Глава 17
Ваня
Неожиданно вечером мне написал Павлик и пригласил к себе домой в субботу, чтобы вместе подготовиться к олимпиаде. Я согласился. Но, откровенно говоря, не из-за математики.
Дело в том, что меня как магнитом тянуло в гости к "домашним деткам". Мне нравилось смотреть на уютные квартиры, в которых они жили вместе с родителями. Несколько раз, когда я ходил к семьям, то замечал у них совершенно особенную атмосферу тепла и уюта. Запах домашней еды смешивался с душевными разговорами. Люди называли друг друга по имени, и это было прекрасно.
В детском доме к нам очень редко обращались персонально, только если накосячишь. А в обычных случая мы слышали либо "так", либо "все". Именно с этих двух слов начинаются девяносто процентов предложений всех воспиталок и других работников приюта. Никакой индивидуальности, никакой исключительности. Лишь бездушное "так" и обобщенное "все".
Павлик жил в девятиэтажке недалеко от школы. Квартира была небольшая, но чистая и с хорошим ремонтом. Вместе с одноклассником на пороге меня встречала его мать, стройная кучерявая женщина лет сорока. Вот, значит, в кого Корчагин пошел волосами.
Родительница была приветлива, дружелюбна и показалась мне совсем непохожей на тех истеричных мамашек, которые приходили по мою душу к директору в начале года. При встрече она представилась мне Еленой Федоровной.
Когда мы с Павликом позанимались часа два, я почувствовал, что с меня хватит. А вот мой напарник только вошел вкус: его глаза горели, он поправлял очки, как у Гарри Поттера, чаще обычного и говорил о показательных неравенствах со странным придыханием.
— Слушай, Паш, а ты вообще о чем-нибудь, кроме алгебры, думаешь? — не выдержав, спросил я.
— Эм… Ну, конечно, меня все предметы, по которым я ЕГЭ сдаю интересуют. Больше всего, конечно, смущает русский, его ведь обязательно сдавать надо, а у меня хроническая неграмотность…
— Да я не про учебу, — вздохнул я. — Спорт какой-нибудь, может, любишь? Марки собираешь?
— Ну со спортом у меня проблемы, — покачал головой он. — Я же астматик.
Я замечал, что порой Павлик достает из рюкзака какое-то лекарство, напоминающее ингалятор, и орошает им горло, делая при этом глубокий вдох. Поначалу, я думал, что он просто простужен, но когда Корчагин продолжал пользоваться средством уже несколько недель, я смекнул, что дело не в простуде.
— Хреново. И что, из-за этого тебе противопоказана любая физическая активность? — спросил я.
— Нет, не противопоказана. Даже желательна. Я и на физкультуру ведь вместе со всеми хожу. Олег Иванович меня жалеет, закрывает глаза на мои низкие показатели. Наверное, видит, что я правда стараюсь. Но это этого толку мало… Просто я такой хлипкий от природы, что ничего, кроме плаванья, у меня нормально не получается. Поэтому два раза в неделю я посещаю бассейн, — грустно сообщил Павлик.
Я посмотрел на его худенькие плечи и руки, свисающие точно плети. Грудная клетка впалая и неразвитая. Голова с копной густых, вьющихся волос казалась очень большой относительно тела. Он напоминал чупа-чупс на тоненькой палочке.
— А, может, тебе надо как-то, ну, подкачаться, что ли? — предложил я.
— Мама не разрешает, говорит, что мышцы в мужчине не главное. А для здоровья школьной физкультуры и бассейна мне вполне достаточно, — Павлик выглядел удрученным.
— А батя твой что говорит?
— Папа? Он с мамой никогда не спорит, особенно в вопросах моего воспитания.
— Ясно, — сказал я, откидываясь на спинку стула и закидывая руки за голову. — А с девчонками у тебя как? Нравится кто-нибудь?
Павлик стал пунцово-красным.
— Нравится. Только это бессмысленно. Мне все равно ничего не светит, — с нотками безнадежности в голосе отозвался Корчагин.
— Почему? Некоторые девчонки любят ботаноидов, — пожал плечами я.
Павлик оскорбленно посмотрел на меня, очевидно, обидевшись на то, что я назвал его ботаноидом.
— Ой, да ладно. А то ты не знал, что ты главный умник в классе, — усмехнулся я.
— Наверное, — вздохнул он. — Только той, кто мне нравится, отличники точно неинтересны. Ее привлекают парни вроде тебя: крупные, курящие, со взглядом, по которому сразу понятно, что может, не задумываясь, врезать.
— Хулиганье, короче, — кивнул я. — На Наташку Одинцову, что ли, запал?
Павлик часто заморгал и нервно заерзал на стуле.
— С ч-чего ты взял? — заикаясь, спросил он.
— Да я же вижу, как ты на нее пялишься. Я в первую неделю понял, что тебе в школе интересны только две вещи: алгебра и Наташка, — усмехнулся я.
— Да, нравится она мне. Я с пятого класса в нее влюблен, — признался Павлик.
— Губа у тебя не дура. Наташка — девушка видная, — рассмеялся я, изобразив руками ее внушительных размеров буфера.
Павлик посмотрел на меня презрительно и даже с долей злобы.
— Наташа — самая красивая женщина на свете, — заявил он, расправляя плечи.
— Да кто ж спорит, чувак? — примирительно улыбнулся я.
— Ну а ты? У тебя, наверное, девчонок вагон и маленькая тележка? — буравя меня взглядом больших серых глаз, спросил Павлик.
— Я не жалуюсь.
— А ты… Ты уже… Ну… Делал… Это… — формулируя свой вопрос, Павлик успел покраснеть, побледнеть и снова покраснеть.
— Трахался? — подсказал я.
Павлик кивнул.
— Ну да, — еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, ответил я.
По-моему, Павлик не то, чтобы сексом никогда не занимался, он и слова "секс" никогда не произносил.
— И как? — спросил он, вытягивая шею вперед.
— Да нормально, Паш, нормально, — я все-таки рассмеялся.
Чувствовал себя словно препод по половому воспитанию перед пятиклашкой.
— А мне кажется, я так и помру девственником, — с горечью отозвался Корчагин.
Я хотел сказать ему что-то ободряющее, но не был силен в утешающих речах. В конце концов, проблема отсутствия женского внимания передо мной никогда не стояла. Да и знакомых с такой бедой до Павлика у меня не было.
У моего лучшего друга Сашки с бабами дела обстояли еще лучше, чем у меня. Смазливая, как у актера, рожа делала его чуть не самым востребованным парнем в любой компании. Так что девчонки бегали за ним табунами.
Правда, вкус у Сашки был своеобразный. При столь широком выборе, он всегда останавливал внимание на самых… Как бы это помягче выразиться? На самых крупных женщинах.
В отличие от меня, он предпочитал девах с него ростом, да и весили они, я думаю, как он. Дородные и тучные, лично мне эти дамы напоминали баржу. А вот Сашка находил их огромные зады и необъятные груди крайне привлекательными.
"Лучше плавать по волнам, чем биться о скалы," — с видом философа говорил Сашка, когда я пытался "постебать" его подружек. На вкус и цвет, как говорится, товарищей нет.
Вот и Корчагин тоже влюбился в Одинцову, которая явно была великовата для него. К Наташке у меня вопросов нет: стройная, фигуристая, все в меру. Но вот Пашка был настолько хлипкий, что выглядеть мужественно у него бы получилось лишь рядом с девочкой-семиклассницей.
Вид у парня сделался совсем грустный, и от этого он казался еще более щуплым, чем обычно. Я уж было открыл рот, чтобы все-таки попытаться выдавить из себя несколько участливых реплик, но ситуацию спасла мама Корчагина, которая, постучав, вошла в его комнату и пригласила нас на кухню обедать.
На столе стояли три тарелки с ароматным борщом, при виде которого желудок тут же заурчал. Суп был нереально вкусный: густой, наваристый с большими кусками мяса. Просто небо и земля по сравнению с тем борщом, который я обычно ел в детдомовских столовках.
Я спорол свою порцию супа в прикуску с хлебом за считанные секунды. Павлик же ковырялся в тарелке и, казалось, ел без аппетита.
— Иван , а вас в детском доме хорошо кормят? — с улыбкой поинтересовалась Елена Федоровна.
— Нормально. Но столовская стряпня с вашим борщом ни в какое сравнение не идет, — ответил я.
— Спасибо. Может, добавочки? — спросила она.
— Нет, благодарю, я наелся.
— Ну, как ваши успехи? Подготовились к олимпиаде? — она перевела взгляд на сына.
— Ой, мама, нам еще готовиться и готовиться, там край непочатый, — вздохнул Павлик.
- Значит, после еды опять пойдете учиться? — Елена Федоровна потрепала Павлика по волосам.
— Вообще-то мы хотели прогуляться, — ответил я за Корчагина. — У меня лично мозги уже плавятся от цифр и формул. Ты не хочешь проветриться, Паш?
— Эм… Ну, хорошо, — нерешительно отозвался он.
Поблагодарив Елену Федоровну за обед, мы вернулись в комнату Павлика, и он стал одеваться. Собирался Корчагин долго и нудно, будто девчонка. Смотрел на градусник за окном, совещался с матерью по поводу того, что ему надеть, и несколько раз спросил меня, не сильный ли на улице ветер.
Я еле дождался, когда Павлик наконец оденется. Ну как можно столько копаться?
Мы вышли на улицу, и прохладный осенний ветер дунул нам в лицо. Небо было грязно-серого цвета, солнце едва проглядывало сквозь тяжелые тучи, растительность приобретала багрово-золотистый оттенок — типичный октябрьский денек.
— Чем займемся? — с опаской поглядывая на меня, спросил Павлик.
— Сейчас покурю, потом решим, — отозвался я, вытаскивая из кармана куртки сигареты.
— Ты в курсе, что каждая сигарета сокращает твою жизнь на пять с половиной минут? — осуждающе произнес Корчагин.
— Ой, Павлик, давай без нравоучений, я все знаю, вон, Минздрав уже предупредил, — я ткнул пальцем в пачку сигарет, на которой были изображены отвратительного вида легкие. Очевидно, они принадлежали заядлому курильщику.
Порой я задумывался, почему я курю. Зависимость? Скорее всего. Мог бы я бросить? Думаю, да. Хотел ли я бросать? Наверное, нет. Я знал, что сигареты — это наркотик, что они вредны и из-за них можно откинуть коньки раньше времени. Но, мне казалось, все эти болезни могут случиться с кем угодно, но только не со мной. Я привык к ужасным картинкам на пачках сигарет и уже не обращал на них внимания.
Короче говоря, между "знать" и "понимать" есть огромная разница. Можно владеть большим количеством информации, фактами, но не осознавать их смыла и значения. Вот, наверное, почему я продолжал курить. Я знал, что это плохо, но не понимал этого.
Утолив жажду никотина, я предложил Павлику прогуляться, и мы забрели в пустой двор, где были неплохие турники. Повинуясь порыву, я подскочил к перекладине и выполнил на ней подъем с переворотом.
Помнится, в прошлом году мы с Сашем часами торчали на турниках, пытаясь выполнить на них различные штуки-трюки. Тело тут же вспомнило забытый навык.
— Ого, какой ты сильный, — восхищенно протянул Павлик и, подойдя к турнику, оперся на него.
— Чего встал? Давай подтягивайся, — скомандовал я.
— Я… Я не могу, — тихо ответил он.
— Чего? — я соскочил на землю. — Ни разу? Павлик, ну ты мужик или нет?
— При чем тут мужик или не мужик? — вспыхнул Корчагин. — Я же тебе говорил, у меня астма!
— Астма-астма, чего заладил? Отговорки это все. Даже с астмой люди раз по десять подтягиваются. Хватай давай перекладину!
— Я никогда раньше не пробовал, — неуверенно ответил он. — Вдруг приступ начнется?
— У тебя баллончик с лекарством с собой?
Павлик кивнул.
— Ну начнется, брызнешь. Оно же помогает. К тому же, раз ты никогда не пробовал, так может статься, что турник — это прям твое, — сказал я, подходя к Корчагину. — Глядишь, накачаешься, и Наташка тебе даст.
Павлик одарил меня укоризненным взглядом.
— Только не говори, что не думал об этом. Наверняка, в мыслях ты ее уже во всех позах, — расхохотался я.
— Все-все, Бессмертних , я согласен, — Павлик подпрыгнул и повис на турнике.
— Ну вперед! — подбодрил его я.
Но Корчагин продолжал висеть, подергивая ногами. Видимо, именно так выглядела первая попытка подтянуться у человека, который никогда этого не делал.
— Так, все ясно, — я похлопал одноклассника по плечу. — Давай начнем с чего-то попроще.
Я подошел к самому низкому турнику, обхватил руками и опустился под него, вытянув ноги. Затем стал подтягиваться в такой позе.
— Вот так, понял? — спросил я, глядя на Павлика. — Раз-раз, причем стараешься подтянуться как можно выше, за подбородок.
Утвердительно покачав головой, Павлик занял мое место и принялся исполнять показанное мной упражнение. Облегченный вариант получился у него гораздо лучше. Хотя вид у него был такой, будто он тягает стакилограммовую штангу: зубы сжаты, глаза на выкате, на лице застыло напряжение.
— Молодчик! — похвалил я. Когда сможешь в таком варианте раз двадцать-тридцать подтянуться, пойдем дальше. Ты как себя чувствуешь? Жив?
Павлик улыбался и тяжело дышал, но приступа вроде не было.