10 глава.
Maravelle Mancini
Я стояла возле большого зеркала в своей комнате, внимательно смотря на отражение. Казалось, что каждое мое движение, каждый взгляд и каждая мелочь на лице отражались с двойной силой. Я старалась не поддаваться маминым словам — холодным, режущим, словно лезвие. Но иногда, когда я оставалась одна с собой, эти слова проникали глубоко в мою голову, вызывая туман сомнений и тревог. «Возможно, я действительно не такая уж и красивая?» — шептала мне внутри часть меня, которой я никогда не хотела верить.
В моей голове жила непреклонная мысль: я должна быть идеальной. Во всем. Во внешности, в работе, в отношениях — во всем. И я действительно пыталась соответствовать этому образу, пытаясь подавить любой намек на слабость или несовершенство. Но несмотря на все усилия, я так и не стала той, кем бы могла гордиться сама. Я словно растворялась в попытках казаться всем и каждому, теряя себя по дороге.
Я медленно вздохнула и отвела взгляд от своего отражения, чтобы сесть за туалетный столик и привести себя в порядок. Сегодня предстояла важная фотосессия — еще один шаг на пути к недавнему, но так желанному показу мод. Всего неделя оставалась до главного события, и впереди было еще несколько съемок, каждая из которых требовала безупречного настроя и полной отдачи.
Но последние дни были напряженными, наполненными внутренними противоречиями и чувством тревоги, которое я не могла прогнать. Подарки от Данте — эти странные, навязчивые знаки внимания — я сразу же выбросила. Они стали для меня скорее бременем, чем радостью. После всего, что случилось, после того ужасающего и холодного жеста с пальцами официанта, я не могла спокойно смотреть на эти букеты и безделушки, которыми он пытался меня завоевать.
И хотя раньше мне не хотелось особо встречаться с ним, теперь — после всего — желание исчезло совсем. Данте — психопат, не иначе. Просто холодный мафиози, чьи поступки нельзя оправдать ничем. Как вообще можно ожидать от такого человека что-то хорошее?
Я направлялась из спальни в гостиную, стараясь не обращать внимания на букеты, которые стояли повсюду — их становилось все больше, и это начинало бесить до чертиков. Я пыталась заблокировать доставку, но все было тщетно — они продолжали приходить, словно знак того, что он не собирается сдаваться.
Подойдя к двери, я достала телефон и увидела новое сообщение. Глаза невольно закатились, но я всё же решила прочитать. От Данте.
«Я хотел бы пригласить тебя на ужин сегодня вечером. Отказы не принимаются, mia gattina.»
Я не смогла удержаться и громко рассмеялась, почти выплеснув злость и насмешку одновременно.
«Ты серьезно думаешь, что после того, как ты прислал мне пальцы официанта, я пойду с тобой куда-либо, Данте? Ты либо полный идиот, либо слишком самоуверенный.»
Я чувствовала, как злость во мне закипает и растет. Как он вообще может так нагло посылать мне подобные сообщения, словно ничего не случилось? Как он смеет думать, что я позволю себе быть его марионеткой?
Ответ не заставил себя ждать.
«Я даю тебе возможность самой прийти, иначе приеду к тебе и завезу тебя в ресторан сам. Я знаю, что поступил неправильно, и хочу извиниться за свой поступок. Жду тебя в восемь вечера в моем ресторане. Хорошего тебе дня, mia gattina. Ты прекрасно выглядишь сегодня.»
Я сжала телефон в руке, сердце забилось чуть быстрее, и я невольно вздрогнула. Его слова были одновременно холодными и опасными, словно предупреждением. Неожиданное и почти нежное «mia gattina» звучало как извращенная попытка завоевать моё доверие.
Я быстро положила телефон в сумку, не желая тратить время на раздумья. Машина уже ждала меня у подъезда, и я села внутрь, набрав адрес ресторана.
По дороге мысли о Данте не покидали меня ни на минуту. Его образ был слишком навязчивым, его влияние — слишком сильным. Мне предстояло решать, идти ли на этот ужин, сталкиваться ли снова с ним лицом к лицу, несмотря на всю мою неприязнь и страх.
Борьба внутри меня разгоралось с новой силой.
Я не могла понять, что именно он для меня — угроза или вызов? И почему, несмотря на всё, что он сделал, я всё еще чувствовала, как мое сердце бьется чаще, когда думаю о нем?
Я сидела на мягком диване в гримёрке, держа в руках серию отпечатанных кадров с сегодняшней фотосессии. Мои пальцы скользили по глянцевой поверхности, а взгляд цеплялся за каждую деталь: изгиб тела, линия ключиц, выражение глаз, тень от световых приборов, падающая на щёку. Всё было безупречно. Идеально. Настолько идеально, что это почти раздражало. На этих снимках была не я. Там была она — выдуманная, вылепленная, подогнанная под чужие ожидания. И всё же... она была совершенна.
Я медленно выдохнула, чувствуя, как скапливается напряжение между лопатками. Часть меня, та, что всё ещё верила в свободу, тихо протестовала. Но другая — та, которую воспитала мать — молча признавала: да, это то, чего от меня хотят. И я справилась.
Фотографии я аккуратно сложила в кожаную папку и убрала в сумку. Мой взгляд на мгновение задержался на отражении в зеркале. Тонкая шея, ровная осанка, идеальная укладка, губы, на которых давно не было улыбки, если она не была частью образа.
Я поднялась и прошла к окну. За стеклом раскинулся вечерний Рим — тёплый, немного пыльный, шумный, живой. Красивый. Безусловно, красивый. Но... не мой.
Моим был Лондон.
Я родилась и выросла там. В тех дождливых улицах, в домах с высокими окнами и старым кирпичом, среди запаха кофе, книг и теплоты отцовского смеха. Мы жили с папой, пока мама оставалась в Италии. У них была странная, но крепкая любовь. Он был внимательным, надёжным, настоящим. У него был собственный бизнес, но он всегда находил время для семьи — для меня.
А мама... Мама жила в мире, где важна была карьера. Где чувства были слабостью, а дети — обузой. Она интересовалась только жизнью отца. Меня как будто не существовало. И, странным образом, меня это не удивляло. Я никогда не помню её тёплой. Никогда — ласковой.
После смерти папы всё стало ещё хуже. Она не просто осталась холодной — она стала жестокой. Забрала меня к себе в Италию, выдернув из дома, из школы, от подруг, из жизни, которую я любила. И тогда началось настоящее одиночество. Не тишина, нет — в её доме всегда кто-то был, всегда шли переговоры, звонки, хлопали двери. Но там не было меня. Для неё.
Я часто задавала себе один и тот же вопрос: почему? Почему она так ко мне относится? Я ведь не была плохим ребёнком. Не устраивала истерик, не воровала, не хамила. Я была просто девочкой, которая всё своё детство мечтала услышать от матери: «Я люблю тебя». Услышать и поверить. Но ни слов, ни чувств я так и не получила.
С годами я смирилась. Сформировалась маска — хладнокровная, неприступная, уверенная. Я стала именно такой, какой она хотела меня видеть. Но это был не мой выбор. Это была броня, которую я надеваю каждый день.
Я вспомнила про ужин с Данте — тот самый, на который, к своему удивлению, я всё же решилась пойти. Не знаю, что именно подтолкнуло меня к этому — любопытство, желание услышать объяснения или просто стремление вернуть себе контроль. Но факт оставался фактом: я стояла у выхода из здания, собираясь ехать туда, где меня ждал человек, от которого следовало бы держаться подальше.
Я быстро вышла на улицу, села в машину и назвала водителю адрес ресторана. На часах оставалось всего десять минут до назначенного времени, но меня это не волновало. Он подождёт. У него просто нет выбора.
Я устроилась поудобнее, положив руки на колени, и скользнула взглядом по городу за окном. Рим, окутанный вечерним светом, был прекрасен: отражения фонарей на мостовой, шум проезжающих мимо машин, лёгкий ветер, развевающий занавески в открытых окнах кафе. Всё это создавало ощущение чего-то почти кинематографичного — как будто я не просто ехала на встречу, а снималась в сцене из фильма. Фильма с плохим концом.
Машина плавно свернула на парковку и остановилась. Я глубоко вдохнула, выдохнула и, не давая себе ни секунды на сомнение, вышла из машины. Каблуки чётко стучали по плитке, когда я направилась ко входу в ресторан. Открыв тяжёлую стеклянную дверь, я замерла на секунду у порога, осматривая помещение.
Ресторан был абсолютно пуст. Ни одного посетителя. Только официанты, которые, заметив меня, чуть склонили головы, и он — Данте.
Он сидел за крайним столиком у окна, листая что-то в телефоне. Свет падал на его лицо под нужным углом, и на секунду он показался почти спокойным. Почти человечным. Я медленно направилась к нему, стараясь не выдать своего напряжения.
Услышав мои шаги, Данте оторвался от телефона. Его взгляд тут же остановился на мне — прямой, пристальный, тяжёлый. Он не двигался, просто смотрел, как я иду. Когда я подошла ближе, он безмолвно поднялся со своего места и аккуратно отодвинул стул напротив — жест вежливый, почти галантный, но в его глазах всё ещё таился холод.
Я молча села, выпрямив спину и сцепив руки на коленях. Он сел напротив, не сводя с меня взгляда, будто изучая каждую черту моего лица.
— Я жду извинений. Если, конечно, вы вообще думаете, что это может хоть что-то исправить, — проговорила я, глядя ему прямо в глаза.
Он глубоко вздохнул, откинулся на спинку стула и продолжал смотреть на меня, будто мои слова не удивили его нисколько.
— Я хотел бы извиниться за свой поступок, — медленно произнёс он, — действительно был не прав...
И на этом, казалось бы, обещающем начале, он резко изменил тон:
— ...что не отправил тебе другие части тела того официанта. Чтобы ты знала, кому ты принадлежишь.
На моём лице всё ещё оставалась лёгкая, сдержанная улыбка, но, услышав его слова, она тут же исчезла. Брови удивлённо поползли вверх, а по спине пробежал холодок. Это был не шутка. Он говорил абсолютно серьёзно.
— Вы псих? — еле выдавила я из себя, стараясь держаться спокойно, но сердце уже билось с удвоенной силой.
Он пожал плечами, всё тем же ледяным, отрешённым тоном ответив:
— Может, и так, mia gattina.
И в его голосе не было ни капли иронии.