//11//
– Это правда, – засмеялась мать. – Перемена, которую мне тяжело вынести, это оказаться в разлуке с тобой.
– Мне тоже тебя будет не хватать, – сказала Клэр. Но перед ней простиралось будущее, и это должно было возместить чувство потери, испытываемое при разлуке с матерью и расставании с домом, где она выросла. – Мы увидимся через пару дней, – прибавила она. – Мы еще не прощаемся.
Машина матери для краткого переезда в Нью-Берн была плотно забита доверху, и еще даже не все вошло, но Клэр обещала ей привезти остальное через несколько дней. А потом ей придется вернуться, чтобы забрать свои вещи и отправиться в университет в Уилмингтоне.
– Не забудь, у мисс Уи есть свободная комната, где ты можешь пожить на каникулах.
– Не забуду, – сказала Клэр, отнюдь не уверенная, что ей захочется жить в чужом доме, даже если там будет находиться ее мать. Мисс Уи была старшей сестрой одной из подруг матери. Она сломала бедро и нуждалась в уходе и помощи по дому, для чего и наняла мать. Поскольку Клэр уезжала в колледж, где она будет получать стипендию, их дом можно было продать. Они продали его за один день молодой паре из города, искавшей себе жилье за городом. Все произошло очень быстро. Свою старую мебель они раздали, но многое еще предстояло сделать.
– Я люблю тебя, детка. – Мать обняла ее и, отступив назад, попыталась пригладить неукротимые волосы.
– И я тебя люблю. – Клэр слегка подтолкнула мать к двери. – Поезжай осторожно.
– И ты тоже.
Скрестив руки на груди, Клэр смотрела, как машина матери выехала по гравию на грязную дорогу. Ее сердце было настолько переполнено любовью к матери, что на глазах выступили слезы, когда машина скрылась за поворотом. Матери исполнилось пятьдесят восемь лет. Она была активна и полна сил. И все же пятьдесят восемь лет казались Клэр таким преклонным возрастом, что она не могла не тревожиться. Ее отец умер два года назад, в пятьдесят семь. Она узнала об этом из полуофициального письма Элли. Письмо пришло месяц спустя после его смерти. В письмо был вложен чек на четыреста долларов на имя Клэр. «Он не оставил завещания, – писала Элли, – но я подумала, что Клэр следует получить что-то из его имущества». «Имущество». Клэр с матерью часами смеялись над этим словом. Это был смех, вызванный обидой и болью. Но четыреста долларов дали Клэр возможность купить машину, которую она назвала «Папаня», в надежде что та обойдется с ней лучше, чем это когда-то сделал отец.
Помимо собственного скромного «имущества» Клэр и коробок, которые она должна была перевезти к мисс Уи, единственной остававшейся в доме вещью был старый раскладной диван. Эдвард собирался нанять грузовичок, чтобы отвезти его к себе. После рождения ребенка у Оливии Эдвард как-то привязался к ним и подстригал у них газон, сначала из благодарности, а потом и за несколько долларов, на которых настояла мать Клэр. Это семейство было полно сюрпризов. Так, оказалось, что Эдвард был вовсе не брат Оливии, а отец ребенка, которого она родила в ту ночь. Сейчас ребенку было уже пять лет, и у него появились двое младших братьев, которых тоже «поймала», как выражалась мать Клэр, опять-таки с помощью Клэр. Она пыталась убедить Оливию и Эдварда установить контроль над рождаемостью, но те оставались глухи к ее призывам. Оливия, как выяснилось, понравилось быть матерью, и она обожала своих детей.
Клэр загружала коробки в свою машину, когда объявился Эдвард с грузовичком.
– Привет, мисс Клэр, – сказал он, выскакивая из кабины. – Выходит, маму вашу я не застал.
– Она уехала час назад, – сказала Клэр, загружая очередную коробку в уже забитую машину.
– Что мы будем делать без нее? – спросил он.
– Вам с Оливие лучше перестать заводить детей – вот что.
Эдвард усмехнулся. Он стал очень привлекательным мужчиной, и его усмешка неизменно вызывала ответную улыбку.
– Уже слишком поздно, – сказал он.
Клэр подбоченилась.
– Как, опять? И что вы собираетесь делать со всеми этими детьми?
– Любить их, – пожал плечами Эдвард.
Люди имеют право на собственный выбор, сказала мать, когда, к недоумению Клэр, Оливия последний раз объявила о своей беременности.
– Ладно, – сказала Клэр, – помоги мне отнести диван в твой грузовик.
Им понадобилось полчаса, чтобы вытащить диван через узкую дверь, пронести его по двору и погрузить в машину. А потом Эдвард помог ей с остальными коробками матери.
Клэр направилась к дому за еще одной коробкой, когда увидела, как Эдвард вдруг выронил одну и всплеснул руками.
– Послушай, девушка! – Он пнул коробку носком ботинка. – Где вы держали эти коробки? Они все в паучьем дерьме.
Клэр ничего не заметила, но он был прав. Следы паучьей жизнедеятельности свисали по углам, и крышки местами были обвиты паутиной.
– Оставь их, Эдвард, – сказала она. – Живности там никакой нет, но я не хочу тащить эту грязь в дом мисс Уи. Дай мне тряпку, и я их оботру.
– Скотч у тебя найдется? – Эдвард присел на корточки рядом с коробкой. – Я посмотрю, нет ли внутри какой заразы.
Найти тряпку в убранной начисто кухне было сложно, и Клэр в конце концов решила извлечь из чемодана махровую мочалку. Намочив ее под краном, она снова вышла во двор.
Когда она подошла к Эдварду, он уже поднялся и стоял с какой-то папкой в руках. Он взглянул на Клэр, сосредоточенно нахмурившись.
– Тебя, что, удочерили?
Она окаменела. Откуда он узнал? Ей самой это стало известно только в ту ночь, когда у Оливии родился первый ребенок. Тогда мать рассказала ей правду. Они сидели в гамаке на заднем дворе. Мать извинялась за то, что не говорила ей ничего до этого.
– Ты имела право знать раньше, – сказала она. – Но я не хотела, чтобы ты думала, что тот факт, что ты наша приемная дочь, имел какое-то отношение к уходу отца.
Клэр была потрясена. Словно какая-то пропасть разверзлась перед ней.
– А моя мать? – спросила она. – Кто мои настоящие родители?
– Твой отец и я – твои настоящие родители, – резко ответила мать. – Но твоя биологическая мать была пятнадцатилетней девочкой, вроде той, которую мы только что видели. Такая, как Оливия. Твой отец… – Она пожала плечами. – Не думаю, чтобы кто-то знал, кто он такой.
– Значит, я не твоя, – сказала Клэр, с трудом подбирая слова.
– Ты моя, детка. Никогда не говори так.
– Значит, во мне нет индейской крови. – Клэр чувствовала, как из нее уходит волшебство. Испанский мох, висевший над гамаком, был всего лишь испанским мхом, а не волосами жены индейского вождя.
– Я думаю, в тебе смешанная кровь. Понемногу того, другого и этого. – Мать взяла ее руку и держала у себя на коленях. – Ты – самое лучшее, что когда-либо случалось со мной.
Сейчас Клэр смотрела на Эдварда.
– Да, я – приемыш, – сказала она, словно этот факт не имел для нее никакого значения. – Но откуда ты узнал?
Он отдал ей папку.
– Отсюда выпали бумаги, – сказал он. – Мне до этого нет никакого дела. Но для тебя это, может быть, что-то значит.
Мягкий взгляд его карих глаз говорил Клэр, что он увидел что-то, чего не должен был видеть. Чего и ей не следовало видеть. Когда он передавал ей папку, то коснулся ее руки. Это не было прикосновение мужчины к женщине. Это было прикосновение друга, который знал, что бумаги в этой папке могут навсегда изменить ее жизнь.
//Кейт//
Чикаго. 2017
Боже, до чего это было странно!
Я сидела за столом в «Пайлот-Хаус» напротив Нейта, чувствуя, будто пришла на свидание. Вчера он как-то мимоходом сказал, что у него есть два билета в кино. Потом он предложил сначала что-то перекусить. А когда ты ужинаешь на набережной, а впереди у тебя еще фильм в таком чудесном месте, как отремонтированный «Талиан-Холл», что это еще может быть, как не свидание? Нейт мне нравился. Я знала его очень давно и, могу сказать честно, в каких-то проявлениях я его просто обожала, но ходить с ним на свидания я не хотела. Я ни с кем не хотела встречаться. Меня приводила в содрогание одна мысль о том, чтобы целоваться с кем-то или даже держаться за руки, кроме Зейна. Это было мне действительно противно. В постели по ночам я испытывала бесконечную тоску, но не просто по любому мужчине. Только по своему мужу.