, что ее убили.

– Убили? Нет! Это слишком мелкое слово для такого. Это... – Трэвис почесал затылок, – забой! Да, забой! Вы видели, как забивают быка?

– Нет.

– Главное, это сделать так, чтобы животное не боялось, чтобы из него вытекло как можно больше крови. Для этого следует перерезать шейную артерию.

В этот момент официантка принесла две кружки горячего кофе. Девушка странно покосилась на полицейского, и пошла обслуживать других клиентов.

– Как думаете, сколько крови вытечет из человека, когда у него в животе двадцать три колотых раны? Много, святой отец. Вся земля рядом с девушкой была пропитана кровью по меньшей мере на метр. Человек не способен на такое. Только зверь. Настоящий зверь. Который думает, что ему все дозволено. Который приехал из своей страны, где такое в порядке вещей. Видели, что сейчас у них там творится?

Роберт лишь отрицательно покачал головой.

– Миллионы "грачей" идут по раскаленным дорогам Мексики. Бедные и брошенные, они идут длинной вереницей около тысячи километров. А другие просто уселись на границе с Мексикой и просто сидят. Они говорят, что им проще умереть, чем возвращаться на родину. Сейчас весь мир осуждает нас, за то, что мы так с ними поступили, но при этом никто другой не хочет их принять в своей стране. А знаете, почему? Потому что они на нашем примере увидели, во что превращается твой дом, когда гости уж слишком задержались. Понимаете? А, святой отец?

Трэвис сделал пару глотков кофе.

– Знаете, святой отец, ее лицо я никогда не забуду. Белое, как молоко. И ее голубые глаза, устремленные в небо. Это будет сниться мне. Это моя ошибка, что я не доглядел, что слишком рано расслабился. Сейчас я знаю, что пока хоть один "грач" будет оставаться в нашем городе, нам не будет покоя, – с жаром сказал полицейский.

Он за пару глотков допил кофе и, повернувшись, сказал Роберту.

– Сейчас вам стоит выбрать, на чьей вы стороне. За жителей этого города или за животное, что уже завтра проколет вам живот двадцать три раза.

– Я не думаю, что здесь есть стороны, – спокойно ответил священник.

– Ошибаешься, Роберт, стороны видны всем в этом городе, кроме тебя. Я понимаю адвоката, это его работа защищать даже самых конченых. У него нет выбора. Но тебе придется выбрать, – достав из кармана деньги, Трэвис засунул их под пустой стакан кофе и пошел на выход. – Смотрите, не ошибитесь, святой отец.

Роберт сидел и смотрел на кружку черного кофе, от которого пахло сигаретами. В этой черной густоте священник хотел рассмотреть свое будущее. Он понимал, что сейчас ему и правда, нужно сделать выбор, от которого будет зависеть не только жизнь Томаса.

Дверь закусочной снова скрипнула и рядом со священником уже сидел Себастьян.

– Я думаю, что следует ввести налог на курение дешевых сигарет, – сказал адвокат. – Как я чувствую, вы тоже сейчас встретились с офицером Бруком?

– Да. Мило поболтали.

– О чем?

– О том, что я и сам прекрасно знал.

К ним подошла официантка.

– Что посоветуешь мне, милая? – смотря на девушку, спросил адвокат.

Глядя на молодого красавчика, девушка старалась скрыть свое смущение, но красные щеки все сказали за нее.

– Сегодня у нас блюдо дня... Кукурузный суп с креветками, – сказав это, девушка сменила глупую улыбку на улыбку в стиле – "я работаю до шести, а потом свободна".

– Никогда не пробовал. Ну что ж, если ты настаиваешь, то я не смогу тебе отказать. И принеси еще чашку горячего кофе. Будь так любезна.

Опустив глаза девушка, старательно сделала записи в блокнот.

"А ведь на месте Скарлетт могла оказаться эта официантка. А может, еще окажется. Ведь если Томас не виновен, то значит, настоящий убийца ходит где-то на свободе. И кто знает, захочется ли ему найти себе новую жертву?"

Эта мысль заставила Роберта по-новому взглянуть на всю сложившуюся ситуацию. Сейчас от него может зависеть возобновление расследования, которое поможет найти настоящего преступника.

"Но если никому, кроме меня, в этом городе это не нужно, то почему это нужно мне? Наоборот, пусть пройдет целая волна убийств, может, тогда все увидят, что не все их проблемы связаны с беженцами".

– Я хочу тебе признаться, – сказал священник.

– Я догадывался, что ты начнешь этот разговор.

– В тот вечер, когда убили Скарлетт, Томас был со мной.

– Но?

– Что но?

– Слушай, это то, что может спасти Томаса. Вот только ни ты, ни он не сказали мне об этом. Следовательно, этот вариант вы не хотите использовать.

– Да. Ты прав.

– Значит, у тебя и у него есть на то основания. Следовательно, ты находишь более весомые причины, которые куда важнее, чем смерть Томаса.

Роберт просто молчал. Себастьян понимал, чего боится священник. Весь город, даже вся страна сейчас против "грачей". Поэтому защищать их сейчас – это не самое простое занятие. Это адвокат знал по себе.

"Главное, сейчас на него не давить. Не спугнуть. Он слишком важен для этого дела", – подумал Себастьян.

Поэтому решил взять нейтралитет.

– Это твой выбор. Я не стану ничего тебе доказывать. И в суде ничего не скажу. Только помни, что на кону – жизнь человека.

Роберт достал из-под мантии пару долларов и бросил их рядом с так и нетронутым кофе.

– Подождете? Я поем и вас отвезу.

– Нет, я пройдусь.

– Святой отец, если вы выступите с характеристикой в суде, вы не раскроете тайны, но повысите шансы Томаса. Что скажете? Это вам по силам? Послезавтра вам не обязательно выступать: предварительное слушание – это не судебное разбирательство. Так что у вас будет время все взвесить. Я просто внесу вас в список свидетелей и все. Если вы не придете, ничего страшного.

Роберт утвердительно кивнул головой. Он молча скрипнул дверью и пошел по залитым солнцем улицам домой.

В комнате было темно. Ник старался сделать все, чтобы помочь Роберту, поэтому он завесил все окна, какие мог. Диакон сидел в кресле и смотрел телевизор. Шли новости. На экране показывали беженцев. Они стояли вдоль границы, которая разделяла Мексику и США. Они никуда не шли. Несколько тысяч людей просто ждали. Сотни телекамер и заряженных автоматов были направлены на них. В США им путь закрыт, а Мексика пока еще не готова к кардинальным мерам. Бедные люди были никому не нужны. Они стали обузой, которую все хотят отдать кому-то другому, но только не оставлять у себя.

На экране появилась ужасно худая беженка. Она держала на руках плачущего мальчика, который, по ее словам, ничего не ел больше суток.

– Вы же понимаете, что вы не можете оставаться тут. Рано или поздно вам придется вернуться на родину, – говорил тонкий голос журналистки, которая предпочла остаться за кадром.

– Как же вы не поймете, что нам некуда идти. У нас нет больше страны, нет дома. Все, что у нас осталось, это груда развалин. Где нам жить? И на что? На что мне кормить детей?

– Вы же понимаете, что вы не можете оставаться тут?

– Я никуда отсюда не уйду. Если нас обратно не пустят в США, тогда я останусь тут. Буду сидеть около этого забора. Уж лучше меня прямо тут расстреляют вместе с детьми, чем умереть от голода где-то среди груды развалин.

Роберт посмотрел на Ника, который тихо дремал под шум новостей. Священник не стал его будить, он просто прошел в свою комнату. Ряса стала тяжелой. С трудом сняв  ее, Роберт бросил ее на кровать. В комнате было темно и душно. Священник подошел к зеркалу и посмотрел на свое исхудавшее тело. Он снял с себя остатки одежды и лег на кровать. Мягкая перина прохладой встретила его. Сейчас он хотел лишь спать.