13. Николас Картер
«Он никого, кроме себя, не любит, запомни, детка. Ему не нужна та, кто ему не даёт».
Что ты несёшь? Чёрт возьми, готов сквозь землю провалиться от прожигающего взгляда монашки. Ей больно? Мне да... Мать вашу, мне больно. От того, как я с ней поступил. От того, что она знает правду. Вижу, как глаза наполняются влагой. Заплачет, сука, из-за меня заплачет. Срывается с места и бежит к выходу.
Не выдержала.
Бросаю другу десять тысяч в счёт проигранного спора.
– Придурок, мать твою! – выдаю я и тут же бегу за Хелен.
Она мчится без остановки, вдоль дороги. На каблуках бежит, как будто марафонец, не угнаться. Убегает от проблем, убегает от эмоций, убегает от меня. Под светом тусклых фонарей блестят в волосах заколки. Всё, что я успеваю разглядеть, прежде чем она скрывается в темноте.
Лес, грёбаный лес. Она свернула с трассы, меня бьёт дрожь и бросает в панику. Где её теперь искать?
– Хелен! – кричу я, оглядываясь по сторонам. Тишина. Ни шороха, ни звука. Далеко убежать не успела бы, значит, она где-то спряталась и, скорее всего, меня слышит. – Хелен, выйди, пожалуйста, поговорим, – ответа не следует. – Прости меня, я урод. Я не должен был так поступать. Ты меня слышишь? Хелен! Я это делал не из-за спора. Ты мне реально нравишься. Да, по началу я тебя пытался специально расположить к себе, чтобы в дальнейшем было легче. Но, Хелен, я влюбился, походу. Не знаю. Всё, что я сказал в ресторане, было правдой. Ты мне нравишься. И целоваться я лез по той же причине. Прости меня, ты слышишь? Ты же слышишь, монашка. Ответь мне, пожалуйста, – боль внутри меня разливается кипящей лавой. Не выдерживаю, ломает, но понимаю, что Хелен сейчас больнее.
Что она чувствует? Разочарована? Обижена? Плачет?
Конечно, мать твою, плачет. Понимаю это, когда, медленно шагая по лесу, улавливаю тихие всхлипы за одним из деревьев.
– Хелен, – шепчу я и присаживаюсь на корточки возле неё.
– Ты ужасный человек, – всё, что способна она сейчас выдать.
Плачет, задыхается, давится слезами и периодически кашляет. Истерика. А я, как дурак, просто смотрю и молчу. Мне стыдно, мне очень стыдно, я ничего не могу сказать. Выговорил уже всё, что мог. Но и этого недостаточно, чтобы она меня простила.
Хелен снимает с себя украшения: серьги, цепочку, и даже заколки вытаскивает из волос. Причёска разваливается. Кладёт всё это мне в руку.
– Вещи я отдам тебе завтра, а за ресторан, макияж и причёску... – делает короткую паузу. – Заработаю, отдам, – проговаривает Хелен, поднимается и уходит.
Я, будто пьяный, подрываюсь и, пошатываясь, иду за ней. Не бегу, не останавливаю, не пытаюсь объясниться. Только лишь потому, что знаю: слушать она меня не станет.
Преследую её, как маньяк, до самого выхода из леса. Она шагает, не оглядываясь. Слышу, всё ещё плачет, да так, что в груди моей эхом отзывается.
– Хелен, – подхожу ближе и аккуратно беру за руку. Вздрагивает и вырывает её с такой силой, что сама пошатнулась.
– Никогда, слышишь, никогда больше ко мне не подходи, – сдавленно проговаривает она и садится в машину, подъехавшую к обочине с надписью: «такси».
Смотрю в след, пытаюсь глушить свои мысли и эмоции, но с последним не справляюсь. Нервно сую украшения в карман и возвращаюсь в дом.
– Ну ты и мудак! – подлетаю с этими словами к Алексу, хватаю за ворот футболки. – Ты чем думал, когда Хелен всё это говорил? – крик вырывается сам. – Ты обидел её, придурок!
– Картер, ты чего? Тебе ли не всё равно? Ну, поигрался и хватит, она знает правду, теперь не обязательно за ней бегать, – шипит спокойно друг, если его можно так назвать.
– А я не играл. Я, мать твою, не играл ею. Она мне понравилась, а ты... а ты всё испортил! – продолжаю повышать голос и трясти его. Ударить друга себе не позволяю, хоть и заслуживает, урод.
– Кто? Она? Да не гони, Ник. Что ты от неё добьёшься? Разве что молитву на ночь. Тебе же другие девочки нравятся, такие как Сандра.
– Да откуда тебе вообще знать, какие мне нравятся?
– Ты был с ней, потому что она давала. А эта давать не будет. Не усложняй себе жизнь, я тебе как другу говорю.
– Да пошёл ты! Друг хренов, – отталкиваю его от себя. – И чтоб ты знал, я люблю не только себя.
Ухожу не оглядываясь. Сажусь в машину. Вибрация, а следом музыка. Телефон звонит. Хватаю его в руки в надежде увидеть на экране Хелен. Надежды рушатся, как только вижу надпись «Брат».
– Да, Даниэль, – поднимаю трубку и завожу машину.
– Николас, почему мне звонит Ноа в три часа ночи в истерике и говорит, что не может до тебя дозвониться?
– Что случилось? Почему в истерике? – взволновано переспрашиваю и ускоряю ход машины.
– Если ты не забыл, ему семь лет, он один дома, ему страшно. Ты об этом не думал?
– Дан, ты мне сам сказал оставить его дома. Откуда я знал, что он ночью проснётся.
– Он позвонил мне в слезах и сказал: «Мне страшно, дядя Ник трубку не берёт».
– Он испугался, что я его бросил?
– Возможно.
– Ладно, Даниэль. Я уже еду домой. Позвоню сейчас малому, не переживай.
– Давай.
Набираю сразу племянника, успокаиваю и предупреждаю, что скоро буду дома.
Гоню на бешеной скорости, чтобы скорее добраться домой. Мысль, что сейчас делает Хелен, съедает изнутри. Я знаю, что ей плохо, знаю, что она плачет. Но сейчас в приоритете племянник.
– Ноа! – кричу я, когда вбегаю в дом. Он выбегает из комнаты и бежит ко мне с объятиями. Присаживаюсь на корточки и ловлю его руками. – Испугался, маленький?
– Да, – уткнулся носом мне в шею. Я поднял его на руки и занёс в комнату.
– Я сейчас переоденусь и приду почитаю тебе, ладно? – спрашиваю, поглаживая его по голове.
– А ты останешься со мной спать? – мило переспрашивает Ноа, отзываясь внутри меня приятным теплом. Люблю его больше жизни и несомненно уверен, что он так же во мне нуждается, как и я в нём.
Переодеваюсь и возвращаюсь к ребёнку. На протяжении часа читаю ему сказки и сам непроизвольно проваливаюсь в сон.